Актуальность исследования.
Усилившиеся к концу XX века в мире процессы глобализации способствовали ослаблению традиционного государственного регулирования. В первую очередь, это связано с тем, что национальные правительства столкнулись с задачей по разрешению противоречий между национальным законодательством, с одной стороны, и деятельностью иностранных экономических акторов на их территории, с другой стороны. Существование межправительственных организаций не смогло полностью закрыть образовавшуюся прореху между действием национального регулирования и давлением мирового рынка [Vogel, 2005]. Транснациональные корпорации (ТНК) стали «проваливаться» сквозь прутья государственного регулирования, поскольку отдельное государство не могло полностью контролировать их деятельность. Наиболее крупные ТНК аккумулировали в себе мощные ресурсы и в какой-то мере могли выступать конкурентами национальных правительств, продвигая на мировой политической арене свои интересы [Korten, 1996]. Они создавали свое собственное внутрикорпоративное управление, которое регулировало работу их филиалов в разных странах и являлось альтернативой или дополнением к требованиям национальных законодательств. Кроме того, развитие новых технологий вело к распространению новых организационных структур компаний, которые нельзя было упорядочить в жесткие иерархии со средоточением стратегических функций в одном центре или ограниченном наборе таких центров [DiMaggio, 2001; Sassen, 2008; Stark, 1989]. Такие децентрализованные сети фирм также потребовали новых способов управления, которые традиционные государственные структуры не всегда были в состоянии обеспечить. Это способствовало тому, что регулирование перестало считаться исключительной прерогативой государства, и возросли возможности участия в регулирующих процессах негосударственных акторов, например, транснациональных корпораций, торговых ассоциаций, общественных фондов и НПО [Hutter, 2006]. Регулирование начало осуществляться через более широкий спектр норм и механизмов, а границы между государственным и частным сектором стали более размытыми, создавая пространство для развития смешанных форм регулирования [Black, 2002, с. 10-ИScott, 2004].
Современные концепции регулирования акцентируют внимание на снижении центрального государственного контроля и развитии дисперсионного, рассеянного регулирования. При этом модели его развития значительно варьируются у разных авторов. Так, Ч. Тйлли в своей известной статье «Добро пожаловать в семнадцатое столетие» рисует утрированную картину распадения традиционной системы управления на отдельные, не связанные между собой фрагменты. Он отмечае т, что два доминировавших в XX в. типа организаций (ограниченные фирмы и консолидированные государства) приходят в упадок и теряют свою власть. Это ведет к фрагментации общества, каждая часть которого развивает свое собственное частное регулирование. В итоге этих процессов, согласно Ч. Тилли, очень скоро мы будем жить в обществе, напоминающем существовавшее в семнадцатом веке: множество автономных сообществ со своими центрами управления, плохо связанных друг с другом [Tilly, 2000, с. 205]. Отчасти аналогичный этому прогноз делает С. Кобрин. Он предрекает наступление нового средневековья, когда функции управления будут локализованы во множестве мест, включающие международный, национальный, региональный, локальный уровни, а также международных, государственных и частных акторов. Однако, в отличии от Тилли, он говорит о том, что все они будут пересекаться между собой и процесс принятия решения будет осуществляться одновременно под воздействием множества силовых центров [Kobrin, 1998]. Действительно, как показывают многочисленные исследования, современное общество характеризуется формированием гибких и многоуровневых режимов управления. Их отличают три основные характеристики. Во-первых, они не принадлежат исключительно сфере государственного управления, а предполагают активное участие негосударственных акторов. Во-вторых, они не привязаны к конкретным территориальным образованиям и обладают трансграничным модусом действия. И, наконец, они лишены жесткой иерархичности [Kahler, Lake, 2003; Rosenau, 1997; Sassen, 2008, с.62].
Исследователи выделяют несколько основных типов регулирования, существующих в наше время [Haufler, 2003, с.237−238- Harrison, 1999, Egan, 2001; O’Rourke, 2002]:
1 традиционное, осуществляемое государственными агентами;
2) со-регулирование, предполагающее вовлечение в процесс регулирования как государственных, так и частных акторов (примером является делегирование Европейским Союзом части регулирующих полномочий по развитию правил и санкций частному сектору);
3)саморегулирование в промышленности, предполагающее развитие добровольных стандартов и кодексов поведения самими компаниями и их корпоративными объединениями (например, развитие трудовых стандартов Levi Strauss для их подрядчиков или создание экологических стандартов лесопромышленными корпорациями);
4) многоакторное регулирование, включающее участие не только государственных агентов и бизнеса, но и широких слоев гражданского общества: НПО, местных сообществ, покупателей продукции.
