Культурные посредники в системе европейских литературных связей эпохи Просвещения

Еще его лет назад, на рубеже XX в., Густав Лансон предложил перейти от изучения «истории литературы» к «литературной истории». Подобный подход предполагает исследование не только произведений, но и их восприятия читательской аудиторией, критикой и писателями, анализ их взаимодействия с другими текстами, в том числе переводными. Применительно к французской культуре эпохи Просвещения данный метод стал доминирова ть, начиная с 1960;х гг. В работах Ж, Мея, Р. Демориса, Л. Верснни, А. Куле, Ф. Дслофра и др. предметом изучения сделалась не «литература генералов», а литературный процесс. Принципиально расширилась сфера исследования: ли тературная богема ворвалась в ПантеонКребийон-сын, Ретиф де ла Бретонн и маркиз де Сад стали признанными классиками. Анализ произведений писателей второго и третьего ряда позволил раскрыть процессы становления и развития литературного канона, выявить суть литературного новаторства именно на фоне традиции. Как показал Л. Верснни, в расхожем эпистолярном романе уже содержатся все составные элементы «Опасных связей»: интрига, ситуации, имена и характеры персонажейЛакло построил великолепное здание из готовых материалов1.

В 1980;е гг. изменился не только предмет, но и методика исследования эпохи Просвещения: она стала междисциплинарной. Литературоведы, историки, философы и социологи в равной степени «воеемнадцативечннки». В России объединение шло под флагом «семиотики культуры». Во Франции — при исследовании истории чтения и книгоиздательской деятельности (Р. Шартье), социальных объединений, общественного мнения и бита (Д. Рош), идеологических дискурсов, литературной и культурной топики. При этом структурный анализ из инструмента, служащего для интерпретации произведений, сделался полноправным элементом исторического исследования.

В 1990;е гг. изменение политической ситуации в мире позволило создать систему европейского научного сотрудничества. В этом отношении Международное общество по изучению ХУШ века до некоторой степени напоминает прежнюю Республику словесности, объединявшую ученых прошлого. Благодаря тому, что многие русские и восточно-европейские архивы открылись для западных исследователей, а русские ученые получили доступ к западным фондам, были не только найдены новые документы — стала очевидной необходимость коллективной работы в общеевропейском архивном и библиотечном пространстве, где русские и польские фонды не менее важны, чем французские и немецкие, голландские и скандинавские.

Все это позволило существенно расширить круг исследований, перейти от изучения книг к рассмотрению общеевропейской информационной системы эпохи Просвещения, дополнить печатные источники рукописными и периодическими. Научные коллективы из Франции, Германии, России и т. д. иод руководством.

Англию, Италию и другие страны. Именно поэтому наша работа посвящена не только русско-французским, но, шпре, европейским связям эпохи Просвещения.

Многие компаративисты перешли от рассмотрения рецепции отдельных произведений и тем к системному анализу, от работ о великих просветителях — к многочисленным культурным посредникам. Исследования ведутся и «по вертикали», и «по горизонтали»: анализируется распространение просветительских идей как в социальном пространстве, так и в географическом. Не случайно поэтому столь большой интерес последние годы вызывает деятельность Ф. М. Грамма — литератора, дипломата, доверенного лица п корреспондента Екатерины II, сосредоточившего в своих руках поставку произведений искусства и книг из Италии и Франции сначала для Саксеи-Готского, а потом и для русского двора.

