Позитивизм о человеке, его образовании и воспитании

Интересные взгляды на природу человека, его образование и воспитание высказали представители позитивизма.

Позитивистская тенденция имела реальное основание в самом прогрессе человеческой культуры. Одним из важнейших завоеваний человечества в XVIII в. являются утверждение в науке систематических наблюдений и эксперимента. Это укрепляло фундамент науки. Возрастала автономность конкретно-научных исследований, закладывались основы теоретического естествознания. Большая заслуга в этом, бесспорно, принадлежит Ньютону, Галилею и Кеплеру. Ньютоновский лозунг «Физика, берегись метафизики!» выражал крайне отрицательное отношение к схоластическим спекуляциям. Все это является реальной исторической предпосылкой позитивистского противопоставления конкретных наук философии, чувственных (позитивных) данных всякого рода «законам» и «причинам».

Очевидным предшественником классического позитивизма является Д. Юм. Вспомним, что, по его мнению, все содержание наших знаний можно сгруппировать следующим образом: впечатления, исходящие как извне, так и являющиеся выражением нашего внутреннего состояния (например: радость, нерадость), а также представления (идеи), которые являются ослабленным отражением впечатлений (например: то, что фиксируется в памяти).

Из впечатлений и идей, из связи и отношений и выводится наше знание. Юм отрицает какие-либо первичные сущности (материю, идею в платоновском смысле и т. п.). Посредством разума мы можем установить последовательность тех или иных событий или явлений типа «Б следует за А»; однако в любом случае мы отнюдь не должны воспринимать эту связь в том смысле, что, А есть причина Б. Post hoc, подчеркивал Юм, нс означает propter hoc («после» еще не означает «потому»).

Юм указывает, что мы не знаем последних принципов и источников знания, они скрыты от человеческого любопытства; то, что считается причиной и следствием, на самом деле лишь отношение пространственного сосуществования и временной последовательности. В делах текущей жизни мы ожидаем или предсказываем то или иное событие отнюдь не потому, что познали его причину, а по привычке, вытекающей из того, что с этим событием или фактом уже встречались. Привычка, ассоциация впечатлений — вот на чем, по Юму, базируются так называемые природные либо социальные законы.

Большое влияние на разработку «позитивной» философии оказал К. А. Сен-Симон (1760—1825) (ему принадлежит само слово «позитивизм»). Сен-Симон ставил задачу создать такую философию, которая носила бы «изобретательный» и «организаторский» характер и потому могла бы быть фактором образования и общественных преобразований. Сен-Симон, как и его предшественники — просветители, строит свою систему на едином принципе, исходя из которого стремится объяснить все явления физического, социального и духовного мира. Таким принципом он считает закон всемирного тяготения Ньютона; даже Бог, по его мнению, управляет миром в соответствии с этим законом.

Ведущий представитель классического позитивизма О. Конт (1798—1857) исходил из того факта, что самой человеческой природе присущи предпосылки, делающие возможным социальное существование. Человек имеет склонность к обществу ему подобных и инстинктивно стремится к нему ради него самого, а не ввиду каких-либо выгод. Вместе с тем человек обладает также некоторой, хотя и незначительной степенью природного доброжелательства. Хотя эти социальные склонности по природе своей значительно слабее, чем склонности эгоистические. Сверх того, наши потребности всякого рода, от самых органических и до наиболее возвышенных, могут быть удовлетворены только посредством труда.

Важно запомнить

Труд по мере развития общества специализируется, пагубно воздействуя на интеллектуальное и нравственное развитие людей. Ничтожная частность, составляющая все занятия людей, — бесконечно маленькое колесико, которому помогают они вертеться в машине общества, — не возбуждает или не удовлетворяет в них никакого чувства общественности или единства с себе подобными. Ум человека неизбежно суживается, а его сознание относительно великих целей человечества также слабеет все более и более вследствие привычки сосредотачиваться всеми мыслями на одном каком-нибудь предмете, например, на классификации нескольких насекомых или на решении нескольких уравнений, как-то бывает и в таком случае, если постоянно заниматься точением булавок или изготовлением их головок.

