Инстинкты. 
Психология общая и экспериментальная

Инстинктами принято обычно называть такие влечения и способности человека и животных, которые, будучи прирожденными и независимыми от воли, в то же время отличаются известной биологической целесообразностью и приспособленностью к внешним условиям.** Рассматривая вопрос об инстинктах непосредственно вслед за изложением психофизиологии волевого процесса, мы делаем это неслучайно: между обоими названными родами психических проявлений существует известная близость. Правда, проявления инстинктов представляют собой обычно сложный процесс, в состав которого входят и восприятия, и чувства, и волевые элементы, но несомненно, что преобладающую роль в этом процессе играют всегда влечение и действие. Всякий инстинкт непременно вызывает, в конце концов, те или иные поступки или, по крайней мере, стремится их вызвать.

Тем не менее инстинктивные действия имеют свои характерные особенности, отличающие их от всяких других действий. Остановимся подробнее на этих особенностях, имея в виду, главным образом, отношение инстинктов, с одной стороны, к рефлексам, а с другой — к произвольным сознательным актам. От рефлексов инстинкты отличаются прежде всего своей сложностью. Вы помните, что рефлекторные движения обычно бывают довольно элементарны: укол — отдергивание руки, яркий свет — закрывание глаз. Между тем инстинкты отличаются иногда довольно значительной сложностью. Когда кошка, увидев бегущую мышь, ловит ее, затем начинает играть, то отпуская, то снова настигая ее, и, в конце концов, душит и съедает ее, то здесь вы имеете целую сложную цепь восприятий и двигательных реакций, из которых каждое предыдущее звено вызывает последующие и вместе с тем все звенья тесно связаны между собой, образуя одно общее целое. Еще большей сложностью отличаются некоторые другие инстинкты, например половой, проявляющийся зачастую целым рядом крайне сложных реакций.

Другое отличие инстинктов от рефлексов заключается в том, что в инстинктах гораздо сильнее выражен эмоциональный элемент. Когда человеку падает в глаза внезапный яркий свет, он быстро закрывает глаза, даже не отдавая себе отчета, приятно ли это ему или нет; то же самое бывает и при отдергивании руки от укола. Чувство неудовольствия в этих случаях если и появляется, то уже потом, после того как реакция наступила. Между тем в инстинктах обыкновенно аффективный или эмоциональный фактор выступает очень ярко, играя существенную роль в возникновении самой двигательной реакции. Когда котенок видит приближающуюся собаку, то его поза, движения, характерное фырканье — все это обнаруживает аффект гнева, смешанный со страхом. Точно так же и на людях мы видим, что всякое инстинктивное влечение, будет ли это голод, жажда, половое влечение, стремление к самосохранению и т. п., если только оно достаточно интенсивно, сопровождается непременно аффективной окраской, иногда достигающей чрезвычайной силы и напряженности.

Не менее существенными чертами отличаются инстинкты от сознательных, произвольных актов. Иногда это отличие видят в том, что инстинкты являются менее сознательными, чем произвольные акты, и, с другой стороны, более сознательными, чем рефлексы. Это не совсем верно. Сознательность не может служить здесь характерным признаком, так как сознаваться могут самые различные двигательные акты, включая сюда и рефлексы: я могу совершенно отчетливо сознавать как укол, так и отдергивание руки. Характерно для рефлексов не то, сознаются они или не сознаются, а то, что они не подчинены воле. Путем сознательного волевого усилия я могу только до известной степени воздействовать на рефлексы, например, в смысле их задержки, — но возникновение их происходит независимо от моего желания. То же самое следует сказать и об инстинктах. Они возникают помимо моей воли и подчиняются ей лишь до известной степени. Когда человек не ел несколько дней и мучится голодом, то при виде пищи обыкновенно всякие задерживающие импульсы, всякие побочные соображения временно отходят на второй план до тех пор, пока не будет утолен голод.

