Эволюция образа женщины-горянки в осетинской литературе

Безусловно, прав Р. Бзаров, утверждая, что «человек не может существовать, не зная прошлого своей родины, своего народа. Ведь мир, в котором мы живем, создавался многими поколениями людей. И каждый человек, появившись на свет, получает огромные богатства, которые создали его предшественники. Поэтому еще в глубокой древности люди называли историю «свидетельницей времен, наставницей жизни"1. Поэтому, прежде чем перейти к собственно литературоведческой части исследования, мы считаем для себя необходимым подкрепить ее предварительно некоторыми историческими сведениями.

Прежде всего отметим, что «быт осетин, в том числе их семейная жизнь, уже в XIX веке был изучен полнее, чем у большинства соседних народов Кавказа. Это объясняется, главным образом, тем, что в христианской Осетии шире распространилась грамотность, раньше возникла национальная интеллигенция и немало ее представителей проявили живой интерес к культуре и быту своего народа"2.

В XIX веке, конечно, все еще сильны были пережитки патриархально-родового, феодального уклада. Трудно, очень трудно было горянке в тех условиях проявить свои способности, реализовать себя, добиться признания своего права на свободную, достойную жизнь. Женская доля была без всякого преувеличения невыносимой — об этом свидетельствуют самые разнообразные исторические источники. В системе патриархально-родовых и фео.

1 Б з, а р о в, Р. Рассказы по истории Северной Осетии. Орджоникидзе: Ир, 1990. С. 4.

2 Дзуцев X., Смирнова Я. Жизнь осетинской семьи. Владикавказ, 1993. С. 6. дальных отношений, жестоких адатов старины на долю женщины выпало самое тяжкое бремя.

Поэтому в художественной литературе Осетии, в научных исследованиях, посвященных вопросу женщины-горянки, как правило, остро ставятся проблемы ее неграмотности, безропотности, слепого подчинения адатам.

Человек так устроен, что ему требуется выход вовне. Отсутствие возможности для самореализации, в конечном счете, подобно смерти. Возьмем на себя смелость утверждать, что в наибольшей степени это относится к женщине. Необходимо открыть ей все дороги, чтобы она спокойно и свободно шла по жизни. Сегодняшнее положение дел еще тоже далеко от идеального. Человечество только тогда созреет для подобных изменений, когда внутренняя и внешняя свобода женщины станет не уступкой со стороны мужчины, а признанием высшей справедливости, законным правом человека.

Брак превращал женщину полностью в зависимое существозамужество делало ее неспособной к борьбе, лишало воли. Брачный договор и этикет обязывал и ее подчиниться мужу, который становился ее полновластным хозяином: закон наделял его правом лишать жену свободы и применять наказание. «Лошадь и дочь у осетина имеют одни и те же права, а именно право молчать, когда их продают. Разница только в том, что лошадь, если она хороша, может переходить от худшего хозяина к лучшему, а проданная дочь только со смертью своего хозяина может перейти к другому"3.

Таким сложным и подчас противоречивым было положение горянки: с одной стороны — бесправность и гнет в семье, в быту, с другой — высокий авторитет и большой моральный вес в обществе, особенно пожилых женщин. Парадоксальность ситуации проявляется еще более ярко в связи с тем обстоятельством, что женщина — это необходимо подчеркнуть — всегда была предметом восторженных похвал. Это нашло рельефное отражение в богатейшем осетинском эпосе. «Центральное место в эпосе осетин, — пишет Н. К. Мамиева, — занимает величественный образ Сатаны. Этот образ является.

3 «Казбек», 1899, № 460. общим для всех народов Кавказа и, вместе с тем, сугубо национальным для каждого из них в отдельности"4.

В контексте проблематики нашей работы очень важным представляется следующее высказывание В. Абаева: «Можно мыслить нартов без любого из героев, но нельзя их мыслить без Сатаны. Она бессмертна, или, точнее, она жива до тех пор, пока живет весь нартовский народ"5.

Нартовский эпос — как результат коллективного (и в этом смысле «стихийного») народного творчества — несет в себе все потенциальные возможности, которые позднее раскрываются в профессиональной, авторской художественной литературе.

Что касается вопросов интерпретации и типизации образа женщины в различных жанрах устного народного творчества, то, конечно, надо выделить априори, что в Нартовском эпосе женщина, как правило, традиционно свободна и наделена большей инициативой — как на бытовом уровне ее жизнедеятельности, так и на общественном. Образ женщины в эпических Нарт-ских сказаниях — в сопоставлении, скажем, с историческими песнями, преданиями и легендами — обладает, так сказать, гораздо большими признаками и характеристиками «действительного залога».

Значительная часть всех песен, созданных народами Кавказа в ходе их исторического движения (воспользуемся формулами И. Базоркина и Е. Уруймаговой) тьмы веков" - «Навстречу жизни» так или иначе рассказывают о судьбе горянки, — судьбе, выделяющейся своей трагичностью.

Изменить обычай песня, конечно, не могла6, но выражала свой протест, призывала к разуму, делала эмпирически ощутимым идеал, — стало быть, в конце концов, приближала к этому идеалу мрачную действительность.

Особо подчеркнем, что поэзия выступала здесь в своей гуманистической роли, она вставала на защиту «униженного и оскорбленного».

4Мамиева Н. К. Сатана в осетинском нартском эпосе. Орджоникидзе, 1971.

С. 8.

5 А б, а е в В. И. Нартский эпос. Известия СОНИИ ИЭЯЛ, 1945. Т. 10, в. 1. С. 36.