В данной работе внимание будет сфокусировано на механизмах институционализации многоакторной модели регулирования и последствиях ее развития. Многоакторное регулирование представляет собой системы сертификации, основанные на рыночных механизмах воздействия и состоящие из экономических, экологических и социальных стандартов ведения бизнеса. Основными инициаторами его распространения выступают НПО и корпорации. НПО заинтересованы в их продвижении, поскольку системы негосударственного регулирования дают возможность влиять на деятельность компаний и повышение их корпоративной социальной ответственности. Для компаний новые формы регулирования важны с точки зрения повышения конкурентоспособности предприятия, поскольку они направлены на модернизацию производства и отслеживание цепочки поставок [Bartley, 2003, с. 437]. Результатом становится распространение новых международных стандартов ведения бизнеса, важными составляющими которых являются социальные и экологические аспекты деятельности компаний.
Наиболее сильное распространение эти процессы получили в лесной сфере и привели к созданию международной программы лесной сертификации по системе Лесного Попечительского Совета [(Forest Stewardship Council] - FSC сертификации [Cashore, 2002; O’Rourke, 2003; Meidinger, 2007, Тысячнюк, 2006]. Лесная сертификация представляет собой систему стандартов, регулирующих коммерческое использование леса. Она предполагает экономически выгодное использование леса с наименьшим ущербом для природы и местных жителей. Таким образом, лесная сертификация является примером институционального строительства в эпоху глобализации, когда дизайнерами новых институтов выступают не только государственные агенты, но также международные НПО и транснациональные корпорации, которые опираются в своей деятельности на ресурсы сетевого общества и силы глобального рынка.
Поскольку российский лесопромышленный сектор ориентирован на экспорт, и соответственно, на международные стандарты ведения бизнеса, то это способствует интенсивному распространению лесной сертификации в России. К.
2007 г. Россия вышла на второе место в мире по площади сертифицированных, но системе РБС лесов, уступая в этом только Канаде. Общая площадь сертифицированных земель в России на начало 2009 г. составила 23 млн. га.1 Это объясняется тем, что лесная отрасль для многих российских регионов является ведущей и ориентированной на экспорт, а соответственно и на международные, а не только российские нормы ведения бизнеса. Развитие новой формы регулирования приводит к влиянию глобальных негосударственных стандартов на российские правила лесопользования и работу российских лесопромышленных компаний.
Проблема исследования.
Международные системы ссртификаций являются новой формой регулирования поведения компаний на рынке. Основным каналом, через который они транслируются, является мировая торговля. Распространение новых правил регулирования на территории конкретных государств вызывает их взаимодействие с национальными институтами, и как следствие — процесс институциональных изменений, связанный с трансформацией правил ведения бизнеса на локальном уровне. Как происходит встраивание глобальных правил в институциональную рамку государства, и какие изменения это вызывает? Что оказывается наиболее важным при внедрении новых правил: стратегии агентов, являющихся проводниками новых правил или сама среда? Эти вопросы будут рассмотрены в данной работе на примере внедрения глобальной системы лесной сертификации на российских лесопромышленных предприятиях.
Степень разработанности проблемы.
Негосударственное регулирование стало активно развиваться с середины 90-х гг. XX в. Его интенсивное развитие и динамика сразу же стали предметом исследовательского интереса. К первой группе работ можно отнести исследования, посвященные анализу институциональной среды, способствовавшей развитию новых систем регулирования. Они рассматривают механизмы формирования таких международных организаций и площадок как ВТО, Всемирный Банк, Международный Экономический Форум и другие, потребность в которых была вызвана нарастающими темпами глобализации, увеличившейся взаимозависимостью государств друг от друга и потребностью в связи с этим уравновесить действия.
1 По материалам официального сайта FSC в России. [Электронный ресурс]. URL: wvvw.fsc.ru (по данным на начало 2009 г.) разных регулирующих систем [Laxer, 2003; Coglianese, 2000]. Ряд исследователей сфокусировал свое внимание на активизации общественных движений в 1970;90-е гг. и их попыткам воздействовать на вышеназванные международные образования [Chang, Wong, 2005; Evans, Kay, 2008;. Fox, Brown, 1996; Hernes, Mikaisen, 1999].