«Разрозненная специальность» составляет одно из величайших зол нашего времени, наиболее всего задерживающих нравственное и умственное возрождение людей, по мнению Конта. Главное лекарство в данном случае заключается, по Конту, в руководстве разума, в общем образовании и воспитании, которое должно быть широким и особенно в установлении особой духовной власти, которая постоянно поддерживала бы во всех классах уважение к главным требованиям общего интереса. Конт считает, что воспитанием людей должны руководить в первую очередь философы-позитивисты. При этом они должны быть всецело независимы от политического, экономического и любого другого управления и решительно устранены от всякого участия в этом последнем. По сути, на деле Конт выступал за утверждение в обществе суровой нравственной дисциплины. Главное правило нравственности Конта — «жить для других». Кантовский императив: обходиться с другими так, как мы хотели бы, чтобы с нами обходились, а любить наших ближних, как самих себя, — кажется Конту недостаточным, так как это, по его мнению, все-таки имеет характер личных расчетов. По его мнению, люди должны стараться не любить себя вовсе.

Всякое воспитание и всякая нравственная дисциплина должна, по Конту, стремиться к одной цели: доставить альтруизму (слово, изобретенное Контом) преобладание над эгоизмом. Надо умерщвлять физические и другие личные инстинкты; уступка в каждом удовольствии, даже в пище, порицается Контом как безнравственная, если только того не требует здоровье.

Конт полагал, что каждый человек должен стремиться к «единству» и «систематизации»; главное для каждого и всех — требование общего блага в любой ситуации, в любое время.

Дж. Cm. Милль (1806—1873), являясь приверженцем позитивистской традиции, справедливо задает вопрос, почему нужно, чтобы вся человеческая жизнь стремилась только к одной цели? Разве не может быть, что человечество, состоящее, во всяком случае, из человеческих индивидуальностей, получит большую сумму счастья, если будет преследовать свое собственное благополучие, подчиняясь правилам поведения, продиктованным благом остальных? Надо охотно переносить бедствия осажденного города, когда того требуют высшие цели; но разве в этом идеальное совершенство человеческого существования? Подобно крайним кальвинистам, продолжает Дж. Ст. Милль, Конт требует, чтобы все верующие были святыми и проклинает их (по-своему, конечно), если это им не, но силам.

Важно запомнить

Наше понятие о человеческой жизни, о счастье совсем иное, подчеркивает Милль. По его мнению, человеческим радостям надо дать достаточное удовлетворение; потому что нравственное улучшение состоит не в том, чтобы свести личные наслаждения к возможно меньшей сумме, но в том, чтобы выработать привычку стремиться делить их с другими. Только одна страсть или одна наклонность, безусловно, неприемлема, а именно любовь к власти или превосходству над людьми, указывает Милль.

В книге «О свободе» Милль пишет: «Честь и слава человека состоит в том, что он способен сочувствовать и следовать всему благородному и умному». Милль решительно осуждает деспотизм, который настолько безграничен, что отвергает любое несогласие с общепринятым мнением как некую претензию на эксцентричность. Мыслитель считает, что для низвержения этого деспотизма очень важно, чтобы люди обладали некоторой долей эксцентричности. Сумма эксцентричности в обществе пропорциональна сумме даровитости, умственной силы и нравственного мужества, которыми обладает общество. Главная опасность нашего времени, подчеркивает Милль, заключается в том, что лишь немногие люди смеют быть эксцентричными.

Важно запомнить

Рассматривая высшие способности человека: умственные, нравственные и эстетические, Конт приоритет отдает умственному развитию. Умственное развитие, но Конту, главный двигатель прогресса человеческого рода. В социальном состоянии чувства и склонности могут действовать с полной своей силой в определенном направлении только в том случае, если во главе их стоит разум.

С этим выводом Конта решительно не согласен и Г. Спенсер (1820−1903), так же, как и Конт, являющийся представителем позитивизма. По его мнению, «идеи не управляют и не потрясают мир, мир управляется или ниспровергается чувствами, для которых идеи служат только проводниками. Социальный механизм в окончательном результате покоится не на верованиях, но почти исключительно на характерах. Не умственная анархия, но нравственный антагонизм является причиной политических кризисов Изменение в нравственной природе людей, создаваемое продолжительною дисциплиной жизни, вследствие которого люди становятся все более и более приспособлены к социальным отношениям, — является, таким образом, главной непосредственной причиной общественного прогресса».