6 См. П р о п п В. Я. Сказка. Эпос. Песня. М.: Лабиринт, 2001. С. 170−180.

Там, где человек был бессилен перед лицом древних адатов, воспринимавшихся почти как непреодолимые природные стихии, песня сама становилась стихией.

Было бы, однако, заблуждением считать, что горская женщина выступает в кавказском и, в частности, осетинском фольклоре исключительно как жертва несправедливости, предательства или обмана и коварства. Выше мы уже говорили о различиях образа женщины в эпосе и песне, пользуясь аналогией отношений лингвистических категорий действительного и страдательного залога. К этому следует добавить, что в драматические моменты общенародной истории песня создает качественно новые женские образы и характеры. Достаточно вспомнить в этой связи предание «Задалесская нана», посвященное Женщине-Матери, выходившей и воспитавшей всех уцелевших после нашествия Тимура (XIV в.) осетинских детей, и тем самым сумевшей возродить народ из пепла войны.

Обратим внимание на то, что принципы художественной типизации женских образов на протяжении веков практически не меняются. Это, как нам кажется, связано, во-первых, со спецификой жанра народной песни (как лирической, так и исторической и героической) и, во-вторых, с имманентными характеристиками и «параметрами» эстетики женского образа: меняются образцы — но идеал женщины остается неизменным.

К горянке обращены лучшие лирические строки поэтов и писателей. Ее образ служил предметом неиссякаемого вдохновения.

Собирательный портрет горской женщины встал в один ряд с лучшими женскими образами мировой классической литературы.

Да, приходилось немало сил потратить на то, чтобы убедить саму женщину в жизненной, насущной необходимости равноправия с мужчиной, во вреде предрассудков, в обоснованности и справедливости их духовных запросов.

7 Пропп В. Я. Указ. соч. С. 200.

Следовательно, речь, действительно, должна идти о просветительских по своему характеру и значению процессах.

В контексте этого «кавказского просвещения, сопоставимого с западноевропейским и русским просвещением XVIII—XIX вв.еков и, вероятно, являющеQ гося его естественным отголоском на южных перифериях Российской империи, становятся поистине многие литературные явления в Осетии и в целом на Северном Кавказе. И не только литературные: пафос просвещения, просветительства с его особенным упором на разум и здравый смысл наложил свой отпечаток на общественную и бытовую жизнь горцев.

Престиж в обществе и престиж в семье сегодня становятся неразделимыпоэтому нет ничего удивительного, что женщины гор снискали себе славу на самых разных стезях жизни.

Образ женщины-горянки становится, пожалуй, еще ярче, убедительнее, когда он создается творческим воображением и талантом внучек и дочерей тех, кто не могли даже представить себе широты горизонтов, которые откроются перед потомками.

На Северном Кавказе большой популярностью и любовью пользуются поэтессы. Этот факт говорит сам за себя и исчерпывающе комментирует истоки, характер и этические задачи их творчества.

Их стихотворения отсылают нас, на поверку, не в мрачное прошлое, — а в женский мир — мир покоя, созидания, добра и красоты.

Таким образом, наша проблема оказывается в русле самых важных вопросов современной философии, этики, культурологии и литературоведения.

Актуальность темы

Социальное положение горянки — один из краеугольных вопросов горской этики. Ее откровенная эксплуатация, выражавшаяся иногда в самых одиозных, диких формах, всегда вызывала в дореволюционной России протест передовых общественных сил.

8 См. X у г, а е в И. С. Дальше на Восток // Дарьял, № 3, 1997.

Сложным и драматичным было положение женщины-горянки. Осетинский адат был очень суров, — подтверждение тому мы находим едва ли не у всех историков и этнографов, обращавшихся к горской теме.

Так, в 1875 году И. Д. Кануков писал, что осетинская девушка, особенно узденка, ведет затворнический образ жизни и редко-редко когда ей удается вырваться на свободу, как из тюрьмы, из своего уата, и тогда только, когда в ауле случится свадьба и родины. Что касается замужней женщины, то она не участвует ни в каких общественных собраниях и избегает в особенности общества мужчин, не смея показаться им на глаза"9.

Социально-экономическое и культурное развитие Северной Осетии в составе России становится наиболее рельефным во второй половине XIX и начала XX вв. В этот период в общественной жизни Северной Осетии проходит целый ряд крупных исторических явлений, вызванных общероссийским ходом социально-политической жизни"10.

Соответственно, «в 80−90 годы прошлого столетия тема освобождения женщины стала особенно актуальной в связи с новым подъемом революционного движения и долго еще оставалась на первом плане"11.

Все это сложное переплетение социальных, исторических и нравственных проблем, связанных с общественным положением осетинской женщины, не могло, конечно, не отразиться в полной мере в фольклоре и художественной литературе.

Актуальность темы

таким образом, сводится к ее безусловной значимости для осмысления одного из коренных вопросов истории осетинской культуры и цивилизации.

Цель исследования — проследить эволюцию образа женщины-горянки, начиная с самых его истоков (характеров, созданных устным народным творчеством), выделить основные этапы этого сложного и неоднозначного процесса в контексте общей истории осетинской национальной литературы.

9Кануков И. В осетинском ауле. Орджоникидзе, 1963, с. 61.

10 Б л и е в М. Присоединение Сев. Осет. к России. Орджоникидзе, 1959, с. 143. пХадарцева А. История осетинской драмы. Орджоникидзе. 1983, с. 19.

При этом мы ставим перед собой задачу давать, по мере необходимости, структурно-целостный анализ тех произведений, без учета которых тема не может быть раскрыта и решена полностью.

