Политические концепции власти эпохи Возрождения и Нового времени

В социально-экономической жизни Западной Европы начиная с XIV в. в Италии и с XV в. в других странах происходит целый ряд изменений, знаменующих начало той исторической эпохи, которая получила название Возрождения. Разложение феодализма, появление и развитие капиталистических производственных отношений обусловили выход на новые рубежи и политической мысли. Вместо одностороннего, однозначного религиозного объяснения государства, политики и права выдвинутые в этот период концепции основывались на положении о естественном характере человека, на его земных интересах и потребностях. Систему разрабатываемых мыслителями Возрождения идей относительно государства, общества и личности можно определить как гражданскую концепцию политики.

Итальянского мыслителя и политика Никколо Макиавелли часто называют основателем реалистического направления в политической теории, создавшим концептуальную базу прагматического подхода к политике. Макиавелли в 1513 г. написал первую из своих известнейших работ «Государь», в которой обобщил свой более чем десятилетний опыт работы секретаря Флорентийской республики. Кстати, эта его работа была настольной книгой И. В. Сталина. Макиавелли впервые обосновал тезис о том, что государство (особым образом организованная власть) может и должно рассматриваться не только (и не столько) как орудие для достижения справедливости, благосостояния граждан, воли Бога и т. д., но и как самостоятельная ценность для многих людей. Проблема интерпретации основного произведения итальянского мыслителя «Государь» (1520—1525) далеко не так однозначна, как это часто представлялось. По справедливому замечанию Дж. Сартори: «Со времени Макиавелли реалистический подход к политике был тщательно скрыт за двумя линиями истолкования, по необходимости совершенно отчетливо дифференцированными: а) в том значении, что политика — это только политика и ни что другое; или же б) предполагалось, что политический реализм воплощается преимущественно в специфическом типе политики и политического поведения, называемых чистой политикой»^[1] .

Политика, по его мнению, есть лишь автономная сторона человеческой деятельности, она является воплощением свободной человеческой воли в рамках необходимости. Политику определяют не Бог и мораль, а сама практика, естественные законы жизни и человеческая психология. Макиавелли приходит к пониманию того, что в конечном счете в основе политической деятельности лежат реальные интересы, корысть, стремление к обогащению.

Никколо Макиавелли родился во Флоренции в 1469 г., принадлежал к древнему, но небогатому роду. По своим политическим симпатиям принадлежал к республиканцам.

Хорошее (в основном, домашнее) образование воспитало в нем любовь к классической греко-римской литературе. В течение всей жизни его спутниками были книги Цицерона, Плутарха, Тита Ливия. Университетское образование оказалось ему не по средствам, что, как полагают, сыграло свою положительную роль: освободило его от влияния схоластической науки и позволило сохранить независимость суждений.

Макиавелли был талантливым человеком во многих отношениях — философом, историком, военным теоретиком, дипломатом и великим политическим мыслителем. Жизнь его волею судьбы была расколота на два периода — активной политической деятельности и писательского творчества.

В 1498 г. он был избран на пост секретаря Совета Десяти и занимал это место в течение 14 лет, вплоть до восстановления тирании Медичи в 1512 г.

Секретарь — это был довольно скромный пост не государственного деятеля, а чиновника, он не принимал решений, а давал советы. Но этот пост был очень удобен для наблюдения, обеспечивая широкую осведомленность о состоянии дел. Тем более, что Макиавелли покровительствовал и доверял пожизненный гонфалоньер республики (глава исполнительной власти) Пьерро Содерини.

Предмет занятия Макиавелли — внешние сношения, оборона. В течение всего времени он был часто уполномочиваем для дипломатических сношений: был 4 раза во Франции и 2 раза в Германии, был при дворе итальянских монархов.

После падения республики политик пережил лишение всех прав, тюремное заключение, долгое изгнание. Время ссылки было посвящено размышлениям о судьбах государства и писательскому труду, однако он мечтал вернуться к политической жизни.

В пору военной угрозы он предложил проект обороны стен Флоренции, который был принят. Но, когда в 1527 г. восстановилась Флорентийская республика, и Макиавелли выдвинули на пост канцлера, его не поддержали, спустя месяц Макиавелли умер.

Макиавелли прежде всего политик. Он пользовался методологией рационального политического анализа, решительно освобождался от догм католической схоластики. Политика для него — совершенно самостоятельная область знания, и он исследовал его, исходя из реальности, из исторических фактов.

В основе теории лежит особое видение природы человека — Макиавелли заменяет концепцию божественного предопределения идеей объективной исторической необходимости и закономерности, которые он называет «судьба». Но судьба определяет не все, наряду с ней, считает Макиавелли, второй движущей основой политики является личная энергия, которая проявляется как сила, доблесть, предприимчивость самого индивида. «Чтобы не была потеряна свобода воли, — рассуждает он в „Государе“, — можно полагать правдой, что судьба предопределяет половину наших действий, а другой половиной или около того она предоставляет управлять нам». В противоположность христианской доктрине Макиавелли отстаивает человека-борца, идущего наперекор судьбе: «…фортуна все равно, что женщина, и тот, кто хочет ее покорить, должен спорить с ней и бороться, так как борьба требует битья ее и помыкания его».

Итак, можно сделать вывод, что человеческое поведение на 50% определяет фортуна (судьба) и на 50% доблесть, личная энергия.

Исследование исторической и политической практики приводит Макиавелли к пониманию того, что определяет мотивы политической деятельности. Оказалось, что это реальные интересы, корысть, стремление к обогащению, которые определяют политическую деятельность. По его мнению, люди вообще злы и склонны предаваться своим дурным наклонностям, всякий раз как представляется тому случай. Каждый правитель должен знать, что род людской неблагодарен, непостоянен, скрытен, труслив при опасности и жаден на прибыль. Кто будет полагаться на добрые качества людей, тот всегда будет обманут. С одним нравственным средством ничего нельзя достигнуть. Правитель, без сомнения, должен иметь в виду нравственную цель: общее благо. Но благая цель оправдывает всевозможные средства. Если нельзя действовать добром, надо решиться на всякие злодеяния, ибо средний путь самый пагубный. Макиавелли не признает обязанности руководствоваться в политике нравственными правилами, практическая цель — вот главное.

Религию Макиавелли рассматривает чисто прагматически, главным образом с точки зрения служению государственным, политическим интересам, сплочения народа. «Религия и бог, — говорит он, — были изобретены мудрыми людьми для того, чтобы убедить народ в полезности установленного строя. Важно, как ее используют: для воспитания рабской покорности или высоких гражданских качеств». Макиавелли критикует христианство за проповедование смирения, презрения к делам человеческим. «Религия требует от нас силы, чтобы мы были в состоянии терпеть. Такой образ жизни сделал мир слабым и отдал его во власть негодяям».

По-другому он оценивает языческую религию. Она воспитывала величие духа, силу тела, могущество человека, любовь к свободе. Кроме того, писал Макиавелли, католическая церковь держала и держит страну раздробленной. Захватив светскую власть, католическая церковь недостаточно сильна, чтобы объединить Италию, но слишком сильна, чтобы помешать это сделать другим. Поэтому он приходит к выводу, что не политика должна быть на службе у религии, а религия на службе у политики — такой взгляд резко расходился со средневековыми представлениями о соотношении церкви и государства.

Макиавелли вводит один из ключевых терминов политической науки «государство». Государство он рассматривает как некое отношение властвующих и подвластных, наличие соответствующим образом устроенной, организованной политической власти, наличие юстиции, учреждение законов.

Происхождение государства. Сначала люди жили разрозненно, подобно животным: размножившись, они объединились, сделали самого храброго своим главой и стали ему повиноваться. Организованная совместная жизнь привела к сознанию того, что плохо и что хорошо. В соответствии с этим были установлены законы и наказания. Вместе с ними появилось правосудие. Поэтому при последующих выборах государя предпочтение стали отдавать уже не силе, а мудрости и справедливости.

Макиавелли рассматривает государство в движении, зависящем от состояния борющихся сил. Он отмечает влияние социальной структуры и социальных противоречий на политику и формы государства. По его мнению, формы государства, их эволюция и смена определяются борьбой народа и аристократии. «Массы не хотят, чтобы ими командовали и угнетали их, а знать стремится властвовать и порабощать народ».

Макиавелли рассматривает в зависимости от числа правящих лиц (единовластие, правление немногих и правление всего народа) и цели, и качества функционирования данных форм. В этом втором аспекте он выделяет формы правления (монархия, олигархия и «распущенность»), в которых властители заботятся лишь о собственной пользе, попирают законы, игнорируют безопасность граждан и пренебрегают благом отечества. Вслед за античными авторами он отдает предпочтение смешанной (из монархии, аристократии и демократии) форме как наиболее устойчивой.

Поэтому если единоличный правитель лучше создает законы, устраивает новый строй и новые учреждения, то народ лучше сохраняет учрежденный строй, его не подкупишь. От народа отличаются лишь честолюбивые устремления знати — источник беспокойства, но она нужнее. Из среды аристократов выдвигаются государственные деятели, должностные лица, военачальники. Свободное государство должно быть основано на компромиссах народа и знати; суть «смешанной республики» в том и состоит, что система государственных органов включает аристократические и демократические учреждения, каждое из которых, выражая и защищая интересы соответствующей части населения, сдерживает посягательства на эти интересы другой его части. Государству на период смуты нужен также диктатор, но кратковременно.

Венецианская знать, по Макиавелли, — это показная часть государства, так как у них движимый капитал, а это идет на благо республике.

Второй враг, по Макиавелли, — католическая церковь. Она препятствует объединению Италии, так как в раздробленной стране править легче.

Для выхода из бедственного состояния нужен принцепс (диктатор, глава государства). Этой проблеме посвящено наиболее известное произведение Макиавелли «Государь» (в переводе «О принцепсе»). Здесь излагаются способы, которыми князь может приобрести новое государство и упрочить в нем свое владычество. Многие видели в этом произведении противоречие с содержанием «О первых десяти книгах Тита Ливия», где показывались средства для сохранения республики. Однако внимательное изучение обоих произведений показывает, что между ними нет противоречий.

