Европейское историческое мышление Нового времени

Европейское историческое мышление Нового времени зародилось как исходно компаративное, сформировав понятие исторического процесса в качестве специфически человеческой формы эволюции. Этому посвящены важнейшие метаисторические рефлексии XVIII столетия от «Основания новой науки об общей природе наций» (1725) Джамбатисты Вико до «Идей о философии истории человечества» (1774) Иоганна Г. Гердера.

Решающей вехой возникновения компаративистики можно считать 1820 год, когда Вильгельм фон Гумбольдт выступил со своим классическим докладом «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития», где сформулировал фундаментальную интенцию компаративного языкознания: «Сравнение языков может показать, каким различным образом человек создал язык и какую часть мира мыслей ему удалось перенести в него, как индивидуальность народа влияла на язык и какое обратное влияние оказывал язык на нее. Ибо язык и постигаемые через него цели человека вообще, род человеческий в его поступательном развитии и отдельные народы являются теми четырьмя объектами, которые в их взаимной связи и должны изучаться»^[1].

Следует подчеркнуть, что открывшееся европейской науке грандиозное многообразие национальных языков не отменяло для Гумбольдта проблемы человеческого языка как явления единого по своей глубинной духовной сущности. Но утвердившийся в науке XIX века позитивизм, избегая небесспорных обобщений, сосредоточился на внешне-событийной стороне исторической реальности, не на общих, а на частных и преходящих целях человеческой жизнедеятельности. Отказавшись от идеи «рода человеческого в его поступательном развитии», сосредоточившись на многообразии «отдельных народов» и казусах их межкультурных связей и отношений, позитивистская компаративистика ограничила открывшуюся ей сферу познания горизонтом фактографии межнациональных контактных взаимодействий: влияний и заимствований.

Принципиальное значение для углубления сравнительно-исторической методологии имели многочисленные компаративные изыскания по этнографии и антропологии, прежде всего — «Исследования в области древней истории человечества» (1865) и «Первобытная культура» (1871) Эдварда Б. Тайлора, а позднее «Золотая ветвь» (1890) Джеймса Дж. Фрэзера.

Решительный и продуктивный шаг в сторону преобразования позитивистской компаративистики был осуществлен А. Н. Веселовским. Открывая в Санкт-Петербургском университете кафедру истории всеобщей литературы, Веселовский в лекции «О методе и задачах истории литературы как науки» характеризовал «сравнительный» метод как «развитие исторического». Под «историческим» он в духе своего времени разумел генетический подход, рассматривающий происхождение литературного произведения как по отношению к национальной традиции, так и по отношению к инокультурным влияниям. Путь, который приведет Веселовского к построению исторической поэтики, — это «тот же исторический метод, только учащенный, повторенный в параллельных рядах, в видах достижения возможно более полного обобщения»^[2]. Ориентируясь на успехи сравнительно-исторического языкознания, Веселовский утверждал в своей инаугурационной лекции «возможность изучать сходные явления в нескольких параллельных рядах фактов», вследствие чего «характер прежних обобщений не только должен был сделаться полнее, но и во многих случаях радикально измениться»^[3].

Выдвинутая Веселовским категория параллельных исторических рядов — поистине ключевая эпистемологическая категория современной компаративистики. Понятие исторического «ряда» предполагает событийную преемственность фактов национальной истории, а понятие исторического «параллелизма» — процессуальную стадиальность таких рядов.

Рассуждая с этих методологических позиций, «эпистемологический минимум» компаративное™ составляют не два текста и не два народа, — а два параллельных исторических ряда, разноязыких или в национально-лингвистическом, или в дискурсно-семиотическом отношении. Разумеется, они могут быть соотнесены и при сопоставлении всего лишь двух текстов, но тексты при этом должны рассматриваться как органические звенья двух исторически параллельных рядов культурной эволюции.

