Художественно-философские аспекты прозы Бориса Поплавского

Актуальность исследования. Поэт, писатель, философствующий публицист Борис Юлианович Поплавский (1903;1935) стал знаковой фигурой в истории эмигрантской литературы, своего рода эмблемой русского Монпарнаса 1920;х — 1930;х годов. Поиск новых форм субъективности, обостренный интерес к нравственным и религиозным вопросам, усиленное лирическое начало, идея «героического погибания» — эти характерные черты творчества Б. Поплавского выражают эстетическую ориентацию и общее настроение младшего поколения эмигрантов, создавших особое направление, названное «парижской нотой» русской литературы.

Внимание к творческому наследию писателей, чьи литературные судьбы сформировались в эмиграции, вызвано переосмыслением роли так называемого «незамеченного поколения» в историко-литературном процессе. Имена представителей младоэмигрантской литературы стали неотъемлемой частью не только узкоспециализированных, справочно-энциклопедических трудов, но и учебных изданий двух последних десятилетий. Д. Кнут, А. Гингер, Л. Червинская, А. Штейгер, Б. Божнев, В. Смоленский, И. Одоевцева, С. Шаршун, И. Зданевич, Г. Газданов, В. Яновский, Н. Берберова, Ю. Фельзен перестают быть «второстепенными» литераторами на фоне писателей старшего поколения, свидетелей Серебряного века. Благодаря архивной практике современных ученых, републикациям ранее неизданных в России произведений, биографическим расследованиям, уплотняющимся хронологиям событий эмиграция первой волны предстает как сложное, многообразное явление культуры. Проясняются задачи и перспективы освоения этого богатого материала, возникает потребность не описательной, а более углубленной аналитической с ним работы. Предлагаемая диссертация представляет собой попытку выявить и проанализировать некоторые слабо изученные или вообще не замеченные грани феномена младоэмигрантской литературы.

Борис Поплавский и теперь интересует читателей «как духовное явление"1. Кризис личности, пик которого пришелся на два межвоенных десятилетия, не разрешен в наступившем XXI веке. Творчество художников, передающих кризисное мироощущение, сегодня востребовано в различных сферах «культуры2 и нуждается в научном осмыслении. В произведениях Б. Поплавского отражены процессы органического распада и зарождения новых антропологических тенденций, борьба философских противоречий, интенсивная религиозная саморефлексия. Ни проблематика романов, ни экзистенциальные переживания автора сегодня не потеряли своей актуальности.

Другой, собственно филологической, причиной обращения к творчеству Б. Поплавского является художественное своеобразие его поэзии и прозы, в которых влияние различных эстетических идей не затмевает индивидуальных стилевых открытий. Произведения Б. Поплавского представляют интерес как с точки зрения генезиса художественных форм, стилевых поисков, свойственных европейской модернистской литературе, так и с точки зрения жанрового развития русского философского романа.

В связи, с этим, исследование художественно-философских аспектов прозы Б. Поплавского, значимых для изучения поэтики его романов и понимания специфики творческого мышления в период мировоззренческого перелома, представляется вполне обоснованным, закономерным и своевременным.

1 Бердяев H.A. По поводу «Дневников» Б. Поплавского // Современные записки (Париж), 1939. — № 68. — С. 445.

2 Об этом свидетельствует, например, появление песен на стихи Б. Поплавского в неодекадентской субкультурезаимствование биографии поэта для создания образа трагически-загадочного героя парижской богемыцитирование его произведений в художественных, публицистических и научных текстах. Помимо литературоведческого, религиозно-философского, культурологического анализа, творчество и биография писателя стали объектом синтетического восприятия в так называемой литературе non fiction (см. об згом: Галкина М. Ю. Инобытие русского зарубежья: А. Гольдштейн о смерти Бориса Поплавского // Научный потенциал XXI века: Сборник статей Межвузовской конференции молодых ученых и студентов. В 2-х ч. — М., 2007. — Ч. 2. — С. 217−221- Галкина М. Ю. Инобытие русского зарубежья. Роман-коллаж А. Вишневского «Перехваченные письма» // Русское зарубежье — духовный и культурный феномен: Международный сборник научных статей / Под общ. ред. Н. М. Щедриной. — М.: Московская академия образования Натальи Нестеровой, 2008. — С. 225−231).

Объект исследования — романы Б. Поплавского «Аполлон Безобразов», «Домой с небес"3.

Предмет исследования — проблема личности и ее художественное воплощение в романной дилогии Б. Поплавского.

Материал исследования включает романы «Аполлон Безобразов» и «Домой с небес» в нескольких редакциях, дневники писателя и письма, его статьи и доклады, лирику, а также критические отзывы и воспоминания о нем современников.

В России роман Б. Поплавского «Аполлон Безобразов» и отрывки романа «Домой с небес» впервые появились в 1991 году в журнале «Юность» (№№ 1, 2- 10- публикацию подготовили В. Крейд и И. Савельев). Отдельным изданием оба романа вышли два года спустя (СПб: LogosДюссельдорф: Голубой всадник, 1993) с вступительной статьей и примечаниями Луи Аллена (эта версия романа «Аполлон Безобразов» была републикована в составе сборника «Проза Русского Зарубежья» в 2000 году с комментариями О.И. Дарка). В том же 1993 году Л. Аллен издал подборку стихотворений Б. Поплавского и составил посвященный ему сборник воспоминаний, в который вошли фрагменты из мемуарных сочинений современников писателя, статьи, рецензии на его книги, некрологи.

Можно с уверенностью сказать, что если бы не трагические обстоятельства, честь представить русскому читателю их знаменитого в эмигрантской среде соотечественника выпала бы на долю московского архивиста Александра Николаевича Богословского (1937;2008), который в течение многих лет собирал сведения о Б. Поплавском и тщательно каталогизировал их в своей картотеке. 31 мая 1984 года он был арестован и 18 июля приговорен по статье 190−1: «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих Советский государственный и общественный строй» к трем годам заключения, а его библиографическая картотека, изъятая при.

