Религиозный стиль в аспекте текстовых категорий

Текстовая специфика религиозных речевых произведший выявляется на общем фоне закономерностей монологического интеллектуально насыщенного текста, которые предполагают прежде всего значимость категории темы, её развёртывание, но типичным композиционным схемам, определённость тональности. Качественный характер категориально-текстовых решений, как и в других стилях, определяется конструктивным принципом стиля. Текстотипологический анализ православной проповеди предпринят Т. В. Ицкович, будем опираться на результаты её диссертационного исследования^[1].

Тема проповеди двуедина, что связано с сопряжением предметного и духовного начал реального мира. Тематическое ядро текста, главное в нём, — это духовная (по типу — концептуальная) тема, связанная с основными понятиями христианства. Главное слово данной темы — Бог, его окружение — сумма обозначений тех понятий, на которых зиждется христианское вероучение: вера, любовь, надежда, милосердие, благодать, упование, грех, покаяние, воскресение. Ни в одном другом стиле духовная тема не выдвинута на первое место и не подвергнута столь прямой и пристальной разработке. При этом наблюдается её отчётливая связь с событийно-предметным миром, и эта связь также неоднозначна.

Христианская вера неразрывно связана с событием рождения, жизни, смерти и воскресения Иисуса Христа, со всей той событийной конкретикой, которая им сопутствует. У верующего человека пет сомнений в истинности этих событий, как и в существовании апостолов веры, святых, кающихся грешников, чудесных исцелений. Верующие (и не только они) хорошо представляют себе обстоятельства Рождества Христова, чудотворные поступки Бога-Сына, реальные обстоятельства его действий, знают имена апостолов Христа и географию связанных с ними первохристианских событий. Опора духовной темы на такого рода предметность в религиозной речи повсеместна. С пониманием того, что это особая предметность и особая событийность, предложено назвать такую тему предметно-сакральной. Как правило, она реализуется в комментированном изложении того или иного библейского сюжета. Тематическая цепочка предметно-сакральной темы поддерживается глаголами конкретного действия и другой конкретной лексикой:

И два лучших ученика Предтечи… пошли за Иисусом, пробыли целый день с ним и потом привели к Нему каждый своего брата (митрополит Антоний Сурожский).

Повседневная реальность также нередко отражается в тематическом составе проповеди, хотя более фрагментарно. Фрагменты с профанной тематикой оттеняют сакральное содержание текста и, в то же время, способствуют сближению проповедника с адресатом, поскольку отражаемые реалии действительности знакомы им в равной мере. Профанная тема обязательно ставится в связь с предметно-сакральной или духовной темой (они выделены в иллюстрациях):

Представим себе: мы спешим на работу, вдруг подходит к нам человек и говорит «Следуй за мной» — и мы тут же поворачиваемся и идём за ним // Апостол Матфей так и сделал; Но преступления вдруг начинают совершать очень богатые люди, дети весьма обеспеченных родителей. И мы часто читаем: министр такой-то проворовался. Казалось бы, ну куда ему ещё, и так всё есть.//А почему? Потому что никакое благополучие житейское не прибавляет нравственности, а только благодать Святого Духа (протоиерей Димитрий Смирнов).

Заметно, как профанная тема тянет за собой разговорные средства её оформления.

Добавим к названным разновидностям ситуативно-предметную тему, отражающую церковный повод проповеди. Это, чаще всего, актуальное событие церковного календаря или тема прототекста, прозвучавшего во время литургии и предназначенного для обсуждения: сегодня мы празднуем рождение Божией матери, и наша мысль обращена к Ней; с завтрашнего дня мы вступаем в великий подвиг святого поста; в этот день мы только что пели тропарь Воскресение. Данная тема ставит конкретную проповедь в общий религиозный контекст церковного года и канонической службы. В этом состоит особая роль ситуативно-предметной темы, в общем тематическом составе, конечно, не главной.

Особая по содержанию Я-тема в проповеди представлена номинациями мы и наш. В данном жанре глубоко осмыслена позиция проповедника: он не отделяет себя от адресата, а напротив, един с ним перед лицом Бога: Святая Церковь напутствует нас; Богу нашему слава вовеки; мы с вами вступили в подвиг Великого поста; наш дух постоянно противоборствует плоти; мы счастливы, веруя. Лишь изредка и при наличии безусловного авторитета проповедник может прибегнуть к форме я, да и то не в связи с прямым поучением: и ещё я вам напомню повествование об иноке; Будем, молю вас, соблюдать, сколько сил есть, заповеди Христовы. В целом Я-тема отражает прагматическую рамку речевого общения.