Кроме того, есть еще и другой характерный признак, отличающий инстинкты от волевых актов. Вы помните, что в сознательных волевых процессах наряду с волевым усилием всегда имелось налицо также сознание цели данного поступка: без ясной, определенной цели не может быть сознательного волевого акта. Оттого-то так важно при воспитании воли заботиться о том, чтобы одновременно с этим вырабатывалось также и ясное, отчетливое сознание тех целей или идеалов, на достижение и осуществление которых должно быть направлено волевое усилие; без этого воспитание воли не может считаться законченным.

Между тем инстинкты характеризуются как раз тем, что конечная цель действия остается здесь вне поля ясного сознания: обыкновенно сознаются только ближайшие цели, находящиеся в непосредственной связи с теми побуждениями, которые входят в состав данного инстинкта. Так, например, несомненно, что утоление голода и насыщение жажды не может (по крайней мере, у большинства людей) служить целью само по себе, а является лишь средством для поддержания жизни и увеличения работоспособности. А между тем, когда голодный человек видит пищу, он вовсе не думает о том, для чего ему надо есть: он просто чувствует мучительный позыв к пище и удовлетворяет его. Оттого-то люди, руководящиеся только своими инстинктами, бывают часто крайне не предусмотрительны, действуя иногда прямо во вред себе. Достаточно вспомнить хотя бы те вредные последствия, к которым приводит иногда обжорство.

Нечто аналогичное мы находим и в половом инстинкте. Всем хорошо известно, что в этих случаях человек опять-таки очень редко имеет в виду продолжение рода, т. е. ту цель, которой этот инстинкт служит. Напротив, на первый план выступают здесь те чувства, которые соединены с непосредственным возбудителем этого инстинкта и которые мы называем общим именем — влюбленность. Эти именно чувства и руководят поступками человека в момент наивысшего напряжения данного инстинкта. Недаром говорилось по этому поводу, что мировые силы, руководящие жизнью человека, совершают, так сказать, подмен в нашем сознании. Нам кажется, будто мы свободно действуем для достижения наших собственных, ближайших целей, диктуемых нам непосредственно инстинктами, а на самом деле эти самые инстинкты служат другим, более отдаленным и более общим целям, зачастую не нашим собственным, а целям целого рода, человечества, общемировым задачам и т. д. И мудрецы обыкновенно прибавляют, что если человек сознает эти конечные цели и будет с ними сообразовываться, то это доставит ему более прочное счастье, нежели жизнь, управляемая инстинктами и страстями.

Из этого, однако, вовсе не следует, что мы должны во имя высших целей стараться заглушить, подавить в себе инстинктивные влечения. Напротив, из всего того, что я говорил, следует, что инстинкты являются могучими факторами к достижению высших, более отдаленных целей. Если бы не было инстинктов, мы были бы лишены той бессознательной основы, тех скрытых импульсов, которые толкают нас на служение общемировым задачам и не позволяют нам оставаться холодными и безучастными. Поэтому не следует непременно бороться с инстинктами и стремиться во что бы то ни стало заглушить их; надо лишь стараться, чтобы не было противоречий между ближайшими задачами и более общими, отдаленными. Человек тем именно и отличается от животных, что он способен сознать свои инстинкты и этим самым возвысить и облагородить их; он способен понять, что его материальные влечения и чувственные побуждения, оставаясь инстинктами, в то же время заключает в себе и некоторые элементы, направленные на достижение высших, общечеловеческих и мировых целей. В возвышении инстинктов и состоит одна из основных задач всякой культуры.

Итак, инстинкты имеют свое определенное и притом очень важное биологическое значение. Поступая согласно своим инстинктивным влечениям, человек или животное действуют целесообразно, хотя бы они и сами не сознавали ясно тех конечных задач, выполнению которых служит данный инстинкт. С этой точки зрения инстинкт можно определить как целесообразное действие, лишенное представления о цели. Путем долгой эволюции, передаваясь через целый ряд поколений, инстинкты, наконец, получили определенную, законченную форму и в настоящее время с постоянной, почти механической правильностью служат тем задачам, которые ставит человеку и животному окружающая их жизнь.*.