3 Ввиду того, что Б. Поплавский не написал «Апокалипсис Терезы» — третью часть задуманного романного комплекса — мы называем его романы дилогией, либо незавершенной трилогией, либо ставим слово трилогия" в кавычки, подразумевая условность этого обозначения. б обыске, по всей видимости, была уничтожена. Однако он успел передать копии некоторых документов своим друзьям. После освобождения А. Н. Богословский опубликовал в нью-йоркском «Новом журнале» роман «Аполлон Безобразов» (1992. №№ 187, 188, 189), сделал ряд публикаций стихотворений и фрагментов дневниковой прозы поэта в московском журнале «Человек», а затем совместно с E. J1. Менегальдо (защитившей в 1981 г. в Париже докторскую диссертацию по теме «Воображаемая Вселенная Бориса Поплавского») издал дневники и статьи Поплавского отдельной книгой (М.: Христианское издательство, 1996). Кроме того, А. Н. Богословский и Е. Л. Менегальдо подготовили два небольших тома стихотворений Б. Поплавского (М.: Согласие, 1999; М.: Терра-Книжный клуб, 2003), а в 2000 году издательство «Согласие» выпустило один том из предполагаемого собрания сочинений писателя (Том 2: Аполлон Безобразов. Домой с небес: Романы / Подготовка текста, коммент. А. Богословского, Е. Менегальдо). Этот текст в диссертации принят в качестве канонической редакции художественной прозы Б. Поплавского (в романе «Аполлон Безобразов» есть разночтения с вариантом Л. Аллена, а в романе «Домой с небес» восстановлены некоторые фрагменты, не попавшие в издание 1993 года). При недавней публикации новых архивных материалов Е. Л. Менегальдо призналась, что ее не покидает чувство горькой обиды за своего коллегу, «так и не дождавшегося выхода в свет готового к печати полного собрания сочинений Поплавского"4. В полном виде трехтомное собрание сочинений вышло спустя почти десять лет после появления первой книги (Т. 1: Стихотворения / Сост., вступит, ст., коммент., Е. Менегальдоподгот. текста А. Н. Богословского, Е. Менегальдо. — М.: КнижницаРусский путьСогласие, 2009; Т. 3: Статьи. Дневники. Письма / Сост., вступит, ст., коммент., Е. Менегальдоподгот. текста А. Н. Богословского, Е. Менегальдо. — М.: КнижницаРусский путьСогласие, 2009).

Московское издательство «Гилея», в свою очередь, познакомило аудиторию с авангардными произведениями поэта в книгах «Дадафония (1999).

4 Менегальдо Е. Неизвестные тексты Поплавского // Новый журнал, 2008. —№ 253 — С 269 7 и «Орфей в аду» (2009), а также найденными Р. Гейро письмами Б. Поплавского к И. Зданевичу (1997).

Сборники стихотворений поэта (прижизненный сборник «Флаги» и изданные после его смерти «Снежный час», «Над солнечною музыкой воды», «В венке из воска», «Дирижабль неизвестного направления») и еще более ста стихотворений собраны в книге «Сочинения» под общей редакций С. А. Ивановой (СПб., 1999). Такова издательская история произведений Б. Поплавского в России, не считая частных публикаций в различных антологиях и журналах.

Степень разработанности темы. Критика русского зарубежья щедро реагировала на литературную деятельность Б. Поплавского: Г. В. Адамович, A.JI. Бем, B.C. Варшавский, В. В. Вейдле, Г. И. Газданов, Г. В. Иванов, Ю. П. Иваск, Д. С. Мережковский, H.A. Оцуп, Г. П. Струве, M. J1. Слоним, Ф. А. Степун, Ю. К. Терапиано, Г. П. Федотов, В. Ф. Ходасевич, B.C. Яновский и многие другие современники поэта давали различные оценки его творчеству.

Привкус декаданса" (М. Слоним), который прощали поэту за музыкальность и пронзительность его стихотворений, почти не могли выносить в его прозе. Издание «Дневников Б. Поплавского» (1938) открыло его «драму с Богом» (Н. Бердяев), но послевоенная публикация в журнале «Опыты» отрывков из романа «Аполлон Безобразов» (сцена помешательства и описание кощунственной выходки священника во время церковной службы) снова не обошлась без скандала. Резко отреагировал даже Георгий Адамович5, хорошо знавший и степень религиозности, и бытовое поведение, и литературный стиль Б. Поплавского (впрочем, Адамович всегда не одобрял неаккуратность изложения и экзальтированность статей Б. Поплавского6). Зато Владимир

5 «Отрывок из романа Поплавского „Аполлон Безобразов“ — явно черновик, торопливый, скомканный, с грубоватыми эффектами и ужасами в леонидандреевском жанре» (Полемика по поводу публикации «Аполлона Безобразова» в «Опытах» // Поплавский Б. Ю. Неизданное: Дневники, статьи, стихи, письма / Сост. и коммент.

А. Богословского и Е. Менегальдо. — М.: Христианское изд-во, 1996. — С. 426. Впервые: Адамович Г. Опыты. Нью-Йорк, 1956. Кн. 6 // Новое русское слово, 1956. — 3 июня).

Рецензируя выпуск «Чисел», в котором была опубликована глава «Бал» из романа «Аполлон Безобразов», Адамович пишет: «Рассказ очень хорош. Но что сказать о статье того же автора «Вокруг «Чисел»»? Много можно принять, понять и простить в пятом часу утра над пустыми бутылками и стаканами, но днем человек становится строже. А статьи — «дневное» чтение. Я удивляюсь, что редакция «Чисел» такую хвастливую, 8.

— J.

Набоков, не разделявший эстетических взглядов ни того, ни другого, проделал обратный путь в оценке поэзии Б. Поплавского. Свою рецензию на поэтический сборник «Флаги» он начал словами: «Редко, очень редко в стихах Поплавского сквозит поэзия» (Руль, 1931. 11 марта), — а через двадцать лет произнес ставшую ныне хрестоматийной характеристику: Б. Поплавский был «а far violin о among near balalaikas» (далекой скрипкой среди близких балалаек) , — столь лирически трогательную именно потому, что говорит ее человек, начисто лишенный сентиментальности в оценке качества литературного текста. Эстетическая состоятельность произведений русского монпарно, не убедительная для одних и совершенно бесспорная для других читателей, сегодня продолжает оставаться предметом обсуждения в литературной критике, о чем свидетельствует количество рецензий на каждую новую публикацию художественных и документальных текстов Б. Поплавского.

Собственно академическое изучение творчества Б. Поплавского началось за рубежом9. Его поэзии посвящены монографии Елены Менегальдо, которая рассматривает поэтические образы Б. Поплавского, опираясь на положения эстетики Г. Башляра10- и Мауриции Калузио, которая анализирует влияние фальшивую, не проверенную умом исгерику напечатала" (Адамович Г. «Числа»: Книга десятая // Адамович Г. Одиночество и свобода / Сост., авт. предисл. и прим. В. Крейда. — М.: Республика, 1996. — С. 305−306. Впервые: Последние новости, 1934. — 28 июня).