В «Рассуждениях на первую декаду Тита Ливия» Макиавелли прямо говорит, что для создания, устройства новых государств монархия лучше республики; для развращенных народов он считал монархию единственным возможным образом правления. Но и то и другое вполне прилагалось к Италии того времени, где народ, по мнению Макиавелли, был наиболее развращенный из всех, а между тем необходимо было создать централизованное государство.

Макиавелли сознавал, что объединить Италию, освободить ее от внешних врагов может только князь.

В «Государе» он обращается к новому князю, способному объединить Италию, и дает ему советы.

Поступки основателей государств должны оцениваться не с точки зрения морали, а по их результатам, по их отношению к благу государства.

Государства, писал Макиавелли, создаются и сохраняются не только при помощи военной силы; методами осуществления власти являются также хитрость, коварство, обман. «Государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков, следовательно, надо быть подобно лисе, чтобы обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков».

Политическому деятелю, заявляет он, никогда не следует обнаруживать своих намерений. Глупо заявлять, прося у кого-нибудь оружие: «Я хочу тебя убить», сначала надо получить оружие.

Для укрепления и расширения государства политик должен уметь решаться на великие, виртуозные злодейства, подлости и предательства. В политике единственным критерием оценки действий правителя государства являются укрепление власти, расширение границ государства.

При всем том, учил Макиавелли, вероломство и жестокость должны совершаться так, чтобы не подрывалась верховная власть. Отсюда вытекает одно из любимых правил Макиавелли в политике:

• — «следует или вовсе не обижать никого, или удовлетворить своей злобе и ненависти одним ударом, а потом успокоить людей и возвратить им уверенность в безопасности»;
• — лучше убить, чем грозить, — грозя, создаешь и предупреждаешь врага, убивая, отделываешься от врага окончательно;
• — лучше жестокость, чем милосердие: от наказаний страдают отдельные лица, милосердие ведет к беспорядку, порождающему грабежи и убийства, от которых страдает все население;
• — правитель, неспособный к жестокостям, не сможет удержать власть. Лучше быть скупым, чем щедрым, так как щедростью всем не угодишь, и окончательно она обращается в тяжесть для народа, из которого извлекаются деньги, тогда как скупость обогащает казну, не обременяя подданных;
• — лучше внушать страх, чем любовь. Любят государей по своему усмотрению, боятся — по усмотрению государей, мудрому правителю — рассчитывать на то, что зависит от него. Слово свое князь должен держать только тогда, когда это ему выгодно; иначе он будет всегда обманут коварными людьми;
• — политика требует подлости и хитрости. «Опыт наших дней свидетельствует, — пишет Макиавелли, — что великие дела творили как раз те князья, которые не считались с обещаниями, а действовали хитростью и обманом».

Основой власти, согласно представлениям Макиавелли, служат хорошие законы и хорошее войско. Но хороших законов не бывает там, где нет хорошего войска. В то же время там, где есть хорошее войско, все законы хороши. Войско может быть трех видов: собственным, союзным, наемным. Наемное и союзное войско мало полезно и опасно.

Лучше всего, когда государь лично возглавляет армию, так как война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого. Мудрый князь всегда должен опираться на собственное войско, поэтому главной его заботой должно быть военное дело. Кто пренебрегает военным ремеслом, тот всегда рискует лишиться власти.

Вывод: заслуги Макиавелли в развитии политической теории велики:

• — он отбросил схоластику, заменил ее рационализмом и реализмом;
• — заложил основы политической науки;
• — выступил против феодальной раздробленности, за единую Италию;
• — продемонстрировал связь политики и форм государства с «социальной» борьбой, ввел понятие «государство».

Сформулировал противоречивый, чреватый злоупотреблениями и бедствиями, но вечный принцип «цель оправдывает средства».

Целью государства по Макиавелли является сама власть, имеющая автономную систему ценностей, и государство может быть рассмотрено и исследовано с этих позиции самостоятельно, т. е. отделенное от философии, религии и морали. В этом случае обсуждаются только средства, методы взятия власти в стране, ее удержания и распространения. Мораль и государство — одинаково важные феномены, но они не соприкасаются, когда речь идет об этих способах и методах, так как цель (власть) оправдывает средства. Аморальность ради аморальности не может допускаться в стране но, когда речь идет о государстве, то добро есть все то, что способствует цели политики (власть), а зло — все то, что неэффективно для этой цели.

Центральной темой работы «Государь» является описание качеств «идеального правителя» и политических технологий управления, которые должны им использоваться для удержания власти. Автор не рассматривал эти качества в отрыве от общественных потребностей и исходил из того, что основными мотивами поведения людей являются страсть к приобретению, собственничество и честолюбие (включая и его пассивную форму — чувство собственного достоинства). Цель всех людей — слава и богатство. Главным моральным качеством правителя является честь, с которой связаны остальные — разумность (мудрость), религиозность (показатель нравственного развития всего общества), доблесть (природное свойство ума и силы), слава, гордость, достоинство. Отрицательными качествами являются изнеженность, легкомыслие, нерешительность, трусость и низость.

Макиавелли писал, что нельзя называть доблестью убийство сограждан, предательство друзей, отказ от веры и сострадания. Все это может принести власть, но не славу и любовь граждан. Подлежат осуждению и позору люди, которые разрушают религию, государство, не имеют доблести и учености. И такими являются насильники, невежды, бездельники, подлецы и ничтожества. Он считал, что политическая власть, действующая во имя укрепления государства, является высшим благом для всех граждан. Макиавелли прежде всего выделяет следующие основы технологий управления обществом, полагая, что управление, базируясь на единоличном правлении государя и подкрепляемое репрессивно-охранительными мерами, должно учитывать, что:

• — нельзя покушаться на имущество сограждан и их жен, так как люди скорее забудут о смерти отца, чем о потере наследства;
• — в обществе действует закон перемен, изменчивости его состояния. Отсюда важность избрания таких целей и способов действий, которые соответствуют духовному состоянию масс (можно убить монарха, но этим монархию упразднить сразу нельзя, так как люди выберут себе нового; все определяется состоянием политической «материи» — людей);
• — проявление мудрости правителя в том, что уменьшается возможность граждан действовать по произволу, что необходимо воспитание у людей доблести с помощью необходимости, упорядоченной и выраженной в законах государства;
• — судьба, как и случай, действует в той же сфере, что и доблесть, т. е. в пространстве между природной обусловленностью натуры человека и человеческим произволом. Фортуна (удача, случай, судьба; у древних римлян — богиня судьбы) чаще всего не зависит от человека, но она может все же прийти к тому, кто действует, а не предается стенаниям по поводу невезения, к тому, кто не только осмотрителен, но и (главное) напорист;
• — насилие — неизбежное явление для власти. Критерием правомерности насилия является общественный интерес. Правитель, действуя во имя общего блага, может прибегать к чрезвычайным мерам, так как только те насилия заслуживают порицания, цель которых — не исправлять, а портить. Критерием оценки действий правителя в отдельных случаях может служить цель, ради которой предприняты его действия. Державный интерес оправдывает все средства, так как в политике побеждает тот, кто опирается на хорошо вооруженную силу, тот, кто дальновиднее и умеет выдать ближайшую общую для граждан цель за конечную для всех участников действий. Правитель, особенно новый, не может соблюдать всего того, что принято в обществе за «хорошее», он часто вынужден действовать против милосердия и человечности, спасая государство, страну; от опасностей нельзя освободиться безопасным путем и путем бездействия; здесь цель оправдывает средства;
• — отрицательные качества правителя опасны тем, что влекут за собой дурную славу, а без поддержки граждан правитель не может управлять. Презрение и ненависть граждан есть самое опасное для правителя. Его задача заключается в завоевании расположения народа. Для завоевания этого расположения есть два метода: любовь к правителю и страх перед ним. При этом надежнее всего страх, поддерживаемый угрозой наказания. Но этот метод должен сочетаться с заботой, опекой подданных: воздержанием от притеснений народа, если нет чрезвычайных ситуаций; защитой собственности граждан от злоумышленных действий госаппарата и частных лиц; оказанием поддержки производству и торговле; защитой граждан от мздоимства чиновников; совершением действий, воспринимаемых гражданами как благодеяния государя, и своевременным разрешением конфликтов между гражданами.

В этой его работе можно найти такие утверждения:

• -люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого;
• — государь, если он хочет сохранить власть, должен приобрести умение отступать от добра и пользоваться этим умением смотря по надобности;
• — государю нет необходимости обладать всеми добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими;
• — об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает; если это люди, преданные и способные, то можно всегда быть уверенным в его мудрости, ибо он умел распознать их способности и удержать их преданность;
• — все вооруженные пророки побеждали, а все безоружные гибли. Ибо надо иметь в виду, что нрав людей непостоянен, и если обратить их в свою веру легко, то удержать в ней трудно.

Объявленный сторонником чистой политики, Макиавелли рассматривается в литературе как мыслитель, отделивший политику от этики и религии, как защитник принципа «цель оправдывает средства». Такого рода определения являются справедливыми лишь частично. Речь должна идти, прежде всего, о совершенно новом, не средневековом, понимании государства как типа политической организации, осуществляющей власть над людьми. Упадок в эпоху Возрождения идеала христианского государства выдвинул на авансцену политиков типа Чезаре Борджа (в известном смысле прототипа макиавеллиевского государя), беспринципные методы которого были необычны даже для светски образованных современников. В произведениях Макиавелли отразился не имеющий аналогов в других европейских странах характер политических процессов в Италии.