Цели работы реализуются путем последовательного рассмотрения необходимых фольклорных источников, осмысления женского вопроса в трудах осетинских просветителей и, наконец, идейно-художественного анализа женских характеров в осетинской литературе XIX и первой трети XX века.

Научная новизна работы. Конечно, проблема, вынесенная в заглавие работы, волновала и продолжает волновать многих исследователей осетинской (и не только) литературы. Но если до сих пор к ней обращались «попутно», преследуя другие научные цели, то в нашей работе данный вопрос становится объектом специального и всестороннего научного исследования. Новизна работы определяется тем, что в ней дается живой эстетический и идеологический процесс формирования женского национального характера, отраженный в художественном сознании осетин.

Методологическая и теоретическая основа исследования. Теоретической и методологической базой исследования послужили для нас известные труды отечественных и зарубежных (преимущественноевропейских) мыслителей, эпиков, литературных критиков, исследования русских и осетинских литературоведов, этнографические и публицистические работы северокавказских — главным образом, осетинских — просветителей и педагогов.

Поскольку объектом исследования являются осетинский фольклор и осетинская художественная литература, важнейшей методологической опорой были для нас труды осетинских литературоведов и историков, таких, как Н. Г. Джусойты, А. А. Хадарцева, З. Н. Суменова, З. Н. Салагаева, Х.М. Дзуца-ти, Ш. Ф. Джикаев, С. Б. Сабаев, Н. К. Мамиева, М. М. Блиев, Р. С. Бзаров и др.

Теоретическая и практическая ценность работы. Первая попытка рассмотрения эволюции образа женщины-горянки в осетинской литературе сама по себе является, с нашей точки зрения, важным шагом в решении самостоятельной литературоведческой проблемы.

Нам представляется, работа может быть использована при чтении специальных курсов на филологическом и историческом факультетах СОГУ, а также на факультете журналистики.

Научные результаты исследования могут быть отражены в методических разработках и указаниях. Кроме того, диссертация открывает новые возможности для дальнейшего изучения как этой, так и других, смежных с ней, проблем истории осетинской литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Объективный характер проблематики нашего исследования с самого начала обязывал нас предполагать, что мы вряд ли сумеем охватить весь научный, публицистический, этнографический, фольклорный и собственно художественный литературный материал, относящийся к теме диссертации, и ** уж, тем более, подвергнуть его тщательному и всестороннему анализу, тщательному в такой мере, какая бы не оставляла у нас никаких сомнений в решении поставленных перед собой задач. В ходе работы мы все больше и.

• больше убеждались в том, что несмотря на внешнюю простоту и лаконичность формулировки основного вопроса, вынесенного в заглавие исследования, проблема эта не так узка и не так легко поддается методически целостному, комплексному рассмотрению.

Тем не менее, поскольку в упомянутой формулировке ключевым понятием является понятие эволюции, мы в качестве основного алгоритмического принципа подхода к задаче избрали, соответственно, исторический, диахронический, предполагающий последовательное слежение развития образа э/сенщины-горянки в тесной связи с закономерностями литературного процесса и па фоне социально-исторического развития осетинской национальпой культуры.

Данным общим вопросам — вопросам обоснования актуальности темы и научной правомерности и целесообразности исследования, определения ее те-ретико-методологической основы — мы и уделили основное внимание во вводной части диссертациии именно на этом предварительном этапе работы окончательно сформировалось видение ее логики, структуры, композиции и собственно исследовательского инструментария.

Исходя из этого, в заключении работы мы считаем для себя желатель-¦*# ным не только акцентировать — как это иногда бывает, через простое мехаь ническое перечисление — главные выводы и обобщения, но и показать логический алгоритм исследования со специальным обоснованием его, с нашей ^ точки зрения, всех как сомнительных, так и «несомненных» узловых моментов и наиболее важных пунктов его архитектоники, отраженных в содержании.

Итак, поскольку мы стояли перед необходимостью рассмотрения некоего процесса (то есть явления, протекающего во времени) мы обратились к тем же приемам и методам, которыми в широком смысле пользуются все ne’e следователи истории литературы. В этом смысле всегда важнейшим методологическим вопросом был и остается вопрос периодизации рассматриваемого процесса. Речь идет о том, что эволюция образа женщины и развитие • женской темы в осетинской (как и в любой другой) литературе не может не сверяться и не корректироваться общими закономерностями литературного процесса и вообще периодизацией соответствующей литературы.

Здесь мы опирались на принятую в осетинском литературоведении общую периодизацию осетинской литературы, согласно которой она абсо-* лютно, с нашей точки зрения, правомерно делится на три этапа: 1) литература 19-го века- 2) литература начала 20-го века (до — условно- 1917 года) — 3) литература последующих десятилетий. Мы хорошо осознаем долю условности, содержащейся в этой периодической концепции. Известно, что наши литературоведы — З. М. Салагаева, Н. Г. Джусойты, Ш. Ф. Джикаев и другие — в 9 своих замечательных работах не раз корректировали и вносили свои поправки в этот ортодоксальный, в хорошем смысле, принцип, — но общая картина остается прежней и незыблемой — и как раз потому, что методологически и исторически верна.

Эта картина в значительной мере повлияла, как видно из заявленной структуры работы, на наше исследование. Эволюция образа женщины сопряжена с указанными периодами общего литературного развитияв рамках и объективных условиях каждого из этих этапов с «женской» темой в осетинской литературе происходили более или менее показательные изменения.