7 На специфическое отношение В. Набокова к монпарнасской молодежи, сгруппировавшейся вокруг сборника «Числа», в набоковской же манере указывает исследователь А. В. Леденев, используя эпитет, в котором ясно звучит фамилия Б. Поплавского: «Прямо противоположную позицию заняли самый талантливый из молодых прозаиков В. Набоков, а также близкая ему по взглядам на суть творчества Н. Берберова. Для этих писателей „апокалиптическо-апоплексические“ настроения в литературе — проявление художественной ограниченности, а „жизнест'роительское“ неразличение жизни и творчества, как правило, свидетельствует о литературной бездарности автора» (Леденев А. В. Набоков и другие: Поэтика и стилистика Владимира Набокова в контексте художественных исканий первой половины XX века. — М.-Ярославль, 2004. — С. 83−84). Эпитет взят из романа «Дар»: «Сперва читал писатель с именем, в свое время печатавшийся во всех русских журналах, седой, бритый, чем-то похожий на удода старик, со слишком добрыми для литературы глазамион прочел толково-бытовым говорком повесть из петербургской жизни накануне революции, с героиней, нюхавшей эфир, шикарными шпионами, шампанским, Распутиным и апокалиптически-апоплексическими закатами над Невой» (Набоков В. Дар. — СПб.: Азбука, 2000. — С. 152).

8 Nabokov V. Speak, memory: An autobiography Revisited. — New York, 1989. — P. 287.

9 Karlinsky,-Simon. In Search of Boris Poplavsky: a Collage // TriQuarterly, 1973. — № 27. — P. 342−364- Karlinsky S. Surrealism in Twentieth-Century Russian Poetry: Churilin, Zabolotskii, Poplavskii // Slavic Review, 1967. — Vol. 26, № 4. — P. 605−617- Karlinsky S. The alien comet // Поплавский Б. Собрание сочинений. — T. 1: Флаги. — Berkeley: Berkeley Slavic specialties, 1980. — P. VIII-XII (Modern Russian Literature and Culture: Studies and Text. — Vol. 6) — Olcott, Anthony.' Boris Poplavsky: a forgotten poet. — Stanford: Stanford University, 1973; Olcott A. Poplavsky: the Heir Presumptive of Montparnasse // TriQuarterly, 1973. — № 27. — P. 305−319- Olcott A. Poplavskij’s Life // Поплавский Б. Собрание сочинений. — T. 1: Флаги. — Berkeley, 1980. — P. ХШ-XIX.

Menegaldo, Helen. L’univers imaginaire de Boris Poplavski: Doctorat d’Etat. — ParisNantiere, 1981 (в русск. пер.: Менегальдо Е. Поэтическая Вселенная Бориса Поплавского. — СПб.: Алетейя, 2007). авангардного искусства11- в отечественной науке — диссертации О.С.

I л.

Кочетковой, С. Н. Романа — статьи К. Ю. Аликина, Н. В. Барковской, K.M. Захарова, И. В. Раковича, А. П. Субботина, J1.C. Сыроватко, Д. В. Токарева, А. И. Чагина, J1. Яковлевой и других авторовкраткие замечания сделали JL Флейшман, М. Л. Гаспаров, Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров.

Творчество младоэмигрантов и, в частности, Б. Поплавского рассматривается в монографиях И. М. Каспэ, A.B. Леденева, Л. Ливака, С.Г. 1.

Семеновой. В работах, посвященных выявлению общих художественно-философских ориентиров у писателей «незамеченного поколения», одним из постоянных «спутников» Б. Поплавского стал Г. Газданов — сравнительный анализ их поэтик осуществлен в диссертации В.М. Жердевой14, статьях B.C. Березина, Ю. В. Матвеевой, М. В. Мокровой, О. М. Орловой. Творческий диалог Б. Поплавского с представителями французской литературы исследуют О. Брюннер, Т. П. Буслакова, А. Вольский, O.A. Каменева, Д. В. Токарев, В. Хазан.

Различные исследовательские подходы (от философского до стилистического) к художественной и документальной прозе, писателя предложены в диссертационных работах Н. В. Андреевой, О. В. Латышко, Н. В. Летаевой, Н. И. Прохоровой, И.Е. Разиньковой15- в статьях Л. Аллена, Н. u Caluzio, Maurizia. Il paradiso degli amici. Sulla poetica di Boris Poplavskij. — Milano, 2008; Caluzio M. Il paradiso degli amici: Per un’analisi delia poetica di Boris Poplavskij /Nuova ed. aggiornata. — Milano, 2009.

12 Кочеткова О. С. Идейно-эстетические принципы «парижской ноты» и художественные поиски Бориса Поплавского: Автореф. дис. .канд. филол. наук. — М., 2010; Роман С. Н. Пути воплощения религиозно-философских переживаний в поэзии Андрея Белого и Б. Ю. Поплавского: Автореф. дис. .канд. филол. наук. — М., 2007.

13 Каспэ И. Искусство отсутствовать: Незамеченное поколение русской литературы. — М.: НЛО, 2005. — С. 120−161- Леденев A.B. Набоков и другие: Поэтика и стилистика Владимира Набокова в контексте художественных исканий первой половины XX века. — М.-Ярославль, 2004. — С. 86−94, 121−132- Семенова С. Г. Русская поэзия и проза 1920;1930;х годов. Поэтика — Видение мира — Философия. — М.: ИМЛИ РАННаследие, 2001. — С. 571−588- Livak, Leonid. The Surrealist Adventure of Boris Poplavskii // Livak L. How it was done in Paris. Russian Emigre Literature and French Modernism. — Madison: The University of Wisconsin Press, 2003, —С 45−89.

14 Жердева В. М. Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей «незамеченного поколения» русской эмиграции (Б. Поплавский, Г. Газданов): Автореф. дис. .канд. филол. наук. — M., 1999.

Андреева Н. В. Черты культуры XX в. в романе Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов»: Автореф. дис. .канд. филос. наук. — М., 2000; Латышко О. В. Модель мира в романе Б. Ю. Поплавского «Аполлон Безобразов»: Автореф. дис. .канд. филол. наук. — М., 1998; Летаева Н. В. Молодая эмигрантская литература 1930;х годов: проза на страницах журнала «Числа»: Автореф. дис.. канд. филол. наук. — М., 2003; Прохорова Н. И. Концепт «жизнетиорчество» в художественной картине мира Б. Ю. Поплавского: Автореф. дис. .канд. культурологических наук. — Саранск, 2007; Разинькова И. Е. Поэтика романа Б. Ю. Поплавского «Аполлон Безобразов» в контексте прозы русской эмиграции рубежа 1920;х — 1930;х годов: Автореф. дис. .канд. филол. наук. — Воронеж, 2009.