Выдвигая программу объединения Италии, раздираемой борьбой бесчисленных политических группировок, он выводит величие правительства прежде всего из его способности объединить максимально обширную территорию, обеспечив порядок. О том, что поиск наиболее эффективных средств для достижения стабильности составляет важнейшую часть политической теории Макиавелли, свидетельствует его более раннее произведение — «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» (1513−1516). И в этой работе, и в «Государе» рассматриваются, по существу, аналогичные вопросы — стабильность и единство государства. Но если в спокойные времена они достигаются в ходе постепенного развития с участием всего гражданского коллектива (как это было в республиканском Риме), то в чрезвычайных ситуациях необходима «сильная рука».

В обоих произведениях Макиавелли развивает мысль о том, что общественное и частное благосостояние взаимосвязаны. Но если в спокойное время постепенное просвещение граждан посредством обучения участию в управлении приводит к укреплению гражданского духа без всякой опасности для прочности государства, во времена анархии и распада общественное и личное благосостояние должны быть связаны применением жестких мер, возможных только с установлением диктаторского режима.

Осуществляя спасительные меры, государь не связан никакими моральными нормами или правилами поведения. Но в то же время государь — это диктатор во имя общественного блага, а не деспот, который действует для собственного удовольствия и выгоды. Он зависит от общественной потребности, и только вследствие признания этого факта и построенной в соответствии с ним политики он может выжить.

Считая оправданным применение в надлежащий момент правителем силы и хитрости, реалистически оценивая природу человеческого эгоизма, Макиавелли вместе с тем, конечно, не желал признавать развращающей природы диктаторской власти (например, он не рассматривает процедуру сложения с себя правителем диктаторских полномочий после преодоления кризиса).

Реализмом проникнута и концепция свободы, разработанная Макиавелли. Свобода недопустима в период кризиса, поскольку она противопоставляет себя безопасности. В спокойные времена она, напротив, тождественна безопасности, поскольку способствует развитию и укреплению духа гражданственности. В этом случае управление без нее невозможно, поскольку только в свободном состоянии люди могут принимать участие в политической жизни.

Важно отметить, что Макиавелли считает закон и право основой свободы. Поэтому при стабильном положении дел народные режимы имеют высшую силу. В исключительной же ситуации немедленный расчет и принятие решений, на которые способен только наделенный чрезвычайными полномочиями правитель, являются более ценными, чем формальная и медлительная процедура народовластия.

Анализ идей Макиавелли показывает, что в ренессансную эпоху теоретическая защита монархических принципов правления является вполне индивидуалистической по своим ориентациям. Именно это свойство позволило быстро продвигать политическую теорию вперед. Свидетельством ее стремительного развития является и учение еще одного выдающегося политического мыслителя Возрождения — Жана Бодена, а в более позднее время теория другого защитника монархической власти — Томаса Гоббса.

Будучи юристом по образованию, а во многом и по складу ума, Боден развивал свои политические идеи в теснейшей связи с анализом природы и содержания закона, примыкая к теоретикам естественного права. Изучение права связано с тем, что человеческий закон основывается на универсальных принципах. В бесконечной изменчивости законов выявляются рациональные принципы справедливости. Вместе с тем Боден отвергает идею, согласно которой универсальные принципы могут применяться непосредственно, составляя конкретную систему права. История учит тому, что нельзя забывать о различиях в ситуациях: различается не только образ жизни людей, но и окружающие их обстоятельства.

Власть — естественный атрибут силы. Она основана на неравенстве людей. Поэтому, если цель существования государства заключается в достижении блага, ее реализация требует централизованной и мощной власти, призванной достичь и поддерживать единство.

В этом смысле суверенитет — это высшая власть над обществом, не ограниченная законом. Суверенитет вечен и неделим. Будучи постоянным атрибутом власти, он по праву принадлежит существующей в данный момент королевской семье и должен передаваться по праву наследования. В результате узурпатор или бунтовщик не могут стать легитимными суверенами и требовать подчинения у сообщества.

Заинтересованный в создании теории законного лидерства, опирающегося на традицию, Боден, однако, допускает логическое противоречие, возвращаясь к идее фундаментальности права, несовместимого с идеей абсолютного суверенитета как единственного источника закона.

В последней трети XVI столетия Франция с проникновением в нее кальвинизма оказалась ареной ожесточенного религиозного противоборства. Не на жизнь, а на смерть конфликтовали, с одной стороны, католики, с другой — протестанты. Никто из них не признавал принципа веротерпимости, т. е. не соглашался с равнозначимостью, равнодостоинством и равноправием различных конфессий. Это противоборство, своей остротой и масштабами походившее на гражданскую войну, создавало реальную угрозу жизни самого государства. Все яснее становилось, что только мир мог сохранить и религию, и разнообразные течения в ней. Мир в общественном сознании приобретал характер приоритетной ценности. Надежда же на обеспечение мира и общих интересов страны, а не отдельных групп ее населения связывалась с монархом. Но с таким, воля которого могла бы стать единственным и обязательным законом для всех подданных, которая исключала бы вероятность любого сопротивления законной королевской власти. Формировалось мнение, что даже тирания лучше гражданской войны, ввергающей нацию в хаос, несущей ей распад.

Теоретическое обоснование того, каким образом королевская власть сумеет быть способной в любом случае защищать и осуществлять общегосударственные интересы, стоящие выше религиозных и иных распрей, предпринял выдающийся французский политический мыслитель Жан Боден (1530−1596). Взгляды на государство, на пути и методы упрочения централизованной монархической власти изложены им в главном его труде «Шесть книг о республике» (1576). Под «республикой» Жан Боден здесь понимает то же, что обозначали этим словом в Древнем Риме, т. е. государство вообще.

Открывается труд дефиницией государства. По Бодену, «государство есть управление множеством семейств (или домохозяйств) и тем, что является общим у них всех, осуществляемое суверенной властью сообразно праву». Фактически все «Шесть книг о республике» посвящены раскрытию смысла и содержания этого определения. В первой — рассматриваются основы социальной общности. Во второй — формы государства. В третьей — институты. В четвертой — перемены в устройстве государства и контроль над ними. В пятой — приспособление к обстоятельствам и задачи государства. В шестой, последней, — средства власти и вопрос о лучшей государственной форме.

Ячейкой государства у Бодена выступает семья (домохозяйство). По своему статусу глава семьи — прообраз и отражение государственной власти. Государственность как организация возникает посредством договора, и высшая ее цель не в том, чтобы обеспечивать внешнее благоденствие людей, но чтобы, гарантируя мир внутри общности и защищая общность от нападения извне, заботиться об истинном счастье индивидов. Последнее традиционно заключается в познании Бога, человека и природы, а в конечном итоге — в почитании Бога. Не должно быть никаких поводов для выступления против государства. В особенности еще и потому, что оно суверенно.

Разработка проблемы суверенитета государства — крупнейший вклад Бодена в развитие политико-теоретического знания. «Суверенитет, — утверждает Боден, — есть абсолютная и постоянная власть, которую римляне называют величием (достоинством)… означающим высшую власть повелевать». Абсолютность суверенитета имеет место тогда, когда суверенная власть не знает какихлибо ограничений для проявлений своего могущества. Постоянство суверенитета имеет место тогда, когда суверенная власть существует неизменно в течение неопределенно долгого срока; временная власть, устанавливаемая на какой-то определенный период, не может сохраняться в качестве верховной силы. Суверенная власть, по Бодену, есть также власть единая. В том смысле единая, что ее прерогативы принадлежат только ей; она не может (не должна) эти прерогативы делить с кем бы то ни было; она не может (не должна) допускать никаких органов, которые стояли бы над нею или стояли рядом и конкурировали с ней.

Боден выделяет пять отличительных признаков суверенитета. Первый из них — издание законов, адресуемых всем без исключения подданным и учреждениям государства. Второй — решение вопросов войны и мира. Третий — назначение должностных лиц. Четвертый — действие в качестве высшего суда, суда в последней инстанции. Пятый — помилование.

К своей трактовке суверенитета государственной власти Боден делает ряд важных добавлений и уточнений. Одно из них касается тех требований, которые непременно должны соблюдаться суверенной государственной властью. Например, последней вменяется блюсти (при всей ее неограниченности, абсолютности) законы божественные и естественные. Вместе с тем суверенной государственной власти, стоящей выше всяких человеческих законов и свободно распоряжающейся жизнью и смертью своих подданных, нельзя вмешиваться в дела семьи, нарушать принцип веротерпимости, и в особенности взимать подати с подданных без их согласия, помимо воли собственника. С точки зрения Бодена, единство, неделимость суверенитета государственной власти на практике совмещаются с дифференциацией власти и управления, которые не всегда находятся в тождестве. Обычно носитель суверенной власти поручает временно и на определенных условиях осуществление некоторых функций власти назначаемым должностным лицам. Без соответствующего поручения суверена должностные лица ничего не могут делать ни в отношении подданных, ни в отношении друг друга.

Издание общеобязательных законов относится к первому по значимости отличительному признаку суверенитета. Суверен издает законы, но не создает право. Боден строго их различает, понимает их разнокачественность. Право «несет с собой справедливость, а закон — приказ».

Как глубокий политический мыслитель Боден не мог не поставить вопрос о том, где коренится, как появляется суверенитет и способен ли он к отчуждению, передаче. На первую часть вопроса ответ таков: «Суверенитет кроется в совокупности свободных и разумных существ, составляющих народ». Упоминание тут о народе отнюдь не свидетельствует о том, что Боден — приверженец народовластия. На вторую часть поставленного вопроса он отвечает следующим образом: «Эту верховную и постоянную власть над гражданами с правом жизни и смерти народ может передать одному из граждан без всяких ограничений так же, как может это сделать собственник, желающий кого-либо одарить».

Таким «одним из граждан» у Бодена оказывается монарх. Вот его аргумент в пользу монархии. Подобно тому, как во Вселенной над всем властвует Бог, а на небе — солнце, так и у особей, образующих общность, должен быть один правитель. Боден — убежденнейший сторонник действительно суверенной (в его трактовке — абсолютистской) монархической власти. Отсюда вовсе не вытекает категорическое отрицание им в условиях монархизма отдельных элементов аристократических и демократических форм правления. Аристократические элементы возможны, в частности, когда государь назначает на должности только знатных, лучших, богатых; демократические элементы начинают присутствовать в государственном управлении, если монарх открывает доступ к должностям практически всем свободным и разумным индивидам.