Разумеется, литературные и культурные связи, объединявшие Россию и Францию, и, шире, Европу в ХУШ в., неоднократно становились предметом исследования на протяжении последних ста лет, в частности, в трудах Л. Пенго, Э. Омана, Ш. де Ларивьера, А. Лортолари, М. Турне, А. Вандаля, А. Моозера, Л. Peo, К. Миллера, М. Раеффа, Ф. Венгури, Э. Кросса, Я. К. Грота, М. П. Алексеева, П. Н. Беркова, П. Р. Заборова, Ю. Д. Левина, H.A. Конанева и многих другихим были посвящены большие международные выставки14- были выпущены монографии о Вольтере15 и Руссо в России. Подчеркнем, что для нас принципиально важно рассматривать эти контакты не как отдельные явления, а как единый процесс. Несмотря на то, что в ХУ1 и ХУП вв. Россия целенаправленно приглашает иностранцев, в первую очередь англичан, голландцев и немцев для поддержания и развития торговли и военного дела, выписывает медиков и комедиантов" 5, страну воспринимают по-прежпему как варварскую и дикую Московию17. В ХУШ в. ситуация принципиально меняется. При Петре I Россия становится грозной военной силой, при Елизавете Петровне страна включается в общеевропейскую дипломатическую систему союзов и противоборств. При Екатерине II Россия по праву входит в европейское культурное пространство. Немалая роль в этом принадлежит культурным посредникам.

Отметим один существенный момент. Спор о путях исторического развития России, начатый в ХУШ в. и дошедший до наших дней, во многом следует тезисам знаменитой полемики Вольтера и Дидро: надо ли России следовать европейской модели построения общества или искать собственный вариант. Но, как показали недавние работы Ж. Дюлака и Дж. Годжи, Дидро и его окружение предлагали для России третий путь18. В традиции английских философов и экономистов (Юм, Робертсон), Дидро рассматривал «цивилизацию» не только как состояние (а именно статичную модель цивилизации, в первую очередь, французской, традиционно предлагали как образец), а как процесс. Этот процесс включал в себя как непременное условие взаимодействие всех сторон социальной, экономической и культурной жизни. А именно: развитие промышленности и торговли, ведущее к увеличению благосостояния и потребления предметов роскоши, социальная диверсификация общества (применительно к России — освобождение крепостных и появление самостоятельного п сильного третьего сословия, усиление торгового и денежного оборота), политические реформы, основанные на личной и экономической свободе граждан, расцвет наук и искусств. В беседах с Екатериной II Дидро предлагал наряду с коренными преобразованиями (превращение Уложенной комиссии в постоянно действующий парламент, перенос столицы из Петербурга в Москву) и решение частных проблем, от улучшения деятельности полиции до платежей долгов. Именно потому, что философ понимал под цивилизацией не копирование западного образца с помощью приглашенных иностранных ученых и специалистов, а развитие страны, он думал о создании в России условий не только производства, но и, подчеркнем, широкого и квалифицированного потребления материальной и духовной культуры. Другими словами, Дидро заботился о том, чтобы в России были не только писатели и художники, но так же читатели и ценители живописи, меценаты н коллекционеры, книгоиздатели и торговцы. Один из пугей преобразования страны он видел в распространении иностранных поселений, которые могли бы стать социальной базой для новых экономических отношений. Вполне закономерно, что многие проекты переустройства России, о которых идет речь в третьей части диссертации, в частности сочинения Бернардсна де Сен-Пьера, фон Редерна, Билиштс1ша, Казановы и др., затрагивают сходные проблемы. Таким образом, в ХУШ в. философская полемика о судьбах России становилась общеевропейской: речь шла о путях развития общества. При проведении реформ на карчу ставилась репутация российской империи и западной науки. После Французской революции этот спор судьбе европейской цивилизации перейдет из области теории в практическую плоскость.

Век Просвещения вошел в историю как столетие философов, энциклопедистов. Однако, он не менее интересен кардинальным изменением общественной среды — в культуре, политике и общественной жизни тон задают выходцы из третьего сословия и женщины. Огромное число образованных людей становится полноправными гражданами европейской Республики словесности. Потому наша задача — показать механизмы передачи литературной и общественной информации, проанализировать деятельность культурных посредников. Разумеется, не всех, поскольку посредниками служили философы и монархи, писатели и ученые, актеры н масоны, книгоиздатели и журналисты, переводчики и профессора. В качестве главного объекта изучения был выбран наиболее интересный тип культурого посредника — аваитюрист Республики словесности, который в погоне за переменчивой фортуной пробует все про^хх-сии. Искателей приключений великое множество, только Казанова в мемуарах поминает их более пятидесятинас же интересуют те, кто подвизался на литературной ниве.