Эта механичность и постоянство инстинктивных реакций на внешние воздействия ведут к тому, что инстинкты отличаются обычно крайней шаблонностью и однообразием. Рыба бросается на всякую приманку, на всякого червяка, хотя бы этот червяк был насажен на удочку; насекомое и мотылек летит на всякий свет, хотя бы это был свет свечи, на которой ему подобные только обожгли себе крылышки. Путем бесконечного числа повторений выработался известный шаблон, в огромном большинстве случаев целесообразный, и этот шаблон уже не меняется ради немногочисленных исключений.

В этом состоит еще одно, и притом весьма существенное отличие инстинктов от сознательных произвольных действий. Человек, у которого эти последние развиты в общем гораздо более, чем у животных, несравненно больше способен сообразовываться с разнообразными и изменчивыми условиями окружающей действительности. Когда он, заблудившись ночыо в лесу, увидит огонек, то он не пойдет к нему, подобно мотыльку, слепо и бесповоротно; напротив, если окажется, что это болотный огонек, блуждающий над трясиной, или костер, вокруг которого расположилась шайка грабителей, то он предпочитает лучше остаться в темноте, чем рисковать своей жизнью.

Инстинкты можно делить в зависимости от природы их возбудителей на чувственные, предметные и идейные. Чувственные инстинкты — это те, которые вызываются ощущениями. Например, когда человеку холодно, он инстинктивно ищет, как бы согреться: закутывается, съеживается, старается укрыться в теплое место и т. д. Предметными называют инстинкты, возбуждаемые более сложными впечатлениями, восприятием какого-нибудь предмета или явления: кошка, преследующая мышь, цыпленок, спасающийся от коршуна. Наконец, идейный инстинкт это тот, при котором нет налицо предмета или явления, возбуждающего инстинкт, а есть только представление о нем. Например, человек знает, что скоро приблизится ночь, и представление о ночном страхе и холоде, о ночной опасности заставляет его уже заранее искать себе убежища; точно так же некоторые животные уже летом и осенью, несмотря на то, что еще тепло, начинают заготовлять себе на зиму берлогу и запас провизии.

Надо сказать, однако, что сколько-нибудь точное разграничение между этими тремя родами инстинктов едва ли можно провести, так как тут возможен целый ряд переходов. Так, в последнем из приведенных примеров, в сущности, очень трудно решить, вызываются ли действия заготовления провизии и т. п. представлением о наступающих холодах или просто всей совокупностью ощущений и восприятий данного момента.

Очень много споров возбуждал и продолжает возбуждать и в настоящее время вопрос о прирожденности и изменяемости инстинктов. Несомненно, что огромное большинство инстинктов представляются врожденными, хотя очень многие из них проявляются далеко не тотчас после рождения. Так, например, целый ряд двигательных инстинктов: хватанье, лазанье, хождение и т. д. — обнаруживаются у человека лишь спустя известное время после рождения, когда у него выработается нужная для проявления этих инстинктов координация движений. Точно так же инстинкты любви и ненависти, самозащиты и самосохранения сказываются во всей их полноте лишь позднее, когда успеет сложиться хотя бы в зачаточных чертах представление о собственной личности, о своем «я». Наконец, половой инстинкт отчетливо обнаруживается в нормальных случаях лишь в возрасте около 12−14 лет от роду.

И вот тут-то является вопрос: следует ли считать как эти, поздно проявляющиеся, так и все вообще инстинкты прирожденными во всей их полноте и деталях, или же унаследуются только общие предрасположения, детальные же проявления складываются в зависимости от опыта. В тесной связи с этим стоит другой вопрос: остаются ли инстинкты на всю жизнь в том состоянии, в каком они получены человеком или животным при рождении, или же жизненный опыт может влиять на них и видоизменять их. В этом вопросе мнения различных психологов и биологов коренным образом расходятся.