По способу осуществления власти Боден делит все государства на три вида: законные, вотчинные (сеньоральные), тиранические. Законным является то государство, в котором подданные повинуются законам суверена, сам суверен — законам природы, сохраняя за своими подданными их естественную свободу и собственность. Вотчинные государства суть те, в которых суверен силой оружия сделался обладателем имущества и людей и правит ими как отец семейства семьей. В тиранических государствах суверен презирает естественные законы, распоряжаясь свободными людьми, как рабами, а их собственностью — как своей.

Лучшим, по мнению Бодена, является такое государство, в котором суверенитет принадлежит монарху, а управление имеет аристократический и демократический характер. Такое государство он называет королевской монархией. Идеальным для страны является такой монарх, который боится Бога, «милостив к провинившимся, благоразумен в предприятиях, смел в осуществлении планов, умерен в успехе, тверд в несчастье, непоколебим в данном слове, мудр в советах, заботлив о подданных, внимателен к друзьям, страшен врагам, любезен с расположенными к нему, грозен для злых и ко всем справедлив».

Боден стремится к гармонической справедливости. Она для него есть распределение наград и наказаний и того, что принадлежит каждому как его право, совершаемое на основе подхода, заключающего в себе принципы равенства и подобия. В данной связи уместно заметить, что в отличие от Макиавелли, рассматривавшего право преимущественно как средство для достижения тех или иных государственных целей, у Бодена само право выступает целью бытия государства.

Политико-теоретические взгляды Бодена по своему интеллектуальному содержанию и историческому смыслу представляют собой прорыв к горизонтам политико-правовой идеологии Нового времени. Наука о политике, власти, государстве и праве в последующие столетия ушла далеко вперед от рубежей XVI в. Однако в том, что такое движение состоялось, бесспорно, велика заслуга Жана Бодена, который в контексте того времени убедительно доказывал необходимость государственного суверенитета и вместе с тем очерчивал пределы деятельности государственной власти и возвышал достоинство права.

Стремясь избежать такого противоречия, Т. Гоббс в политическом трактате «Левиафан» (1651) выступил как защитник чистого принципа абсолютности единоличной власти, отождествляющей себя с государством. Свои идеи он обосновывал, прибегая к математическим понятиям, и в определенном плане стал предшественником точных методов исследования в общественных науках.

Томас Гоббс (1588−1679), английский философ и литератор, известный, прежде всего, своим трактатом о государстве — «Левиафаном». Родился 5 апреля 1588 г. в Малмсбери (графстве Глостершир). Слава пришла к нему как к автору философских трактатов, однако склонность к философии проявилась, когда ему было далеко за сорок. Гоббс жил в один из самых значительных периодов английской истории. Он учился в школе, когда заканчивалось царствование Елизаветы I, был выпускником университета, наставником и знатоком древних языков в эпоху Якова I, изучал философию в правление Карла I, был знаменит и находился под подозрением при Кромвеле и, наконец, вошел в моду как историк, поэт и почти что непременный атрибут британской жизни в эпоху Реставрации.

Политико-юридическая доктрина Т. Гоббса содержится, прежде всего, в его трудах: «Философское начало учения о гражданине» (1642), «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (1651).

В основу своей теории государства и права Т. Гоббс кладет определенное представление о природе индивида. Он считает, что изначально все люди созданы равными в отношении физических и умственных способностей и каждый из них имеет одинаковое с другими «право на все». Однако человек — еще и существо глубоко эгоистическое, обуреваемое жадностью, страхом и честолюбием. Окружают его лишь завистники, соперники, враги. Иметь «право на все» в условиях такой войны — значит фактически не иметь никакого права ни на что. Это бедственное положение Т. Гоббс называет «естественным состоянием рода человеческого».

Гоббсову картину «естественного состояния» можно рассматривать как одно из первых описаний нарождавшегося английского буржуазного общества с его разделением труда, конкуренцией, открытием новых рынков, борьбой за существование. Самому же мыслителю казалось, что он распознал природу человека вообще, выявил естественную для всех времен и народов форму социального бытия. Это был далекий от историзма взгляд.

Инстинкт самосохранения сообщает первый импульс процессу преодоления естественного состояния, а естественный разум подсказывает людям, на каких условиях они могут данный процесс осуществить. Эти условия (их и выражают предписания естественного разума) суть естественные законы.

Сколь ни внушительна роль естественных законов, однако они сами по себе к исполнению не обязательны. Превратить их в безусловный императив поведения может только сила. Для Гоббса естественный закон есть свобода что-либо делать или не делать, а позитивный закон — предписание делать или, наоборот, не делать что-либо. Естественные законы обязывают индивида желать их осуществления, но не могут его заставить практически действовать в соответствии с ними. Непременно нужна сила, способная жестко лимитировать право каждого на все и решать, что кому принадлежит, что является правом, а что им не является.

Абсолютная власть государства — вот, по мнению Т. Гоббса, гарант мира и реализации естественных законов. Она принуждает индивида выполнять их, издавая гражданские законы.

Если естественные законы сопряжены с разумом, то гражданские — опираются на силу. Однако по своему содержанию они одинаковы. Всякие произвольные выдумки законодателей не могут быть гражданскими законами, ибо последние суть те же естественные законы, но только подкрепленные авторитетом и мощью государства. Их нельзя ни отменять, ни изменять простым волеизъявлением государства. Ставя гражданские законы в такую строгую зависимость от естественных, Т. Гоббс хотел, вероятно, направить деятельность государства на обеспечение развития новых, буржуазных общественных отношений. Но вряд ли он имел при этом намерение подчинить государственную власть праву.

Что есть государство? Его сущность и механизм? Естественное состояние и естественные законы?

Итак, первый вопрос, который логично было бы рассмотреть, можно сформулировать следующим образом: «Как возникает государство? Каковы причины его возникновения?».

Томас Гоббс отвечает на данный вопрос следующим образом. В силу своих естественных качеств каждый человек стремится к максимальному удовлетворению своих потребностей. В отсутствии государства нет никаких правил, которые ограничивали бы индивида, и каждый человек без ограничения имеет право на все, что неизбежно влечет такое состояние, которое Гоббс называет «война всех против всех». Ведь если каждый человек имеет право на все, а изобилие вокруг нас ограничено, то права одного человека неизбежно столкнутся с такими же правами другого. Возникают насилие и притеснение одних другими — это и есть «война всех против всех». Каждый стремится уничтожить другого, чтобы очистить место для себя. В этом состоянии homo homini lupus est (человек человеку волк). В этом состоянии преобладают:

• — эгоизм;
• — жажда власти и наживы;
• — вражда по отношению друг к другу.

Гоббс готов сколько угодно спорить с теми, кто утверждает, что люди — существа общественные и изначально могут жить в мире друг с другом, как, например, муравьи и пчелы, прекрасно обходящиеся без государства. Дело в том, что:

• 1) люди беспрерывно соперничают между собой, добиваясь чинов и почета, следовательно, возникает зависть и ненависть;
• 2) у животных (муравьев, пчел) общее благо совпадает с благом каждого индивидуума. Человеку же, самоуслаждение которого состоит в сравнении себя с другими, может приходиться по вкусу лишь то, что возвышает его над остальными;
• 3) не обладая разумом, эти существа не видят и не думают об ошибках в управлении их общими делами, а среди людей имеются многие, которые считают себя более мудрыми и стремятся реформировать общественный строй, внося тем самым в государство расстройство и гражданскую войну;
• 4) согласие этих существ обусловлено природой, а людей — соглашением. Следовательно, чтобы сделать это соглашение постоянным и длительным, необходима общая власть, держащая людей в страхе и направляющая их к общему благу.

В такой ситуации человек рискует потерять главное благо — собственную жизнь. Само существование человечества оказывается под угрозой.

Такое подробное описание естественного состояния дается Гоббсом лишь для того, чтобы убедить людей в необходимости установления и безусловного подчинения государственной власти, так как существование человека всегда связано с какими-либо неудобствами, но даже самые большие притеснения, которые может принести государственная власть, есть ничто в сравнении с тем хаосом, который царит в естественном состоянии.

Человек инстинктивно стремится к предотвращению постоянной борьбы, чтобы сохранить жизнь. Инструментом осуществления этих стремлений является разум. Возникают естественные законы, т. е. найденные умом общие правила, согласно которым человеку запрещается делать то, что пагубно для его жизни и что лишает его средств к ее сохранению, и пренебрегать тем, что он считает наилучшим средством для сохранения жизни. Гоббс выделял несколько таких законов.

Общее правило разума — всякий человек должен добиваться мира, если он может его достигнуть, если же он его достигнуть не может, то он имеет право использовать любые средства, дающие преимущества на войне.

• 1 -я часть — Первый естественный закон — следует искать мира и следовать ему — это естественный способ прекращения войны.
• 2-я часть — естественное право — право защищать себя всеми возможными средствами. Этим самым Гоббс говорит, как достигнуть мира.

Второй естественный закон — в случае согласия на то других людей человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты. И довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы от других людей по отношению к себе.

Иными словами, quod tibi fieri non vis, alteri nefecoris (чего не хочешь для себя, не делай другим).

Естественный закон — справедливость, а именно: люди должны выполнять заключенные ими соглашения. Справедливость и зарождается лишь здесь, на этой основе. Но самих этих законов еще недостаточно для построения общества, нужна власть, которая заставит их соблюдать, иначе они лишь слова, которые не в силах гарантировать безопасность человека, и он защищает ее сам — война всех против всех.