Таким образом, тематический состав проповеди сложен, соотношение тем иерархично. Вершинное место в пирамиде занимает духовная тема, её стойкое основание создаётся предметно-сакральной тематикой. Связь этих тем осуществляется способом символизации. В. А. Салимовский пишет: «Символизация событий невидимого мира основывается на том, что абсолютные по своему значению духовные факты не могут быть представлены в человеческом общении иначе, как с помощью символов.

Поэтому церковно-религиозная речь обязательно является символической"^[2].

Строение тематических цепочек сближает религиозный стиль с публицистическим: здесь также используются различные наименования, которые чередуются друг с другом. Встречаются и другие способы утверждения темы. Так, в Пасхальном слове митрополита Николая (Ярушевича) утверждается мысль " Светлое Христово Воскресение — это победа" . Далее основная номинация духовной темы победа повторяется многократно, каждый раз с новыми дополнениями: величайшая победа — победа радости над скорбью (трижды) — победа жизни над смертью (дважды) —победа — победа над адом, диаволом, грехом. Эмоциональное усиление, создаваемое данной структурой, несомненно.

Композиция проповеди в формальном отношении соотносится с универсальной трёхчастной структурой текста. Однако предпочтительнее рассматривать строение текстов данного жанра, опираясь на описанную выше классификацию тем и учитывая их взаимодействие. Так можно получить более конкретное представление о типовом строении проповеди. Оно состоит в следующем: во вступлении осуществляется презентация ситуативной темы, затем формируется предметно-сакральная тема и, на этой базе, развивается тема духовная. В назидательном заключении духовная тема обобщается, причём автор с помощью краткого возврата к ситуативной теме создаёт тематическое «кольцо», создающее впечатление полной законченности текста. Профанная тема в создании «несущей структуры» текста не участвует, она реализуется фрагментарно, составляя основу иллюстративных микротекстов. Данная модель строится па продуманных дидактических основаниях (а проповедь, несомненно, — дидактический жанр), отражая движение от конкретного к абстрактному, от повода к причинам, от поверхностно-событийного к глубинно-смысловому.

Такое построение текста направлено, как в любом стиле, на управление вниманием адресата. Предметная тема обладает увеличенными возможностями воздействия, и проповедник воссоздаёт избранное сакральное событие в ореоле своего личного эмоционально-экспрессивного отношения к нему, пользуясь повествовательным типом речи и художественным описанием. Эксплицируя своё восприятие, он, по закону эмоционального заражения, передаёт свои чувства аудитории. Только после этого, на подготовленной почве, автор проповеди переходит к анализу сакрального события, истолкованию его духовного смысла, т. е. к духовной теме.

Основная часть текста может делиться на несколько композиционных блоков, каждый из которых строится описанным сочетанием предметно-сакральной и духовной тем. Тогда в заключении все они логически стягиваются воедино под эгидой назидательности. Рассмотренный тип композиции ориентирован на невоцерковлённую аудиторию. Он характерен не только для храмовой проповеди, по и для публичных выступлений священнослужителей в массовой аудитории. Так, выступление протоиерея Артемия Владимирова на Пименовских чтениях (2008) имеет следующую композиционную канву: Сегодня, когда священноначалие вручало многим педагогам заслуженные ими награды… (ситуативная тема) > Там, где есть место подвигу, теш наличествуют и герои (ввод предметной темы) Вы, конечно, знаете, что Русь почитала.; Советская эпоха представил нам иных героев… (Раскрытие предметной темы) > Что же мы видим ныне? Банкиры понурили свои головы… (профанная тема, антитеза предыдущей) > Героем нашего времени должен стать носитель нравственного призвания (введение духовной темы; далее следует её развитие: перечисление и описание свойств учителя как героя нашего времени) > На этом позвольте мне завершить своё размышление, которое, как лавровый венок, я возлагаю вместе с вами на главы любимых мною коллег и собратьев (возвращение к ситуативной теме). Этот текст демократизирован, он менее архаичен, чем храмовая проповедь, и не опирается плотно на определённый прототекст, но принципиально он сродни проповеди, а композиционно воспроизводит основную логическую схему жанра.