Барковской, Т. П. Буслаковой, Н. Ю. Грякаловой, В. Крейда, Н. Б. Лапаевой, Л. Магаротто, Т. И. Поповой, Д. Рицци, М. Рубине, М. Р. Шакировой и других.

Религиозно-философской проблематике творчества Б. Поплавского в большей или меньшей степени уделяют внимание почти все исследователи.

Взаимосвязь поэтики художественных произведений и религиозно-философских взглядов писателя рассматривается уже в первой диссертации о прозе Б. Поплавского — «Модель мира в романе Б. Ю. Поплавского «Аполлон Безобразов» «(1998). По мнению О. В. Латышко, «самым высоким для Поплавского был православный идеал"16. С этой позицией сложно согласиться. Такое прочтение не только упрощает философские взгляды писателя, но и часто уводит от вопросов поэтики к чужеродным для данного материала идеологическим конструктам. Находя опорные, значимые моменты в художественном мире Б. Поплавского, автор вынуждена останавливаться, как только их содержание начинает расходиться с «православным идеалом», или же просто давать им ошибочное истолкование. О. В. Латышко верно указывает, что «музыкальная», «водная» и «солнечная» детализация имеет у Б. Поплавского сквозной и сймволический характерчто «каждый герой романа — не характер как таковой, а выражение определенного типа внутреннего бытия" — что писателя интересовал роман как «» становящийся» (по Поплавскому — «музыкальный») жанр». Но ни «сатанинская субстанция» Безобразова, ни «гносеологический принцип кардеогнозии», ни композиционные параллели со Священным Писанием, на мой взгляд, не находят достаточного подтверждения.

Кроме того, совершенно очевидно, что православность Поплавского-романиста неминуемо должна была войти в противоречие с «феноменом буддийских мотивов» Поплавского-поэта — о них идет речь в защищенной годом позже диссертации В. М. Жердевой «Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей «незамеченного поколения» русской эмиграции (Б.

16 Латышко О. В. Модель мира в романе Б. Ю. Поплавского «Аполлон Безобразов»: Автореф. дис. .канд. филол. наук. — М., 1998. —-С. 11.

Поплавский, Г. Газданов)" (1999). В этой работе «приводятся факты из биографии поэта, свидетельствующие не только о его увлеченности философией буддизма, но и о том, что буддизм и теософия стали основой его мировоззрения и во многом повлияли на творчество поэта"17.

Действительно, в творчестве Б. Поплавского можно обнаружить следы различных религиозно-философских систем. Осознанный «политеизм», разнообразие форм религиозной жизни, сопоставление разных мистических традиций лежит в основе романной дилогии Б. Поплавского. Таков один из основных тезисов, выдвигаемых в диссертациихотелось бы подчеркнуть особый исторический интерес писателя к поздней античности — периоду смены мировоззренческих парадигм, взаимовлияния религиозных концепций, упадка античной цивилизации и плавления идей нового христианского гнозиса.

Особое значение для данной работы имеют рассмотрение романа «Аполлон Безобразов» в контексте западноевропейской литературы с целью выявления «тенденций, позволяющих говорить об общей духовной парадигме эпохи"18 в диссертации Н. В. Андреевойпанорамный обзор, осуществленный в диссертации Н. В. Летаевой «Молодая эмигрантская литература 1930;х годов: проза на страницах журнала «Числа» «- результаты анализа книги стихов Б. Поплавского «Флаги», полученные О. С. Кочетковойкомпаративистские исследования Д.В. Токарева19.

17 Жердева B.M. Экзистенциальные мотивы в творчестве писателей «незамеченного поколения» русской эмиграции (Б. Поплавский, Г. Газданов): Автореф. дис. .канд. филол. наук. — М., 1999.

Андреева Н. В. Черты культуры XX в. в романе Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов»: Автореф. дис. .канд. филос. наук. — М., 2000. — С. 7.

Токарев Д.В. Ars Poetica Бориса Поплавского (Поплавский и Малларме) // Литература русского зарубежья (1920;1940;е годы): Взгляд из XXI века: Материалы Международной научно-практической конференции 4−6 окт. 2007 г. / Под ред. Л. А. Иезуитовой, С. Д. Титаренко. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2008. — С. 210−218- Токарев Д. В. «Демон возможности»: Борис Поплавский ч Поль Валерии // Русские писатели в Париже: Взгляд на французскую литературу: 1920 — 1940: Международная научная конференция, Женева, 8 -10 декабря 2005 г. — М.: Русский путь, 2007. — С. 366−382- Токарев Д. ВМетафизика образа: Борис Поплавский и Джорджо Де Кирико // Sub specie tolerantiae. Памяти В. А. Туниманова [Тексг]: [сборник] / Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом) — ред. А. Г. Гродецкая. — СПб.: Наука, 2008. — С. 494−503- Токарев Д. В. Нарративные приемы репрезентации визуального в романе Б. Ю. Поплавского «Аполлон Безобразов» (глава «Бал») // Русская литература, 2009. — № 4. — С. 20−38- Токарев Д. В. Озарения Безобразова (Б. Поплавский и А. Рембо) // Русская литература, 2010. —№ 2. — С. 15−31. Расширенные варианты этих статей и другие работы автора вошли в монографию: Токарев Д. «Между Индией и Гегелем»: Творчество Бориса Поплавского в компаративной перспективе. — М.: НЛО, 2011.

Принципиальную актуальность и полемическую остроту для автора диссертации имеет мнение Р. Гальцевой, которая выступила с резкой критикой признания Б. Поплавского значимым литературно-философским явлением в истории русского зарубежья. Републикация ее рецензии «Они его за муки полюбили» свидетельствует о том, что за двенадцать лет, несмотря на количество научных и околонаучных работ о Б. Поплавском, мнение автора не изменилось, и она по-прежнему считает, что «у Поплавского связь между строчками и даже между словами обычно отсутствует" — что «к Поплавскому нельзя отнести ни одно из возможных соображений о словесном творчестве: ни он не владел языком, ни язык им" — что в его исповедальной прозе, «в этом последнем отсеке самовыражения Поплавского происходило все то же, что и в стихосложении: та же эклектичность и наскок в усвоении «истоков» «- что «с богословской топикой дело обстоит точно так же — и потому еще печальней" — что «роман с Богом» «пишется его автором в тонах одичало-невротического сумбура (с восклицаниями типа: «как стыдна святость!»), кощунственного лл запанибратства и святотатственной непристойности"**. Этот критический разбор (или, скажем прямо, разнос), представляется мне серьезным упреком со стороны авторитетного ученого всему поплавсковедению. Р. Гальцева утверждает, что Б. Поплавский в принципе стоит за пределами литературы, что он, по сути дела, графоман, и его творчество вообще не имеет проблематики (глубины темы). В первую очередь мне бы хотелось оспорить именно это радикальное мнение, и только во вторую — поддержать или дополнить некоторые мнения своих коллег по специальным вопросам. На мой взгляд, художественная проза Поплавского может служить образцом русского религиозно-философского романа XX века. Доказательством и должно стать предпринятое в данной работе рассмотрение темы личности, получившей в романах Б. Поплавского сложную, многоаспектную проблемную проработку и выразительное художественное решение.