Таким образом Гоббс и подошел к созданию государства. Итак, необходима общая власть, держащая людей в страхе и направленная к общему благу. Такая власть может быть установлена лишь одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Без этого воли различных людей противоположны. Они не помогают, а мешают друг другу и сводят свои силы к нулю перед врагом, а без такого — ведут войну за свои частные интересы. Это явно не способствует сохранению жизни каждого отдельного человека.

Такое сосредоточение власти — больше, чем согласие или единодушие, это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый сказал другому: «Я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия».

Множество людей, объединенных таким образом, — это и есть государство. Государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.

Носитель этого лица — суверен, он обладает верховной властью. Остальные люди — это подданные суверена.

Томас Гоббс называет государства, возникающие в результате добровольного соглашения, основанными на установлении или политическими государствами. Государства, появляющиеся на свет с помощью физической силы, мыслитель относит к основанным на приобретении; к ним он особого расположения не высказывает. И в этой классификации государств также просматривается неприязнь Гоббса к английским дореволюционным феодально-монархическим порядкам.

О каких бы разновидностях и формах государства ни шла речь, власть суверенна в нем, по Гоббсу, всегда абсолютна, т. е. она безгранична: обширна настолько, насколько это вообще это можно себе представить.

Тот, кому вручена (передана) верховная власть, не связан ни гражданским законом, ни кем бы то ни было из граждан. Суверен сам издает и отменяет законы, объявляет войну и заключает мир, разбирает и разрешает споры, назначает должностных лиц и т. д. Прерогативы суверена неделимы и не передаваемы никому. «Делить власть государства — значит разрушать ее, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга». Власть суверена есть фактически его монополия на жизнь и на смерть подвластных; причем «все, что бы верховный предводитель ни сделал по отношению к подданному под каким бы то ни было предлогом, не может считаться несправедливостью или беззаконием в собственном смысле». Подданные же по отношению к верховной власти прав не имеют, и потому она не может быть по праву уничтожена людьми, согласившимися ее установить;

• 5) любой суверен ненаказуем подданными. Каждый подданный ответственен за действия своего суверена, следовательно, наказывая суверена, он наказывает другого за действия, совершенные им самим;
• 6) суверен — судья в вопросах о том, что необходимо для мира и защиты своих подданных. Право на цель дает право на средства для достижения поставленной цели. Также он судья в отношении того, каким доктринам следует учить подданных;
• 7) право предписывать подданным правила, с помощью которых каждый хорошо знает, что именно является его собственностью, что уже никто другой не может, не нарушив справедливости, отнять ее у него. Эти правила о собственности, о добре и зле, закономерном и незакономерном, есть гражданские законы;
• 8) суверену также принадлежит судебная власть и право решать споры. Без этого законы — пустой звук;
• 9) право объявлять войну и заключать мир;
• 10) право выбора всех советников и министров, как гражданских, так и военных. Цель оправдывает средства ее достижения.

Эти права неделимы, так как царство, разделенное в самом себе, не может сохраниться. Не может быть никакого пожалования прав суверена без прямого отречения от верховной власти. Власть и честь подданных исчезают в присутствии верховной власти, так как эта огромная сфера компетенции неделима и неотделима от верховной власти. Верховная власть не столь пагубна, как отсутствие ее, и вред возникает тогда, когда большинство с трудом подчиняется меньшинству.

Обязанности суверена. Обеспечение блага народа — из этого вытекают все обязанности суверена:

• 1) посредством просвещения и законов. Выполнение этой обязанности подразумевает заботы не только об отдельных индивидуумах, но и об издании и применении хороших законов;
• 2) отказ от какого-либо из его существенных прав противоречит долгу суверена, так же, как и оставление народа в неведении об их основах. Поскольку упразднение существенных прав верховной власти повлекло бы за собой распад государства и возвращение каждого человека к состоянию и бедствиям войны всех против всех, обязанность суверена — удержать за собой эти права в полном объеме;
• 3) равномерное налогообложение. К равной справедливости относится также равномерное налогообложение, равенство которого зависит не от равенства богатства, а от равенства долга всякого человека государству за свою защиту;
• 4) государственная благотворительность. Если многие люди вследствие неотвратимых случайностей сделались неспособными поддерживать себя своим трудом, то они не должны быть предоставлены частной благотворительности, а самое необходимое для существования должно быть им обеспечено законами государства;
• 5) хорошие законы, т. е. те, которые необходимы для блага народа и одновременно общепонятны;
• 6) наказание;
• 7) награды;
• 8) назначение командиров.

Свобода означает отсутствие сопротивления (внешнего препятствия для движения). Свободный человек, по Томасу Гоббсу, — это тот, кому ничто не мешает делать желаемое. Гражданские законы — искусственные узы, ограничивающие свободу. Свобода подданных заключается лишь в тех вещах, которые суверен при регулировании их действий обошел молчанием. В разных государствах различная мера свободы. Свободой подданного не упраздняется и не ограничивается власть суверена над жизнью и смертью его подданных. Свобода, которую восхваляют писатели, — это свобода, которая не определена ни гражданским законом, ни кем бы то ни было из граждан. Суверен сам издает и отменяет законы, объявляет войну и заключает мир, разбирает и разрешает споры, назначает должностных лиц и т. д. Прерогативы суверена неделимы и не передаваемы никому. «Делить власть государства — значит разрушать ее, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга». Власть суверена есть фактически его монополия на жизнь и на смерть подвластных; причем «все, что бы верховный предводитель ни сделал по отношению к подданному, под каким бы то ни было предлогом, не может считаться несправедливостью или беззаконием в собственном смысле». Подданные же по отношению к верховной власти прав не имеют, и потому она не может быть по праву уничтожена людьми, согласившимися ее установить.

Томас Гоббс понимал, что предлагавшийся им подход к определению размера правомочий суверена, объема содержания абсолютной власти способен отвратить людей от нее. Он, однако, уверяет: «В абсолютной власти нет ничего тягостного, если не считать того, что человеческие установления не могут существовать без некоторых неудобств. И эти неудобства зависят от граждан, а не от власти». Своеобразно отвергает Гоббс и мнение, что неограниченная власть должна вести ко многим дурным последствиям. Его главный довод — отсутствие такой власти (оборачивающееся непрерывной «войной всех против всех») чревато значительно худшими последствиями. Как теоретика политического абсолютизма Т. Гоббса возможность тиранического использования неограниченной и бесконтрольной власти государства беспокоит гораздо меньше, чем необузданные конфликты частных интересов и порождаемая ими смута социальной анархии.

В произведениях Гоббса говорится «об обязанностях суверена». Все они, как считает мыслитель, содержатся в одном положении: благо народа — высший закон. Долг суверена, по Гоббсу, — хорошо управлять народом, ибо государство установлено не ради самого себя, а ради граждан. Эти формулы исполнены политической мудрости и гуманизма. Но в рамках учения Т. Гоббса о государстве они выглядят, скорее, как декоративные вставки — прекраснодушные и в практическом плане ничего не значащие фразы. Дело в том, что, согласно Гоббсу, люди, которые уже осуществляют верховную власть, в какой-либо реальной зависимости от народа не находятся и посему никакой обязанности перед ним не несут. Правители лишь испытывают нечто субъективное «по отношению к разуму, который представляет собой естественный, моральный и божественный закон и которому они должны повиноваться во всем, насколько это возможно». Так как создание соответствующих социальных и правовых институтов, которые могли бы извне повлиять на суверена, Гоббс не допускает, то оно вообще представляется химерическим. Это совершенно в духе идеологов абсолютизма — заботу о порядке в обществе возлагать на аппарат, гражданские законы — на всю реальную физическую мощь государства, а заботу о благополучии народа отдавать на откуп «доброй воле» правителей.

Государство установлено, когда множество людей договаривается и заключает соглашение каждый с каждым о том, что в целях водворения мира среди них и защиты от других каждый из них будет признавать как свои собственные действия и суждения того человека или собрания людей, которому большинство дает право представлять всех. Из этого вытекают все права и обязанности того или тех, на кого соглашением народа перенесена верховная власть и подданных.

• 1. Подданные не могут изменять форму правления.
• 2. Верховная власть не может быть утеряна.
• 3. Никто не может, не нарушая справедливости, протестовать против установления суверена. Подданные не могут осуждать действия суверена. Тот, кто уполномочен другим, не может совершать неправомерного акта по отношению к тому, кем он уполномочен; различения между правильным и неправильным, т. е. между тем, что согласуется, и тем, что не согласуется с правилом:
  • — суверен является законодателем. Только он может отменить закон;
  • — суверен сам не подчинен гражданским законам — ибо свободен тот, кто может по желанию стать свободным;
  • — практика получает силу закона не от продолжительности времени, а от согласия суверена.
• 4. Естественные и гражданские законы совпадают по содержанию, ибо естественные законы заключаются в беспристрастии, справедливости и так далее, в естественном состоянии являются не законами в собственном смысле слова, а лишь качествами, располагающими людей к миру и повиновению. Лишь по установлении государства, не раньше, они становятся действительно законами, ибо тогда они — приказания государства. Гражданский и естественный закон не различные виды, а различные части закона, из которых одна (писаная часть) называется гражданским, другая (неписаная) — естественным.
• 5. Законы провинции создаются не обычаем, а властью суверена. Если суверен одного государства покорил народ, живший раньше под властью писаных законов, продолжает управлять по тем же законам и после покорения, то эти законы являются гражданскими законами победителя, а не покоренного государства.
• 6. Закон устанавливается не juris prudentia, или мудростью подчиненных идей, а разумом и приказанием искусственного человека — государства.
• 7. Закон есть закон лишь для тех, кто способен его понимать.
• 8. Все неписаные законы — естественные законы. Естественные законы не нуждаются ни в какой публикации или провозглашении — они содержатся в одном признанном всеми провозглашении: не делай другому того, что ты считал бы неразумным со стороны другого по отношению к тебе самому.
• 9. За исключением естественных законов все другие законы имеют своим существенным признаком то, что они доводятся до сведения всякого человека, который будет повиноваться им или устно, или письменно, или посредством какого-либо другого акта, заведомо исходящего от верховной власти. Ничто не является законом, когда законодатель неизвестен.
• 10. Толкование закона зависит от верховной власти, ибо иначе ловкий толкователь мог бы придать закону смысл, противоположный вложенному в закон сувереном, и, таким образом, законодателем оказался бы толкователь. Все законы нуждаются в толковании.
• 11. Приговор судьи не вынуждает того или другого судью выносить такой же приговор в подобном случае впоследствии.