Век Просвещения был также веком авантюристов. В этм нет парадокса, ибо культура Просвещения принципиально противоречива. Она намеревалась открыть человечеству дорогу к лучшему будущему, построить разумное общество на основах добра и справедливости. Но чем логичней стремились быть писатели и философы, тем иррациональней становились жизнь, творчество, теории. Великая утопия породила великий террор, вершиной романа воспитания стали творения маркиза де Сада, поиск высшего знания привел к расцвету мистических учений. Энциклопедисты проиграли тем, кто вслед за Руссо обращался не к разуму, а к чувствам людей.

ХУШ век пытался цивилизовать на французский манер весь крещеный мнр, превратить его во «Французскую Европу», где, как писал Л. А. Карраччноли, от Атлантики до Урала читали одни и те же книги, одинаково говорили, думали и одевались19. И на протяжении всего столетия жгучий интерес вызывали не правила, а исключения. В первую очередь — дикари и чужеземцы, начиная от «Диалога барона де Ла Онтана и американского дикаря» (1704) и «Персидских писем» Монтескье (1721) до «Микромегаса» и «Простодушного» Вольтера. Мир Востока заполоняет французскую прозу, там происходит действие едва ли не каждого пятого произведения 20. Важно мнение постороннего — чужака и чудака, вроде «Племянника Рамо» Дидробезумец превращается в носителя иной правды, иной логики, если не в пророка21.

Чтобы понять саму себя, классическая культура определяет свои границы, описывает то, чем она не является — и постепенно проникается правотой своих антиподов, если не превращается в них. Именно в эпоху Просвещения перерастает в уверенность подозрение в том, что женщины, дети, простой парод22 — отнюдь не недоразвитые мужчины-аристократы, а самостоятельные личности. Возникает идея исторического развития, представление o самоценности и принципиальном различии эпох, цивилизаций и культур.

Потому столь важно для понимания Просвещения анализировать маргинальные фигуры и явления, рассматривать правила через исключения. Авантюристы ХУШ столетия — зеркало, в котором отражаются тайные желания и надежды, страхи и фантазмы общества. Каковы персонажи, шарлатаны и обманщики, таковы и исторические источники. Занимаясь ими, исследовать приходится не столько общественное сознание, сколько подсознание культуры, анализировать ненаписанные тексты и непроизошедшие события.

Исторические факты и литературные произведения соседствуют с легендами, домыслами, слухами.

В последнее время французские ученые все чаще обращаются именно к этой сфере культурного менталитета Просвещения: сошлемся на работы Арлет Фарж, Шаиталь Тома, Антуана де Бека, Жан-Жака Татена. Мы вполне сознательно вторгаемся в область социальной психологии с литературоведческим инструментарием: то, что во Франции считалось достоянием историков (школа «Анналов») или философов, в России относилось по ведомству филологии. От книги Бахтина-Волошннова «Марксизм и философия языка» (1929) идет традиция рассматривать поступки как высказывания, описывать жанры речевого и бытового поведения. Соответственно, мы можем определить жанр поведения, свойственный авантюристам ХУШ в., и его основные подтипы: чудотворец, целитель, алхимик, самозванец, прожектер и т. д. Этот жанр поведения входит в общую систему ролевых стереотипов эпохи, где ему противостоят амплуа щеголя, философа или игрока.

С 1970;х гг. русская семиотическая школа (и, в первую очередь, Ю.М. Лотман) рассматривала бытовое поведение эпохи как знаковую систему. Б. А. Успенский сформулировал этот принцип как «История sub specie semiolieae». В рамках исследований по семиотике устной речи Б. М. Гаспаров и его последователи проводили нарративный анализ от дельных судеб.