Разумеется, мы осознавали и то, что непосредственный предмет нашего анализа — э/сенский образ — есть в ближайшем рассмотрении ни что иное, как объект эстетический. Поэтому было бы неправильно, если бы мы положили в основу нашего исследования исключительно методологию социологической архетипизации, которой страдают многие литературные истории. В решении наших задач нам было насущно необходимо иметь в виду имманентные литературные аспекты эволюции «женской» тематики в осетинской художественной словесности.

Женский" вопрос в осетинской литературе всегда был одним из важнейших идейно-художественных концептов.

Формально это уже видно из того, какое огромное внимание уделили социальному положению женщины-горянки первые осетинские просветители, — чему и посвящена первая глава диссертации.

Кавказское просвещение 19 века сопоставимо по своей значимости для местных народов с западноевропейским и русским Просвещением 18−19 веков и, более того, является его естественным отголоском на южных перифериях Российской империи. Отсюда становятся понятными многие литературные явления в Осетиии не только литературные: пафос просвещения, просветительства с его особенным упором на разум и здравый смысл наложил свой отпечаток на всю культурную, общественную и бытовую жизнь горцев.

Осетия относится к странам, для которых рассматриваемая эпоха все еще оставалась «поздним средневековьем». 1 Особенности «хронологической шкалы» истории Осетии достаточно рельефно отразились и на литературном процессе. Именно с учетом этого обстоятельства нет никаких противоречий в том, что первых представителей нарождающейся осетинской литературы мы квалифицируем как просветителей, общая мировоззренческая и эстетическая система которых генеалогически восходит, как было сказано, к западноевропейскому и русскому Просвещению.

1 Блиев М. М., Бзаров Р. С. Указ. соч. С. 184.

Европейские просветители были их идейными предтечами, а мы знаем, что вопросы эмансипации, женского раскрепощения входили в круг программных вопросов философии Вольтера, Монтескье, Руссо, Гельвеция. Просвещение, по словам Канта, есть «выход человека из состояния несовершенства"2. Важнейшие идеи просветительской доктрины очевидно актуализируются, когда мы применяем их к общественно-политической и культурно-исторической ситуации на Северном Кавказе 18−19 веков. Здесь как нигде остро стояли проблемы преодоления невежества, мракобесия, борьбы с суевериями и отжившими свой век обычаями — и все это так или иначе было связано с вопросами социального положения женщины-горянки.

В данной главе мы рассмотрели общественную деятельность и литературное наследие Иоанна Ялгузидзе (1775−1830), Аксо Колиева (1823−1866), Темирболата Мамсурова (1843−1899) и Инала Канукова (1852−1899). В их творчестве содержатся едва ли не все тенденции и идеи, характеризующие дальнейшее развитие литературы Осетии, подобно тому, как «в зерне заключено еще невидимое, но, мы знаем, стройное и могучее, плодоносное дерево.

И. Ялгузидзе первый дал своему народу образец высокого патриотического эпоса, А. Колиев в своих первых стихах на родном языке связал в одно целое религиозное и эстетическое сознание осетин, В. Цораев сделал устное народное творчество методически необходимым элементом национальной истории и культуры, Т. Мамсуров впервые дал лирический исход осетинской душе, И. Кануков раз и навсегда раздвинул горизонты национального духа, вывел его на простор общечеловеческих вопросов и положил основание русскоязычной традиции в осетинской литературе."3.

В эпической поэме Ялгузидзе «Алгузиани» (написанной на грузинском языке, но, несомненно, относящейся к явлениям осетинской культуры и литературы) есть небольшой ряд женских образов, среди которых наиболее.

2 Цит по: М. Хоркхаймер, Т. В. Адорно. Диалектика просвещения. М.- С.-Пб. 1997. С. 104.

3 Хугаев И. С. Основные идеи творческого наследия Инала Канукова. // Мах дуг. 2000.№ 3. С. 61. важен образ Эстерь. Мы постарались показать, что Эстерь в художественном мире «Алгузиани» аналогична по своим идейно-композиционным функциям образу Елены, из-за которой вспыхнула Троянская война. Слово «функция» употреблено здесь не случайно. Эстерь, на наш взгляд, все-таки еще не образона существует в поэме как некая условность, почти умозрительная точка первопричины изложенных в поэме событий. И это наблюдение представляется нам очень важным в контексте всей истории женского образа в осетинской литературе.

Имя автора бессмертных «Осетинских песен» стало известно только в 1922 годувероятно, это повлияло и на то обстоятельство, что Темирболата Мамсурова не все исследователи склонны относить к просветителям, серьезно повлиявшим на становление национального самосознания осетинского народа. Тем не менее, его поэтический цикл из десяти лирических стихотворений представляется важным явлением в истории осетинской словесности, а в нашей диссертации он никак не мог игнорироваться, в силу хотя бы того, что в нем есть замечательный образ женщины-горянки. Речь идет о «Колыбельной». Мать укачивает своего сына — в изгнании, далеко от родной земли, от родных гор. Мы подчеркнули, что данная эстетическая мизансцена сама по себе гораздо важней, глубже и значительней мотивов, которые звучат в ее простом напеве.

Это — первый женский образ в осетинской художественной литературе, символически емкий, обобщающий, подводящий черту под известный период осетинского народа — и одновременно образ-Пролог, образ-Обещание. Величественный и правдивый, жизненно убедительный образ Матери стоит у истоков осетинской литературы. В этом смысле мы разделяем прочтение мамсуровской «Колыбельной» Ш. Ф. Джикаевым: «Используя форму фольклорного (1-С.К.) жанра, поэт глубоко раскрывает душевное состояние матери-горянки на чужбине. Ее песня у колыбели — это и исповедь перед младенцем, и ее завещание. Любовь к Родине, верность ее святым обычаям, честный труд, предпочтение смерти позору и унижению, сохранение своего национального лица — вот завет матери, который составляет основу ее нравственного мира. В ореоле духовного величия встает перед нами образ матери, воплотивший в своем облике лучшие черты народного характера."4.

