Социальная память о сюжетах западнорусской истории домонгольского периода

Период 1830-х —1850-х гг. не ознаменовался какой-либо яркой рефлексией по вопросам сюжетов западнорусской истории. Однако несколько произведений, в которых нашла отражение эта проблематика, выявить удалось.

В 1833 г. вышел роман М. Н. Загоскина «Рогнеда» он не пользовался такой популярностью как «Рославлев» или «Юрий Милославский», фигурирующий даже в «Ревизоре» Н. В. Гоголя. Полоцкая тема взаимоотношений Рогнеды и Владимира, а также отношения славян и варягов, в ней представлена достаточно рельефно. Автор литературно обыгрывает предание о захвате Владимиром Полоцка, а также мести Рогнеды и заступничество за неё сына Изяслава.

Примечательно, что один из центральных персонажей славянин, «отрок» дружины князя Владимира, носит имя Всеслав. Как мы видели это на примере романа А. Бестужева-Марлинского, имя Всеслав с начала XIX в. стало подчеркивать «русскость» персонажа (в отличие от XVIII в., когда это имя подчеркивало иноэтничность героя).

Произведение М. Н. Загоскина легло затем в основу оперы А. Н. Верстовского «Аскольдова могила» (1835 г.). Однако в то время действовал запрет на изображение святых на сцене, и автор перенес действие в более ранние времена — правление Святослава, отца Владимира [Гозенпуд А. А., 1959. С. 681]. Поэтому и нет линии, связанной с Рогнедой и её местью. О полоцких реалиях напоминает только имя главного героя — Всеслав.

Второе произведение — поэма И. К. Алякринского «Рогнеда» (1836 г.). По мнению литературоведов, поэма значительно походила на «Руслана и Людмилу» А. С. Пушкина (персонажи, мотивы, форма), отличаясь, однако, меньшей «сказочностью» — благодаря историческому сюжету, заимствованному у Н. М. Карамзина, и «перенесению чудесного из сферы прямого действия в сны героев» [Илъин-Томич А. А., 1989].

Наконец, третье произведение — рисунки Б. А. Чорикова к «Истории Государства Российского» (среди них и покушение Рогнеды на Владимира). Они представляют иллюстрации к произведению Карамзина (всего более 300 картин) и вышли отдельной книгой [Живописный Карамзин, 1836—1844]. И западнорусская тема в них никак особо не выявлена. Автор традиционно обратился к теме мести Рогнеды. Рогнеда показана в крайне экспрессивной манере: она замахивается на Владимира кинжалом в правой руке (в левой держит факел) и тот схватил её за локоть. Оба изображены во вневременных одеждах: такую сцену можно представить и в Античности. За окном видна молния и непогода. Интересно, что под картиной стоит подпись «Покушение Рогнеды умертвить Владимира» и дата «985» Откуда она взялась — не ясно. У Карамзина её, естественно, нет. Как представляется, это выкладка самого художника — так же за 10 лет до этого поступил К. Ф. Рылеев, вычислив начало правление Рогволда в Полоцке.

В целом небольшое количество произведений, посвященных полоцкой теме (а точнее, взаимоотношениям Владимира и Рогнеды), показывает, что русская литература и изобразительное искусство (а вместе с тем читатели и зрители) больше стали интересоваться реальными историческими фактами, а не полулегендарными событиями.

Что касается народных представлений о западнорусских древностях, то в силу меньшей изменчивости фольклорных сюжетов, наверное, они оставались неизменными по сравнению с предыдущими десятилетиями. Однако довольно интересные факты в этой области есть в небольшой заметке К. А. Говорского. [Говорский, 1852а]. При описании курганов и других исторических памятников он (а позже и А. М. Сементовский) часто передает легенды о них, бытовавшие в народе. Примечательно, что эти легенды содержат как явно недавние исторические пласты, так и весьма древние. Впрочем, фиксация этих преданий далека от профессиональной филологии, что резко снижает их ценность как исторического источника. Однако, с другой стороны, нет никаких оснований не доверять сообщениям столь авторитетных для своего времени исследователей, как К. А. Говорский и А. М. Сементовский.

Чориков Б. А. Покушение Рогнеды.

Примечательно, что подавляющее большинство зафиксированных Говорским и Сементовским преданий относится к курганам. Со многими курганами авторы связывают легенды о сокровищах, зарытых в них. Этим, в частности, объясняется и то обстоятельство, что курганы в разное время подвергались постоянным раскопкам. При этом со многими из них связываются легенды о появлении либо загадочных белых коней, либо старцев, либо всадников и т. д., охраняющих спрятанные сокровища. По словам очевидцев, загадочные призраки исчезали при малейшем приближении к ним. Как правило, курганы и окружающие их территории имеют свои названия. В свою очередь народные легенды по-своему объясняют появление этих названий.

Например, в 1852 г. встреченные на так называемой Ольгердовой дороге К. А. Говорским крестьяне давали курганам такие называния: лицевские (Говорский считал, что это переиначенное «рыцарские»), шведские и французские. Уже одна эта характеристика говорит о совмещении в народной памяти нескольких исторических пластов: воспоминаний о пресловутой католической политике «дранг нах остен» (если принять за правильную трактовку Говорского), о шведском пребывании в период Северной войны и об относительно недавней Отечественной войне 1812 г. Г. С. Лебедев писал: «До сих пор древнерусские курганы X—XIII вв. местное население называет „татарскими“, „турецкими“, „польскими“, „литовскими“, „шведскими“, „французскими“ могилами — в зависимости от того, какое из нашествий XIII—XIX вв. оставило наиболее глубокую память в данной местности» [Лебедев Г. С., 1992. С. 15].

к к к

Итак, во второй четверти XIX в. (еще в большей степени, чем в первой) изучение западнорусских древностей было связано с деятельностью польских исследователей. Это легко объясняется двумя причинами. Во-первых, это стало своеобразным проявлением ухода поляков от общего ужесточения государственного режима на территории современной Белоруссии. Во-вторых, русская Польша была «географически ближе» к достижением западноевропейской науки, где археология в это время стала стремительно развиваться. Столичных историков этот край в рассматриваемый период, видимо, не привлекал. Благодаря местным исследователям древняя история Западнорусских земель начала приобретать определенные очертания. Сами же исследователи внесли вклад не просто в изучение проблемы, но и в создание необходимой для этого исследовательской базы. Наиболее показательным в этом плане стало основание Виленского музея братьями Тышкевичами. В целом же, главным достижением этого периода в плане историографии местной истории стало то, что была заложена та инфраструктура местных исследований, которая будет стремительно развиваться в эпоху Великих реформ.