Религиозно-философские образы и мотивы в поэзии А. К. Толстого

Последнее десятилетие кардинальным образом переориентировало отечественное литературоведение на изучение религиозных — прежде всего христианских — основ русской культуры нового времени. Осмысление православного характера классической традиции поставило ученых перед необходимостью обращения к самому широкому спектру вопросов, связанных с общей проблемой соотношения светского и художественного начал в эстетическом сознании нашей и предшествующих эпох. Это и вопросы идеологии, мировоззрения, и более частные, но особенно показательные вопросы поэтики художественного произведения, по-новому осмысляемые в парадигме религиозной аксиологии. Тенденция общего раскрепощения гуманитарного знания от позитивистского подхода к явлениям словесного искусства наглядно обнаруживает себя в исследованиях Е. И. Анненковой, A.M. Буланова, П. Е. Бухаркина, И. А. Виноградова, В. А. Воропаева, С. А. Гончарова, Т. М. Горичевой, М. М. Дунаева, И. А. Есаулова, J1.B. Жаравиной, В. Н. Захаровой, В. А. Котельникова, В. А. Кошелева, A.M. Любомудрова, Е. Г. Новиковой, В. Ю. Троицкого и др. Коллективные сборники «Евангельский текст в русской литературе XVIII— XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (Петрозаводск, 1994, 1998), «Русская литература XIX века и христианство» (М., 1997), «Религиозные и мифологические тенденции в русской литературе XIX в.» (М., 1997), «Христианство и русская литература» (СПб., 1994, 1996, 1999) и др. дают основание говорить о формировании новой научной методологии, в основе которой установка на осмысление христианского менталитета в его художественном эквиваленте.

К авторам, чье наследие отличается особой актуальностью в свете насущных историко-литературных и теоретических проблем, относится Алексей Константинович Толстой. Его творчество охватывает период 1840— 1870 годов — время высочайшего взлета русского реализма, программой которого была верность действительности, прямой отклик на запросы общества, а преимущественной формой такого отклика являлась проза (см.: Гаспаров, 1984: 161). Прежде всего роману суждено было занять ведущее положение не только в отечественной, но и мировой культуре второй половины XIX века. Публикации стихов отошли на второй план: журналы конца 1840-х гг. печатали их для заполнения пробелов между прозаическими текстами. В. Г. Белинский в статье «Русская литература 1842 г.» заявил, что общество, которое предпочитает стихи прозе, только забавляется, а не мыслит (Белинский, 1955: VI, 236). Вследствие этого распространенными требованиями, предъявляемыми к поэзии сделались повышенная злободневность, или открытая тенденциозность, безыскусность формы, максимальная прозаизация стихотворной речи, — т. е. все то, что наиболее полно и глубоко воплотилось в лирике H.A. Некрасова.

Между тем, существовала и другая поэзия, которая развивалась в русле «искусства для искусства», или «чистого искусства», и воспринималась в контексте острой идеологической борьбы с негативным оттенком. Заметим, что термин «искусство для искусства», безусловно, носил прежде всего общественно-политический характер, в основе которого стояли вопросы о пользе, о служении художника определенным общественным силам или же об отказе служить им. Отсюда необъективные, неосновательные и «произвольные оценки творчества A.C. Пушкина, А. Н. Островского, М.Е.Салтыкова-Щедрина у Д. И. Писарева, И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского у М. А. Антоновича, Ф. И. Тютчева и A.A. Фета, данные Н. В. Шелгуновым и т. д.

В этот же «список» входил и граф А. К. Толстой. Конечно же, будем справедливы: роман «Князь Серебряный» пользовался читательским успехомдраматическая трилогия заняла прочное место в театральном репертуаресатирические афоризмы и пародии, подписанные коллективным псевдонимом Козьма Прутков, выдержали множество изданий. Но поэзия Толстого (если не считать стихотворений, положенных на музыку и ставших романсами), казалось, навсегда отодвинулась на литературную и исследовательскую периферию.

Сам факт, что лирика А. К. Толстого во многом основывается на религиозно-философском строе значений, воссоздающем, главным образом, христианскую модель миропонимания, был очевиден как для критики XIX века (А.И, Кошелев, Н. Денисюк, А. Лирондель, Н. А. Котляревский и др.), так и для литературоведов нашего столетия (И.Г. Ямпольский, П. А. Гапоненко, Р. Г. Магина, Ю. К. Герасимов, В. Ю. Троицкий и др.). Однако религиозность как фундаментальный креатив толстовского творчества и явилась камнем преткновения.

