Никколо Макиавелли. 
История зарубежной литературы эпохи Возрождения

Лоренцо Великолепный умер в 1492 г. Рано, ибо ему было чуть более 40 лет. Или вовремя? Город устал от веселья, от карнавала, от искусства и философии. У постели умирающего Лоренцо — двое из его придворных литераторов (именно такую роль они теперь выполняют): Пико делла Мирандола и Полициано. Обоих в свое время только его вмешательство спасло от инквизиции. Теперь же оба советуют для последней исповеди позвать неподкупного Савонаролу, уже несколько лет проповедующего против земной роскоши, при этом только что по имени не называя Лоренцо, узнаваемого и без имени в проповедях против распущенного тирана.

Через два года после смерти Лоренцо флорентийцы изгоняют его сына — Пьеро, отправившегося с капитуляцией к Карлу VIII при его вторжении в Италию. Во Флоренцию французские войска вступили 17 ноября 1494 г. В этот день в возрасте 31 года умер Пико делла Мирандола.

В 1498 г. был казнен Савонарола: папа Александр VI Борджиа посчитался с дерзким обличителем.

Спустя пять дней после повешения Савонаролы, 23 мая 1498 г., Никколо Макиавелли (русское написание его имени — Макьявелли существует как равноправное) выставляет свою кандидатуру на пост секретаря второй канцелярии республики и в соперничестве со сторонником изгнанных Медичи получает его. Так начинается служение Флорентийской республике одного из самых парадоксальных ее приверженцев, завершившееся вместе с возвращением Медичи в 1512 г. его увольнением от должности, кратким заключением, пыткой и освобождением, но общей амнистии. Далее следуют годы вынужденного покоя, которые посвящены литературным занятиям.

Все творчество Никколо Макиавелли (1469−1527) представляет собой самый странный поворот гуманистической мысли, настолько странный, что уже непонятно, можно ли считать ее гуманистической. Она решительным образом изменилась. Изменилась вместе со временем, откликаясь на его перемены, учитывая Время как новую категорию мысли^[1].

Пост, который занял Макиавелли в годы республики, был важным, но не слишком почетным. Во всяком случае, Макиавелли постоянно жалуется, что скупая Сеньория не отпускает ему достаточных средств, дабы достойно представлять Флоренцию при выполнении им разнообразных и многотрудных дипломатических поручений. Внешняя политика была сферой его деятельности. Объединение Италии — целью жизни.

" Итак, на ответственный пост республики был назначен человек, по своим убеждениям являвшийся противником правления «плакс», как флорентийцы называли сторонников Савонаролы, с одной стороны, и противником диктатуры Медичи — с другой"^[2].

Это был человек, воспитанный в духе studia humanitatis, привыкший полагать принцип свободы воли основой счастья и достоинства личности. Таков был опыт, завещанный традицией гуманистической мысли. Но был и другой опыт — 14-летней политической практики, а до того опыт юности, проведенной во Флоренции, которая все время грозила вспыхнуть очередным заговором или бунтом. Тогда на площадях появлялись виселицы.

Во Флоренции ценят точность его политических наблюдений и отправляют туда, где происходят события, наиболее угрожающие благу республики. Вот почему в 1502—1504 гг. Макиавелли не раз сопровождает войска герцога Валентинуа — Чезаре Борджиа. Сын папы Александра VI, он являет собой пример самого жестокого, напористого и до поры удачливого политического авантюриста. После смерти папы судьба отвернется от Чезаре, обрекая его на гибель (1507), а государство, создаваемое им с таким мастерством и такой кровью, — на крушение. При жизни бывший для Макиавелли опаснейшим политическим противником, Чезаре после своей смерти станет тем оригиналом, с которого будет списан портрет идеального современного политика в «Государе» .

Эту самую свою прославленную и спорную книгу Макиавелли создаст вскоре после удаления от дел — в 1513 г. В это время он берется за многое: пишет комедии (см. § 9.4), создает гуманистический комментарий к римской истории — «Рассуждение о первой декаде Тита Ливия». Это большой и серьезный труд. Самое оригинальное и ценное в нем — анализ в первой его части структуры римского государства и государства вообще: о принципах его разумного устройства, естественном неприятии тирании. Парадоксальным образом именно этот труд оказывается отложенным в сторону, чтобы во второй половине 1513 г. был создан «Государь». Давно уже исследователи спорят: в какой мере эти два сочинения опровергают или дополняют друг друга. В последнее время они все менее кажутся взаимоисключающими. Они просто написаны о разном: «Рассуждение» — об общих принципах государственного устройства и о тех из них, что наиболее желательны; «Государь» — о Времени, о тех исторических условиях, которые заданы современному политику и которых, если он хочет добиться успеха, нельзя не принять в расчет.