Известно, что Аксо Колиев не столько литератор, сколько просветитель в собственном смысле слова. Прежде всего его имя навсегда связано с историей национальной системы образования (хотя, конечно, о системе как таковой говорить еще не приходилось). И, больше того, деятельность А. Колиева была непосредственно направлена на распространение грамотности среди горянок. О значении школ Колиева писали Г. Дзасохов, К. Хетагуров и другие видные деятели осетинской истории и культуры. Благодаря Аксо Ко-лиеву «в патриархальном положении женщины была пробита брешь. Горское население глубже стало понимать необходимость обучения не только мужчин, но и женщин."5 Мы показали, что борьба с мракобесием и обскурантизмом была не деятельностью, а образом жизни Аксо Колиева. Его «культурно-просветительская деятельность не ограничивалась борьбой за утверждение грамотности и православия. Он страстно выступал против предрассудков, мешавших дальнейшему прогрессу в обществе, против всего негативного, вредного в обычаях и традициях осетин, осуждал то, что тормозило продвижение народа по пути просвещения и культуры». 6.

Литературное наследие Аксо Колиева составляют всего три дошедшие до нас стихотворения. Среди них — «Хвалебная песня о святой Марии». К проблематике нашей работы она имеет весьма опосредованное отношение, но иметь в виду образ его Богородицы необходимо, коль скоро мы говорим об эволюции образа женщины во всех его возможных ипостасях. Религиозное чувство, положенное в основу данного стихотворения, неотделимо от его эмоциональной, смысловой и эстетической сущности. Так или иначе образ.

4 Джикаев Ш. Ф. Осетинская литература. (Краткий очерк). С. 18.

5 Березов Б. Подвижник, просветитель, поэт, педагог. // Социалистическая Осетия. 1990. № 213.

6 Аксо Колиев. Владикавказ: Алания, 1999. С. 17.

Матери Марии у А. Колиева вполне соответствует концепции образа женщины-горянки в осетинской литературе.

В 70-е годы на арену общественной жизни вышли такие деятели, как А. Ардасенов, И. Шанаев, Д. Сохиев, Дж. Шанаев, А. Гассиев, И. Кануков, получившие образование в высших учебных заведениях России и испытавшие влияние прогрессивных и революционных идей русской демократии.

Литературное наследие Инала Канукова является во многих отношениях образцом (не в смысле качества, а в смысле отношения, принадлежности) просветительского творчества: в частности, по характеру проблематики, по жанровому содержанию, по стилю. Такие работы И. Канукова, как «В осетинском ауле», «Горцы-переселенцы», «Из осетинской жизни», «Две смерти», «Положение женщины у северных осетин», «Кровный стол», «Характерные обычаи у осетин, кабардинцев и чеченцев», «Танцы и мода у кавказских горцев» сыграли большую роль в обнаружении несостоятельности бытовавшей в то время в литературе и этнографии «варварской» концепции образа северокавказского горца, в формировании адекватного, реалистического отношения к горцам в общественном сознании народов России, наконец, в становлении национального сознания осетин и осетинок. В своих произведениях Кануков «глубоко и всесторонне освещает быт, обычаи и нравы осетин пореформенного периода. Писатель воссоздает бытовые картины, характеризующие тяжелое положение крестьян, раскрывает реакционную сущность обычаев старины (кровная месть, калым, разоряющие крестьянское хозяйство поминки) ставит вопрос о правах женщины-горянки.».

Инал Кануков соединил в своем литературном творчестве ярко выраженный просветительский пафос с художественным методом критического реализма. На страницах его произведений — очерков, рассказов, миниатюр и этнографических статей — мы наблюдаем уже качественно новые подходы к изображению современной ему женщины. Образы осетинок у Канукова хоть зачастую все еще описаны вскользь, но уже наполнены социальным и психо.

7 Джикаев Ш. Ф. Указ. соч. С. 13. логическим содержанием. Поэтому, когда писатель восклицает: «(.) Бедная осетинка! Скоро ли ты избавишься от положения рабыни?.» — вопрос уже ^ звучит не столь риторически, в нем чувствуется серьезное обоснование и ожидание конкретного ответа. Мы показали, что «женский» вопрос интересует Канукова как один из стратегических пунктов развития осетинской культуры в широком смысле. Он оказывается самым тесным образом связан с проблемой реализации новой модели общественных отношений в Осетии и является как бы залогом успешного движения к цивилизованным формам бытия.

Вклад осетинских просветителей XIX века в развитие осетинской культуры и литературы Осетии сопоставим по своему значению с той важ.

• ной ролью, которую сыграли в истории России писатели допушкинской эпохи. И если русский дух «вполне и всесторонне», как писал В. Г. Белинский, выразился в творчестве А. С. Пушкина, то это, конечно, во многом благодаря тому, что сделали до него его выдающиеся предшественники — Ломоносов, Сумароков, Фонвизин, Радищев, Державин. Аналогично тому, без Ялгузид-зе, Мамсурова, Колиева, Канукова был бы невозможен тот взлет, который совершила осетинская национальная литературная традиция в творчестве Коста Хетагурова, Блашка Гурджибекова, Сека Гадиева и других писателей и поэтов конца 19 и начала 20 века.