В революционно-демократической критике творчество А. К. Толстого, именно за его религиозно-философский характер, оценивалось негативно: «забываемый поэт», «поэт-космополит», «устарелый», «чужеядный», «реакционный» и т. п. Христианская направленность писателя в тот исторический момент, когда «в глазах большинства религия была неразрывно связана с понятием о государственности, когда она для многих была делом чисто официальным, и когда вместе с тем для другой части общества она совсем не существовала и была низведена на степень суеверия» (Котляревский, 1904: 88), была прямо поругаема «красными», как называл Толстой своих оппонентов.

В советскую эпоху проблема изучения религиозно-философской поэзии еще более усложнилась. Хотя нельзя не признать, что выход в свет четырехтомного собрания сочинений А. К. Толстого (1963—1964), подготовленный известным специалистом по русской литературе И. Г. Ямпольским, безусловно, сыграл позитивную роль в изучении творческого наследия писателя. Но все же целостная, исторически объективная характеристика художественного мировидения А. К. Толстого отсутствует. Проблема осложняется и тем, что до сих пор не очерчен достаточно широкий круг религиозно-учительных контекстов и традиций, возможных аспектов их анализа, актуальных для творчества писателя. И если общие вопросы биографии, писательского и бытового поведения (см.: И. Г. Ямпольский, Г. И. Стафеев, Д. А. Жуков и др.) более или менее основательно освещены, то особенности поэтической системы (не только на тематически-сюжетном уровне, обозначенном И.Г. Ямпольским), художественная онтология и поэтическая антропология Толстого в контексте религиозно-учительных и мистических традиций лишь сейчас начинает привлекать внимание исследователей. Трудность заключается и в том, что еще не «отработаны» методология и методика анализа религиозно-художественных феноменов, не выработан механизм перевода языка идеологии, религиозно-учительного дискурса на язык поэтики, научной рефлексии.

Тем не менее первые подступы к осмыслению сложной темы достаточно интересны. Следует вспомнить, что религиозно-философская проблематика и ее художественное воплощение в произведениях А. К. Толстого были высоко оценены и такими выдающимися деятелями русской мысли XIX — начала XX вв., как A.C. Хомяков, А. И. Кошелев, С. П. Шевырев, B.C. Соловьев, В. В. Розанов, И. А. Ильин, В. В. Зеньковский. Еще при жизни в кругу бывших «любомудров» и славянофилов А. К. Толстой получил самые лестные отзывы, высокую оценку как художник: «Мы все в восторге от стихов графа Толстого. Как его зовут? Кто он такой? — писал А. И. Кошелев в письме к историку А. Н. Попову.— Стихи его, помещенные в «Современнике», просто чудо. Хомяков, Аксаков их все наизусть знают. Хомяков, прочитавши их, ходуном заходил и говорит: после Пушкина мы таких стихов не читали. И действительно, стихи чудесные. Нельзя ли и его как-нибудь «Беседе»? (Кошелев, 1886: 358).

Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (в миру Дмитрий Шаховской) — ярчайший деятель русской зарубежной церкви — опубликовал в 1938 г. большой очерк, посвященный лирике А. К. Толстого, под заглавием «Пророческий дух русской поэзии». В 1990 годы появились публикации, способствующие активному переосмыслению научных штампов и предрассудков, касающиеся религиозно-философского аспекта творчества писателя, включающие его в широкий общекультурный и христианский контекст эпохи (см., например: Троицкий В. Ю. А. К. Толстой. Духовные начала творчества и художественный мир писателя // Филологические науки. — 1994. — № 5—6. — 19—27- Герасимов Ю. К. Поэма А.К. Толстого «Иоанн Дамаскин» (К истории восприятия) // Христианство и русская литература: Сб. второй. — СПб.: Наука, 1996. — С. 147—159- Никитин В. А. Христианская поэзия А. К. Толстого // Русская литература XIX века и христианство. — М.: МГУ, 1997. — С. 183—191- Бобрик М. Концы и начала: Комментарии к двум русским пирам (А.К. Толстой «Грешница» и Ф. И. Тютчев «Кончен пир, умолкли хоры.») // Русские пиры. — СПб.: Канун, 1998. — С. 168—196- и др.). Хочется отметить активность русской академической группы исследователей в США. В 1976 г. в Нью-Йорке вышел отдельный том «Записок», посвященный 100-летию со дня смерти писателя.