20 Гальцева Р. Они его за муки полюбили // Гальцева Р. Знаки эпохи. Философская полемика. — М.-СПб.: Летний сад, 2008, —С. 444−455. Впервые: Новый мир, 1997. — № 7, —С. 213−221. [Электронный ресурс]: Журнальный зал: Русский толстый журнал как эстетический феномен. URL: http://rnagazines.russ.rU/novyimi/1997/7/rec02.html (дата обращения: 22.09.10).

Цель и задачи исследования

Романы «Аполлон Безобразов» и «Домой с небес», объединенные целенаправленной соотнесенностью героев, мотивов, повествовательных стратегий, не становились объектом исследования в своем концептуальном единстве, дилогийной спаянности, художественно-композиционной неразложимости. Преемственность этих двух произведений, о ] способы воплощения идеи «написать одну „голую“ мистическую книгу»", последовательность эстетических авторских рассуждений требуют аналитического обоснования — что и стало целью диссертации. В задачи исследования входит:

• проанализировать персоналистическую проблематику романов;

• рассмотреть формы духовной жизни персонажей;

• определить способы индивидуации характеров;

• проследить влияние идей Ф. Ницше и развитие «ставрогинской линии» русского романа в романах Б. Поплавского;

• реконструировать композиционной замысел незавершенной трилогии;

• рассмотреть субъектную структуру романов;

• выявить специфику эстетической объективации героя романа «Домой с небес».

Основной научной гипотезой исследования выступает предположение о том, что поэтика прозы Б. Поплавского обусловлена художественным осмыслением философской проблемы личности.

Теоретические и методологические основы исследования. Романы Б. Поплавского в зависимости от избранного целевого аспекта исследуются с ориентацией на филологический метод М. М. Бахтина, системно-субъектный метод Б. О. Кормана, структуральную поэтику Ю. М. Лотмана, координирующий подход В. Е. Хализева, а также «инструментальный» характер теоретической поэтики С. Н. Бройтмана, Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпы.

21 Поплавский Б. Ответ па литературную анкету журнала «Числа» // Поплавский Б. Собрание сочинений: В 3 т. — Т. 3: Статьи. Дневники. Письма / Сост., коммент., подгот. текста А. Н. Богословского, Е. Менегальдо. — М.: КнижницаРусский путьСогласие, 2009. — С. 101.

В работе используются сравнительно-исторический, сравнительно-аналитический, историко-генетический, структурно-функциональный, системно-субъектный методы.

Результаты исследования и их научная новизна. Впервые формы мистической жизни героев проанализированы в рамках персоналистической проблематики. Эсхатологическая реальность романов Б. Поплавского представлена по аналогии со сменой мировоззренческих моделей античности и христианства. Выявлены такие повествовательные стратегии как апофатический способ объективации героя, пространственная инверсия полюсов «небо» — «дно», интегральный прием оксюморона. Композиционный замысел незавершенной трилогии реконструирован на основе сквозного мистериального сюжета, в основу которого положен сценарий инициации. Жанрово-родовой синкретизм романов Б. Поплавского рассмотрен путем выделения не биографического и не эссеистического, а лирического начала.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Материалы диссертации расширяют контекстуальное пространство младоэмигрантской литературы, дополняют представления о религиозно-философских взглядах Б. Поплавского и о структурных особенностях его романов.

Теоретическая значимость исследования состоит в апробации методов анализа неканонической поэтики (поэтики художественной модальности), в основу которых положен субъектный подходимеет значение очередной опыт исследования синкретических форм прозы XX века и рассмотрение способов художественной проблематизации в философском романе. Полученные результаты стоит учитывать при изучении поэзии, художественной прозы, дневников и публицистики Б. Поплавского как явлений соприродных, проникнутых общей темой, и с общей лирической доминантой.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее основные тезисы могут применяться при дальнейшем освоении эстетического потенциала русской эмигрантской литературыпри углубенном изучении философской проблематики творчества Б. Поплавского и более детальном исследовании поэтики его романовпри рассмотрении произведений Б. Поплавского в контексте современной культуры. Выводы диссертационного исследования позволяют конкретизировать тематический диапазон и повествовательные стратегии романов Б. Поплавского при разработке методических материалов и чтении курсов по истории русской литературы.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Выводы:

1. Рассмотренные в единстве романы «Аполлон Безобразов» и «Домой с небес» дают возможность реконструировать замысел незавершенной трилогии Б. Поплавского. Анализ поэтики заглавий, организации пространства и расстановки персонажей в художественном континууме позволяют заключить, что: a) метафизическое путешествие Васеньки-Олега происходит в антитетичном пространстве «мертвого неба» и «живого ада" — b) сюжетное развитие каждого романа направлено на инициацию героя путем его перевода в метаисторическое измерение (апокалипсис личности) — c) роман «Апокалипсис Терезы», вероятно, был задуман как художественная реализация идеи апокатастасиса.

2. В романе «Домой с небес» заметно усиливается лирическое начало. Если в первой части «трилогии» сюжет строился на эпическом типе события (пересечение границы семантического поля «должное — запретное»), то сюжет второй части представляет собой цепь рефлексий героя (событием становится акт самосознания). В первой части помимо субъектов авторского плана (рассказчика и повествователя) задействованы точки зрения нескольких персонажей (но только подвижных персонажей) — во второй части повествование сосредоточено на субъективной позиции одного героя. При этом акт рефлексии разворачивается одновременно в авторском и геройском планах и становится таким образом актом познания себя-как-другого.

3. Анализ функционирования реплики в романах Б. Поплавского показал, что а) одиночная реплика почти вытеснила со страниц романов диалогб) реплики в художественном мире Б. Поплавского принадлежат не оплотненным образам, а голосамв) в реплике отчетливо проявляется одержимость героев Б. Поплавского трансцендентным «другим». Реплика помогла также установить надындивидуальный субъект повествования — хор. Эта форма многоголосья является одним из существенных признаков лирического романа, поскольку хор как надындивидуальный субект выступает антагонистом героя. Функцию эстетического завершения смыслового целого героя выполняет ритм, внесенный в структуру произведения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Анализ художественных произведений Б. Поплавского позволяет значительно расширить контекстуальный диапазон исторических фактов, текстов, идей, оказавших влияние на мировоззрение младшего поколения писателей-эмигрантовпроследить путь религиозно-философских исканий Б. Поплавского с тем, чтобы воспринять его опыт как ценное свидетельство духовной жизни в кризисную эпохураскрыть живой поэтический смысл его художественных произведений — что, в целом, дает возможность представить младоэмигрантскую литературу не арьергардом Серебряного века, а авангардным явлением некоторых тенденций в культуре XX столетия.