Итак, в диссертации исторические события изучаются в качестве художественных текстов: выделяются повторяющиеся мотивы в биографии реальных людей и литературных персонажей, прослеживается единая логика событий, выстраивается система действующих лиц. Одновременно предлагается спектр возможностей и создается инвариант судьбы авантюриста.

Работа ведется одновременно на трех уровнях: жизнь, легенда, литература. Культурная среда ХУШ в. исследуется через сопоставительный анализ топосов, повествовательных моделей, созданных в европейской прозе и драматургии (в первую очередь французской, но также русской, итальянской и др.), в мемуарных, эпистолярных, юридических и дипломатических жанрах, в памфлетах, следственных делах и донесениях. Материалом служат как великие творепия, так и полузабытые книги, неопубликованные тексты и архивные документы.

Психологический тип авантюриста Республики словесности рассматривается в его преломлении в трех различных сферах: социальной, художественной и географической. Его жизнь предстает как три последовательных путешествия: в обществе, в культуре и мире, как путь на окраину цивилизации — в Россию. Социальное путешествие помогает понять роль искателя приключений в информационной системе Просвещения, его влияние на новую силу — общественное мнение, его взаимотношення с эмблематическими фигурами эпохи: щеголем, монархом, купцом, философом.

Страстные, ревнивые и восторженные чувства у рыцаря удачи вызывают два великих философа: Вольтер и Руссо. Литературное путешествие показывает авантюриста в романе и на сцене, сопоставляет его жизнь с повествовательными моделями эпохи, с мифами и бродячими сюжетами (Дон Жуан, Фауст, метаморфоза, травестия). Третья чаегь книга посвящена судьбам и утопическим проектам тех, кто пытался преуспеть в Российской империи.

В соответствтш с тремя сферами исследования мы выделяем три критерия, которые ограничивают понятие «авантюрист», «рыцарь удачи». Во-первых, ои выходец из третьего сословия или, реже, бедный дворянинон поддельный граф или принц, ему не суждено стать всемогущим фаворитом. Во-вторых, и это главное, он — отнюдь не заурядный плут, а человек пишущий, литератор. В-третьих, среди многочисленных искателей приключений нас интересуют в первую очередь те, кто связан с Россией.

Путешествие на Север (Восток в культурной мифологии эпохи отдан Турции и Египту) — почти необходимая глава из жизни рыцарей удачи. Без него не могут обойтись неутомимые странники, объезжающие весь свет в поисках счастья, подобно герою басни Лафонтена, который после долгих скитаний нашел свою долю на пороге отчего дома. Даже те, кому не довелось добраться до России, как, например Аиж Гудар, посвящали ей романы и трактаты, переписывались с русскими вельможами, обращались к императрице. Интересные параллели дают приключения в Европе российских искателей удачи, сопоставления социальных типов западного авантюриста и русского самозванца. Тем самым исследование романов и судеб позволяет уточнить и дополнить картину культурных и литературных европейских связей. Хронологические рамки работы — вторая половина ХУШ столетия, «золотой век» самозванцев п авантюристов, время царствования Елизаветы Петровны и Екатерины II.

Строго говоря, под наше определение авантюриста Республики словесности подходит не так уж много людей. Французы: Луи Шарль Фужере де Монброн (1706−1760), Анж Гудар (1708-ок.1791), барон Теодор Анри де Чуди (1724−1769), шевалье Шарль д’Эон де Бомон (1728−1810), барон Шарль Леопольд Андреу де Билиштейн (1724-после 1777), Жак Анри Бернарден де Сен-Пьер (1737−1814), Тимолеон Альфонс Галльен де Сальморанк (ок. 1740-после 1785). Итальянцы: Джовашш Микеле Одар (ок.1719-ок.1773), Джакомо Казанова (1725−1798), Джузеппе Бальзамо, он же граф Алессандро Калиостро (1743−1795). Швейцарец Франсуа Пьер Пикте (1728−1798). Украинец Иван Тревогин или Тревога, он же прннц Голкондский (1761−1790). Далматинцы братья Занновичи: Премислав Марко (ок. 1747-после 1790), Степан, он же принц Кастриотто Албанский (17 511 786) и Ганнибал (ум. после 1788). Венгры: барон Франсуа Torr (1733−1793) н его брат граф Андре Тотт (1730 — после 1802). Люди без родины: граф Сеп-Жермен (ок. 1696−1784), княжна Елизавета Владимирская, она же княжна Тараканова (ум. ю.