Одна из особенностей нашего подхода заключается в том, что мы рассматриваем творчество А. К. Толстого в парадигме романтизма (с учетом трансформации этого направления во второй половине XIX в.). Исходной посылкой диссертационного исследования в этом плане послужил аргументированный тезис В. М. Жирмунского о том, что «романтизм является своеобразной <.> формой мистического сознания» (он же, 1996: 6). Актуализованное в культуре романтизма влияние христианского средневекового и более позднего мистицизма разного толка (Платон, Беме, Сведенборг, Сен-Мартен, Пордеч, Кардек и др.) сформировало основополагающий комплекс этико-эстетических идей романтиков, как западноевропейских, так и русских. Романтизм, таким образом, представляет собой первый наиболее существенный опыт взаимодействия светской и религиозной, хотя и редуцированной, культуры в секуляризованную эпоху нового времени. Далеко не сразу и не всеми принимались философский идеализм романтиков, их религиозно-мистические устремления, максимализм идеалов, вечное томление духа, недовольство косными нормами бытия, s неизменная ирония над назидательностью, декларатировностью, «полезной» литературой, страстная проповедь свободы художника, духовный аристократизм, абсолютизация эстетизма и многое другое. Часто с жестких Идеологических позиций романтизм определялся как форма политической реакционности, как реставрация средневековья, проповедь буржуазного индивидуализма и национализма. В целях реабилитации некоторых имен проводилось его резкое деление на два течения: революционное и реакционное, активное и пассивное (психологическое) и т. д. Вследствие господствовавшей долгое время оппозиции реализм — антиреализм, которая носила ярко выраженный оценочный характер, художественный опыт романтиков рассматривался лишь в плане его исторического предшествования реализму, как этап на пути дальнейших реалистических завоеваний (такова талантливая, но устаревшая концепция Г. А. Гуковского).

К настоящему времени о романтизме создана большая научная литература. Можно назвать десятки имен его исследователей: Н. Я. Берковский, В. В. Ванслов, H.A. Гуляев, А. У. Гуревич, Ф. З. Канунова, И. В. Карташова, Е. А. Маймин, Ю. В. Манн, В. Ю. Троицкий, У. Р. Фохт и многие др. Главным достижением на сегодняшний день является то, что романтизм все более осмысляется как открытая художественная система, не сводимая к одному признаку, как сложное единство, совмещающее разнонаправленные тенденции (см.: Карташова И. В. Итоги изучения проблем романтизма в отечественном литературоведении. // Литературоведение на пороге XXI века. — М., 1999).

К нерешенным или требующим углубления относятся проблемы: романтизм и религияистория романтического религиозного сознаниясвоеобразие романтической мифологиисодержание романтического универсума на всех уровнях (философском, эстетическом, художественном) текста и т. д. Влияние христианско-церковной и мистической традиций большей частью сводится к отражению сюжетов библейской мифологии.

Между тем сопоставительный анализ романтизма как общекультурного явления и христианства как общественного сознания обнаруживает моменты типологического и генетического родства (Карташова, 1997: 103). Тезис о христианских корнях романтического искусства подтверждается мнением таких авторитетов, как Гегель, Белинский, Ап. Григорьев (при всем их нередко весьма критическом отношении к романтизму). Гегель, например, непосредственно связывал происхождение романтизма с наступлением эпохи христианства и считал, что «первый круг романтического искусства образует религиозное как таковое, в котором центральным пунктом служит история искупления, жизни, смерти и воскресения Христа» (Гегель, 1940: XIII, 97). Безусловно, возводить всю эстетику и художественную практику романтизма исключительно к христианским корням было бы узким и односторонним подходом. По самой своей природе ориентированный предельно широко романтизм в своем становлении и развитии был открыт разнообразному религиозному, философскому, культурному и художественному опыту человечества. Однако нельзя не отметить то большое, а зачастую и основополагающее значение, которое оказало христианство на художественно-эстетическую систему романтизма. Не случайно религиозная проблема, начиная с 1830—1840 гг., становится центральной как в отечественной философской мысли (идея примирения философии и религии была характерна не только для любомудров, но для всей Европы в целом), так и в художественном творчестве (тезисы о соединении Философии и Поэзии, о сочетании в литературе высокой идейности как выражении бесконечного в конечном) (см.: Сакулин, 1913: 17).

Именно поэтам-романтикам, в той или иной мере, было свойственно философское и религиозное постижение действительности. Не случайно И. С. Тургенев назвал стихотворения Тютчева «поэзией мысли», тем самым выделив ключевой императив его поэтики. В. С. Соловьев впоследствии уточнил: «исключительно созерцательной мысли». И следом за этим он характеризовал гр. А. К. Толстого как поэта-мыслителя, причем носителя, в ю отличие от Тютчева, «мысли воинствующей» (курсив мой — С.С.). «Наш поэт, — писал он, — боролся оружием свободного слова за право красоты, которая есть ощутительная форма истины, и за жизненные права человеческой личности». Аналогичным образом значение толстовской лирики понимал И. А. Ильин, причисляя гр. Толстого к немногим избранным «одиноким художникам», все творчество которого «проникнуто мыслью высокого философского подъема» (Ильин, 1993: 276).