Одни признают, что инстинкты остаются на всю жизнь в том виде, в каком они были получены при рождении. Сознательные произвольные воздействия могут до известной степени задерживать инстинкты, усложнять их проявления новыми, добавочными элементами, наконец, известным образом регулировать и направлять их, но изменить инстинкт они не в состоянии. Указывают на то, что случаи, в которых будто бы наблюдалось изменение инстинктов, на самом деле являлись лишь их задержкой, маскировкой, при наступлении же подходящих условий инстинкт, несмотря ни на что, прорывается со всей своей первоначальной мощью. Указывают на то, что часто люди, у которых воспитание и культура, казалось бы, должны были значительно видоизменить и облагородить их инстинкты, в известных случаях превращаются в настоящих животных, всецело управляемых инстинктом самосохранения или половым инстинктом. В случаях паники, массовой опасности, как это бывает при пожарах и других общественных катастрофах, люди часто озверевают настолько, что теряют всякие человеческие чувства, и инстинкт самосохранения всецело овладевает их сознанием. Правда, и в этих случаях бывают отдельные лица, которые, несмотря на грозящую им неминуемую гибель, продолжают исполнять свой долг, но это уже героизм, встречающийся далеко не так часто. В общем же инстинкт всегда остается инстинктом, со всеми его первобытными проявлениями.

В противоположность этому утверждению сторонники другого взгляда приводят многочисленные случаи, когда инстинкты так или иначе изменяются под влиянием опыта и рассуждения. Чем выше живое существо стоит на эволюционной лестнице, тем меньше в нем непосредственных, первобытно-чистых инстинктов, тем больше изменяются эти последние в зависимости от опыта. Интересно, что новорожденное животное является тем более беспомощным, чем выше оно стоит по своей организации. Новорожденные цыплята уже спустя несколько часов после появления на свет бегают, клюют зерна, вообще ведут себя почти совершенно так, как взрослые птицы. Щенята и котята рождаются уже слепыми; они не держатся на своих ланках, не могут ходить и вообще представляются довольно-таки беспомощными существами. Но наибольшей беспомощностью отличается новорожденный человеческий младенец: только спустя несколько месяцев он научается держать голову и сидеть, только к концу первого года он начинает ходить. Это обстоятельство, конечно, стоит в связи с той сложностью нервной организации, которой отличаются человек и высшие животные; для того чтобы вся эта сложная система развилась, окрепла и начала функционировать, требуется гораздо более продолжительное время, чем у животных с более примитивной организацией.

Эта большая сложность нервной организации и в связи с этим большая сложность душевной жизни у высших животных и человека ведет к тому, что инстинкт теряет здесь ту простоту и то шаблонное постоянство, каким отличается его действие у низших животных. Человек гораздо больше помнит, предвидит и соображает, чем животное; вот почему его инстинкты уже не могут быть столь неизменными, как у животных, а постоянно, и притом сознательно приспособляются и видоизменяются в зависимости от жизненных условий. Однако влияние среды заметно отражается, по-видимому, также и на инстинктах животных. Вот один из многочисленных примеров этого. В некоторых местах Америки существуют обширные пастбища, на которых пасутся стада полудиких коров. Если взять теленка от такой коровы сразу после рождения, то его сравнительно легко удастся приручить; но если теленок несколько часов после рождения успел провести на свободе, то сделать его домашним животным уже почти невозможно. Это наблюдение ясно показывает, какое огромное значение имеет обстановка первых дней, даже первых часов жизни на весь ход дальнейшего развития. Именно поэтому так трудно бывает зачастую решить вопрос, имеем ли мы дело с прирожденным или приобретенным проявлением. И в настоящее время, несмотря на то что учение об изменяемости инстинктов имеет, по-видимому, за себя больше доводов, все-таки следует признать, что окончательное решение вопроса принадлежит еще будущему.