Личность государя, великого своей доблестью человека, — главный предмет рассуждения Макиавелли и центральный политический образ, созданный им в трактате. Предварительно рассмотрев, какие бывают типы государств («республики, либо управляемые единовластно», гл. I), дав исторические примеры их различных вариантов, Макиавелли перешел к проблеме политической власти и прежде всего тех условий, которые позволяют ее завоевать, а, завоевав, удержать. Начиная с XIV главы, он целиком сосредоточился на личности правителя, что видно уже из названий отдельных глав: «О том, за что людей, в особенности государей, восхваляют или порицают» (XV), «О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх» (XVII), «О том, как государи должны держать слово» (XVIII), «Как надлежит поступать государю, чтобы его почитали» (XXI).

Новое условие существования гуманистической мысли состоит в том, что желаемое и действительное безнадежно разошлись. Если хранить верность идеалу, то нужно забыть о деятельности, которая с ним несовместима. Если по-прежнему стремиться к деятельности, то что делать с нравственным идеалом достойной личности? Макиавелли как будто бы сохраняет основные принципы гуманистического представления о человеке, но напрягает их до предела возможного — до предела гуманизма и даже выходит за его пределы. Не в его силах сочетать деятельность с достоинством, т. е. удержать в прежнем единстве эти два равно необходимых условия существования ренессансной личности, homo universalis.

Достоинство человека гуманисты обосновывали многими обстоятельствами — и его природой, и его местом в мироздании, но все сходились в том, что человек свободен желать и действовать. Свободна его воля, деятельна его жизнь, что и делает его богоравным, способным бросить вызов судьбе. Об этом сказано в знаменитой XXV главе «Государя» (см. рубрику «Материалы и документы»). Там же сказано и о другом — о Времени, которое позволяет или препятствует достижению успеха, а именно успех есть мера доблести. Это понятие — virtu — Макиавелли применительно к своему государю лишает прежнего гуманистического значения нравственной добродетели и толкует в значении скорее античном, связанном с военной доблестью.

Последняя, XXVI глава называется «Призыв овладеть Италией и освободить ее из рук варваров». Это и есть тот успех, которого Макиавелли страстно ожидает от современного великого политика и которым соглашается измерить его доблесть. Впрочем, как сочетать с этим высоким словом те практические рекомендации, которые даны им раньше — в XV, XVII и XVIII главах? В них Макиавелли оправдывает политика, действующего по обстоятельствам, сохраняющего верность слову, являющего милосердие, но в душе всегда готового к тому, «чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны…» .

В общем, цель оправдывает средства. Если цель достойна, то все средства для ее достижения хороши. К тому же к ним рекомендуется прибегать лишь в пределах необходимых и достаточных:

" …Жестокость жестокости рознь. Жестокость применена хорошо в тех случаях — если позволительно дурное называть хорошим, — когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней и по возможности обращают на благо подданных; и плохо применена в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, а не становятся реже" (гл. VIII).

Достойная цель для современного политика, в глазах Макиавелли, — Италия. Этим объясняют и оправдывают исторический смысл его теории:

" Прекрасное тело Италии разрублено на куски. Но к нему спешит он, новый Мерлин, с двумя кувшинами волшебной воды. Поливает сначала мертвой водой принципата — тело срастается. Италия становится едина. Поливает из другого кувшина живой водой свободы, и в ней загорается новая жизнь"^[3].

Метафора звучит красиво и позволяет уйти от слишком буквальных исторических параллелей, которые иначе напрашиваются как оправдание политической действительности уже не XVI, а XX в., ибо приведенные слова появились в русском издании Макиавелли в 1934 г. Оно увидело свет в самом престижном издательстве — «Academia» с общим предисловием Льва Каменева. Говорят, книгу любил читать Сталин, но по его же распоряжению второй том в свет не вышел. Герой-макиавеллист, видимо, не хотел слишком обнаруживать истоков своей исторической практики.