Более сложной в плане восприятия является композиция с переходом от ситуативной к духовной теме, тогда как предметно-сакральная тема представляется в процессе её раскрытия не относительно целостными фрагментами, а точечными и фразовыми включениями. Воцерковлённую аудиторию не нужно эмоционально вовлекать в процесс рассуждения, этот адресат выше оценит данный логизированный — тип композиции.

В рамках религиозного стиля используются различные виды композиционного выделения и разграничения. Традиционные логические связки употребительны здесь в меньшей степени, по сравнению с научной речью, хотя распространено применение счётных слов: (1) В этом сонме русских святых… можно выделить три черты как характерные свойства русской святости > 2 Первая — бесконечное терпение… > 2 Другое свойство… — это величие Христовой униженности > 2 И третья черта … — это то, что святость совпадает с явлением и проявлением любви; (2).

Об отроках, которые были брошены в пещь огненную, я хочу сказать две вещи: первое — они… 2 А второе: каждому… Выступление в студенческой аудитории протоиерея Артемия Владимирова «Семицветная радуга человеческого слова» полностью основано на выстроенной автором семиярусной иерархии духовных смыслов человеческой речи, и текст продвигается переходом с яруса на ярус, от низкого слова к вещему и святому.

И всё же разграничение композиционных фрагментов имеет свою специфику: новый блок или фрагмент чаше всего вводится с помощью смены тематического и/или прагматического плана изложения. Работают также ключевые слова тематического ввода, например, фрагмент с профанной темой вводится обычно с помощью слова сегодня. В жанре проповеди отработаны переходы от предметно-сакральной темы к обобщающей её духовной. Во-первых, используются (здесь и далее даются примеры из проповедей Антония Сурожского) связки с указательными словами: И вот жизнь святой Ольги должна быть для нас и судом, и вдохновением; И это паше человеческое призвание, это значит, что некий божественный свет льётся через них беспрепятственно; Вот чем имя пророка Самуила так значительно; вот о чём говорит эта притча. Данный переход может маркироваться лекторским вопросом, группой вопросов, вопросно-ответной конструкцией: Чему мы можем научиться от этой жизни?; Как дороги и значительны эти имена… Но что они говорят кроме этого? Разве мы хоть чуть-чуть похожи на этих Апостолов? Оба способа сопряжены с включением Я-темы, точнее, с переходом к Мы-формам, вовлекающим слушателей в пространство мысли проповедника. Тесно взаимосвязанные тематические фрагменты подсоединяются друг к другу с помощью союза и, открывающего присоединяемый фрагмент.

Переход к заключению-назиданию осуществляется путём усиления прагматической составляющей. Это делается в названных выше формах на базе лексики духовной деятельности: Вот над чем нам всем надо задуматься; Будем же помнить; проведём же эту неделю вдумчиво; Научимся же от фарисея и от мытаря, чего нам избегать; Станем же чистыми духом и душой. Наиболее заметным знаком перехода к заключению является прямое обращение к слушателям, обычно братия и сестры; дорогие братья и сестры.

Хронотоп православной проповеди находится в прямой связи с христианской картиной мира. В числе дихотомических оппозиций религии важна темпоральная дихотомия временного и вечного, а также пространственная — земного и небесного. Вот как образно выражено их соотношение в новогодней проповеди: Сегодня вновь открываются ворота времени и встаёт перед нашим взором наступающий Новый год. Через эти врата времени мы видим грядущее Рождество Христово. И Рождеством Христовым в этот Новый год времени вступает вечность.

Кроме того, отметим цикличность религиозного представления о времени: каждый год переживается как новый цикл важнейших событий христианской концепции, включающий рождение, преображение, смерть, воскресение и вознесение Иисуса Христа. Это не просто воспоминание, но именно переживание сакрального события в эстетически осмысленном контексте, создаваемом за счёт синтеза слова, музыки и пения, архитектуры и антуража, а также ритуальных действий.