Бесспорно, многие идеи Спенсера перекликаются с идеями О. Конта, тем не менее по другим вопросам Спенсер с ним весьма остро полемизирует, не только по изложенным выше. О своих расхождениях с О. Контом Спенсер написал статью «О причинах моего разногласия с О. Контом». Суть этих разногласий, по Спенсеру, заключается в следующем: Конт верит в неизменность законов природы, в постоянство и однообразие отношений между явлениями. По его мнению, каждая из наших основных концепций проходит последовательно три различных состояния: теологическое или фиктивное, метафизическое или абстрактное и, наконец, состояние научное или позитивное.

Напротив, с точки зрения Спенсера, прогресс концепций является существенно одинаковым: есть только один метод, который всегда существенно остается одним и тем же. Это — поиск причин явлений. В отличие от Конта, Спенсер считает, что чувство и идея причины не могут быть уничтожены иначе, как с уничтожением самого сознания.

Если по мнению Конта самое совершенное общество есть такое, в котором управление достигло своего высшего развития, где отдельные функции подчинены общественной регламентации, заправляет всем крепко сложенная и снабженная признанной властью иерархия, а индивидуальная жизнь подчинена по большей части жизни социальной, то, как указывает Спенсер, напротив, идеалом является общество, в котором управление будет доведено до наивозможно меньших пределов, а свобода достигнет наибольшей широты, «в котором человеческая природа будет путем социальной дисциплины так приспособлена к гражданской жизни, что всякое внешнее давление будет бесполезно и каждый будет господином сам себе; в котором гражданин не будет допускать никакого посягательства на свою свободу, кроме разве того посягательства, которое необходимо для обеспечения равной свободы и для других; в котором самопроизвольная кооперация, развившая нашу промышленную систему и продолжающая развивать ее с быстротою все более возрастающей, поведет к присвоению себе почти всех социальных функций и оставит в качестве цели правительственной деятельности только обязанность блюсти за свободой и обеспечивать эту самопроизвольную кооперацию; в котором развитие индивидуальной жизни не будет ведать себе иных пределов, кроме положенных на него социальной жизнью и в котором социальная жизнь будет преследовать только одну цель — обеспечение свободного развития индивидуальной жизни»^[1].

Кооперация предполагает ассоциированных людей, а люди остаются ассоциированными вследствие выгод, которые доставляет им кооперация. По мнению Спенсера, исторический процесс идет в направлении к этому идеалу. Он видит в истории человечества два типа общества; воинственный и промышленный (подобно Конту). В воинственном обществе общественный контроль одновременно и положительно и отрицательно регулятивен, тогда как в промышленном обществе он регулируется только отрицательно. Рабу, воину или иному члену общества, организованного для войны, власть говорит: «Ты обязан сделать вот что, ты должен не делать вот этого». Члену промышленного общества власть дает лишь одно из этих приказаний: «Ты должен не делать вот этого». То есть, считает Спенсер, подобно другим видам прогресса, общественный прогресс идет по не прямой линии, а разветвляется. Каждый дифференцированный продукт порождает путем дифференциации же новый ряд продуктов. Жизнь общества усложняется, но наряду с этим по мере восхождения от низших к высший типам обществ обнаруживается ослабление гнета политического, религиозного и промышленного управления. В промышленном обществе физическое принуждение будет доведено до минимума.

И если Конт, отвергая эгоизм, апеллировал к альтруизму, то Спенсер считает, что и чистый эгоизм, и чистый альтруизм — оба незаконны. Здесь нужен компромисс; эгоизм и альтруизм должны сосуществовать. Наше заключение, — подчеркивает мыслитель, — состоит в том, что общего счастья следует достигать главным образом посредством должного преследования каждым индивидом своего собственного счастья, и, наоборот, счастье индивидов следует достигать отчасти посредством преследования ими общего счастья.