Примечательно, что и в работах резко отрицательного пафоса можно почерпнуть ряд интересных и метких наблюдений. Так, Ю. И. Айхенвальд, анализируя толстовскую поэзию, замечает, что «.в своих лирических стихотворениях он (поэт) злоупотреблял сравнениями, плодом рассудочности», и, следовательно, «.он не целый поэт, не весь он поэт» (Айхенвальд, 1907: 122). Отмечая присутствующую в лирике Толстого рассудочную рефлексию, критик рассматривает ее в качестве отрицательного «непоэтичного» явления. Между тем определенная доза рассудочности, действительно имевшая место в поэзии Толстого, не мешала ему, как и многим другим, оставаться истинным художником слова и представляла собой исторически закономерный виток в развитии русской философской лирики XYIII—XIX вв. Длительные поиски «любомудрами» принципиально нового философско-поэтического стиля увенчались успехом, именно в поэзии второй половины XIX века (А.К. Толстой, Ф. И. Тютчев, A.A. Фет и др.), когда, наконец, философско-религиозная мысль органично стала мыслью поэтической.

Закономерно поэтому, что в литературоведении XX века отмеченный интеллектуализм поэзии часто становится отправной точкой анализа. В известной монографии Л. Я. Гинзбург («О лирике») использует выражение «поэзия мысли» как терминологическое понятие, характеризующее своеобразное художественно-эстетическое явление, берущее истоки в немецкой романтической поэзии, а также в лирике Е. А. Баратынского, позднего A.C. Пушкина и «любомудров».

В этой связи наибольшему изучению подверглось творчество Тютчева и Фета (в работах Д. Д. Благого, В. В. Гиппиуса, Б. Я. Бухштаба, И.М. Семенко). Благодаря усилиям литературоведов, многие представители «чистого искусства» перешли из разряда «второстепенных» в «первостепенные». Однако необходимо подчеркнуть: христианско-религиозный аспект лирики данного типа либо не замечался, либо сознательно умалчивался в силу известных причин. На первый план выдвигалась пантеистическая, шеллингианская, основа «поэзии мысли». Влияние философии Шеллинга на Тютчева и Фета было действительно глубоко и плодотворно. Однако несводимость и их творчества и тем более поэзии А. К. Толстого к шеллингианству надолго «законсервировало» активное исследовательское внимание.

Необходимость углубленного изучения и освоения творчества А. К. Толстого в свете его философско-религиозной многосторонности, в аспекте христианских идеалов, православного менталитета обусловила актуальность нашей работы.

Объектом является собственно поэтическая часть толстовского наследия, включающая в себя как медитативную лирику, так и стихотворную сатиру: афоризмы, литературные пародии, острые инвективы Козьмы Пруткова.

Предмет исследования — комплекс художественных образов и мотивов А. К. Толстого, их генезис, трансформация и функционирование в свете философско-религиозной проблематики русской литературы 1840— 1870 гг.

Подобная концентрация внимания именно на образных и мотивных элементах поэтической системы требует не только терминологической ясности, но и определенности теоретических установок.

В гносеологическом плане художественный образ — разновидность образа вообще. Под образом (вслед за Г. Д. Гачевым, Г. Н. Поспеловым,.

И.Б. Роднянской, Л. И. Тимофеевым, М. П. Эпштейном и др.) мы понимаем художественную целостность, специфическую форму воспроизведения, истолкования и освоения действительности путем создания эстетически воздействующих объектов (в данном случае — словесных). В эстетическом аспекте художественный образ самодостаточен. Он представляется целесообразным жизнеподобным организмом, в котором нет лишнего, случайного, механически служебного, и который производит впечатление эстетической завершенности в силу органического единства и конечной осмысленности частей. Для искусства романтизма, перефразируя слова Шеллинга, художественный образ есть способ выражения бесконечного через конечное. Примечательно, что подобное понимание «образа» мы находим и в религиозно-церковной литературе (Феодор Студит, Иоанн Дамаскин). Именно поэтому анализ образного языка А. К. Толстого, воплощающего и передающего как религиозно-философские, так и ценностно-познавательные представления, эстетические идеи и идеалы, позволяет раскрыть важнейшие, типические черты поэтической системы, ее художественную доминанту.