Вторая группа работ анализирует процессы локализации новых глобальных норм и правил, которые производятся международными институтами [Finnemore, 1996; Acharya, 1997; Acharya, 2004]. Они рассматривают роль локальных акторов, которые не просто пассивно усваивают глобальные правила взаимодействия, а адаптируют их к местным условиям. В некотором отношении этот уровень анализа проблемы перекликается с блоком исследований, посвященных способностям адаптации местных сообществ по отношению к внешним стрессам и вмешательствам. Они демонстрируют, что важными факторами, влияющими на процесс адаптации сообщества к глобальным изменениям, являются сила изменений, которым подвергается сообщество, степень его самоорганизации и возможности обучения [Carpenter et al, 2001; Folke, 2006].
Наконец, третья группа работ рассматривает непосредственно сам процесс формирования и распространения сертификационных систем. Большинство вышеназванных исследований сфокусированы на процессах, происходящих на глобальном уровне: формировании дизайна новых систем, участии в этом процессе международных НПО, изменении стратегий корпораций на мировых рынках [Сопгоу, 2007; Cummins, 2004; Gale, Haward, 2004; Levi, April, 2003]. Они демонстрируют, что негосударственные системы сертификации появились в результате действия разнородных факторов: деятельности НПО, озабоченности потребителей, новых стратегий корпораций [Bartley, 2007; Cashore et al., 2006; O’Rourke, 2003]. Ряд работ анализирует связи между транснациональным пространством и локальными сообществами и показывает, как происходит внедрение глобальных норм в конкретных странах и случаях [Кулясова, 2008; Тысячнюк, 2006; Козырева, 2006; Bostrom, 2003; Cashore et al., 2006; Oosterveer, 2006].
Поскольку развитие негосударственных сертификационных систем оказывает воздействие на самые разные сферы общества, то существующие исследования также фокусируют внимание на различных последствиях их распространения в мире: экономических, политических, социальных, правовых, экологических. Так, Б. Кашор, Ф. Гэйл, Д. Ныосом рассматривают негосударственное регулирование, в первую очередь, как политический инструмент, который позволяет делегировать часть властных полномочий гражданскому обществу и, таким образом, создать новую влиятельную политическую силу. По их мнению, потребители, отдавая предпочтение продукции социально-ответственных компаний, получают возможность воздействовать на поведение компаний на рынке, что ведет к развитию «политического консыомеризма» [Cashore et al., 2006]. Б. Кашор также тестирует концепцию легитимности М. Сачмана применительно к распространению лесной сертификации в мире. Согласно его выводам, наиболее легко достижимой является прагматическая легитимность, в то время как когнитивная легитимность позволит негосударственному регулированию наибольшим образом укорениться в мире и вывести нормотворческие полномочия из сферы традиционной государственной политики [Cashore, 2002].
Д. О’Рурке анализирует процессы появления различных негосударственных систем регулирования труда, их возможности по улучшению социальных условий для рабочих, а также перспективы дальнейшего развития [О'Рурке, 2006; O’Rourke, 2003].
А. Мол, Г. Спааргарен, П. Остервеер рассматривают влияние процессов глобализации на трансформацию общественных движений. Опираясь на теории сетей и потоков М. Кастельса и Дж. Урри, они понимают деятельность НПО, распространяемых ими идей, норм, дискурсов как составляющие транснациональных потоков. С этой точки зрения глобализация ведет к увеличению эффектов от деятельности НПО, так что даже незначительные трансформации социальных практик и институтов могут привести к улучшению экологической ситуации в мире. Системы негосударственной сертификации в этом случае служат инструментом идущей экологической модернизации [Мол, Спааргарен, 2006; Mol, Spaargaren, 2004; Oosterveer, 2006].
Подход, отчасти перекликающийся с предыдущим, развивает М. Тысячнюк, рассматривая сертификационные системы как сети транснационального многоакторного управления, которые соединяют между собой транснациональное и локальное пространства. Транснациональные площадки, на которых конструируются новые методы управления, являются «ядрами глобального дизайна». Они обобщают и операционализируют информацию, поступившую с локального уровня, и вырабатывают новые глобальные нормы и правила, отвечающие требованиям меняющегося контекста [Тысячнюк, 2006; Kortelainen, Kotilainen, Tysiachniouk, 2010].
Еще одна группа исследователей сфокусировала внимание на легализации негосударственного регулирования в границах государств и его правовом статусе по отношению к национальному законодательству [Bostrom, 2003; Meidinger, 2007]. Их интересует, как происходит признание негосударственного регулирования национальными правительствами, какие факторы способствуют или препятствуют этому и какое влияние это оказывает на государственную систему управления.