Большое внимание Спенсер уделяет воспитанию человека, ибо воспитание, по его мнению, приготовление к полной жизни. Оно заключает в себе, во-первых, обучение всем тем знаниям и сведениям, которые необходимы для успешного самоподдержания и поддержания семьи; во-вторых, оно предполагает развитие способностей в том направлении, чтобы сделать для человека доступными все радости, которые можно почерпнуть в природе и в человечестве.

И конечно, человек, будучи гражданином, обязан стремиться к усвоению достаточных знаний в области социальных наук, чтобы иметь верные политические взгляды; достаточное же литературное воспитание обогатит его духовный мир, увеличит могущество его ума и тем самым укрепит и общественную полезность.

Важно запомнить

Для подготовки человека к исполнению социальных и политических обязанностей ему, убежден Спенсер, необходимо знать историю. Но не историю имен монархов, придворных интриг, заговоров, не историю генералов и их войн и т. п., а естественную историю общества. Важны факты, которые помогают уяснить, каким образом выросла нация. Воспитатель должен рассказать ученику о правительстве страны, причем в меньшей степени о конкретных лицах, нежели о его организации, принципах, методах деятельности; о культуре страны, обрядах, верованиях, религиозных убеждениях; о социальных классах и их взаимодействиях; о системе промышленности, религиях, средствах сообщения, денежном обращении; об умственном и нравственном состоянии нации, эстетической культуре. Все эти сведения должны быть сгруппированы и соединены так, чтобы их можно было понимать в целом и рассматривать как естественные части одного великого целого.

Упоминавшийся выше Дж. Ст. Милль убежден, что счастье — мерило всех жизненных правил и цель существования человека; но, полагает он, этой цели можно достигнуть только тогда, когда она поставлена на второй план.

Вопрос для размышления

«Те люди только счастливы, которые ставят себе целью в жизни какой-либо другой предмет, а не их собственное счастье, например, счастье других, усовершенствование человечества, какое-нибудь искусство или предприятие. Люди находили свое счастье, как правило, стремясь к чему-либо иному, так сказать, на пути… Единственная возможность достигнуть счастья заключается в том, чтобы считать не счастье, а что-либо другое целью в жизни. Ели вы будете приближаться к этой цели, то вы будете счастливы, вдыхая в себя счастье вместе с воздухом, а не думая о нем, не анализируя его», — подчеркивает Милль.

Наряду с этим, одним из главных условий человеческого благосостояния Милль рассматривает внутреннюю культуру индивидуального человека. Он перестал придавать почти исключительную важность приведению в порядок внешних обстоятельств и воспитанию человеческого существа для умозрительной и практической деятельности. Развитие чувств сделалось одним из главных оснований его нравственной и философской теории. Он понял, что хотя характер формируется обстоятельствами, но наши желания могут сильно влиять на изменение этих обстоятельств. Наша воля, влияя на обстоятельства, может изменить наше будущее применение свободной воли. Обстоятельства — да, но необходимость — это фатализм и он отверг это тягостное понятие. Что касается сферы политики, то в данном случае для Милля наибольшую важность имело исполнение самим народом возможно большей доли коллективной общественной работы, без всякого вмешательства правительства. В этой связи его особенно вдохновляли идеи А. Токвиля, который считал политическую деятельность каждого гражданина не только самым действенным средством для развития общественных чувств и практического разума народа, но также могучим противоядием против недостатков демократии и необходимой гарантией от вырождения ее в деспотизм, в неограниченное господство главы исполнительной власти над обществом изолированных индивидуумов, равных между собой в своей подчиненности.