Подтипы текстового времени соотносительны с тематическим составом проповеди. Объективно-сакральное время соответствует предметно-сакральной теме; концептуальное время — духовной. Это основные разновидности категории времени, к которым добавляется объективно-профанное и объективно-ситуативное. Каждая разновидность текстового времени выражается с помощью собственного набора темпоральных сигналов из числа имеющихся в языке. Линия объективно-сакрального времени выстраивается по общим нарративным законам, композиционный фрагмент строится на последовательности действий и/или характеристик: Христос Бог наш после того, как повешен был на Кресте и пригвоздим па нем грех всего мира, умер, сошёл в преисподняя ада; потом, поднявшись из ада, опять вошёл в пренепорочное тело Свое, и тотчас воскрес из мертвых и, наконец, вознесся па Небеса с силой и славой многой (преподобный Симеон Новый Богослов). Ведущим средством выражения этой последовательности является ряд перфектных форм глагола.

Концептуальное время имеет точкой отсчёта рождение Христа, причём, как отмечал Д. С. Лихачёв, ветхозаветные события в каком-то отношении одновременно являются и фактами настоящего. Выражение концептуального времени базируется на личных именах (Иисус Христос, святитель Иоанн Златоуст, апостолы Пётр и Павел) в сочетании с лексикой духовной деятельности, в числе которой особо значимы глаголы, предъявляемые в форме настоящего постоянного времени: сам Господь свидетельствует; апостол Павел говорит; ещё больше признаков истинного смирения указывает преподобный Сирин. Данный тип текстового времени, а с ним и пространства связан также с идеей обобщения. Отсутствие номинации объективных признаков времени наряду с активностью абстрактной лексики и слов широкого понятийного значения, а также глагольных форм настоящего и будущего времени свидетельствуют о концептуальном (обобщённом, предельно широком) варианте текстового времени:

Для нашей гордости признать себя хуже, ничтожнее другихзначит совершить над собой самоубийство. Поэтому она не позволяет нам сказать правду о себе самих. Она всегда держит нас в самообольщении, заставляя давать своим качествам повышенную оценку (архимандрит Кирилл (Павлов)).

Категория текстового пространства изоморфна категории времени. Выделяются те же подтипы: объективно-сакральное и концептуальное пространство в качестве основных, объективно-профанное и объективно-ситуативное в качестве вспомогательных.

Объективно-сакральное пространство представлено конкретно и подробно. Используются географические названия (Иерусалим, Гефсиманский сад, Голгофа, Самария, Понт, Дамаск, Греция), географические термины (пустыня, гора, пещера), названия сторон света (восток, запад). Помимо статического, представлено и векторное пространство: принесёшь дар к жертвеннику; сколько из мира людей шли в монастырь. Образ пути, часто возникающий в религиозных текстах, становится символом: следовал своим путём; Христос, вас зовёт идти по пути, которым Он шествовал сам. В религиозном тексте встречаются также случаи пространственно-временного синкретизма, опять-таки ведущего к символизму:

Как у Господа были дни особенно тяжкие и скорбные, дни Его страданий, от Гефсимании до Голгофы, так и у каждого христианина есть и будет своя посильная Гефсимания и своя посильная Голгофа (архимандрит Кирилл (Павлов)).

Конкретно также профанное и ситуативное пространство. Оно не столь живописно подаётся, как предметно-сакральное, но общий подход сохраняется.

Концептуальное пространство, как всегда, характеризуется «обнулением» конкретности. За счёт этого формируется предельно широкий взгляд проповедника, который действует на всём мысленно обозримом пространстве веры. В таком пространстве размещаются обобщённые смыслы:

Есть вещи, справедливость которых нам очевидна, но которые не волнуют нашу душу — на них мы отзовёмся согласием. Умом мы понимаем, что этот так, сердцем против них не восстаём, но жизнью мы этих образов не касаемся. Они являются очевидной, простой истиной, но жизнью для нас не делаются; Нам не угрожает насильственная смерть, но веемы стоим перед лицом собственной смертности. Смерть придёт на каждого из нас, болезнь поражает каждого из нас в его время (митрополит Антоний Сурожский).

Таким образом, концептуальный вариант хронотопа принципиально противостоит всем другим вариантам данной категории. Последние характеризуются разного рода конкретикой, объективно-сакральный хронотоп, кроме того, поэтизируется. Концептуальное время и пространство ориентируют адресата на высшую сферу разума. Участки концептуального хронотопа по объёму меньше остальной части текста, но именно в них содержится суть рассуждения.

Тональность религиозных текстов всех подстилей и жанров отличается целостностью. В ней отражается общее представление о церкви как институте транслирования Божественной истины, доме Бога. И прихожанин, и священнослужитель в общении с Богом испытывает высокие чувства и подлинную почтительность, иначе говоря, — благоговейность.