Характерно, что при всем качественном отличии их творчество остается во многом в русле просветительской концепции, ибо вопросы, которые поднимали в своих произведениях их предтечи, сохраняли свою актуальность. В этом присутствует доля исторической объективности, необходимостикультурные процессы еще более, как говорилось выше, инертны, нежели любые другие.

Сама жизнь показала, что в 70-е годы 19 века было еще несвоевременно ставить вопрос о борьбе с вредными обычаями, касающимися, в частности и в первую очередь, с положением женщины в горском обществе. Более чем через 20 лет, в 1896 году Коста указывал, что «одним росчерком пера и даже вымогательством общественных приговоров нельзя уничтожить того, что создавалось и поддерживалось веками.

С нашей точки зрения — и с декларации именно этого тезиса мы начали вторую главу исследования — именно в этой трезвой реалистичности и диалектической корректности подхода ко всем вопросам национального развития заключается основное отличие позиции Коста Хетагурова и его современников от взглядов просветительской интеллигенции второй половины XIX века.

Прежде всего мы поставили своей целью показать, что Коста Хетагуров (он прежде всего, как основоположник осетинского литературного языка и художественной литературы) рассматривали вопросы социального положения горянки в тесной связи с другими вопросами общественной жизни Осетии и, соответственно, видели его решение исключительно при условии методичной и кропотливой работы по всем направлениям экономического и культурного строительства.

Важно отметить, в частности, что Коста, как никто другой до него, ясно видел, к каким негативным последствиям могут привести неверно понимаемые лозунги и идеи просвещения. Даже, в конце концов, демократизация общественной жизни может иметь свои одиозные издержки. Мы отметили между прочим, что его неоднократные предостережения современников о вульгарно понимаемых «свободе, равенстве и братстве», о просветительстве, сводящемся к механическому «переодеванию китайца в европейский фрак» имели в последующей осетинской литературе свои реминисценции и аллюзии8, стали важной поправкой в решении многих вопросов национальной жизни.

Разумеется, что и в концепции Коста это касалось прежде всего женщины. Мы последовательно рассмотрели в третьей главе «женскую» тему и.

8 См. Коцоев А. Что случилось в селении Фазикау ночью. // Коцоев А. Собр. соч.: В 2 Т. Т.2. С. 86. образ женщины-горянки в а) публицистике, б) лирике, в) поэмах Коста Хета-гурова.

Вопросам положения женщины в семье и обществе, этики и эстетики взаимоотношения полов Коста уделил в своей публицистике значительное место. Мы рассмотрели ряд его статей, корреспонденции и этнографических работ — «Письма из Владикавказа», «Владикавказские письма», «Маленькая история», «Неурядицы Северного Кавказа», «Развитие школ в Осетии», «Церковноприходские школы в Осетии», «Особа» — и показали, что они содержат ценнейшие и актуальные до сего дня материалы по истории осетинской культурной, экономической и нравственной истории. Уже сама по себе публицистика Коста воссоздает для нас трогательный, волнующий образ женщины, лишенной возможности радоваться жизни. Позиция Коста в данном пункте отличается от позиций его предшественников тем, что он самым строгим образом поверяет объективные социальные и экономические проблемы, связанные с положением женщины-горянки, категориями морали, совестиа необходимость женского образования утверждал уже как один из базовых вопросов правового общества. Писатель, пожалуй, впервые в осетинской публицистике рассматривал эти вопросы комплексно, диалектически, прекрасно сознавая, что они не могут быть решены в одночасье.

Ясно, что Коста Хетагуров не мог обойти «женскую» тему в своем собственно художественном творчестве, в лирике в первую очередь. Анализ таких его стихотворений, как «А-лол-лай!», «Солдат», «Спой!», «Мать сирот», «Кто ты?», «Пропади!», «На смерть горянки», «Не поможешь ты горю слезами.», «Сестре» и др., разных по форме, внешней теме и стилистике показал, что его образ женщины горянки — принципиально новый идейно-художественный концепт в осетинской литературе. Представая перед читателем в самых разных психологических и социальных ипостасях — его горянка скорбит, страдает, разлучается с любимым, вдовствует, погибает во цвете лет — этот образ насыщен идейно и эмоционально, исторически достоверен и эстетически убедителен. Эти стихи, в конечном счете, об одиночестве человека, одиночестве женщины в мире людей. Прекрасен мир естественной, живой, нерукотворной природы, естественных человеческих чувств, но он омрачен и отравлен господствующими нормами социальных отношенийв этом, на наш взгляд, основной пафос указанных произведений Коста, и вообще пафос решения им «женской» темы и женского образа.

Переходя к анализу поэм Коста Хетагурова, в которых образ женщины также идейно и композиционно важен, мы подчеркнули, что русскоязычные лироэпические произведения Коста актуализируют вопрос межлитературных связей России и Осетии, что в части реализма, социального критицизма и гуманизма они состоят в тесной связи с традициями русской литературной классики и, в частности, с романтической поэмой XIX века. Это как нельзя более ярко выражено в поэмах «Перед судом», «Плачущая скала» и «Фатима», которые мы и подвергли анализу с точки зрения основной задачи диссертации. Мы показали, что в поэме «Плачущая скала» главная идея неотделима и немыслима от образа Азау — матери, с самоубийства которой как бы начинается новый отсчет времени для народа — теперь уже исторического времени. Автор изобразил народ в переломный момент его национального и культурного самосознания, — и исключительно важно, что в авторской концепции пробуждение народной совести, собственно, превращение толпы в подлинную социально-нравственную общность оказалось невозможно без этой страшной и великой жертвы. В том-то и дело, что жертва — не столько ее малолетний сын, сколько она.

