Общая эволюция организации хозяйства россии

Должно признать, что большая часть европейской прессы, по подходу своему к изучению русских вопросов, независимо от того, порицает она или нет теперешних правителей России, обнаруживает полное непонимание положения, или — что еще хуже — нежелание его понять.

Если хотят составить себе объективное представление о том, что происходит в России, нужно раньше всего добиться точных сведений, а не основывать свое суждение на многоречивых слухах. Необходимо также не забывать, что теперешний строй был установлен революцией, и что, в конце концов, революционные методы в большинстве стран были более грубы, чем обычные методы мирного времени. Конечно, можно осуждать все революции вообще в силу того довода, что они являются, дескать, слишком ненадежным и дорого стоящим способом перестраивать общество; но мы должны вспомнить, что в огромном большинстве европейских стран — во Франции, Германии, Италии, Венгрии, Португалии, Греции, не говоря уже о других — нынешний социальный строй был установлен революциями. И если только мы допустим их законность, в особенности в такой стране, как Россия, где народ не имел никаких политических прав, то было бы чрезвычайно произвольно с нашей стороны утверждать, что некоторые революции, как, например, революция 1905 года или февральская революция 1917 г., во главе которой должен был стать Керенский, могут быть оправданы только потому, что мы более или менее согласны с идеями, которые их вызвали, между тем как большевистская революция является якобы преступлением, совершенным бандитами и убийцами, с которыми никакое соглашение невозможно.

Даже если мы осудим самым энергичным образом всякого рода преследования, которым подвергались сторонники иных политических взглядов, то по всей справедливости мы должны вспомнить, что акты жестокости и политические преследования были обычным явлением при старом режиме. Пусть только подумают о сотнях и тысячах случаях заключения политических противников в тюрьмы и о жестоком с ними обращении не только в Финляндии и Польше, но и в самой России, о бесчисленных ссылках без правильного суда в Сибирь, не говоря уже о преследованиях евреев, о погромах, во время которых убивались тысячи невинных, и которые организовывались для того, чтобы отвлечь внимание общественного мнения от скандалов, вызываемых неправомерными поступками властей.

Нет, русский народ прошел тяжелую школу; он привык к плохому обращению. Не нужно также забывать, что большинство тех, которые находятся теперь во главе русского государства, часть своей жизни провели в тюрьмах, в ссылках и в изгнании.

Говорят, что теперешнее правительство России является олигархией, и что оно представляет лишь один класс населения. Но бывшее правительство было действительно и в гораздо большей степени олигархией и представляло еще меньшую часть русского населения. И притеснение других классов было тогда так же сильно, как и теперь, к нему лишь привыкли в течение столетий.

Нужно также вспомнить, что тогда как господствовавшему в то время классу было не за что мстить, ибо он всегда держал в своих руках бразды правления, у класса, ныне находящегося у власти, все то, что он испытал в продолжение долгих годов — всякого рода притеснения и даже пытки, — вызывает жажду мести. И к этим классам, которые подвергались притеснению, нужно еще присоединить евреев, которые всегда в России были объектом ненависти, преследований и бесчеловечного обращения. Достаточно упомянуть о знаменитой черте оседлости, не говоря уже о других преследованиях, которым они подвергались. Можно ли после этого удивляться, что все это возбудило в них ненависть, и что преследуемая раса присоединилась к революции, как только к этому представился случай?

Мне кажется, что все это нужно учесть, раньше чем вынести какое-нибудь суждение о том, что происходит в России. Здесь, как везде, применима старая поговорка: «Все понять, значит, все простить».

Чем больше я вдумываюсь в положение России накануне революции, тем больше укрепляется моя уверенность, что установление умеренного и конституционного правительства было психологически невозможным. От реакционного царизма волна должна была докатиться до коммунизма и диктатуры пролетариата.

Когда пресса Западной Европы высказывает столь знакомое нам моральное возмущение русским большевизмом, который она рассматривает, как социальный бич, порожденный злом и поддерживаемый преступной алчностью и ненавистью классов, то долгом справедливости является указать, что, в сущности, мы не имеем права заявлять, что только такая-то организация общества является хорошей и совершенной, точно также как мы не имеем права считать лишенными всякой общественной ценности все другие социальные организации. Ни одна из них не является совершенно лишенной всяких достоинств, и весь вопрос состоит в том, какая из них имеет больше достоинств, чем другая.