Ряд исследователей соотносит эффекты от новой системы в первую очередь не с государственным управлением, а с рыночными процессами, и рассматривает их как изменеиие правил игры на мировых рынках, влекущее трансформацию отношений компании с ее конкурентами и партнерами [Arts, 2002; Bartley, 2007; Ponte, 2008].
Однако, большинство вышеперечисленных работ посвящено роли транснациональных НПО и корпораций в рассматриваемых процессах. При этом участию других акторов в развитие нового института, особенно на локальном уровне, не уделяется должного внимания. Данное исследование демонстрирует, что развитие нового института — это процесс, в котором, так или иначе, принимают участие все акторы, находящиеся в поле. Не только корпорации и НПО, предлагающие новые правила, но и государственные органы власти, аудиторские компании, маленькие лесозаготовительные предприятия, местные жители, так или иначе и интерпретирующие его, также влияют на дальнейшую траекторию развития этого института. Данное исследование сфокусировано на многостороннем изучении конкретных случаев сертификации российских лесопромышленных предприятий. В работе подробно рассматриваются механизмы встраивания и адаптации новых правил к существующей институциональной среде всеми участниками процесса. Подробное рассмотрение локального случая представляет собой «микро срез» более широких процессов, происходящих в мире и связанных с трансформацией традиционных государственных институтов регулирования, а также развитием новых форм регулирования.
Предмет и объект исследования.
Объектом исследования является российский лесопромышленный комплекс (ЛПК). С начала 90-х по начало 2000;х гг. он пережил сильные трансформации, связанные с падением плановой экономики и развитием рыночных отношений. Этот период последовательно характеризуется сильным спадом деятельности лесопромышленных компаний, прохождением через банкротство, реструктуризацией, созданием вертикально-интегрированных холдингов, постепенным восстановлением прежних объемов производства. Распространение международной системы лесной сертификации связано с еще одной, хоть и менее значительной волной институциональных трансформаций.
Предмет исследования — институциональные изменения в российском лесном секторе, вызванные внедрением РБС сертификации. Распространение новых правил влияет на экономические, экологические и социальные аспекты лесопользования. В данной работе речь пойдет прежде всего о социальных изменениях в деятельности лесопромышленных компаний.
Цели и задачи исследования.
Цель исследования: выявить основные направления происходящих институциональных изменений в российском лесном секторе под влиянием внедрения РБС сертификации и проанализировать условия, способствующие или препятствующие этому процессу.
Задачи исследования:
1)создать теоретическую рамку анализа институциональных изменений применительно к изучаемым процессам;
2)рассмотреть особенности российского контекста, которые важны для распространения РБС сертификации в России;
3)проанализировать стратегии агентов по внедрению сертификационных стандартов в трех случаях, отличающихся разными сценариями и результатамипроанализировать процесс освоения новых правил местным сообществом в каждом из случаев;
5)провести сравнительный анализ изученных случаев с целью выявить основные факторы, определяющие траекторию развития институциональных изменений под воздействием РБС сертификации в российском лесном секторе;
6)проанализировать основные институциональные трансформации в российском лесопромышленном секторе, вызванные РБС сертификацией.
Теоретические и методологические основания работы.
Концептуальным основанием диссертации является неоинституциональный подход к изучаемым процессам, а именно экономическая теория институтов и институциональных изменений [Норт, 1997; Эггертсон, 2001], сфокусированная в первую очередь на деятельности агентов, а также социологическая версия неоинституционализма, получившая свое развитие в изучении организаций и организационных полей [DiMaggio, Powell, 1991; Scott, 1995; Fligstein, 2001]. В соответствии с этим лесная сертификация понимается как новый институт регулирования, состоящий из определенного набора правил и способов их поддержания. Его распространение в российском поле вызывает трансформацию существовавших прежде правил и норм.
Работа основывается на качественной методологии [Ильин, 2006; Штейнберг и др. 2009]. Используемый в работе метод case study позволяет осуществить глубокий и многосторонний анализ изучаемых социальных процессов на примере трех эмпирических объектов (два лесопромышленных предприятия и лесхоз) Это дает возможность рассмотреть не только формализованные, но и латентные социальные механизмы происходящих изменений [Козина, 1997]. Соответственно в работе используются характерные для case study методы исследования:
1)полу-структурированные интервью с представителями разных групп интересов (менеджерами и рабочими сертифицированных компаний, экспертами НПО и сертификационных органов, представителями государственных органов власти, местными жителями);
2)включенное наблюдение;
3)анализ документов.