Мотив как научная категория возник из естественного исследовательского побуждения найти опорные, устойчивые инварианты художественного содержания. Понятие мотива как простейшей повествовательной единицы впервые теоретически обосновано в «Поэтике сюжета» А. Н. Веселовского. Однако сфера фольклора и сфера литературного поэтического текста далеко не равнозначны, и потому определение мотива Веселовским как составной части сюжета для нас неприемлемо. Мотив понимается нами как значимая, повторяющаяся или варьирующаяся в произведениях минимальная устойчивая смысловая единица (см., например: Словарь литературоведческих терминов / Под ред. Л. И. Тимофеева. М., 1974; Краснов, 1980; Гаспаров, 1994; Тюпа, 1996; Силантьев, 1999 и др.). По мнению А. Бема, «мотив — это предельная ступень художественного отвлечения от конкретного содержания произведения, закрепленная в простейшей словесной формуле» (он же, 1918: 231).

Из данных посылок очевидно, что выявление и описание религиозно-философского комплекса требует, наряду с интенсивным, экстенсивного подхода к изучаемому объекту. Поэтому материалом нашей работы является не только поэзия А. К. Толстого, но отчасти роман «Князь Серебряный», а также эпистолярное наследие писателя. Стабильность мотивно-образного комплекса наглядно демонстрирует целостность мировоззрения А. К. Толстого, в которой несправедливо отказывали поэту в дореволюционной и послереволюционной критике (см., например: Ф. Д. Батюшков, Ю. И. Айхенвальд, Н. П. Жинкин, И. Г. Ямпольский, Г. И. Стафеев, B.C. Клюев и др.).

Цель работы заключается в выявлении и описании тех художественных образов и мотивов, которые обладают внутренней (нередко скрытой) философичностью и проецируются на религиозно-философские построения и идеалы.

Основная цель обуславливает следующие задачи исследования:

1) выявить наличие в поэзии А. К. Толстого «вечных» образов, реминисценций, коллизий, восходящих к библейским реалиям и мотивам, христианской и внеконфессиональной метафизике;

2) раскрыть глубинные основы художественного образа, свидетельствующие о синтезе эстетического, философского и религиозного содержания, предполагающем нетрадиционное прочтение поэтических произведений;

3) доказать единство эстетики и художественного метода А. К. Толстого в лирико-медитативной и сатирической модификациях;

4) обосновать органичную связь проблем религиозного душеведения, «мистической» интуиции с лирической жанрологией, мелодикой стиха, его ритмико-интонационной организацией.

Теоретико-методологическую основу настоящей диссертации составляет культурологический подход к явлениям искусства в аспекте общей проблемы «литература и христианство», а также конкретные разработки вопросов христианской гносеологии и эстетики в работах С. Н. Булгакова, •Б.В. Вышеславцева, И. А. Ильина, А. Ф. Лосева, И. О. Лосского, B.C. Соловьева, П. А. Флоренского, Г. В. Флоровского и др.

В работе применяются различные методы исследования, выбор которых определяется характером материала и конкретными задачами литературоведческого анализа. Автор учитывал возможности историко-генетического, сравнительно-сопоставительного, структурно-семантического и функционально-типологического подходов к художественному материалу.

Научная новизна данного диссертационного исследования обусловлена: принципиальным пересмотром проблематики и пафоса поэтического наследия А. К. Толстого, раскрытием библейского, в основном. новозаветного, содержания художественных образов и мотивов, их проекцией на этико-гносеологические представления Отцов церкви и крупнейших богословов внеконфессионального планаустановлением генетических связей, типологических схождений (или расхождений) между духовными исканиями и художественными открытиями предшественников (Г.Р. Державин, В. А. Жуковский, A.C. Пушкин) и современников поэта (Ф.И. Тютчев, A.A. Фет, H.A. Некрасов, Н.П. Огарев) — рассмотрением вопросов поэтики писателя в свете религиозно-учительной традиции (анализ стилистических особенностей, проблем жанрообразования).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Поэтическое творчество А. К. Толстого отражает его религиозно-философское мировоззрение, характер и направленность которого были определены православной культурной традицией второй половины XIX в., ориентированной на проблему религиозного преображения национальной жизни вопреки возобладавшему рационализму эпохи;