Разумеется, остается огромное число искателей приключений, лишь частично удовлетворяющих предложенному определению. Это, во первых, те, кто не имеет прямого отношения к Республике Словесностикомедианты, танцовщики, музыканты (Камшюни, Джузеппе Даль Олъо), учитель фехтования (Даррагои), ювелир (Бсрнарди), врач (Лесток), офицеры и военачальники (принц Карл Генрих Нассау-Зиген, Семен Зорич, Иосиф де Рибас, Георг Магнус Спренгтпортен), самозванцы (правитель Черногории Степан Малый, прннц Курляпдский Карл Иванов, принц Турецкий Изан-бей, принц Палестинский Иосиф Абаиси, князь Польский Лицын, принцесса Брауншвсйгская и др.), мистики (польский граф Фаддей Грабянко), картежники, фальшивомонетчики и т. д. Во-вторых, литераторы и дипломаты, которых лишь отчасти можно считать авантюристами: Фридрих Мельхиор Гримм, Герман Лафермьер (библиотекарь великого князя Павла Петровича), граф де Сегюр, Виван Денон. И наконец, те писатели, которые мало или почти никак не связаны с Россией, но складом характера, манерой поведения, непредсказуемыми поступками и неладами с властями весьма напоминают искателей приключений: шевалье Шарль де Фье де Муи, Жан-Батист де Буае маркиз д’Аржанс, Франсуа Антуан Шеврие, Мобср де Гуве, аббат Анри Жозеф Дюлоран, Пьер Огюстен Карон де Бомарше, Карло Гольдони, Лоренцо да Понте. Да и великим философам, в первую очередь Вольтеру, любовь к Просвещению отнюдь не мешала ухаживать за переменчивой Фортуной. Не вписываются в указанные хронологические рамки знаменитый травести ХУН в. аббат де Шуази и его современник, авантюрист Бризасьс. Но, разумеется, мы будем обращаться к их творениям и судьбам для сравнений, для восстановления культурного и социального контекста.

Нельзя сказать, что авантюристы Просвещения вовсе не привлекали внимания исследователей. Существует капитальная диссертация Сюзанны Рот «Приключение и авантюристы ХУШ века. Опыт литературной социологии» (1980), 23 где пожалуй, впервые дан социальный и психологический анализ этого феномена, собран большой фактический материал. Весьма интересны по ндсям и по материалу эссе Стефана Цвейга о Казанове, вошедшее в книгу 'Три певца своей жизни" (1928), монографии Франца Функ-Брентано24 и разумеется, Роберта Дарнтона25. Существует огромное число работ, посвященных знаменитым авантюристам, в первую очередь Калиостро, д’Эону, Казанове. Но очень многие из них грешат неточностями, идущими от неразличения правды и вымысла, персонаж подгоняется под легенду. Так, в XX веке кавалерша д’Эон превратилась в предвестника и глашатая идей феминизма. Подлинный текст мемуаров Казановы, хранимый издательством Брокгауз, стал доступен читателям только в 1962 г.- история рукописи и ее переделок напоминает авантюрный роман, 26 До этого исследователям приходилось довольствоваться обработкой Лафорга, И который переписал эротические эпизоды, выброси" все гомосексуальные приключения, изменил стиль мемуаров и взгляды Казаповы, сделав из католика и противника Революции чуть ли не атеиста и демократа. Разумеется, биография славного венецианца изучена очень неплохо благодаря трудам Шарля Самарана и Джона Райвеса Чайдлса, а также специализированным «казановедчеекпм» журналам (Pages casanoviemves, Casanova Gleanings, Intermediaire des casanovistes). Многие неизвестные тексты были опубликованы в 1993 г. как приложение к последнему и лучшему парижскому изданию «Истории моей жизип» (издательство Лаффон). Но все же пока отсутствует полное издание переписки Казаковы и посвященного ему словаря, работа над которыми ведется.