Исследование можно подразделить на два основных этапа: 1)2007;2009гг. — сбор основного полевого материала и первичная обработка данных- 2)2009;2010гг. -обновление данных, анализ и концептуализация полученных данных.
Научная новизна и теоретическая значимость работы.
1. В данной работе показаны возможности использования неоинституционального подхода для анализа социальных изменений, происходящих на локальном уровне под воздействием формирования новых глобальных стандартов ведения бизнеса.
2. В работе рассмотрены механизмы продвижения и легализации FSC сертификации в рамках российской государственной системы регулирования, что позволило проанализировать возможности участия негосударственных акторов в регулирующих процессах.
3. В работе проведен многосторонний анализ отдельных случаев внедрения лесной сертификации. На его основе были выделены и проанализированы факторы, определяющие эффективность институциопализации РБС сертификации в России. Были выяснены и детально описаны стратегии транслирования глобальных правил на локальный уровень, а также способы адаптации глобальных правил местными жителями. Это позволило объяснить реакцию локальных сообществ на макро регулирующие процессы.
Положения, выносимые на защиту.
1. Негосударственная система лесной сертификации представляет собой институт, содержащий в себе регулятивные, нормативные и когнитивные основания. Процесс его развития, как и любого другого института, включает в себя следующие основные этапы: вторжение новых игроков в существующее поле и проблематизация ими существующих правилразработка новых правил, направленных на разрешение конфликтаадаптация новых правил остальными участникамиреструктуризация поля в соответствии с новыми правиламиих широкое распространение и последующая ритуализация.
2. Развитие нового института лесоуправления в российском поле происходило через его встраивание в государственную систему регулирования. При этом наиболее эффективным способом воздействия на государственную систему лесоуправления явилось «давление снизу». Т. е. необходимость сертификации для компаний, обусловленная импульсами мирового рынка, превращала их в локальные очаги дальнейшего распространения новых правил в российском поле, что требовало согласования международных стандартов лесопользования с российскими правилами.
3. Процесс институциональных изменений в российском лесном секторе, вызванный развитием лесной сертификации, определялся деятельностью агентов по распространению новых правил и адаптацией этих правил остальными участниками взаимодействия. Эффективность стратегий агентов определялась максимально возможным привлечением к процессу остальных акторов, что способствовало созданию новых партнерств и организаций и формированию новых знаний. Процесс адаптации новых правил локальными сообществами зависел от их заинтересованности в новом институте, способности к кооперации и наличия устоявшихся отношений между сообществом и агентом, проводившим сертификацию.
4. Развитие новой системы регулирования явилось институционально укорененным проектом, при котором выбор агентами и остальными акторами стратегий действия направлялся уже существующими в поле институтами. Последние определили особенности институциональной траектории лесной сертификации в российском поле, а именно: формальные правила зачастую были институционализированы через неформальные механизмы взаимодействия, развитие низового участия происходило «сверху» усилиями НПО, выполнение стандартов носило селективный характер.
5. В работе продемонстрировано, что изменение правил работы лесопромышленной компании на локальном уровне влечет за собой изменения более высокого порядка, связанные с трансформацией модели корпоративной социальной ответственности лесного бизнеса в России, формированием новых рыночных сегментов, усилением политических возможностей участия негосударственных акторов в регулирующих процессах.
6. В то же время можно говорить лишь о фрагментарной институционализации новых правил. В условиях плохо структурированного российского поля агенты на первых этапах имели больше возможностей для трансляции новых правил. Однако, последующее их закрепление в поле проблематично, поскольку высокая степень изменчивости и неустойчивости поля приводит к тому, что артикулированные правила смываются новой волной институциональных инноваций.
Практическая значимость работы.
Собранные в работе данные отражают стратегии компаний по освоению и интерпретации ими новых правил ведения бизнеса, которые позволяют им оперировать иод действием двойного регулирования. Таким образом, это исследование может стать основой курса по социологии регулирования. Также результаты исследования могут стать основой для аналитического отчета и методических рекомендаций по социальным аспектам развития негосударственного регулирования и могут быть использованы экспертами БЭС, государственными органами власти, представителями компаний.
Апробация результатов исследования.