Макиавелли был проницательным политиком. На основе своего опыта он впервые показал, по словам Фрэнсиса Бэкона, «как люди обычно поступают, а не то, как они должны поступать». Не Макиавелли рекомендовал отделить политику от морали; он констатировал, что желающий достичь успеха в политике должен знать ее законы, а они отличны от моральных. Сам он, кажется, так и не овладел на практике искусством этого разделения. В 1520 г. он вернулся на службу республике в скромной роли историографа и занялся написанием «Истории Флоренции». Он пытается давать советы, в том числе папе Клименту VII, как остановить войска императора, не допустить падения Рима, который все-таки пал и был разграблен 7 мая 1527 г. Через три дня Макиавелли предложил свою кандидатуру на свою прежнюю должность — секретаря Совета десяти. Однако то время прошло. В Большом Совете при его имени раздались крики: «Не хотим философов… Он ученый!» Макиавелли получил 12 голосов «за», 555 — «против». Ему оставалось чуть более месяца жизни.

Замечено, что в частной переписке Колюччо Салютати, первого канцлера Флорентийской республики из числа гуманистов, есть немало замечаний весьма циничных, наблюдений — макиавеллистских. Но то — в частной переписке, не покидающей полумрака политических кулис. Макиавелли же сделал тайное явным. Или, быть может, тайное и неприглядное в его время сделалось явным, обнаружив обратную сторону ренессансного титанизма. Когда сначала человека провозгласили Богом, т. е. отделили мораль от веры, а затем отделили политику от морали и освободили человека для деятельности, единственным оправданием которой остался успех или неуспех предприятия.

Во всяком случае, это был конец гражданского гуманизма: гуманисты остались невостребованными в качестве политиков, а для политиков гуманизм оказался ненужным препятствием на деле, хотя часто необходимым прикрытием на словах.

Круг понятий

Макиавеллизм:

политика — мораль доблесть — добродетель цель — средство успех — судьба.

homo universalis

Материалы и документы

Макиавелли о жестокости и милосердии государя^[4]

Государь, если он желает удержать в повиновении подданных, нс должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствуют беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица. Новый государь еще меньше, чем всякий другой, может избежать упрека в жестокости, ибо новой власти угрожает множество опасностей…

Однако новый государь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу, во всех своих действиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так, чтобы излишняя доверчивость не обернулась неосторожностью, а излишняя недоверчивость нс озлобила подданных.

По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись.

Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому уж если приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь им добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся…

Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушать страх без ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю необходимо воздержаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин. Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества…

Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся — по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано выше.

Макиавелли о судьбе, доблести и свободе воли

Я знаю, сколь часто утверждалось ранее и утверждается ныне, что всем в мире правит судьба и Бог, люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим жребием. Особенно многие уверовали в это за последние годы, когда на наших глазах происходят перемены столь внезапные, что всякое человеческое предвидение оказывается перед ними бессильно. Иной раз и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о происходящем.

И, однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям. Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю; все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так, — разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безрассудный и опасный бег?

То же и судьба; она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений. Взгляните на Италию, захлестнутую ею же вызванным бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна ровной местности, где нет ни плотин, ни заграждений. А ведь если бы она была защищена доблестью, как Германия, Испания и Франция, этот разлив мог бы не наступить или по крайней мере не причинить столь значительных разрушений. Этим, я полагаю, достаточно сказано о противостоянии судьбе вообще.

• [1] Подробнее см.: Баткин Л. М. Кризис ренессансного сознания // Баткин Л. М. Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности. М., 1989.
• [2] Рутенбург В. И. Жизнь и творчество Макьявелли // Макьявелли И. История Флоренции. М., 1973. С. 349.
• [3] Дживелегов Λ. К. Предисл. // Макиавелли Н. Соч. Т. 1. М.; Л., 1934. С. 99.
• [4] Макиавелли Н. Государь. Гл. XVIII. О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх / пер. с итал. Г. Муравьевой // Макиавелли Н. Избр. соч. / вступ. ст. К. Долгова; сост. Р. Хлодовского; коммент. М. Андреева, Р. Хлодовского. М., 1982. С. 348−350.
• [5] Макиавелли Н. Государь. Гл. XXV. Какова власть судьбы над делами людей и как можно ей противостоять // Макиавелли Н. Избр. соч. С. 372−373.