2. Анализ поэзии Толстого позволил выделить мотивно-образный комплекс, с ярко выраженной христианской доминантой. Впервые определен ведущий тематический образ в лирике — образ «доброго воина», обладающий религиозно-философскими и эстетическими коннотациями. Данный образ является основой для развития, расширения и углубления интеллектуальных и метафизических идей в таких художественно-значимых микромотивах, как «мирный гражданин», «свободный певец», «пророческое •служение», «добрый / божий меч», «духовное око», «триединство Красоты, Истины и Добра" — а также метафизического мотивного ряда: «душа-море», мотив «ангельского чина», «свет», «сон / мистический опыт», «смерть / бессмертие», «любовь» и т. д.;

3. Высоким религиозным содержанием (теургичностью) во многом определяются поэтика и стиль писателя: преимущественное наличие медитативной лирики, молитвенного строя, выражающегося через структурно-семантические элементы текста (церковно-учительное красноречие, архаизмы, славянизмы, библеизмы). А также через фразеологию и синтаксис стихотворной речи, приближающих произведения Толстого к стихам-«молитвам», стихам-«псалмам», стихам-«тропарям», аллегорическим •текстам;

4. В сатирическом творчестве наибольшую актуализацию как выражение противостояния, антитезы христианского и антихристианского миров получили мотивы антирационализма. Для А. К. Толстого характерно тотальное отрицание нигилистического сознания и бытия как бесовщины и всеобщего помрачения. Поэт видел причину этого явления в «духовной болезни», постигшей русскую общественность — прежде всего — в отречении от Бога, безверии и, более того, воинствующем атеизме, получивших в религиозном сознании единственное определение — демонизм. Таким образом, многогранное творчество А. К. Толстого — от религиозно-философской лирики до язвительной сатиры — глубоко органично и лишено .тех противоречий, о которых столько писалось в дореволюционной и советской критике. А связующим звеном, внутренним сплавом, позволяющим соединять несоединимое, было именно целостное христианское •мировоззрение.

Теоретическая значимость настоящей диссертации вытекает из общего подхода к художественному творчеству как к «духовному деланию», основанному на глубочайшей религиозно-философской рефлексии. Подобный подход к творчеству А. К. Толстого, демонстрирующий наиболее существенные механизмы художественного моделирования и поэтической интерпретации идеологических установок автора, может оказаться актуальным и плодотворным при анализе романтической системы в целом и эстетики творчества других писателей в частности. Способы работы с пограничным историко-культурным материалом и ее результаты могут учитываться в процессе дальнейшего углубления общих вопросов о •соотношении светской и религиозной типов культуры, идеологии и поэтики литературного произведения.

Результаты исследования имеют практическое значение и могут найти применение в учебных курсах по «Истории русской литературы XIX века», в спецсеминарах и спецкурсах, а также использованы для «Материалов к словарю сюжетов и мотивов русской литературы», издаваемых Сибирским отделением РАН.

Апробация диссертации. Основные идеи работы и полученные результаты нашли отражение в статьях и тезисах, а также в докладах на научных конференциях: Межвузовской научной конференции «Природа и человек в художественной литературе» (Волгоград, октябрь, 1998) — Научно-.методической конференции «Проблемы современной филологии в педагогической практике: школа — колледж — вуз» (Волгоград: ВУПК, апрель, 1998) — Конференции профессорско-преподавательского состава (Волгоград, 1999) — конференции «Кирилло-Мефодиевские традиции на Нижней Волге» (Волгоград, май, 1999) — на II международном культурном форуме «Гармония будущего» (Волгоград, апрель, 2000) — Международной.

17 научной конференции «Литература и христианство» (Белгород, октябрь, 2000) — на XXVII зональной научной конференции литературоведческих кафедр университетов и педвузов Поволжья (Саратов, октябрь, 2000).

Результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры литературы ВГПУ. Материалы исследования изложены в 8 публикациях.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечания и списка использованной литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Анализ образного и мотивного комплекса А. К. Толстого привел нас к выводу, что основой мировоззрения писателя, без сомнения, выступает христианство, во многом определившее поэтику и стиль художника от крупных (особенности жанра, образ) до мельчайших элементов (микрообразы, мотивы и микромотивы, художественные детали), гуманизм и общий пафос творчества.

Бесспорно и то, что религиозность Толстого — явление реальное, доказуемое фактами его биографии, эпистолярного наследия и творчества. Отметим также, что связь поэта с христианством была ортодоксально «благополучной», несмотря на его выступления против злоупотреблений низшего духовенства. Именно живое исповедание веры явилось источником художественных идей, образов и мотивов в поэтических произведениях. В творчестве Толстого встречаются не только медитаивная лирика, пронизанная высоким религиозно-философским или религиозно-мистическим содержанием, но и стихи-молитвы, стихи-«псалмы», стихи-«тропари», аллегорические произведения, приближающиеся к религиозно-учительному слову. Отсюда сконцентрированность в произведениях лирика библейских и святоотеческих аллюзий, реминисценций, цитат, образов и мотивов.