Очередной этап в истории человеческого духа, кризисный XX век, заставил снова подумать о ставках на знаменитой паскалевской «рулетке спасения». Среди русских «игроков» одной из самых заметных фигур стал Борис Поплавский, прочувствовавший «мертвое опустошение последней решимости: ou Dieu, ou rien»". Его романная дилогия посвящена проблеме взаимоотношений личности и Божества.

Символическое понятие личности — поле, арена борьбы других символических понятий: бытия и ничто. В дилогии Поплавского границы личности определяются через ее отношение к надындивидуальному, трансцендентному началу.

Система персонажей романа представляет многообразие форм религиозной жизни. Религиозный опыт героини отражает интимную близость Христа человеку. Такое восприятие божественного восходит к мистической традиции Богосупружества, получившей предельно широкое развитие в католицизме. Образ Терезы писатель создавал, очевидно, под влиянием канонизации св. Терезы имени Младенца Иисуса (Маленькой Терезы из Лизье), но главной его задачей было передать тонкий и хрупкий мир кармелитской мистики вообще — мир unio mystica, единения души с Богом.

277 Поплавский Б. Из дневников. 1928;1935 // Поплавский Б. Ю. Неизданное. С. 112.

20 б.

Отец героини, «истинный кальвинист», одержимый идеей божественного возмездия человечеству за грехи, противопоставлен мечтающей «искупить Люцифера» Терезе в пределах антитезы волевого индивидуального и безвольного «симфонического» начал — «духовная предопределенность» гармоничного растворения в Христе направляет Терезу от унифонического, индивидуализированного протестантизма к органному католицизму.

Другие черты западного христианства воплощены в образах священников монастыря, где воспитывалась Тереза. 11а фоне «добродушной веры» монашек в чертей серьезность оккультных практик отца Гильденбрандта напоминает об алхимических «склонностях» европейской культуры. Отец Гильденбрандт олицетворяет герметическую традицию католицизма. Сменивший его на должности аббата Роберт Лекорню, спортсмен и бойскаут, захвачен модернистскими идеями рационализированного устройства церкви, правда, интересы молодого священника часто вступают в конфликт с догматической теологией, требующей большой дисциплинарной выдержки.

Еще один представитель европейского мистицизма в романе — исследователь «соответствия каббалы и Шеллинга-Гегеля» по прозвищу Авероэс, продукт западной философии и ее средневековых истоков, в которых арабская экзегетика и иудейский талмудизм сплетаются с рационализмом схоластической традиции.

Характеристики русской веры закреплены в тихой «незлобивой» вере матери Терезы, жалостливости Васеньки и наиболее полно — в национальных чертах образа Тихона Богомилова. Богатырские номинации этого образа (рыжебородый силач, «широкогрудый сектант Илья Муромец») связаны с сюжетной ролью персонажа: Богомилов неоднократно спасает героев из опасных ситуаций.

Смирение Богомилова, если придавать вероисповедный смысл его фамилии, связано с признанием зла не акцпденцальным, а субстанциальным свойством сотворенного мира. И хотя автор романа дважды указывает на «православность» своего персонажа, речь идет не о конфессии, а, скорее, о национальной черте русской религиозности. Образ Тихона Богомилова стоит вне семантического поля «церковность» и репрезентирует «лесное подвижничество». Его сектантство подчеркивает волевое, мужественное начало «природной христианской философии», противопоставленной светской духовной культуре.

Намеренно ломая простую ясность бытовой религиозности, автор наделяет персонажей определенного рода аномалиями. Асоциальность действующих лиц показывает, что личный мистический опыт в конечном итоге вступает в конфликт с той традицией, внутри которой он был подготовлен. Соединяя персонажей в одно сообщество, автор заостряет их индивидуализм, но выстраивает их образы не в форме статичной предельности характера, а скорее, как энергийную беспредельность личности.

Можно обозначить три ступени ипдивидуации характера в романах Поплавского. Первая: идентификация с коикрешой культурно-исторической религиозной традицией. Вторая: некое отклонение внутри этой традиции и утверждение уникальности каждого мистического опыта. Подлинным свидетельством личности является индивидуальная религиозная интуиция. Третья ступень: сопоставление с характером другого действующего лица. Границы образа становятся различимы в «раю друзей», где маргинальных по натуре героев объединяет насущная потребность метафизической жизни вообще, потребность непременно состоять в каких-либо взаимоотношениях с. Богом.

Самый энигматичный герой, Аполлон Бсзобразов, наделен кате1 орически отличным от других персонажей романа мировоззрением, в котором Божество не противопоставлено миру, как в христианстве, а слито с миром в тотальном синкретизме. Его космологическая сисюма синтезирует различные представления об абсолютной самости, первоначальной причине всего (Атман, Эн-Соф, Дао, Первоединое, Абсолют). Некоторые мотивы концепции Аполлона дублируют раннехристианский эзотерический гнозис, но основная идея этого гнозиса — Христос-Спаситель — исключена из учения Безобразова.

Телеологический аспект этой космогонии заключается в том, что бытие принимается единственно как движение к заданной цели — к изначальному небытию, и весь, по сути дела, трагичный, сценарий мира сводится к тотальному исчезновению, абсолютной онтологической аннигиляции.

Портрет и поведение героя обоснованы античными образцами: публичность души, способной к социальной мимикрии (актерство) — публичность тела, перенявшего форму скульптурной завершенности (атлетизм) — атараксия как проявление силы духа и суицидальное намерение как перспектива достойного завершения жизни — таковы особенности стоической доктрины и античного миросозерцания вообще.

В-контексте русского классического романа герой, противопоставленный всем прочим действующим лицам как фигура «люциферического одиночества», задает прочтение метафизики образа Николая Ставрогина в новых культурно-исторических условиях. Аполлона Безобразова характеризуют такие присущие образам Ф. М. Достоевского детали, как противоречивый портрет героя, наделенного исключительным опытом! страдания и грехамеланхолическое отношение к смертельной опасности и попытка самоубийства чужими рукамизакрепленность в пограничном состоянии, развивающая амбивалентную тенденцию к катастрофическому падению и абсолютному оправданию.