С другой стороны, в своей эволюции большевизм прошел через столько стадий, что было бы очень трудно сказать, чем он является теперь. Что касается меня, я должен признать себя неспособным ответить на этот вопрос, хотя изучению его я отдал очень много времени и энергии. Интересно, с точки зрения исторической, изучить коммунистических теоретиков, которые с 1917 по 1921 год изложили принципы, долженствующие лечь в основу Советской республики. Но я не думаю, чтобы эта литература была нам очень полезна для понимания теперешней России, так как практические применения интегрального коммунизма там очень редки.

Мне кажется, что в основе большевистской доктрины лежало — вначале во всяком случае — утверждение, что труд является единственным принципом, оправдывающим место, занимаемое человеком в обществе, и преимущества, которыми он пользуется. Она отрицала, с другой стороны, все привилегии, даваемые правом рождения или наследства.

Труд необходим, по крайней мере в наших широтах, для того, чтобы извлечь из земли все то, в чем мы нуждаемся для жизни. Следовательно, несправедливо, чтобы одни жили, не работая, на иждивении общества, как паразиты, между тем как другие принуждены трудиться непосильно. А это неравное распределение труда встречалось в России на каждом шагу.

До самого последнего времени в этой стране труд, в особенности труд физический, которым занимались лишь низшие классы населения, презирался.

Я помню первое впечатление, которое произвело на меня это русское понятие. Это было в Хабаровске в Жугорском проливе, куда в 1893 г. я прибыл на моем пароходе «Фрам». Однажды утром я починял на палубе мотор. Я был без пиджака, руки и лицо у меня были вымазаны маслом, когда несколько русских купцов пришли ко мне с визитом. В тот же вечер мой друг Тронтгейм сказал мне, что я навеки скомпрометировал себя в глазах местного населения. Мои визитеры вернулись на землю глубоко возмущенные и заявили Тронтгейму, что я наверняка не достоин уважения, раз я работал, как простой рабочий, и имел вид какого-то босяка.

Ничего удивительного, что такие социальные воззрения вызвали сильнейшую реакцию со стороны рабочих, как только к этому представился случай, и, с другой стороны, они вполне объясняют, почему под словом «труд» они понимают главным образом труд физический. Русскому народу остается теперь научиться уважать всякий труд, какой бы он ни был.

Я должен признаться, что не находил в себе того возмущения, которое испытывали многие, когда узнал, что люди, принадлежащие ко всем классам населения, должны были исполнять еженедельно общественные работы, и что дамы высшего света и аристократки, не производившие никогда никакой работы, обязаны были каждую субботу расчищать вокзалы или приводить в порядок общественные здания. Я думаю даже, что совсем не плохо, с различных точек зрения, чтобы лица, принадлежащие ко всем классам общества, приучались все вместе к необходимости труда, при условии, понятно, чтобы это не мешало им исполнять более важную работу, и чтобы это позволял их возраст и здоровье.

Убеждение, что труд является чем-то чрезвычайно важным, нашло также свое выражение в управлении всеми общественными делами местным Советом, состоящим из представителей различных категорий труда. Вышесказанное объясняет тот факт, что, по крайней мере в начале, за умственным трудом признавалось меньше цены, и что физический труд, труд пролетариата, занимал доминирующее место. Это объясняется довольно естественной реакцией против тирании бывшего, так называемого, высшего класса. Нужно было ясно указать новую дорогу, и это породило лозунг «диктатуры пролетариата».