Подчеркнем, роль церковнославянской языковой и церковной культурной традиций для поэзии Толстого решалась нами не столько как стилистическая проблема: соотношение «высокого» и «среднего» слога, но в связи с семантикой русского романтизма второй половины XIX в. — его идеей синергии, соработничества богоизбранного поэта с Самим Богом. Таким образом, использование в художественных целях церковно-учительного красноречия, лексики (архаизмов славянизмов, библеизмов), фразеологии, синтаксиса связано прежде всего с «уподоблением» традиции церковных текстов, т. е. сакрализацией, превратившей сакральные элементы из факта стилистики в религиозно-содержательные концепты.

Проделанный анализ позволил также впервые выделить ведущий образ в лирике А. К. Толстого — образ «доброго воина», обладающий религиозно-философскими и эстетическими коннотациями. Данный образ прослеживается как лейтмотив на протяжении всего творческого пути писателя, выступая экспрессивно-эмоциональной основой для развития, расширения и углубления интеллектуальных и метафизических идей в таких микромотивах, как мотив «мирного гражданина», «свободного певца», «пророческого служения», «доброго / божия меча», «духовного ока», «триединства Красоты, Истины и Добра».

Обращение к этим мотивам имеет принципиальную значимость.

Во-первых, тема «поэта и поэзии» является магистральной в лирике А. К. Толстого, что обусловлено и особенностями его биографии, и близостью его мировидения к романтизму, в котором искусству отводилась первостепенная роль (см. об этом: Ямпольский, 1974: 93). Рассмотрение данной проблемы позволяет выявить главные идейно-эстетические принципы толстовского творчества, его очевидную ориентацию на поэтику христианской культуры и, следовательно, предложить наиболее объективную интерпретацию таковых.

Во-вторых, это дает нам возможность определить место и значение А. К. Толстого в острейшей общественно-литературной борьбе шестидесятых годов, внесшей в поэтическое искусство жесткое разделение по вопросу о том, кому /или чему /должен служить Поэт. Художник переосмысливает предназначение поэта в христианских традициях, с точки зрения высших идеалов. Центральным объектом его творчества выступает духовная жизнь личности, внутренний мир лирического «я», призванного своим талантом служить Богу, что уже в 1840 гг. было заявлено в одном из первых программных произведений («Поэт»). Данная тема становится идейно-тематической доминантой на протяжении всей творческой жизни писателя, определяющей и многозначность созданных образов, и общий полифонизм содержания (имеется в виду художественный метод Толстого, продолжающий пушкинскую традицию мышления чужими стилями, т. е. иноречевых включений).

И, наконец, можно говорить об особой роли образа «доброго война» (напомним, что поэтическая формула является коммеморатной цитатой из Второго послания к Тимофею ап. Павла — гл. 2, ст. 3) и, связанного с ним мотивного комплекса в организации второго, тайного смысла поэзии Толстого, другими словами — христианского подтекста, подводного метафизического течения.

Из рассмотренных нами метафизических образов и мотивов «духовного мира», можно сделать следующий вывод, что религиозное чувство Толстого, выраженное в поэзии как созерцание (интуиция) «иного мира», божественных «энергий» — любви, красоты, истины, добра, света и т. д., несомненно пролегает в русле святоотеческой метафизики. Лишь за немногим исключением можно говорить о значительности воздействия на него неконфессиональной мистики — «встречи» и «слиянии душ» после смерти супругов (Сведенборг).

А.К. Толстой не пытался занять место теолога в поэзии, но вслед за средневековыми богословами, св. Отцами и мистиками считал, что под влиянием сверхъестественной благодати человеческий дух может вознестись к Богу и соединиться с Ним в подчинении Ему своей воли. Важно, что поэт-мистик, и здесь верный ортодоксальной теологии, не постулирует слияния души с Богом. Мистическое единение, с его точки зрения, есть актуализация потенциального подобия души образу Божию (см., например, мотив «душа-море»). Наряду с необходимостью внутренней сосредоточенности и самоуглубления духа как условия единения с Творцом (см. микромотивы «тишины», «прозрачности» — «зеркальности» и т. д.), гр. Толстой упоминает (в письмах) о важной роли в духовной жизни молитвы, церковных таинств для очищения и приближения человека к Богу. Таким образом, мистическая тенденция поэта в целом удерживалась в рамках православных представлений.