Однако в отличие от исчерпанности, ужасающей пустоты Ставрогина, небытие Безобразова — осознанная, экзистенциальная установка. Он отказывается от личного спасения^ как от малоинтересного' довеска к неубедительной концепции личного Бога. Поплавский исследует морфологию личности, дошедшей до самого глубокого дна, меонического предела. Однако когда герой пробует отказаться от жизни — выйти вон из музыки бытия — то терпит катастрофу. Так возникает главный идейный оксюморон романа — трагедия несостоявшегося небытия, и герой открывается в своем имплицитно жертвенном образе: гора, где не умирает Аполлон, приобретает значение Голгофы, а безобразность, безличность героя — значение кенозиса. Принятие небытия становится своеобразным подвигом, последней via crucis личности.

Развитая в публицистике Поплавского мысль о героическом погибании его поколения и образ Аполлона Безобразова сформировались под влиянием философии Ф. Ницше. Автор наделяет Безобразова чертами Сверхчеловека, но не в духе имморализма известного героя Михаила Арцыбашева (Санина), а в духе стоического героизма «солнечного воина» А. Гингера. Как и лирический герой Гингера, Аполлон интуирует солярный космос, а не частную жизнь, он презирает надежду и смеется над жалостью, считая, что страдание выдает слабость человека и его обиду на мир.

В романе актуализирована система метафор, задействованная Ф. Ницше для описания аполлинического и дионисийского начал. Аполлинизм Безобразова проявляется в солнечной образности, в сновидческом иллюзионизме, в пластике окаменения, в творческом визионерстве, в антимузыкальности. Скрытое дионисийское начало, предполагающее жертвенный смысл не-гибели Аполлона, активизирует идею его потенциального возрождения (эту особенность стоит рассматривать как момент модификации ставрогинской парадигмы в образе героя Поплавского).

В1 художественном пространстве дилогии он выполняет медиативную функцию, выступая проводником героя духовного поиска. Самого Безобразова автор подвергает испытаниям для того только, чтобы оставить неизменным «героя без единого приключения». Автор вкладывает в структуру сюжета экспрессивное значение: «внебытийность» Аполлона, с одной стороны, наделяет его безграничным авантюрным потенциалом, с другой — лишает возможности его проявления. За счет развития повествовательной формы от романа к романному комплексу повышается интенциональность образа: Аполлон Безобразов как «прекрасная идея чистой возможности» есть мистериальная тайна, потенциальная эпифания.

Специфика мистической практики героя романа «Домой с небес» проявляется в потребности установить с Богом личные взаимоотношения — происходит переосмысление темы Богосупружества как «дружеских» и «половых» отношений с Богом. Автор наделяет Олега таким типом религиозного созерцания, в котором происходит диалог мистических субъектов — мистическая встреча «лицом к лицу» с Богом.

Портреты" этих субъектов выдают их имманентное взаимосовпадение в художественном^ мире Поплавского. В отличие от других персонажей? дилогии Олег не имеет объективированной, вынесенной вовне, душевной и телесной формы. Здесь, в настоящем, внутренний мир героя принципиально безграничен. Его попытка обрисовать свои «прошлые» души только обостряет вопрос «где же я подлинный?» и выталкивает из времени в космическую безмерность. Наружность героя тоже дана не в живописно-пластическом выражении, а в восприятии самого Олега, в переживании своего тела^ изнутри. Временная и пространственная аморфность героя — симптом абсолютизации личности в художественном мире Поплавского. Образ Олега создан с помощью апофатических характеристик, и последовательноприменяемая поэтика оксюморона приводит к имплозии Абсолюта в личность.

Подобно* тому, как Бог, раскрывшись Олегу в «огненномводопаде мирового бывания», пронизывает всю его частную жизнь (поэтому «нет души, нет личности, нет „я“, нет моего»), личность самого героя благодаря апофатическому усилию' автора пронизывает всю ткань, художественного повествованияНеобъятная, незавершимая, становящаяся личность заключает всебе онтологические основания художественной реальности романа-.

Бытие Олега обнаруживает ряд подчиненных друг другу антиномий,. пространственным выражением которых являетсяс одной стороны, «ледяное поднебесье» аскезы, с. другой — «горячаясмрадно кипящаявлага» жизни. Соответственно этим полюсам располагаются антитезы: неподвижность — становлениеантимузыкальность — погибание (т.е. согласие с духом музыки) — сон — страданиеодиночество — дружба- «я», лишенное всех признаков, небытие личности — «я», включающее все признаки, всебытие личности. Последнюю отражают метаморфозы Олега в «Господина Никто». Вторая (после ?ез-образова) номинация безличности, посредством которой предпринимается попытка осмыслить личность — теперь не объектно, в форме философского понятия, а субъектно, в личном опыте — как и имя Аполлона, представляет собой оксюморон и может служить примером художественной конкретизации, соответствующей в романах Б. Поплавского уровням: антиномия — антитеза — оксюморон.

Неоднократно повторяющаяся в его произведениях известная герметическая формула «все, что вверху, соответствует тому, что внизу» входит в поэтику романов в виде инверсии — взаимного изменения позиций содержательных элементов художественной структуры. Феномен отражения, свойственный этому процессу, проявляется в заглавии романовв разнообразных сюжетных симметрияхв инверсии пространственных полюсов «верха» и «низа», неба и землив контрастном хронотопе романов.

В основе сюжетных схем романов «Аполлон Безобразов» и «Домой с небес» лежит инициатический сценарий обретения бессмертия. Смерть и воскресение, события, повторяющиесяв судьбах двух самых популярных мистериальных богов (Осириса и. Диониса), в повествование проникают с отрицательным модусом: Аполлон не' умирает и не перерождается, но пройденный им путь обратным образом* повторяет этот мистериальный сюжет. Герой, который пытался преодолеть смерть, отказавшись-от жизни, встречается со смертью, переэюивает смерть. в момент убийства соперника.

Интерпретация Безобразовым притчи о воскресении Лазаря отражает его собственный опыт: чьей-то властью, более волящей, чем воля человека, он (как и Лазарь) насильно изъят из небытия и водворен обратно в жизнь. После разыгравшейся в горах драмы его существование мыслится^ как продолжающееся уже в постистории. Личный апокалипсический опыт героя связан не с выходом из реальности, а, напротив, с приближением к ней: имперсоналист Безобразов не смог «заснуть на кресте». На спекулятивную теорию иллюзорности мира, которую он исповедовал, начала влиять правда индивидуальной жизни.