Основным законом является тот, на основе которого подданные обязаны поддерживать всякую власть, которая дана суверену — монарху или верховному собранию — и без которой государство не может устоять.

Что разрушает государство и каким оно должно быть, чтобы спастись от разрушения?

Разрушаются государства, по мнению Томаса Гоббса, в некоторых случаях. Хотя ничто, сотворенное смертными, не может быть бессмертно, однако, если бы люди руководствовались тем разумом, на обладание которым они претендуют, их государства могли бы быть, по крайней мере, застрахованы от смерти вследствие внутренних болезней. Томас Гоббс приводит несколько причин распада государства:

• — недостаточность абсолютной власти. Человек, добившийся королевства, довольствуется иногда меньшей властью, чем та, которая необходима в интересах мира и защиты государства. Из этого вытекает следующее: когда такому королю приходится в интересах безопасности государства использовать и те права, от которых он отказался, то это имеет видимость незаконного действия с его стороны, побуждающее огромное число людей (при наличии подходящего повода) к восстанию;
• — частные суждения о добре и зле. Каждый отдельный человек есть судья в вопросе о том, какие действия хороши и какие дурны. Это верно в условиях естественного состояния, когда нет гражданских законов, а при наличии гражданского правления — в тех случаях, которые не определены законом. Во всех же других случаях ясно, что мерилом добра и зла является гражданский закон, а судьей — законодатель, который представляет государство;
• — совесть может быть ошибочной. Все, что человек делает против своей совести, есть грех. Однако с человеком, живущим в государстве, дело обстоит не так, ибо закон есть совесть государства;
• — мнение о том, что суверен подчинен гражданским законам. «Это ошибочное мнение, — пишет Гоббс. — Ставя законы над сувереном, тем самым ставить над ним и судью, и власть, которая может наказывать, что значит делать нового суверена и на том же основании — третьего, чтобы наказать второго, и так дальше до бесконечности, что должно вести к разрушению и разложению государства»;
• — приписывание абсолютного права собственности подданным — каждый человек обладает абсолютным правом собственности на свое имущество, исключающим право суверена. Каждый человек обладает в самом деле правом собственности, исключающим право всякого другого подданного. Он имеет это право исключительно от верховной власти. Если же было бы исключено и право суверена, то он не мог бы выполнять возложенных на него обязанностей, а именно защиту подданных от иноземных врагов и от взаимных обид внутри, и, следовательно, государство перестало бы существовать;
• — учение о делимости верховной власти. Делить власть государствазначит разрушать его, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга;
• — подражание соседним народам;
• — популярность отдельных лиц;
• — недостаток денежных средств;
• — свобода высказываний против верховной власти — производит беспокойство в государстве;
• — распад государства — поражение в войне.

Все эти причины ведут по Гоббсу к распаду государства и к хаосу, т. е. возвращению к состоянию войны всех против всех. Но философ не останавливается на рассмотрении вопросов распада государства, он продолжает свои исследования, из которых он впоследствии выделяет единственный путь к спасению общества — он говорит о лучшей форме правления — монархии.

Монархия — лучшая форма правления. В качестве теоретика политического абсолютизма, ратовавшего за неограниченную власть государства как такового, Гоббс не уделял большого внимания проблеме государственных форм. По его мнению, «власть, если только она достаточно совершенна, чтобы быть в состоянии оказывать защиту подданным, одинакова во всех формах». Согласно Гоббсу, может быть лишь три формы государства: монархия, демократия и аристократия. Отличаются они друг от друга не природой и содержанием воплощенной в них верховной власти, а различиями в пригодности к осуществлению той цели, для которой они были установлены.

Таким образом, Гоббс различает три формы государства:

• 1) монархия — когда правит один, а все ему подчиняются;
• 2) аристократия — правит группа людей;
• 3) демократия — когда правят все.

Также Томас Гоббс объясняет понятия «тирания» и «олигархия»: «Те, кто испытал обиду при монархии, именуют ее тиранией, а те, кто недоволен аристократией, называют ее олигархией». Король, власть которого ограничена, не выше того, кто имеет право эту власть ограничить, а следовательно, этот король не является сувереном. Сувереном же может считаться только абсолютно неограниченный король, власть которого передается только по наследству.

Гоббс в своих произведениях сравнивает монархию и верховную ассамблею, выделяя плюсы монархической формы правления. Он сравнивает эти две формы следующим образом.

• 1. Носитель лица народа, или член собрания, также является носителем своего лица. Поэтому более всего он будет заботиться о частной выгоде, а не об общих интересах. «Ибо никакой король не может быть ни богат, ни славен, ни находиться в безопасности, если его подданные бедны, презираемы или слишком слабы вследствие бедности или междоусобий, чтобы выдержать войну против своих врагов. При демократии же или аристократии личное благополучие лиц продажных или честолюбивых обеспечивается не столько общественным процветанием, сколько чаще всего вероломным советом, предательством или гражданской войной». Следовательно, лучше всего, если общественные интересы более или менее совпадают с частными, именно такое совпадение имеется в монархии.
• 2. Монарх может получить совет от кого угодно, когда угодно. Следовательно, суверен может выслушать мнение людей, сведущих в вопросе, независимо от их социального статуса и ранга. Верховное же собрание — только тех, кто имеет на это право с самого начала.
• 3. Решения, принятые монархом, подвержены непостоянству лишь в той мере, в какой это присуще человеческой природе, решения же собрания могут подвергаться изменениям еще и благодаря многочисленности состава собрания. Ибо стоит немногим членам, считающим необходимым держаться раз принятого решения, не явиться в собрание (что может случиться в силу заботы о своей безопасности, вследствие нерадения или случайных препятствий) или вовремя явиться некоторым держащимся противоположного взгляда, и все, что было решено вчера, сегодня будет аннулировано.
• 4. Монарх не может расходиться во мнениях с самим собой по мотивам зависти или корысти, а собрание может, причем очень резко, что ведет к гражданской войне.
• 5. При монархии любой подданный может быть властью монарха лишен всего имущества в пользу фаворита или льстеца. Однако то же может быть и с собранием, так как их власть одинакова, но у собрания фаворитов больше. Отсюда больший расход и неэкономность ассамблеи.
• 6. Кураторы или регенты при монархии. Однако сказать, что предоставление верховной власти одному человеку или собранию людей — неудобство, — значит сказать, что неудобство — всякое правительство, причем неудобство большее, чем гражданская война. Монарх должен наметить опекуна, следовательно, если возникает борьба, то это следствие честолюбия и несправедливости подданных, недостаточности их просвещения об их обязанностях и правах верховной власти. Если нет опекуна, то действует естественный закон, по которому опекуном становится тот, кто наиболее заинтересован в сохранении власти несовершеннолетним, и он не может извлечь выгод из ограничения власти суверена. С другой стороны, если власть у верховного собрания, то это государство в таком же состоянии, как если бы власть была у малолетнего. Так же, как и малолетний не может отклонить совет, так же и собрание не может отклонить совет большинства, является он хорошим или плохим. И Верховное собрание в периоды смут нуждается в диктаторах.

Из этих умозаключений Гоббса ясно видно, что лучшей формой правления является монархия. Мыслитель убежден, чтоюна лучше других форм выражает и реализует абсолютный характер власти государства; в ней общие интересы совпадают с частными интересами суверена. Верховной власти удобнее быть именно монархической, поскольку «в личности короля олицетворено государство». Позднее это положение повторит (с противоположных позиций обнажив его смысл) Б. Спиноза в своем «Политическом трактате»: «Царь есть само государство».

Целиком подчиняя индивида абсолютной власти государства, Гоббс, тем не менее, оставляет ему возможность воспротивиться воле суверена. Эта возможность — право на восстания. Она открывается лишь тогда, когда суверен, вопреки естественным законам, обязывает индивида убивать или калечить самого себя либо запрещает защищаться от нападения врагов. Защита своей собственной жизни опирается на высший закон всей природы — закон самосохранения. Закон этот не в праве преступать и суверен. Иначе он рискует потерять власть.

Местом классика политико-юридической мысли Гоббс в не малой степени обязан и своим приемам исследования государства и права. Гоббс стремился внедрить в науку о государстве и праве элементы математического метода (в частности, действие сложения и вычитания однопорядковых величин). Он полагал, что в политики можно вычислить отношение государств, если суммировать договоры между ними; в юриспруденции — определить права или правонарушения, если сложить закон и факт.

Желанием поставить изучение государства и права на рельсы объективного научного анализа были обусловлены широко применявшиеся Гоббсом (хотя и давно известные) аналогии с человеческим организмом. Строение государства он уподоблял устройству живого организма: суверена — душе государственности, тайных агентов — глазам государства и т. д.

Гражданский мир сравнивался им со здоровьем, а мятежи, гражданские войны — с болезнью государства, влекущей за собой его распад и гибель. Потребность в государстве Гоббс выводит из свойств человеческой природы, эгоизм и безрассудство которой ввергают людей в состояние беспрерывной борьбы и анархии. Еще одним свойством человека является постоянное стремление к удовлетворению собственных (преимущественно физиологических) желаний. Из этого стремления вырастает жажда власти, которую Гоббс определяет как способность индивида обеспечить себе максимально возможную сумму благ. Поскольку в таком «природном состоянии» весь мир полон людей, соперничающих в борьбе за счастье, шансы каждого удовлетворить свои прихоти невелики. Но, поскольку стремления к выживанию и к постоянному наслаждению — самые сильные в человеке, борьба становится непрерывной. Это «война всех против всех». Выход из нее только один — в создании Левиафана, или единственной власти, всегда превышающей власть индивидов.

