Наука незнания, искусство предположений и бесконечность божественного максимума

Мысль Кузанского отмечена влиянием мистически окрашенного неоплатонизма, среди его философских наставников — Платон, Прокл, Дионисий Ареопагит, Иоанн Скот Эриугена, Тьерри Шартский и Майстер Экхарт. Полемический настрой Николая по отношению к схоластическому рационализму и школьному аристотелизму выразился в обращении к возрожденной гуманистами форме диалога (цикл диалогов Простеца, диалог между язычником и христианином «О сокрытом Боге», диалог «О неином») и в явном предпочтении умудренного неведения университетской учености.

Первое философское произведение Кузанца — «Об ученом незнании» — содержит основные идеи мыслителя и знаменует отход от средневековой традиции положительной теологии. Свойственное человеческому уму стремление постичь Бога изначально противоречиво: он максимально умопостигаем, но в силу предельности своей природы непостижим. Его можно уподобить высшей полноте бытия или абсолютному единству, чуждому всякой инаковости. Кузанский предлагает мыслить Бога философски как абсолютный максимум, лишенный любых градаций и мер и возвышающийся над «всяким противоположением». Мыслитель подчеркивает, что как абсолютная простота, в которой все различия находятся в свернутом виде, максимум необходимо совпадает с абсолютным минимумом. Подчеркнем, максимум и минимум Кузанца являются не количественными, а исключительно качественными характеристиками. Чтобы проиллюстрировать тезис, автор «ученого незнания» прибегает к иллюстрациям из геометрии. Подобно развертыванию неделимости точки, как во всех видах существования континуума — линии, плоскости, теле, — так и во всех способах измерения — длине, ширине, высоте, универсальность и неделимость божественного первоначала обнаруживает себя в универсуме творений.

Совпадение максимальности и минимальности можно обозначить лишь неопределяемым и непостижимым именем «бесконечности». Дистанцируясь от языка Священного Писания, Кузанский утверждает: «По отрицательной теологии, Бог не есть ни Отец, ни Сын, ни святой Дух, он только бесконечность, бесконечность же как таковая и не порождает, и не порождаема, и не имеет исхождений»^[1]. Понятие бесконечности обеспечивает возможность размышления о трансцендентности Бога и содержит в себе принцип познания любого конечного как измеряемого мерой бесконечного. В позднем творчестве Кузанского идея бесконечности, встающей за «стеной совпадения противоположностей», трактуется не как просто бытие, а как «бытие-возможность», заключающее в себе одновременно начало и формы, и материи. Ибо в причине всего «возможность стать (posse Jieri) совпадает с возможностью создать (posse facere), где потенция совпадает с актуальностью»^[2].

Хотя, как настойчиво подчеркивает мыслитель, «корень знающего незнания — в понимании неуловимости точной истины»^[3], человек способен приближаться к ней через «инаковость» понятий и символов. Именно процедура такого приближения к истине превращает незнание Кузанца в сведущее, умудренное, ученое. Наука незнания движется путем отрицания возможности абсолютного познания методом соразмеряющего сравнивания, а навстречу ей направлено искусство предположений, утверждающее, что достижение истины в ее инаковости возможно путем прикидок, догадок, конъектур. Геометрические интуиции «ученого незнания» трансформируются в космологическую арифметику сочинения «О предположениях». Любое положительное утверждение человека о мире позволяет неисчерпаемо приумножать познание истины в границах ученого незнания, так как человеческий ум является «формой мира предположений». Поскольку совпадение противоположностей в интеллекте охватывает все, что больше минимума и меньше максимума, безграничность его возможностей ограничивается самой бесконечностью. Предположение становится гипотетическим компонентом познания и отсылает к индивидуальной точке зрения. В процессе познания перед человеком открываются соизмеримые его возможностям развертки Вселенной, вовлеченной в бесконечный процесс прямого и обратного движения между единством (лат. unitas) и инаковостью (лат. alteritas).

Принцип совпадения противоположностей и панентеизм Кузанского Стремление к всеобщему согласию вещей в универсуме и согласию универсума со своим Творцом, которое в жизни человечества должно засвидетельствовать мир вероисповеданий и согласие философских школ, обличает в Кузанском мыслителя Ренессанса. Введенное философом всеобъемлющее правило совпадения (лат. regula coincidentiae) указывает на охватывающую мощь единого Бога. Это правило объединяет:

• 1) Совпадение противоположностей (лат. coincidentia oppositorum) - таких, например, как простое и сложное, единичное и множественное, движение и покой.
• 2) Совпадение противоречий (лат. coincidentia contradictorum), скажем, бытия и небытия, всего и ничего.
• 3) Совпадение соответствий (лат. coincidentia appropriatorum), находящихся в отношении дополнения божественных имен или атрибутов, таких как любовь и знание, бытие и единство.
• 4) Совпадение крайностей божественного и человеческого (лат. coincidentia extremorum) во Христе, причем не таким образом, что одно становится другим.
• 5) И, наконец, непостижимо постигаемое совпадение совпадений (лат. coincidentia coincidentiarum).