Благоговейная тональность является сквозной и нерушимой, она объединяет все тексты стиля. При сё реализации прежде всего важен гонорифический компонент семантики слова (компонент почтительности, уважительности). Смиренная дистанцированность от святынь проявляется в том, что и в проповеди, и в молитве не рекомендуются упрощённые варианты собственных имён, а также использование личных имён без статусных определителей. Приняты полные варианты: Господь Иисус Христос, Пресвятая Дева Мария, апостол Павел, святая Мария Египетская или строго определённые перифразы: Матерь Божия, Креститель, Предтеча, Господь наш вседержитель. Столь же полно называются даты церковного календаря, религиозные праздники. Отметим также употребительность самих номинаций чтить, почитание и др. Кроме того, письменная форма религиозных текстов сопряжена с традициями графического выражения почтительности: прописные буквы используются в религиозном тексте много чаще, чем в общем литературном языке.

Следует отметить и традицию почтительного цитирования Священного Писания. Незыблемость духа Евангелия — это аксиома проповедника, и цитата часто используется как аргумент или иллюстрация к аргументу. Такой «довод к авторитету» через его прямое высказывание — обычная функция цитат, но в религиозном тексте функций больше. 'Гак', цитата часто составляет «первотолчок» проповеди:

Святой апостол Павел пишет: «Да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен» (Тим. 3, 17). Сегодня я хотел поговорить с вами об одной из величайших христианских добродетелей — о почитании детьми своих родителей (архимандрит Кирилл (Павлов)).

Цитирование происходит на церковнославянском языке, что подчёркивает сакральность богослужения и плотно связывает проповедь с литургией. Помимо прямых цитат, в проповедях используются реминисценции как проявление прецедентности.

Созданию почтительности способствует стилистическая архаичность и языковой симбиоз. Экспрессивный стандарт стиля связан с использованием архаически-возвышенной лексики: незримая тайна, черпать вдохновение, непостижимость Таинства, разверзлась глубина жизни. Эта лексика вовлекается в полновесные книжные синтагмы, насыщенные тропами и фигурами речи, возникает особый, небытовой способ речевого общения: в полную меру своего земного призвания; до последней капли нашей живой силы; таинственный, строгий, дивный праздник последней, всё завершающей встречи. Велеречивость проповеди составляет её заметную черту, хотя в рамках жанра действует и другая стилистико — прагматическая тенденция — задушевного собеседования.

Другая столь же ярко выраженная тональность проповеднического подстили — тон личной убеждённости. Будучи базовой, она проявляется уже через «отрицательные показатели»: в религиозных текстах нет модальности сомнения, колебания, неопределённости, недостоверности и т. п. Спокойное безоговорочное утверждение любого тезиса, опора на Священное Писание как неоспоримый авторитет и на «коллективный разум» Церкви как сообщества верующих придают проповеди несуетную убедительность. Лексически это поддерживается повышенной частотностью лексики соответствующих семантических групп. Особенно заметны слова вера, истина, правда, власть (Божия, родительская), заповедь, думать, знать с их производными и парадигматически связанными. Вспомним традиционный пасхальный диалог верующих: — Христос воскресе. — Воистину воскресе.

Личный характер убеждённости подчёркивается эмотивными средствами, изложением от первого лица (мы верим, мы с вами знаем), фигурами речи с интонационным базисом (риторическими вопросами, обращениями, восклицаниями). Тому же способствует обращение к профанной тематике и применение некоторых бытовизмов, стилистически оттеняющих общую возвышенность слога. В молитвенном подстиле личное эмоциональное состояние находит прямое выражение: в храмовой молитве за счёт коллективного эмоционального погружения в звучащий канонический текст, в «домашней» молитве — за счёт искреннего выражения сокровенных чувств.