Но он был направлен не только против высшего класса, но также против капитала. Поддерживалась та мысль, что капитал, который должен представлять собой сбереженный труд, имел безнравственное влияние, давая обладателям его несправедливые и вредные для общества преимущества. Несомненно, вопиющей несправедливостью является тот факт, что накопление капитала, осуществленное человеком его трудом или просто спекуляцией, позволяет не только ему и его семье, но также его детям, и даже его потомкам, жить, не работая, паразитами общества и заставлять работать на себя других. Зло это еще усугубляется, когда паразиты растрачивают плоды этой работы вне страны. Вполне понятно, что низшие классы восстали против этих вопиющих несправедливостей. Протест нашел свое выражение в желании уничтожить деньги, рассматриваемые, как средство накопления капитала, и позволяющие паразитам жить, не работая. Деньги должны были быть таким образом отменены. Тот важный факт, что экономическая жизнь общества в продолжение тысячи лет была основана на деньгах, которые являются необходимым посредником обмена, был оставлен без внимания.

Эту денежную основу хотели уничтожить одним ударом и вернуться к примитивному состоянию, при котором деньги были неизвестны. В то же время наблюдается наступление против самого права собственности. Человек, имеющий собственность, мог жить не работая, доходами, получаемыми с аренды своих имений. Вот почему собственность всякого рода: дома, леса, земли, шахты и т. д., была национализирована.

Свободная торговля должна была также быть отменена. Она создавала класс посредников, рассматриваемый, как ненужный. Магазины были закрыты. Всякая торговля, за исключением торговли некоторыми продуктами, была запрещена. Вещи, необходимые для существования, должны были быть распределяемы государством.

В общем нужно признать, что коммунистические теории, пропагандируемые большевиками в 1917 г., привели главным образом к положительным результатам: ликвидации старой армии, к уничтожению социальной иерархии и т. д. В области отрицательных осуществлений они привели к созданию экономических органов, настолько искусственных и настолько убыточных, что лишь при помощи больших жертв удалось продлить их существование в продолжение нескольких лет.

Национализированные предприятия: банки, транспорт, заводы, шахты, «совхозы» и магазины были объединены в колоссальные организации, которые должны были работать на государство и снабжать население всем необходимым.

Работа этой тяжелой машины не только не дала возможности удовлетворить, как следует, главные нужды русского потребителя, но вообще функционирование ее обеспечивалось лишь благодаря существованию всякого рода запасов. Как только эти последние истощились, явилась необходимость переменить метод.

С начала до конца мы имеем налицо обширный опыт, проделанный над всем русским народом. Может казаться, что коммунистическая идея не была совершенно чужда крестьянской массе, составляющей подавляющее большинство населения, так как в русской деревне издавна существует институт «мира», согласно которому земля принадлежит всем жителям деревни, а не каждому крестьянину в отдельности. Однако опыт коллективной обработки земли совершенно не удался. В области земледелия, которое является главным занятием русского народа, система эта в сущности никогда не была испытана. Некоторые попытки эксплуатации земли на коммунистических началах совершенно не имели успеха. С другой стороны, в городах оставшиеся без хозяев дома мало-помалу разрушались, а за отсутствием управляющих, заинтересованных в нормальном ходе предприятий, промышленность приходила в упадок. Наконец, число государственных служащих возросло настолько, что они составляли целые армии, содержимые государством. Все предвещало быстрое крушение.

Сами вожди отдали вскоре себе отчет в том, что так дальше продолжаться не может, и в начале 1921 года была введена новая экономическая политика по той простой причине, что долее продолжать коммунистический опыт было невозможно.

Все признали, «что общество еще не созрело для установления коммунистического режима», и волей-неволей пришлось более или менее вернуться к капиталистическим методам.

Та суровая и искусственная форма, в которую коммунисты пробовали вложить русскую жизнь, была разбита под давлением крестьянских масс. Денационализация и возвращение к нормальной экономической организации были вызваны не усилиями бывшей буржуазии, а требованиями работников земли.

Действительно, режим, в котором, впрочем, задыхалась вся нация, давил главным образом на крестьянина. Принужденный отдавать государству урожай своих полей, за исключением небольшого количества хлеба, абсолютно необходимого для существования его семьи, он, согласно коммунистическим принципам, должен был получать взамен, через посредство государства, всякого рода предметы фабричного производства и пользоваться бесплатно всеми услугами коммунального хозяйства. Но так как в действительности он не получал ничего или почти ничего, он со все увеличивающейся настойчивостью стал требовать для себя права свободно располагать, по уплате всякого рода налогов, продуктами своей работы.