В романе «Домой с небес» состояние души «в пути» меж двух полярных точек расценивается как наиболее естественная форма существования Олега. В финале романа, проспав два дня (эквивалент смерти), преображенный герой просыпается воскресным (!) утром, но этот сюжет смерти-обновления Олега наделен не менее парадоксальным, чем в случае с Безобразовым, характером: противоречие живого опыта внутренне бесконечного «я» локализующему смыслу смерти приводит к тому, что отмирает биографический слой образа, т. е. сама реальность, а личность принадлежит вечности.

Конфликт, который на примере своих героев пытается разрешить Поплавский, вызван дилеммой: либо безличное бессмертие в Абсолюте (Аполлон), либо субстанциальное одиночество (Олег). Иная перспектива могла быть отражена в романе «Апокалипсис Терезы». Если предположить, что героиня аналогично Аполлону и Олегу переживает инициатический опыт смерти, то ненаписанная часть «трилогии» получила бы альтернативную двум первым романам эсхатологическую модель, близкую оригеновской идее апокатастасиса, разрешающей вселенскую драму восстановлением, возвращением всех вещей в прежнеесостояние.. Мечтая о возвращении Люцифера4, «в небосо всеми тайнами* преображенного-горя» и стыда", Тереза, оправдывает отъединенность падшего духа. Жалость Терезы свидетельствует трагический смысл «вечно попираемой ценности"1 отдельной человеческой души-ноты на фоне музыкального целого.

Движение к «всеобщему восстановлению», заданное в романах образом пирамиды света и тьмы, проявляется в светотеневой, ритмике хронотопа. Картину метафизического контраста. определяют три «материи», организующие пространство-время в прозе и поэзии Поплавского: свет, вода (дождь) и звук. Эти «субстанции», интегрируя пространственную и временную протяженности, создают «атмосферу» — трансляцию повседневности в вечность.

Особую семантическую нагрузку имеет звук граммофона. В его символике общее настроение «заката Европы» усиливают эмигрантские впечатления: все в прошлом, все безвозвратно, и потому наступает минута какой-то сладкой' братской обреченности. Граммофонный звук — это звук Поплавский Б. Из дневников. 1928;1935 // Поплавский Б. Ю. Неизданное. С. 121.

213 вечного завершенияон консервирует определенные временные пласты, заполняя их экстрактом бессмертия: это умирание, никогда не доходящее до смерти, как бы вибрация трансцендентного.

Феноменальное бытие героев проникнуто трансцендентностью в каждом «бессмертном закате», в каждой паузе, в каждом жесте. Метафизика повседневности, где время и вечность теряют свое оппозиционное значение, — один из устойчивых мотивов философствования Поплавского.

В романе «Аполлон Безобразов» сюжет определен эпическим типом события: диалог-спор, обнаруживающий мировоззренческие расхождения героев, и их дальнейшее движение, связанное с преодолением границы семантического поля, отделяющей «должное» от «запретного». Во втором романе внимание сосредоточено на изменении состояний единственного героя, и основную роль здесь играют демаркационные линии* этих состояний. Последовательное саморефлексивное «впитывание» Олегом опытов «земной» жизни и составляет сюжет романа, основанного на лирическомтипе события, но совмещенного с типичным для романной эпики разделением планов рассказанного события и события рассказывания.

Трансформация художественной формы от одного романа к другому направлена на приближение к внутренней позиции автобиографического героя, хотя внешне ситуация обратная: повествование от первого лица в романе «Аполлон Безобразов» сменяет повествование от третьего лица в «Домой с небес». Иерархия авторских субъектов (персонаж, рассказчик, повествователь) создает релятивную структуру, обеспечивающую постоянное возрождение субъекта при перманентном объектном его изображении. Здесь задействованы как бы два встречных потока: с одной стороны, внешнее удаление автора от героя, с другой стороны — планомерная интериоризация.

В первой части дилогии повествование ведется преимущественно с внутренней точки зрения. Даже когда используется внешняя точка зрения, повествователь стремится «подключиться» к сознанию героя. Субъективным видением наделены только подвижные персонажи (Васенька, Тереза, Роберт), но не главный действователь — Аполлон Безобразов — который, за исключением единственного фрагмента в романе, всегда дан с внешней точки зрения (прием остранения героя).

В романе «Домой с небес» субъектную организацию характеризуют солипсическая модальность (точка зрения во всех планах закреплена за единственным героем — Олегом) — проекции «человека у зеркала" — дублирование акта рефлексии героя в авторском планеформы косвенного представления субъектакогерентность нескольких голосов.

Анализ «оргийного действа» в главе «Бал» и рассмотрение поэтики сна (вставной композиционной элемент в форме драмы во второй главе романа «Домой с небес»), позволили установить надындивидуальный субъект повествования — хор. Этот вид многоголосья следует считать одним из существенных признаков лирического романа. Хор выполняет функцию эстетического завершения внутреннего мира героя. Он противоположен одинокому голосу так же, как ритм одинокой аморфной душе героя.

Функционирование прямой речи в дилогии Поплавского имеет свои' особенности. Одиночная реплика почти" вытеснила-со страниц романов диалог. Заметно, что автор словно намеренно скрывает лицо говорящего: реплики принадлежат не оплотненным образамэто голоса. Особое значение голос приобретает в финале романов, когда герой вдруг слышит «дивно-спокойное» пение небесного хора, «знакомый» напев народной песни, «дивно-знакомый» звук дождя, «прекрасно-спокойный» голос Безобразова. Завершение романов всегда сопровождает ритмически" организованный текст. Герой' оказывается приобщенным некому сверхиндивидуальному началу, избавляющему от метафизического одиночества.

Художественная проза Поплавского дает образец своеобразной лирической формы повествования. «Персонажи моих двух романов, все до одного, выдуманы мною, — пишет Поплавский, — но я искренно переживал их несходство и их борьбу, взял ли их из жизни, скопировал, развил, раздул до чудовищности? Нет, я нашел их в себе готовыми, ибо они суть множественные личности мои, и их борьба — борьба в моем сердце жалости и строгости, любви к жизни и любви к смерти, все они — это я, но кто же я подлинный? Я посреди них — никто, ничто, поле, на котором они борются, зритель. Зритель еще и потому, что из тьмы моей души все они и многие другие выступили навстречу людям, меня любившим"2. Эту цитату сложно не встретить в работах, посвященных творчеству одного из самых значительных художников русского зарубежья. Мне тоже она кажется вполне подходящей для завершения исследования, в котором была предпринята попытка показать, как сложно и в то же время лирически-логично «оркестрована» тема личности в философских романах Поплавского.

2 Поплавский Б. Из дневников. 1928;1935 // Поплавский Б. Ю. Неизданное. С. 115−116.