Отметим также, что Толстой не только гораздо шире использует метафизические поэтизмы, описывающие «иной мир», чем его предшественники и современники (например, В. А. Жуковский, М. Ю. Лермонтов, A.A. Фет, А.Н. Апухтин), но и сам набор их у поэта намного разнообразнее. Немаловажно, что для выражения необычных, мистических переживаний художник обращается не к «расплывчатой» метафоричности языка раннего романтизма, но продолжает развивать достижения «реалистичной» поэзии A.C. Пушкина, религиозно-философской поэзии любомудров, а также предлагает говорить с читателем аллегорическим языком Священного Писания и религиозно-учительной литературы.

Так, для Толстого характерен интерес не только к ощущаемому и умопостижимому, но и к сверхчувственному, иррациональному. Поэтическая традиция является, таким образом, одним из способов воплощения идеала, изображения неизобразимого, а также постижения действительности и трансцендентного ей «мира» романтическим сознанием как одной из форм религиозности — вопреки позитивистским концепциям.

Не менее важным, на наш взгляд, явилось отражение христианского мировоззрения А. К. Толстого в сатирических произведениях. Наиболее актуализованными в этом смысле оказались мотивы антирационализма как выражение авторской позиции осмеяния познавательной и миропреобразовательной гордыни, отказывающейся видеть что-либо иное, помимо материальных явлений и их естественных причин. По мнению поэта, общество второй половины XIX в., отбросив тысячелетнюю религиозную мудрость, с ее заповедью «не сотвори себе кумира», создало для себя культ разума, не чувствуя ни его кощунственности, ни нравственной ущербности. Не отрицая значения и необходимости науки как таковой, Толстой сумел, однако, предвидеть и ее отрицательную роЛь. К примеру, утилитарное отношение к природе, к человеку, сведение познания действительности к элементарному опыту, свободному от метафизики и более того — от нравственных ценностей.

Утопическое стремление к рационализации, подмена и отрицание традиционной (религиозной) системы ценностей вызвали резкую сатиру — пророческое слово суда поэта. Так, для Толстого характерно тотальное отрицание нигилистического сознания и бытия как бесовщины и всеобщего помрачения. Смех художника — это глубокое осознание зла, которое несли, на его взгляд, новые общественные течения человечеству. Однако «смешное», как отмечалось, «это осознанное», а потому побежденное и «прощенное зло». Отсюда и победительная и одновременно великодушная позиция смеющегося поэта, его ответ — не плач, не удар, но поучительная улыбка. Именно «незлобивая сатира» Толстого не только не способна на разрушение, но, напротив, сама стойко противостоит всяческому разрушению: отрицая, утверждает христианские ценности человеческого бытия.

Для лирического героя сатирических произведений Толстого спор с «банальным» — сугубо рациональным сознанием — это спор бесконечного с «конечным». Это спор духовного характера, происходящий всегда в сфере чисто нравственных отношений с позиций христианской этики. Так, даже осознание социальной несправедливости осмысляется в контексте религиозных ценностей, получая свои задания «свыше», за что поэт не только своими современниками, но и литературоведением советской эпохи был безоговорочно причислен к ретроградам, писателям второго ряда.

Пожалуй, А. К. Толстой был одним из тех художников, кто собственной жизнью изведал то «величавое и священное одиночество», о котором писал И. А. Ильин. Ибо кто, как не он, «творил из подлинного созерцания, недоступного по своей энергии, частоте или глубине его современникам. Быть может, воображение его слишком утончено, духовно и неосязаемо. Быть может, сердце его слишком нежно, страстно и трепетно. Или — жш его непомерно сильна и неумолима в своем законодательстве.

Или — мысль его более мудра и отрешена, чем это по силам его современникам. Внять голосу молящегося художника — не может поколение, предающееся хладному безбожию мещанства или неистовому безбожию большевизма. Стихия бесстыдства не отзовется на стихию целомудрия" (Ильин, 1993: 277). Не случайно арх. Сан-Францисский назвал А. К. Толстого «самым целомудренным поэтом русской литературы» (Иоанн (Шаховской), 1992: 187).

В итоге, благодаря анализу образного и мотивного комплекса в религиозно-философском аспекте система взглядов А. К. Толстого предстает как целостное положительное религиозное миросозерцание. С уверенностью можно сказать и то, что многогранное творчество поэта от религиозно-философской лирики до язвительной сатиры глубоко органично. Ибо связующим звеном, внутренним сплавом органично явилась именно христианская культура.