Такая власть возможна только в организованном сообществе, равнозначном миру. Но мира можно достичь только путем отказа от прав. Если люди хотят безопасности, они должны отказаться от возможности направлять свои склонности куда им вздумается, не обращая внимания на других. Реализация принципов государственности на практике возможна только путем общественного договора, который должен быть всеобщим и взаимным. Власть как бы соединяется в единую массу и передается одному человеку или корпорации правителей, которые используют ее для общественного блага.

Использование власти предполагает ее обеспечение силой.

Никто отныне не может рассматриваться как равный перед наделенным абсолютной властью правителем. Его подданные не могут его контролировать, они не имеют никаких преимущественных прав, поскольку монарх сосредоточивает в своей персоне все то, чем люди когда-то владели в природном состоянии. Вследствие этого природная власть устремляется к общим целям и теряет анархический характер.

Отстаивая принцип полного и всеобщего повиновения как цели договора, обеспечивающего безопасность, Гоббс впадает в логическое противоречие. Например, как должен поступать индивид в ситуации, когда суверен приказывает ему делать такие вещи, которые ставят под угрозу его безопасность. Гоббс признает, что в таких «экстремальных ситуациях» подданный как бы вновь обретает все свои прежние природные права и может действовать вопреки монаршей воле. Но в обычном состоянии он должен неукоснительно соблюдать условия договора.

Таким образом, существует постоянная угроза сохранения «природного состояния» внутри самого Левиафана. Гоббс преодолевает явное противоречие при помощи следующего постулата: если правитель обладает неограниченной властью над всеми индивидами, любое одиночное выступление против его власти ведет к уничтожению самого ослушника. Но ведь вполне допустима возможность возникновения организованной оппозиции монарху со стороны больших групп. Конфликт оппозиции с монархом неизбежен, поскольку последний не связан договором и поэтому может прибегать к репрессиям на «законном основании», игнорируя любые групповые интересы. Но в таком случае следует признать, что правление монарха (которого, по Гоббсу, следует поддерживать в любом случае кем бы он ни был) определяется только пределами силы, которой он в данный момент располагает.

Развивая учение о монархическом суверенитете, Гоббс сделал выбор в пользу принципа силы под влиянием опыта первой английской революции, потрясшей до основания политическую систему в этой стране и завершившейся реставрацией старой династии после недолголетнего диктаторского правления Кромвеля.

Так Томас Гоббс обосновал необходимость абсолютной, единой и неделимой власти в форме абсолютной монархии.

Младший современник Гоббса — Джон Локк (1632−1704) выбрал другой путь. Разработав теорию конституционных ограничений абсолютной власти, он подвел итог «Славной революции» 1688 г., закрепившей путь постепенного эволюционного развития британской политической системы. В своих основных политических работах — «Два трактата о правлении» (1690) и «Письма о терпимости» (1685) Локк выступает как теоретик парламентского правительства и демократии, оппозиционно настроенный к любым попыткам ущемления прав народных представителей со стороны любой династии.

Свои политические взгляды и установки Локк обосновывал при помощи философии истории, ядром которой были учения о естественном праве и общественном договоре. По мнению Локка, изначально существовало естественное состояние людей, однако это не была Гоббсова «война всех против всех». В этом состоянии царила взаимная доброжелательность, так как каждому хватало плодов земли и воды и каждый мог накопить достаточную для него собственность.

Иначе говоря, частная собственность существовала задолго до установления государственной власти и независимо от ее возникновения. Локк развивал положения, ранее высказанные другими английскими деятелями времен революции середины XVII в. Локковская конструкция «естественного права» — это уже не просто система теоретических постулатов, предназначенная для объяснения преднайденного. Это прямая декларация «неотчуждаемых прав», совокупность которых мыслится как основной закон вновь учреждаемого (разумного) общественного строя. На учение Локка прямо опирается конституционная практика североамериканских штатов, их знаменитые билли о правах. Локк был первым в истории философии, участвовавшим в составлении первоучредительного государственного акта: по рекомендации Шефстбери он написал конституцию для Северной Каролины, которая в 1669 г. была одобрена собранием народных представителей и вступила в силу.

Естественное состояние характеризуется Локком как совокупность отношений свободы, равенства и взаимной независимости людей. Его идеализированные представления означали апологию буржуазной, но отнюдь не феодальной собственности: ведь последняя, по Локку, не отвечает требованиям свободы и доброжелательности. В этих представлениях находил свое выражение и принцип буржуазного индивидуализма: «равенство» людей в смысле их равного права на личную инициативу вовсе не предполагало у Локка требований уравнения собственности. Такие требования были характерны для радикально-демократических идеологов революционных лет вроде Джона Лильберна, но Локк их отвергал.

В разгар революции левеллеры выдвинули и другую идею — о подотчетности правительств народу, согласно общественному договору. Эта идея зафиксирована в трактате поэта Джона Мильтона «Права и обязанности короля и правителей…» (1649). Учение об общественном договоре, идеалистическим по исходным посылкам, но прогрессивное для своего времени, использует и Локк.

Его мотивом пронизан уже Локков «Опыт о веротерпимости» (1667), и оно направляется философом против феодально-теократических концепций, что со всей резкостью выражено в «Двух трактатах о государственном правлении».

Можно сказать, что достаточно широкие демократические слои доросли до адекватного понимания философско-правовых идей, с другой стороны, сама новаторская философия права развилась до такой степени, чтобы принять в себя ряд правосознательных запросов, стихийно вызревших в массовом движении XVIXVII вв. Таким образом, учение Локка впервые угадало и аналитически прояснило буржуазно-демократическую законодательную волю, а эта последняя впервые узнала себя самое в принципах локкианского «естественного права».

Обосновывающая учение об общественном договоре теория естественного права содержалась в незавершенном наброске «Опытов о законе природы». И хотя теория Локка в начале 60-х гг. еще не сложилась, уже видна ее связь с его философско-историческими построениями: никаких политико-моральных врожденных идей (знаний) нет, но опыт направляет мысли людей на открытие их прирожденных прав, возможностей и обязанностей. В этой не опубликованной при жизни философа работе свободная воля господа как источник благочестивых социально значимых моральных предписаний как бы конкурирует с необходимо возникшим естественным законом самосохранения, который с благочестием не имеет ничего общего и связывается с ним только искусственно. Эта двойственность преодолевается победой закона природы, и, хотя в «Двух трактатах о государственном правлении» к «закону природы и разума» добавляется изредка ссылка и на его божественную санкцию, она уже не имеет здесь ровно никакого содержательного значения; требования человеческой природы диктуют все. «Основной целью вступления людей в общество является стремление мирно и безопасно пользоваться своей собственностью, а основным орудием и средством для этого служат законы, установленные в этом обществе; первым и основным позитивным законом всех государств является установление законодательной власти; точно так же первым и основным естественным законом, которому должна подчиниться сама законодательная власть, является сохранение общества и каждого члена общества».

Локкова концепция происхождения государства из общественного договора вполне складывается только в «Двух трактатах…». По предположению философа, в давние времена, вследствие роста народонаселения появились тревожные симптомы перерастания естественного состояния в «войну всех против всех».

Именно в этот момент люди предпочли совместным и, возможно, «молчаливым» решением учредить государства и вручили первообразованным правительствам исполнительную власть.

Из анализа соотношения естественного и общественных состояний в философии истории Локка видно, что в отличие от Гоббса он считает, что общество сложилось или складывалось до появления государства, государство же призвано не ограничивать социальную свободу и инициативу, а гарантировать их. Верховным сувереном в государстве является не правительство, а нация. Если правительство (правитель) поступает вопреки действующему праву и извращает законы или вообще не считается с ними, например, отнимая собственность граждан и произвольно ею распоряжаясь, то подданные вправе расторгнуть соглашение с правительством и, используя право на самозащиту, подняться на насильственную революцию. Именно в этот кратковременный период народ реально использует свой суверенитет.

Tabula rasa, изначальное равенство детей в смысле отсутствия у них знаний, служит предпосылкой первоначального естественного равенства, а постепенное развитие разных, а следовательно, и неравных их способностей и задатков, в том числе трудолюбия, является причиной того, что в последующей истории действуют люди с самыми разными возможностями, перспективами.

«…Различные степени прилежания способствовали тому, что люди приобретали имущество различных размеров… изобретение денег дало им возможность накапливать и увеличивать его». Одни стали богатыми и влиятельными, и именно они более всего заинтересованы были в создании государственности. Уделом малоимущих стала работа из-за куска хлеба. Так смотрит на этот вопрос Локк, по-своему последовательно, но в то же время смешивая догадки и ошибки.

Говоря о живом субъекте правопорядка, Локк всегда имеет в виду изолированного индивида, ищущего частной выгоды. Да и социальная жизнь вообще рисуется ему, прежде всего, как сеть меновых отношений, в которые вступают простые товаровладельцы, лично свободные собственники своих сил и имуществ. «Естественное состояние», каким оно изображено во втором локковском трактате о государственном правлении, — это, прежде всего, состояние «честной» конкуренции, основанной на взаимопризнании.

Соответственно «естественный закон» (правило общежития) понимается Локком как требование равнопартнерства.

Равенство и свобода, которые входят в локковскую трактовку «естественного закона» — это то равенство и свобода, которые предполагаются общим социальным смыслом более или менее развитого товарно-менового отношения.

Равенство, как его трактует Локк, вовсе не имеет в виду природного единообразия индивидов и не содержит в себе запроса на их превентивное уравнивание по способностям, силам и имуществам. Речь идет о равенстве возможностей и притязаний, суть его сводится к тому, что ни один из индивидов, сколь бы скудным ни было его естественное достояние (его интеллектуальные и физические силы, его умения и благоприобретения), не может быть исключен из конкуренции, отторгнут от свободного обмена благами и услугами.