Такое всеобъемлющее воззрение на отношение Бога и мира открывает новый ракурс в понимании творения. По мысли философа, идее неоплатонической эманации следует противопоставить понятийную диаду свертывания — развертывания (лат. explicatio — complicatio). «Бог свертывает и развертывает все вещи, и поскольку свертывает, все они суть в нем он сам, а поскольку развертывает, он в каждой вещи есть все то, что она есть, как истина в изображении»^[4]. Мысль Кузанского обнаруживает тенденцию к пантеизму, но удерживается в границах панентеизма. Все уровни бытия пронизаны Божеством, его бесконечная мощь просвечивает в беспредельности Вселенной и в неисчислимости вещей. При этом личностное начало Творца не растворено в бытии мира. Как бесконечный свет и абсолютная потенция, Бог храпит свою тайну «за стеной совпадения», будучи «противоположностью противоположного» (лат. oppositorum oppositio).

Посредничество между Богом и вещами осуществляет Вселенная — единство, конкретизированное множеством, охватывающим неисчерпаемое разнообразие вещей. Вещи как части космического целого взаимно отображаются друг в друге по принципу «все — во всем и каждое — в каждом». Тем самым преодолевается обособленность вещей друг от друга, а вселенная представляется гомогенной и открытой для универсального измерения вещей и процессов.

Вселенная как конкретно определившийся максимум Мир или Вселенная, как развертываемая простота Бога, оказывается конкретно определившимся максимумом, универсальностью (лат. universalitem), т. е. единством многого. Вещи пребывают в Боге через посредничество Вселенной: она оказывается ограничением их множественности, смешения и разнообразия, будучи, в свою очередь, ограничением единства абсолютной бесконечности. «Вселенная, охватывая все, что не есть Бог, не может быть негативно бесконечной, хотя она и не имеет предела, и тем самым привативно бесконечна»^[5]. Важнейшее для мысли Николая понятие бесконечности модифицируется. Апофатический смысл не-конечного (лат. infinitum) дополняется Кузанцем идеей безграничного (лат. interminatum), лишенного предела стяженного (лат. contractus) Лбсолюта-универсума. Беспредельное простирание мира, охватывающее неисчерпаемое разнообразие вещей, невозможно заключить между телесным центром и внешней окружностью. «Окажется, что машина мира будет как бы иметь повсюду центр и нигде окружность. И центр есть Бог, который всюду и нигде»^[6]. Предвосхищая гелиоцентризм Н. Коперника (1473−1543), Кузанец лишает Землю неподвижности и привилегированного положения центра Вселенной.

Целостность Вселенной, ее внутренняя гармония и красота, проявляющиеся в «универсальной связи» всего со всем, связаны с числом как символическим прообразом вещей и первообразом понятий интеллекта. Единство первоначала свертывает декаду (десятку) универсальных категорий как корень множественности, квадрат десятки — как плоскость рационально постижимого и куб десятки — как объем чувственно-телесного. Тысяча появляется в трижды повторенном ряду из четырех чисел и считается универсальным числом вселенной.

Человек как микрокосм и микротеос

В предложенной Кузанцем оптике двойной бесконечности — апофатической не-конечности Бога и постигаемой путем сравнивающего соизмерения безграничности Вселенной, человек занимает особое место. Его «срединная природа» (лат. natura media), вознесенная благодаря разумности над всеми созданиями, хотя и уступающая ангелам, свернуто заключает в себе все природы, имея возможность воссоединить их с полнотой максимума. Срединное положение человека в мироздании, сопряженность в нем инаковости телесной тьмы со светом разумного постижения максимально приближают его к универсальной конкретности богочеловечества Иисуса Христа. Кузанский сравнивает человеческую природу с вписанным в круг многоугольником, тогда как сам круг он уподобляет природе божественной. Как многоугольник, достигший максимальности, совпадает с фигурой круга, совершенство человеческой природы обоживается во Христе как в Слове, свернуто заключающем в себе все творение. Человек не только как «малый мир», микрокосм, потенциально содержит в себе все творение, но и как «малый Бог», микротеос, обладает субстанциальным и существенным совершенством — интеллектом, которому в нем актуально подчинено все остальное. Благодаря силе творческого искусства интеллекта (лат. vis artis creativae) человек есть не что иное, как «живой образ Бога» (лат. viva imago Dei) — величайшее из божественных творений, призванное познать непостижимость своего Творца и соразмерную красоту его творения — безграничной Вселенной.

• [1] Кузанский Н. Об ученом незнании // Кузанский Н. Соч.: в 2 т. М.: Мысль. 1979. Т. 1. С. 93−94.
• [2] Кузанский Н. О видении Бога // Кузанский Н. Соч.: в 2 г. М.: Мысль, 1980. Т. 2. С. 66.
• [3] Кузанский Н. Об ученом незнании. С. 53.
• [4] Кузанский Н. Об ученом незнании. С. 106.
• [5] Кузанский Н. Об ученом незнании. С. 98−99.
• [6] Там же. С. 134.