Реквизиция продуктов у крестьян прекратилась, и был введен продовольственный налог, главную часть которого составлял хлеб. Крестьяне получили право свободно продавать оставшиеся у них, по уплате продналога, продукты.

Немедленным результатом этого преобразования явилось восстановление внутренней торговли, в начале в виде мелкой торговли, а затем сделавшейся настолько значительной, что она вызвала восстановление целой финансовой организации, о которой речь будет впереди.

Обстоятельство это было тем более важно, что Советское правительство прилагало в начале, в согласии с коммунистическими принципами, все усилия для полного изъятия денег из употребления.

По сравнению с довоенными торговыми оборотами, возрождающаяся русская торговля пустила в оборот очень скромные ресурсы, имеющие все-таки некоторую цену. Советское правительство испытывало все больше и больше затруднений в покрытии дефицита государственного производства. Предвидя момент, когда транспорт и промышленность, как и государственные распределительные органы, истощат свои запасы и опустошат казну, правительство попыталось этим новым притоком жизни спасти их от банкротства. Оставаясь официальными поставщиками государства, которое продолжало удовлетворять нужды армии и части населения, производственные предприятия и предприятия коммунального хозяйства должны были отыскивать сами некоторую часть необходимых им средств, взимая с населения плату за свою работу или услуги.

Железные дороги, трамваи, водопровод, электрические станции построили или старались построить свою организацию на коммерческих началах. Фабрики были объединены в тресты и, сначала посредством кооперативов, а затем посредством частных магазинов, начали продавать продукты своего производства, дабы своими силами покрыть расходы по эксплуатации предприятий и заготовкам сырья.

При коммунистическом режиме завод получал сырье от государства; он ничего не платил своим рабочим, так как эти последние получали паек и карточки, которые давали им право на получение одежды, обуви и т. д. в государственных магазинах. Завод же должен был сдавать все свое производство государству.

С введением новой экономической политики за все надо платить. Каждое предприятие должно иметь определенную смету, балансировать свои расходы и приходы, так как Советское правительство, не желая затрачивать свой уже довольно истощенный запас золота, финансирует только те экономические органы, которые являются абсолютно необходимыми для жизни нации. Убыточные предприятия рискуют быть отданными в аренду частным лицам или сделаться предметом иностранных концессий, или просто быть закрытыми.

В настоящее время совершенно невозможно охарактеризовать одним словом экономическую организацию России. Несколько типов организаций существует там одновременно. В мыслях вождей остается теоретически в силе коммунистическая система, но на практике имеется на лицо постепенный переход к государственному социализму, а затем к режиму, дающему все большее и большее место частной инициативе. С другой стороны, очень важную роль играют кооперативы. Статьи, которые мы посвятим теперешней организации транспорта, промышленности, торговли и т. д., выявят и докажут конкретными примерами правильность этого общего впечатления.

Под давлением жизни вся теперешняя русская организация постепенно развивается, и, если общее положение остается еще довольно тяжелым, можно уже отметить довольно значительные успехи. В разговорах, которые я имел последнее время с людьми, стоящими во главе различных учреждений, регулирующих русскую экономическую жизнь, я мог оценить, с какой серьезностью и методичностью они стараются успешно направлять все усилия на экономическое восстановление, на основе принципов новой экономической политики.

Самая осторожность, с которой они действуют, является лишним доводом для веры в успех их работы. Проблемы каждодневной практики уже не решаются простым подписанием декретов. Все отдают себе отчет в сложности экономических явлений и в опасности, которую представляет собой беспрерывное вмешательство государства в промышленную, коммерческую и сельскохозяйственную жизнь.

В конце доклада, трактующего об итогах новой экономической политики, недавно опубликованного Высшим Советом Народного Хозяйства, отмечается, что в настоящий момент имеется слишком много трестов, и что замечается стремление к большей концентрации промышленности. Но при этом добавляется: «Однако было бы нерационально ускорить эту естественную операцию административными мерами, и лучше подождать, пока это преобразование не совершится само собой».

Вот язык, который непривычно было слышать в Советской России.