Или: все люди, независимо от их естественного неравенства, раз и навсегда должны быть признаны экономически самостоятельными субъектами, находящимися в отношении добровольного взаимоиспользования.

Парадоксальная идея «равенства без уравнивания», равенства, допускающего и, более того, оберегающего и стимулирующего естественное несходство людей, — одна из основных тем в политикоюридических учениях философов-новаторов. На английской почве она впервые намечается у Гоббса, затем (через Локка) переходит к классику политической экономии Адаму Смиту. В трактате «О гражданине» Гоббс говорит: «…каждый должен представлять собой выгоду для остальных. Для того чтобы понять это, нужно обратить внимание на то, что при образовании обществ среди людей наблюдаются различия в способностях». Локк подхватывает эту формулу и акцентирует ее собственно правовое содержание: возможности, которые государство предоставляет для реализации естественных различий и неравенств, есть, как ни парадоксально на первый взгляд, лучшее средство для устранения неестественных привилегий, т. е. такого политического состояния, при котором знатные и сильные обладают исключительным правом на экономическую и личную независимость.

Буржуазная идеология (в Локковом ее варианте) выражена достаточно выпукло: классовое неравенство выступает в этой схеме как вполне нормальное явление, объяснимое различной эффективностью личного труда ввиду неравенства людских талантов. Это гармонирует с политическим мышлением Локка: только владельцев частной, преимущественно земельной, собственности считает он подлинно полноправными и разумными гражданами. «Человек, который обладает какими-либо владениями или пользуется какойлибо частью территории какого-либо государства, тем самым дает свое молчаливое согласие и в такой же степени обязан повиноваться законам этого правительства…». Локк не находит ничего возмутительного в подневольном труде, не возражает против рабства негров, что видно и из его наброска инструкции для губернатора заокеанской колонии Виргинии (1698). Но Локк-антифеодальный мыслитель: он далек от оправдания сословного деления общества.

В «Трактате о государственном правлении» Локк формулирует три основных прирожденных права личности, которые индивиды признают друг за другом в «естественном состоянии» и которые затем гарантируются самим государством: это право на жизнь, свободу и собственность (lives, liberties and estates). Эти три права образуют конституционный базис правового порядка и впервые делают возможным законодательство, не стесняющее, а эмансипирующее по своему основному смыслу, — законодательство, сама возможность которого была непредставима для традиционного юридического мышления. Локк пишет: «Целью закона является не ограничение, а сохранение и расширение свободы. Она представляет собою свободу человека располагать и распоряжаться как угодно своей личностью, своими действиями… и всей своей собственностью».

Тройственная правовая формула Локка вошла во многие раннебуржуазные конституции и явилась «клеточкой», из которой развилось более дифференцированное содержание «прав человека и гражданина». В трактате Локка право на свободу, право на жизнь и на собственность не выступают как внешние друг другу, рядоположенные принципы. Они представляют собой элементарную систему прав, где норма с необходимостью отсылает к другой. В конечном итоге речь идет об одном: о признании людей полноценными «субъектами обмена», независимыми товаровладельцами, «воля которых пронизывает их товары».

Право на свободное распоряжение собственностью выступает при этом как итоговое, результирующее, а право на свободу и жизнь — как предпосылка.

Локк положил труд в основу всякого частного владения, что позволило ему слить воедино три основных прирожденных права личности. Труд, нацеленный на достижение индивидуального благополучия и выгоды, признается Локком определяющей формой человеческой жизнедеятельности, которую в первую очередь имеет в виду право на жизнь.

Нарушением права на жизнь является, по Локку, уже всякое закабаление индивида, всякое насильственное присвоение его производительных способностей. Не убийство как таковое, а рабство, т. е. экономическое состояние, при котором один человек получает в полное распоряжение жизненные силы другого и волен совершить над ним все что угодно, — вот что прежде всего ставится под запрет локковским правом на жизнь.

Компромисс между абсолютной монархией и республикой. Локк включил личную свободу в состав понятия «собственность гражданина». Всякое правительство само обязано подчиняться этим законам, что Локк и подкрепил требованием отделения исполнительной власти от законодательной.

Все эти мысли, изложенные во втором «Трактате о государственном правлении», по сути дела обосновывали необходимость свержения Якова II. А поскольку конституционная парламентарная монархия является, по Локку, наилучшим из государственных устройств, то выход революции за пределы требований ее установления он считал ошибочным и опасным, ведущим к страшным потрясениям. «Два трактата о государственном правлении» подводили теоретический фундамент под назревавший и свершившийся переворот 1688 г. Локк направлял своих читателей к выводу, что революция против монархического деспотизма — это верх гражданского разума и справедливости, но дальнейшие революционные преобразования для Англии бессмысленны. Получалось, что народ Англии, избавившись от королевского произвола, полностью исчерпывает свое право на революцию и что принцип его суверенитета, тем самым, утрачивает практический смысл.

Компромиссная позиция между абсолютной монархией и республикой, которую отстаивает Локк в «Двух трактатах…», опиралась на реальные политические условия, вскоре завоеванные дворянско-буржуазным блоком. В своей политической программе Локк конкретизирует эту позицию как теорию разделения властей.

Теория вполне соответствовала политической практике после 1688 г., когда к рулю правления пришли виги и затем исполнительная власть попеременно стала попадать в руки то торийских, то вигских министерских кабинетов. Согласно принципу разграничения прерогатив, верховная, законодательная власть принадлежит буржуазному парламенту, который решает вопросы «по воле большинства». Эта «воля» (по Локку) закрепляет буржуазно понимаемые свободы совести, слова, печати, собраний и, разумеется, частной собственности.

Исполнительная власть, включающая в себя судебную, военную и федеративную (т. е. сношения с другими государствами), передается кабинету министров и лишь отчасти королю. Все эти полномочия четко определяются и регулируются законами, строго контролируются парламентом.

С политической концепцией Локка были тесно связаны его взгляды на вопросы религии и веротерпимости. Если в «Опытах о законе природы «истинной моралью считалась та, что заложена в божьих заповедях, то из «Опыта о человеческом разумении» и «Разумности христианства» вытекает, что только соотнесение веры с подлинной моралью могло бы оправдать первую. Локк оказался на пороге кантовского вывода, что для возникновения морали в боге нет необходимости, хотя для ее укрепления вера в бога может пригодиться.

Локк ратует не за «разумное христианство», а за мораль, свободную от религиозного фанатизма и проникнутую широкой веротерпимостью. И если бы церковь перестала воевать против такой морали, лучшего желать и не требовалось бы.

Как автор «Разумности христианства» Локк продолжает оставаться сторонником идеи отделения церкви от государства. Остается Локк сторонником веротерпимости, свободы от преследований на всех лиц, однако советует не предоставлять полноты гражданских прав католикам и атеистам. Что касается общего принципа веротерпимости, то он соответствовал политической линии нового режима на прекращение религиозных распрей.

Развивая свою политическую теорию, Локк, как и его предшественник, использует фикцию природного состояния, правда, в смысле, диаметрально отличном от гоббсовского. По Локку это было дополитическое, а не досоциальное состояние, в котором люди жили в мире, были счастливы, разумны и добры. Природному состоянию свойственно равенство, поскольку разум сам по себе не дает никакого оправдания для неравенства, «первобытные люди» обладали неотъемлемыми правами, прежде всего правом на жизнь, на невмешательства в жизнь окружающих, свободой (понимаемой Локком как добровольное признание каждым своих обязательств перед ближним и уважение других к его собственным притязаниям) и, наконец, правом на собственность. Государство и власть возникают, следовательно, не в качестве антиподов природному состоянию, но как логическое его развитие, как результат стремления людей устранить при помощи справедливых законов, беспристрастного суда и правительственного авторитета свойственные этому состоянию недостатки.

Люди создают государство путем заключения двойного договора: а) каждого индивида со всеми остальными на индивидуальной же основе о передаче своих природных прав сообществу; б) с самим государством о сохранении за индивидом его естественных свойств и прав жить свободно, наслаждаться собственностью. Следствием договора является установление «правила большинства», гарантирующего защиту индивида от любой тирании путем создания соответствующей процедуры принятия законов на основе мажоритарного согласия.

Сам принцип консенсуса создает возможность для эффективных коллективных действий. По Локку, различия в формах правления определяются прежде всего тем, на чем основана законодательная власть: на всем народе, на его представителях или же на более ограниченной группе. Наиболее безопасной (а потому наилучшей) является представительная демократия, поскольку правление при ней осуществляется при помощи законодательной деятельности народных избранников, периодически в ходе выборов дающих отчет избирателям и находящихся, следовательно, под их контролем.

Эти аргументы Локка в дальнейшем легли в основу как американского (Дж. Мэдисон), так и английского конституциализма (Дж. С. Милль).

Предоставляя избирателям контроль над законодателями, Локк стремился также к созданию механизма надежных гарантий против возможности узурпации со стороны исполнительной власти. С этой целью он разрабатывает теорию разделения властей, в рамках которой должно быть обеспечено верховенство законодательной ветви управления, представляющей большинство, т. е. верховенство парламента. Вместе с тем законодательная власть не должна стремиться непосредственно к осуществлению своих предписаний. Исполнительная же власть существует только для реализации законов, а не для навязывания собственных правил, независимых от воли парламента. В случае возникновения расхождений приоритет должен принадлежать парламенту.

Развивая эту теорию, Локк предвосхитил учение об ответственном кабинете министров, окончательно сформулированное в Англии только в начале XIX в.

Создав основу концепции разделения властей, Локк даже не затронул проблемы, которая приобрела в более поздний период фундаментальное значение — независимость судебной власти. Вероятно, он предполагал, что традиционная независимость английских судов гарантируется укреплением принципа парламентского суверенитета.

• [1] Сартори Дж. Вертикальная демократия // Полис. 1993. № 2.