Компаративизм как срединный путь познания — между эмпиризмом и теоретизмом — это больше, чем метод. Это вызревавшая на протяжении трех столетий стратегия преодоления суммативного фактографизма разрозненных национальных историй, с одной стороны, и нормативного универсализма (европоцентризма) — с другой. В первом отношении компаративная стратегия противостоит «генеалогической историографии» (Юрген Хабермас), для которой объяснить исторический факт означает вписать его в уникальную цепочку предшествовавших событий. Во втором отношении она противостоит стратегии «теоретизма», отождествляющей объяснение с отвлеченной от эмпирики систематизацией.

Постпозитивистская компаративистика предполагает типологическое рассмотрение всякого исторически значимого факта во всемирноисторическом контексте. Она смещается в сторону глобалистики, делая объектом исторического познания — в конечном счете — ноосферу Земли в ее специфически человеческом эволюционировании.

Есть весьма серьезные основания рассматривать компаративистику такого рода как гуманитарную версию синергетики — теории открытых (неустойчивых) динамических систем, обосновывающей вероятностную картину бытия (в противовес фатальной и окказиональной картинам). Будучи междисциплинарной научной стратегией физикоматематического происхождения, которая «приводит к глубоким изменениям в понимании нашего познавательного отношения к природе»¹, синергетика последовательно избегает «драматической альтернативы между слепыми законами и произвольными событиями»². Эту «новую форму познаваемости» Илья Пригожин мыслит как срединный путь «между двумя противоположными картинами — детерминистическим миром (законосообразных процессов. — В. Т.) и произвольным миром чистых событий. Реальный мир управляется не детерминистическими законами, равно как и не абсолютной случайностью […] Вероятностные представления оперируют с возможностью событий, но не сводят реальное индивидуальное событие к выводимому, предсказуемому следствию»³. «Выступая в качестве современной (постдарвиновской) парадигмы эволюции, синергетика может дать общие ориентиры для моделирования […] процессов в сложных социоприродных системах»⁴, где «имеют место блуждания, но не какие угодно, а в рамках вполне определенного поля возможностей»⁵.

С позиций постпозитивистского компаративного мышления, ищущего и выявляющего, по выражению Веселовского, «границы личного почина» во всяком феномене культуры, степень инновационности уникального исторического события ограничивается двоякой процессуальной принадлежностью данного момента Истории:

• а) к определенной традиции (прецеденты в прошлом данной исторической общности людей);
• б) к определенной стадии исторического процесса (прецеденты в параллельно развивающихся исторических общностях людей).

Иными словами, для компаративизма в его синергетическом понимании событийно-личностная инновационность, историко-генетиче].

• 2
• 3
• 4
• 5

ская традиционность, и процессуальная стадиальность исторического поведения (актов присутствия человека в Истории) составляют систему координат спектра вероятности исторических изменений. Событийный аспект истории состоит в практической реализации одного из вероятных сценариев исторической процессуальности (в частности, стабильная динамика, стагнация, деградация, революционный скачок). «Исследования на синергетических моделях показали, что в фазе неустойчивости сценарии дальнейшего развития умножаются, и существенно увеличивается роль случайностей, в том числе индивидуальных качеств лидеров, волевых решений и т. д. Но при этом может произойти не „все что угодно“: число сценариев (аттракторов, или параметров порядка) конечно»^[4].

Стратегический характер компаративистики порождается фундаментальностью решаемой ею научной проблемы.

Современная парадигма научности такова, что вопрос о предмете познания в данной дисциплине (столь важный на стадии становления, размежевания, самоопределения гуманитарных наук) отодвигается на второй план перед вопросом об актуальной для нее научной проблематике. Последняя же все чаще оказывается междисциплинарной, лежащей на пересечении двух или нескольких сфер научного познания. Именно такова компаративистская проблема.

Базовая научная проблематика сравнительно-исторического подхода, разрабатывавшегося компаративизмом позитивистской направленности, свелась к весьма поверхностной проблеме «взаимного ознакомления народов» (М. П. Алексеев). Следуя же компаративной стратегии, актуальной для эпохи глобализации, мы выходим в качестве генеральной научной проблемы компаративистики на проблему единства и многообразия человечества, которая была сформулирована еще Гумбольдтом в его проекте сравнительно-лингвистической антропологии.