Женская" тема является одной из ведущих и в поэме «Перед судом», поскольку, как мы указали в свое время, в ее событийной основе лежит любовная интрига. Пожалуй, это единственное произведение Коста, в котором сердце девушки откликнулось на любовь неравного ей по происхождению человека (в «Фатиме» ситуация, при всей внешней схожести, в корне иная) — но если сердца Залины и Эски готовы соединиться, их разлучает жестокая воля старших, исповедующих адаты и жестокие сословные предрассудкисчастье опять недостижимо. К этому надо добавить, что сам по себе образ.

Залины не был, вероятно, специальной и самостоятельной задачей для поэтавнешне и психологически он описан только в рамках монологической речи исповедующегося перед казнью герояно он важен для нас именно потому, что вступает в скрытую полемику с женскими образами ряда других произведений Коста, например, «Пропади!» и «Кто ты?» и в эмоционально-оценочном отношении стоит рядом с Фатимой.

В «Фатиме» -несомненно, главной своей поэме Коста всесторонне раскрыл всю трагичность судьбы горянки во всех ее ипостасях — дочери, жены, матери. Мы отметили, что особый драматизм ее судьбы обусловлен тем, что Фатима, будучи героем в высшей степени интеллектуальным, отчетливо осознает, что ее участь — не случайная беда, а закономерное следствие всего уклада горской жизни. Факт сумасшествия Фатимы гораздо больше говорит нашему сердцу, нежели если бы она, скажем, покончила собой, как это бывало (и будет не раз) с героями романтических — да и реалистических — произведений.

Очевидно, что образ Фатимы создан Коста с большой любовью, уважением и едва ли не поклонением (если, оговоримся еще раз, автор может поклоняться своему герою). Она — идеал Хетагурова, подобно тому, как Татьяна была идеалом Пушкина, а Наташа — идеалом Толстого. (Вспомним, кстати, что и для Татьяны верность супружескому долгу оказалась дороже всего остального, хотя, конечно, аналогия весьма условная.) Смысл образа Фатимы, его безусловное прогрессивное значение в том, что она бросила вызов общественной неправде, более того, той самой среде, которой была воспитана и которой, как-никак, была обязана своим, хоть и кратким, благополучием. Главной чертой, организующей ее характер, мы склонны считать беспредельную любовь к свободе, независимость натуры, непреклонность перед лицом опасности. Не зря Н. Джусойты указывает, что «образ Фатимы, как единое целое, предстает перед нами оправданным и возвеличенным и этикой, и эстетикой, и социальным критерием оценки."9.

9 Джусойты Н. Г. Указ. соч. С. 292.

В своем исследовании мы не могли не обратиться к пьесе Хетагурова «Дуня», хотя она не входила в круг задач нашего исследования. Но дело в том, что методологически для нас было очень важно следующее замечание А. Хадарцевой: «Образы осетинок-горянок из стихотворений Коста «Мать сирот», «На смерть молодой горянки», образ черкешенки Фатимы и русской девушки Дуни — эта та восходящая идейно-образная серия, которая свидетельствует о том, что проблема положения женщины-горянки решалась великим поэтом с позиции интернационализма, а героини активного плана характеризовались демократизацией: Фатима, покинув княжеский дом приемного отца, уходит к простому крестьянину, бывшему холопу князя, а Дуня убегает из купеческого дома для того, чтобы приносить посильную помощь людям."10.

Одним из преемников великого Коста, который развивал его демократические традиции накануне первой русской революции, был Блашка Гурд-жибеков. Его драматическое произведение — комедия «Дурачок» («Аедули») — произведение ярко выраженного реалистического метода, в котором автор одним из первых в осетинской литературе талантливо изобразил картину осетинской действительности эпохи развития капиталистических отношений в Осетии. В комедии налицо три женских образа, которые нас в первую очередь и интересовали — Хангуасса, Губата и Тезада. Мы показали, что этими образами Гурджибеков, во-первых, количественно обогатил галерею женских образов осетинской литературы (в этой связи мы специально отметили, что образы Губаты и Тезады, каждая по-своему, в известной мере предвосхищают образ Саниат Гуларовой из романа Е. Уруймаговой «Навстречу жизни») и, во-вторых, качественно развил и углубил психологический портрет девушки-горянки. Хангуассу не следует считать однозначно «пассивным» героем, ибо она, выходя за «дурачка» (как тут не вспомнит фонвизинского «Недоросля!) делает сознательный этический выбор — и при этом ни на кого.

10 Хадарцева А. А. Указ. соч. С. 28. не перекладывает ответственности за свою дальнейшую судьбу. Но в этом-то и видится залог ее будущей победы.

Сека Гадиев в некоторых аспектах своего творчества также развил традиции Коста. В первую очередь это ярко сказалось на изображении обширной, как ни у кого прежде в осетинской литературе, галереи образов горянок. Мы отметили глубокую народность творчества Сека, заключающуюся, по выражению В. И. Абаева, «в естественном, гармоничном сочетании народного содержания с народной формой"11 и, соответственно, в народности изображенных им человеческих характеров. Рассмотрев ряд известных новелл Гадиева — «Азау», «Залда», «Садулла и Манидза», «Дыса», «Сафиат» и другие — мы увидели, что его женские образы, несмотря на то, что в некоторых случаях идейно-эстетически дублируют друг друга, представляют собой портреты удивительно живые, психологически убедительные (на психоло.