Традиционные средства выражения тональности (экспрессивные и оценочные) поляризованы: идёт возвышение добра и обличение зла, противопоставление Благодати и греха. Диапазон применяемых для этого лингвем и речем очень велик: от интонационных до синтаксических. Характерно для проповеди нагнетание однородных средств, неоднократное представление идеи, что приводит мысль к абсолютной прозрачности:

Если мы поразмыслим над самою заповедью Господней, которая повелевает нам чтить отца своего и матерь свою, то увидим, что она содержит в себе обетование Божие.//Л именно: за почтительность детям обещается долгоденствие и благоденствие. За непочтительность — краткость жизни со всевозможными бедствиями и несчастиями. // История и те наглядные примеры, которые мы сами наблюдаем, убеждают нас в силе и справедливости слов Божиих. //Действительно, люди, которые с почтением относились к своим родителям, заботились о них, доживают до глубокой старости и жизнь свою проводят во всяком благополучии, благоденствии (архимандрит Кирилл (Павлов)).

Наконец, третью линию тональности опеределим как назидательную, учительную. Она характерна не для всего религиозного стиля, но является очень важной для жанра проповеди. Проповедник, занимающий срединную позицию между миром сакральным и профанным, — это проводник, учитель, наставник. От лица Церкви он вправе определять должное и призывать к его достижению. Обе эти идеи получают заметную репрезентацию, вплоть до микротекстовой. Идея долженствования реализуется прямо и недвусмысленно: мы должны; всякий должен; каждый из нас должен быть кремнем; наша деятельность должна опираться па твёрдые убеждения веры. При опоре на сакральные образцы добавляется связка так: вот так и мы должны знать; так должно и нам поступать; так точно и мы. Заметим, что категоричность такой позиции существенно корректируется авторским мы, отражающим идею равенства людей перед Богом.

Побуждение к действиям в духе веры также выражаются открыто, обычно в заключительной части проповеди: Пусть радость о Воскресшем Спасителе будет оберегать нас от уныния; Да не потерпим этого лишения и мы; Будем же беречь эту святую радость!; Верьте друг во друга; Удержи язык свой в то время, когда сильное огорчение взволновало тебя. Архаизированные формы побуждения с частицами да и пусть, интонация возвышенного напутствия в сочетании с глагольными формами совместного действия создают типичную для проповеди формулу заключительного напутствия, одновременно торжественного, обнадёживающего и человечного.

Отметим это характерное для религиозной речи сочетание дистанцирования и близости, торжественности и беседности как общение на принципах диалогизма и равенства. Тональность собеседования характерна для русского риторического идеала, и она культивируется в рамках стиля. Помимо «Мы-общения» это выражается в общепринятом религиозном публичном обращении братья и сестры, обычно в архаизированном варианте братия и сестры, с различными конкретизаторами: дорогие во Христе братия и сестры. Возлюбленные Богом братия и сестры. В отдельных случаях встречаются и собственно эмоциональные обращения: Мы с вами, дорогие, вступили в дни строгого Успенского поста. Различные варианты вопросно-ответных диалогических единств, вмонтированных в монолог проповедника, поддерживают диалогичность жанра, интонацию живого непосредственного общения.

Таким образом, религиозная речь в целом имеет доминанту благоговейности, с которой сочетаются другие разновидности тональности, более узкие по сфере распространения. Стиль в целом обладает богатейшими возможностями, а также образцами совершенных текстов, демонстрирующих силу религиозного воздействия словом.

Общая композиция текстем религиозного стиля демонстрирует особый характер последнего, обусловленный, прежде всего, религиозным мировоззрением и языковым своеобразием ситуации православного богослужения. Современная текстотипологическая картина русского православия достаточно сложна в силу двуязычия. Она, однако, уже эстетизирована и возведена в принцип, который подтверждается всё новыми и новыми текстами. Стилистика религиозного текста имеет вполне определённые категориально-текстовые очертания, координация текстовых категорий отработана и оформлена в жанровые модели. Симбиоз вновь создаваемого текста с каноническим прототекстом освящён традицией.

Тем не менее, вопрос об уходе от церковного двуязычия в пользу современного русского языка остаётся актуальным, он будет подниматься вновь и вновь, поскольку человек лучше всего себя чувствует в лоне родного языка. В жанре проповеди двуязычие не осложняет положения слушателя, который по ходу текста получает от проповедника и перевод, и комментарий, более того, оно открывает для автора проповеди дополнительные стилистические возможности разграничения сакральных и профанных смыслов.

• [1] Ицкович Т. В. Православная проповедь как тип текста: автореф. дне… канд. филологических наук. Екатеринбург, 2007.
• [2] Кожина М. Н., Дускаева Л. Р., Салимовский В. Л. Стилистика русского языка. С. 416.