Именно эта проблема — на материале литературной эволюции — ставилась и решалась исторической поэтикой А. Н. Веселовского, вольно или невольно следовавшего «завету» Гумбольдта: «переходить от фактов и внешних проявлений к общим свойствам, а от них — собственно к внутренней сущности»^[5]. Этот последний — теоретический — шаг, неприемлемый для позитивиста, Веселовским был сделан при построении исторической поэтики. Основную задачу исторической поэтики ее основатель видел в том, чтобы «из явлений исторической эволюции поэзии», наблюдаемых в параллельных асинхронических рядах и обобщаемых на этом основании, «отвлечь законы поэтического творчества»^[6].

Из стратегической проблемы компаративизма вытекает стратегическая цель выявления стадиально-типологических схождений асинхронных исторических потоков, обладающих аналогичной внутренней последовательностью своего развития. Тогда как исторические «влияния» и «заимствования», причисляемые обычно к предмету компаративистских исследований, будучи казусными событиями, по сути своей принадлежат к сфере интересов нарративной историографии. Современная же компаративистика — область типологического знания, прибегающего к метанарративной дискурсии.

Достижение сформулированной цели в свою очередь требует от компаративистики решения стратегических задач:

• а) обнаружения единого основания для сопоставлений параллельных исторических рядов, то есть выявления «универсалий культуры человечества»^[7];
• б) построения стадиальной периодизации социокультурного процесса на этом основании;
• в) разработки адекватного междисциплинарного метаязыка анализа и обобщения компаративно постигаемых фактов.

Сравнительно-типологическая периодизация несинхронных исторических потоков (параллельных исторических рядов) культурной эволюции возможна на различных основаниях, в частности:

• • политическом (Франсуа Гизо в 1820 г. читает первый курс компаративной истории о политических системах Англии, Франции и Испании);
• • экономическом (теория экономических формаций Маркса);
• • этнологическом, или биосоциальном (концепция этногенеза Льва Гумилева);
• • источниковедческом (школа А. С. Лаппо-Данилевского);
• • ментальном.

В последнем случае «решающее значение для понимания культуры приобретает […] то, как она представлена на личностно-мотивационном уровне индивидуального сознания, [… ] где мысль не исчерпывается одной лишь логической своей стороной», но «обнаруживает себя как живое переживание, […] наполненное аффективными элементами»^[8]. Разумеется, «обнаруживать» себя ментальность может лишь в текстах (вербальных и невербальных) социокультурного человеческого поведения. С этой точки зрения, История предстает как жизнь сознания в семиотических формах культуры.

В частности, экономические формы собственности или политические формы управления социумом — такие же культурно-семиотические формы исторической реальности, как и формы письма. Трудно отрицать, что любому человеческому деянию, приобретающему в момент свершения или впоследствии историческое значение, предшествует (далеко не всегда отрефлектированный) ментальный акт. Он манифестируется социокультурным поведением людей, вступающих в коммуникацию: порождающих и воспринимающих тексты. В этом смысле историческая реальность есть всечеловеческий (глобальный) гипертекст, сотканный из ментальных актов человеческого сознания.

• [1] Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 311.
• [2] Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 37.
• [3] Там же. С. 38.
• [4] Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации. М., 2008. С. 201.
• [5] Гумбольдт В. План сравнительной антропологии // Вильгельм фон Гумбольдт. Язык и философия культуры. М., 1985. С. 330.
• [6] Веселовский А. Н. Историческая поэтика. С. 299.
• [7] Лотман Ю. М. О метаязыке типологических описаний культуры / Ю. М. Лотман. Статьи по типологии культуры. СПб., 2002. С. 112.
• [8] Романов В. Н. Историческое развитие культуры. Проблемы типологии. М., 1991. С. 120.