По отношению к деспотическому правительству Милль допускал применение любых средств и форм борьбы. Но делал при этом примечательную оговорку: пусть правители знают и не забывают, что народ всегда имеет право на сопротивление и свержение деспотической правительства, но пусть народу никогда не придет желание воспользоваться этим своим последним правом. Милль решительно выступал против любых проявлений политической нетерпимости. Его девиз был: многосторонность. В сфере мысли он более всего ценил «метод Сократа». Этот метод неоценим «как средство для исправления ошибок и уяснения смутных представлений, присущих… мышлению, руководящемуся популярной фразеологией. Этот точный, опытный метод побуждает человека, довольствующего неопределенными, общими местами, или выяснить себе свою мысль в определенных выражениях, или сознаться, что он не знает, о чем говорит, — заставляет постоянно проверять общие положения частными примерами и подвергает правильной оценке значение общих, отвлеченных терминов, выдвигая вперед еще более обширные, видовые термины», — отмечает Дж. Ст. Милль в автобиографии.

Особенно он предостерегает относительно социологических истин; они относятся к тому классу истин, которые настолько доступны искажению, что мы можем пользоваться ими только в случае крайней необходимости. Он сочувствовал тем, кто поступает как человек в одной истории, который, когда его спросили, признает ли он, что шесть и пять составляют одиннадцать, отказался дать ответ, пока не узнает, какое заключение хотят из этого сделать.

Что касается идеала социального устройства, то, как признает Милль, он — приверженец умеренного социализма. Ему импонировали планы, выработанные сен-симонистами, согласно которым труд и капитал будут эксплуатироваться на общую пользу всего общества, так что все индивидуумы будут нести свою долю труда как мыслители, учителя, артисты или производители, разделяясь на классы по своим способностям и получая доход, соразмерный своей работе; его вдохновляли также их идеи о совершенном равенстве между мужчинами и женщинами.

По мнению Милля, социальная задача будущего заключается в соединении наибольшей индивидуальной свободы действия с общинным землевладением и одинаковым участием всех в прибылях общего труда. Для мирного разрешения такой задачи необходимо совершить соответствующую перемену как в понятиях неразвитых масс, так и сословий землевладельцев и капиталистов. Конечно, только медленно и постепенно, путем разумной системы образования, поддержанной в течение нескольких поколений, люди могут быть доведены до подобного положения.

И. Бентам, также принадлежащий к позитивистскому направлению, подобно Миллю считает, следует принять за общее правило, что человек увеличивает свое собственное счастье пропорционально тому количеству счастья, которое доставляет другим. Конечно, доброе поведение может иногда встретить неблагодарность, но это не может умалить удовлетворение человека от содеянного добра. Семена добра неизбежно дадут всходы и разрастутся в добрые дела.

В начале XX в. появился так называемый «второй позитивизм», представленный взглядами Э. Маха (1838—1916) и Р. Авенариуса (1843—1896). Как и представители классического позитивизма, Э. Мах и Р. Авенариус утверждали, что задача науки — обобщающее описание фактов действительности; все «праздные», не поддающиеся контролю опыта метафизические допущения, должны быть отброшены.

В обобщенном виде суть взглядов Э. Маха и Р. Авенариуса на процесс познания сводится к следующим утверждениям.

• 1. Цель познания — осмысление и предсказание опыта; интерес, лежащий в основе этого стремления, — чисто биологический, жизненно практический.
• 2. Принцип научного мышления — экономия мышления.
• 3. В природе нет никаких иных зависимостей, кроме сосуществования и последовательности; поэтому то, что наука называет законами, — не более, как возможно удобные описания. Подлинно научной является именно описывающаяся констатация данных чувств.
• 4. Что привычно, то представляется нам понятным, простым, естественным.
• 5. Объяснить — это значит непривычному ряду фактов подыскать ряд привычных суждений.
• 6. Аналогия есть основная функция всякого мышления. Пока данному ряду опыта параллелен ряд привычных мыслей, мы утверждаем, что такое-то явление совершается по такому-то закону.
• 7. Прогресс в познании есть постепенное приспособление мысли человека к возрастающему коллективному опыту.

Мах и Авенариус чрезмерно абсолютизировали и субъективировали чувственный опыт. Они растворили действительность в содержании ощущений. Понятия — всего лишь определенный род связи чувственных элементов, закон — всего лишь экономное описание наблюдаемых фактов. Познание, по Маху, не столько логический, сколько психологический процесс. Оно сводит непонятное к привычному и тем самым делает его понятным.

• [1] Огюст Конт и позитивизм. М., 1897.