Для раскрытия понятия приключения, взаимоотношений авантюристов и общества для нас были принципиально важны книги и статьи философов, социологов и психологов: Постава Лебона, Жана Габриеля де Тар да, Зигмунда Фрейда, Георга Зиммеля, Карла Абрахама, Норбсрта Элиаса, Эриха Фромма, Владимира Янкелевича и др.

При изучении роессийских приключений рыцарей удачи мы опирались, в первую очередь, на работы Е.П. Карновича27, Д. Ф. Кобеко, В. В. Бильбасова, А. Барсукова, М. П. Алексеева, М. Н. Поповой, П. Н. Беркова. Отметим, что тема самозваичества достаточно подробно разработана современными исследователями: сошлемся на труды К. В. Чистова, Б. А. Успенского, А. С. Мыльникова, Л. В. Светлова, М. Д. Курмачевой, А. Л. Топоркова, К. С. Ингерфлома и др. Но все же нам удалось найти ряд новых материлов об авантюристах в русских и зарубежных архивах.

Главные положения работы были представлены в виде докладов на ряде международных конгрессов и конференций, в том числе на пленарном заседании на IX Международном конгрессе по изучению ХУИ1 века (Мюнстср, 1995) — они легли в основу курсов лекций, прочитанных в Университе Поля Валери (Монпелье) в 1995;1996 гг. и в Высшей Нормальной Школе (Париж) в 1997 г. По теме диссертации опубликована монография «Авантюристы Просвещения», вышедшая во Франции и, в расширенном варианте, в Росепи, подготовлены к печати монография о бароне де Билиштейне (в соавторстве с И. Михаилов) и «Аннотированный указатель переписки и документов Ф. М. Гримма, хранящихся в русских архивах. 1755−1804», написано и напечатано более сорока статей. Результаты исследований послужили для издания мемуаров Джакомо Казановы и его переписки, для публикации архивных документов, связанных с жнзныо и творчеством Дени Дидро, Фридриха Мельхора Гримма, аббата Ренналя, Яна Потоцкого, Степана Занновича и др. г Versini L. Laclos et la tradition. Essai sur les sources et la technique des «Liaisons dangeureuses». Paris, Klincksieck, 1963.

2Correspondances litteraires inedites, ed. J. Schlobach. Paris — Geneve, Slatkine, 1987. 3De bonne main. La communication manuscrite au XVIIIe siecle, ed. F. Moureau. Paris, Universitas — Oxford, Voltaire Foundation, 1993.

4 Около десяти лет назад была создана компьютерная база данных для каталогизации писем, хранящихся в голландских библиотеках. В настоящее время аналогичные работы по информационному описанию больших массивов корреспонденции ХУ1П в. на французском языке, находящихся в Европе, ведутся параллельно вольтеровском центре в Ферне н в Монпелье. 6 Подготовлен совместно русскими и французскими учеными, координатор — Центр по изучению ХУШ в. в Монпелье (в печати).

6 Raeff M. Les Slaves, les Allemands et les «Lumieres» Il Raeff M. Politique et culture en Russie: 18−20e siecles, Paris, Ed. de EHESS, 1996.

7 Шмурло Е. Ф. Вольтер и его книга о Петре Великом. Прага, Орбпс, 1929.

8 Dulac G. Un nouveau La Mettrie a Petersbourg / Diderot vu de l’Academie imperiale des sciences // RDE, n° 16, avril 1994, p. 20−43.