10 гизм Сека обращала внимание З.М. Салагаева), художественно выразительные, пластические. Судьбы и характеры женщин-горянок у Сека Гадиева всегда вписаны в достоверный историко-социологический «ландшафт" — в подавляющем большинстве его горянки представляют низшие слои горского общества, но он показал, что «за внешней бедностью может скрываться большое внутреннее богатство», что здесь «выковывались могучие характе.

11 ры, кипели сильные страсти, беззаветная любовь и жгучая ненависть." На этом основании мы провели параллель между основным пафосом творчества Сека и идейным направлением той части русской классической литературы, которая, начиная с сентиментализма и вплоть до «натуральной» школы утверждала этическое и эстетическое достоинство представителей общественных «низов». В этом смысле Гадиев в известной степени близок Карамзину, Жуковскому, Гоголю, Тургеневу (вспомним «Записки охотника»), Достоевскому и другим представителям русской культуры, выступившим в защиту.

11 Абаев В. И. Указ. соч. С. 569.

12 См. Салагаева З. М. Четыре этюда об осетинской прозе.

13 АбаевВ.И. Указ. соч. С. 571. униженных и оскорбленных". Обратим внимание, что социальное у Гадиева всегда подвергается критике, человек же и подлинно человеческое — несмотря на трагизм личного бытия, характеризующий едва ли не все судьбы его главных героев — всегда утверждаются и торжествуют. В первую очередь это относится к образам женщин в литературном наследии писателяи именно в этом смысле мы можем говорить о несомненном положительном развитии данного идейного концепта в истории осетинской литературы.

Последнюю, третью главу нашего исследования мы сочли целесообразным предварить рядом принципиальных, на наш взгляд, оговорок, как методологических, так и этических. Современному общественному сознанию в известной мере присущ некий скептицизм в отношении исторической роли революции 1917 года, что представляется нам, мягко говоря, не вполне справедливым. В контексте задач нашего исследования революционные процессы начала XX века — а октябрьский поворот был только фрагментом, (хоть и решающим и, возможно, не самым «эстетичным» — этой долгой, кропотливой и самоотверженной работы наших прадедов — никак не могут игнорироваться. Опираясь на материалы периодической печати советской эпохи, на научные исследования прошлого и современные литературоведческие труды (в частности, на последнюю книгу Ш. Ф. Джикаева14), мы проследили в общих чертах направления деятельности новой власти на Северном Кавказе и, в частности, в Осетиипоказали культурно-просветительскую миссию известных революционных процессов, и прежде всего в отношении женщины-горянки. Развитие образования, печати, культурное строительство (мы не говорим уже о хозяйстве и экономике, о повседневном быте горцев и горянок) — все эти вопросы, как мы подчеркнули во вступлении к четвертой главе — рассматривались в соответствующую эпоху как важнейшие государственные задачи.

Совершенно естественно, что в новых социально-исторических условиях осетинская национальная литература сделала значительные шаги впе.

14 См. Джикаев Ш. Ф. История осетинской литературы. Владикавказ: Ир, 2003. редвообще, на литературном процессе не могли не сказаться указанные разительные перемены в культурной и духовной жизни народа. В эти годы на арену культурной и общественной деятельности вышла замечательная плеяда осетинских писателей, поэтов, драматургов, литературоведов и литературных критиков (многие из них начали писать еще до Октября, но в годы Советской власти, как показывают реальные факты, едва ли не все они пережили второе творческое рождение) — Цомак Гадиев, Георгий Малиев, Елбас-дуко Бритаев, Мисост Камбердиев, Чермен Бегизов, Созырыко Кулаев, Ашах Токаев, Гафез, ДавидТуаев, Хадо Плиев, Гино Бараков, Дабе Мамсуров, Кудзаг Дзесов, Езетхан Уруймагова, Кудзаг Дзесов и другие.

Все они — плоть от плоти родного народа, все они были кровно связаны с национальной культурной и литературной традициейтворчество каждого из них так или иначе генеалогически восходит к философии, этике и эстетике Коста Хетагурова, а через него — к первым осетинским просветителям XIX века. Но при этом необходимо иметь в виду принципиальное обстоятельство: создавая свои произведения в новых исторических реалиях, они объективно не могли оставаться в русле романтизма и критического реализма. Новая жизнь давала им яркие и впечатляющие образцы торжества человеческого духа над косностью «материи" — пафос критики и отрицания продолжал, конечно, и для них быть актуальным, но он уже не исчерпывал сущности отношений их современника к окружающей действительности.

У писателей нового поколения уже было то, что достойно идейно-эстетического и эмоционального утверждения. Поэтому в их творчестве уже очевидны элементы нового, социалистического реализма, реализма жизнеут-верждения. Их широко известные современному читателю произведения являют нам качественно новый художественный тип женщины-горянкипредставительницы новой общественно-исторической формации, нового мышления, новой психологии и этики. Эти женщины уже — полноправные хозяева своих судеб, вышедшие, наконец, на арену общественного служения,.

— потому они все больше и чаще возвращают наше сознание к Нартовской Сатане.

Данная литература, несмотря на наличие в ней иногда произвольных идеологических элементов и искусственных построений в части сюжета, является, без сомнений, живой, органичной частью национальной осетинской культуры. Она отражала реальную действительность нового времени — эпохи огромных свершений как в области народного хозяйства, так и в чисто нравственном, духовном плане. Реалистичность произведений, в которых даны потрясающие по своей идейной емкости и глубине женские образы, изображены незабываемые и подчас «по-античному» трагические судьбы, видна хотя бы из того, какое мощное воспитательное воздействие имели они на современников и современницкажется, что героини Бритаева и Мамсурова, Гафеза и Нигера сошли с книжных страниц в реальную жизнь, чтобы сделать ее радостней и справедливей.