8 Dulac G. La vie academique a Saint-Petersbourg vers 1770 d’apres la correspondance entre J.A. Euler et Formey (в печати).

10Berelowitch W. Preface // Fonvizine D. Lettres de France. Paris, CNRS ed. et Oxford, Voltaire Founadation, 1995. Monnier A. Un publiciste frondeur sous Catherine II. Nicolas Novikov. Paris, Institut d’etudes slaves, 1981; Monnier A. La naissance d’une ideologie nationaliste en Russie au siecle des Lumieres // RES, LII/3,1979, p. 265−272.

Заборов П. P. Русская литература и Вольтер. XVIII — первая треть XIX века. Л., Наука, 1978; Заборов П. Р. Русское вольтерьянство // Вольтер и Россия. М., Наследие, 1999 (в печати).

13 Строев А. Ф. «Россиянин в Париже» Вольтера и «Руской парижапец» Д. И. Хвостова И Вольтер и Россия. М., Наследие, 1999 (в печатп).

14 La France et la Russie au Siecle des Lumieres. Paris, Ministere des Affaires etrangeres, 1986; Voltaire et l’Europe. Paris, Bibliotheque nationale de France, 1994.

Вольтер в России. Библиографический указатель. 1735−1995. Русские писатели о Вольтере. М., Рудомино, 1995.

18 Платояов С. Ф. Москва и Запад. Берлин, Обелиск, 1926.

17 См.: Mervaud M., Roberti J. Cl. Une infinie brutalite. L’image de la Russie dans la France des XVIe et XVIIIe siecles. Paris, Institut d’etudes slaves, 1991. 1®Goggi G., Dulac G. Diderot et l’abbe Baudeau: les colonies de Saratov et la civilisation de ta Russie // RDE, 14 (1993), p. 23−83- Goggi G. Civilisation et experiences de reference: a propos de la genese du fragment politique «Sur la Russie» H Studi settecenteschi (14), 1994, p. 329−398- Goggi G. The Philosophes and the Debate aver Russian Civilization // A Window on Russia, ed, M. di Salvo, L. Hughes, La Fenice Edizioni, 1996, p. 299−305- Goggi G. Diderot et le concept de la civilisation // DHS, n° 29, 1997, p. 353−374- Dulac G. Dans quelle mesure Diderot a-t-il dialogue avec Catherine II? // Catherine II et l’Europe, ed. A. Davidenkoff. Paris, Institut d’etudes slaves, 1997, p. 149−161.

19Carraccioli L.-A, L’Europe francaise. Turin — Paris, Vvc Duchesne, 1776.

20Dufrenoy M. L. L’Orient romanesque en France, 1704−1789. Montreal, Beauchemin, 1946;1947. 2 t.

Foucault M. Folie et deraison, histoire de la folie a l’age classique. Paris, Pion, 1961.

22 См. сб. L’Homme des Lumieres de Paris a Petersbourg. Napoli, Vivarium, 1995 и особо статью Жака Ревеля — Revel J. L’envers des Lumieres: les intellectuels et la culture populaire en France (1650−1800), p. 237−259.

23Roth S. Aventure et aventuriers au XVIIIe siecle. Essai de sociologie litteraire. These. Lille, 1980.21.

24Funck-Brentano F. Figaro et ses devaniciers. Paris, Hachette, 1909.

25Мы пользовались французскими переводами: Darnton R. Boheme litteraire et Revolution. Paris, Gallimard, Seuil, 1983; La fin des Lumieres, Paris, Perrin, 1984 и др. 26Watzlawik H. Biographie d’un manuscrit // HMV, t. 1, p. XV-XXVIII.

27Карнович Е. П. Замечательные и загадочные личности ХУШ и XIX столетий. СПб, Суворин, 1884. У.

1. Ровинский Д. А. Подробный словарь русских гравированных портретов. СПб, 1889, т.2, с. 1474.