Результаты проведенного исследования опубликованы в ряде статей в журналах «Социс», «Журнале Социологии и социальной антропологии», «Мир России», сборнике «Роль гражданского общества в стимулировании корпоративной социальной ответственности», а также были представлены автором и обсуждались на семинарах в Европейском университете, на конференции «Транснационализация, доверие и многоакторное управление природными ресурсами» (Санкт-Петербург, ЦЫСИ), летней школе «Неоинституциональный поворот в социальных науках» (пос. Голицыно, ГУ-ВШЭ), конференции студенческих и аспирантских работ «Галатея» (Сан кт-Петербург).
Структура работы.
Первая глава диссертации представляет собой изложение теории институциональных изменений применительно к происходящему в мире процессу развития сенситивных рынков. Вторая глава, посвященная общероссийскому контексту внедрения лесной сертификации, описывает основные этапы распространения лесной сертификации в России. В ней проанализированы доминирующие в российском поле правила и нормы, которые могли способствовать или, наоборот, препятствовать институциоиализации ЕБС. Третья, ключевая глава, содержит описание и анализ трех случаев, где подробно рассмотрены происходящие или не происходящие изменения в лесных поселках под воздействием распространения глобальных правил. Там же суммированы особенности внедрения новых правил на основе изученных случаев, и выявлены происходящие трансформации, как в смысловых коннотациях самого института, так и в изучаемом поле. В заключение дана теоретическая интерпретация полученных результатов.
3.3. Выводы по главе: анализ кейсов.
Анализ стратегий агентов. Данное исследование продемонстрировало три разных сценария распространения глобального института регулирования лесного бизнеса в России. Во всех случаях институциональные изменения были связаны с развитием сенситивных рынков в мире и произошли под воздействием глобальных процессов. Транснациональными агентами институциональных изменений в изучаемых случаях выступили международное НПО WWF и австрийская корпорация Монди бизнес пэйпа, российский холдинг Инвестлеспром, немецкий концерн Хольц Даммерс Мойерс. Локальными агентами изменений стали их российские отделения: НПО Серебряная тайга и Монди бизнес пэйпа СЛПК, Сегежский ЦБК, Даммерс (Архангельск). Разница в агентах институциональных изменений и региональных особенностях определила различия в заключаемых партнерствах, ресурсах, которые были доступны агентам, организационных структурах, через которые проходила ииституционализация новых правил, акцентировании внимания на их различных аспектах. В зависимости от целей, которые ставили внедрявшие их агенты (распространение новых норм ведения бизнеса/ увеличение экономической эффективности и стабильности бизнеса) можно определить эти сценария как 1) нормативный (в республике Коми) и 2) экономический (в Карелии и в Архангельске). Т. е. если нормативный сценарий предполагает формирование новых норм ведения бизнеса, то экономический сценарий в первую очередь ориентирован на коммерческий эффект от внедрения системы. Распространение новых правил велось через взаимодействие между различными группами участников. В каждом из случаев можно выделить пять основных групп интересов: 1) крупный бизнес, имевший связи с мировыми рынками (Монди бизнес пэйпа/ Сегежский ЦБК/ Даммерс) — 2) малый бизнес (местные лесозаготовительные компании, поставлявшие свою продукцию вышеназванным крупным экономическим агентам) — 3) НПО, включенные в транснациональные сети (Серебряная тайга/ СПОК) — 4) государственные органы власти, 5) местное население.
Результатом внедрения новых правил стало видоизменение институционального поля. Во всех трех случаях сертифицированные предприятия упрочили свое положение на международном и российском рынках, приобретя атрибут социально-ответственного производителя. Особенно это касается случаев Даммерса и Сегежского ЦБК, в то время как в прилузском кейсе экономический эффект от сертификации смогли получить далеко не все компании, имевшие сертификат. Во всех случаях лесозаготовительные компании стали вести работы в лесу в соответствии с новыми требованиями, больше внимания стало уделяться социальным гарантиям рабочих предприятий. Государственные органы власти и НПО получили дополнительный рычаг воздействия на бизнес. Сертификация увеличила прозрачность деятельности компаний и осуществляемого ими лесопользования, усилила действие некоторых государственных законов. Местные жители получили новые возможности по участию в лесопользовании и взаимодействию с компаниями. Безусловно, взаимодействие участников поля происходило и раньше. Однако в основном оно носило характер неформальных договоренностей. Сертификация предоставила новые права и предложила новые формальные площадки для этого. К ним можно отнести процедуру общественных слушаний, обучающие семинары, участие в проектах. Их проведение способствовало институционализации новых правил взаимодействия, увеличению внимания экологическим аспектам деятельности.
В то же время институционализация новой системы регулирования во всех трех случаях имела свои особенности и разный эффект. Первая причина в различных путях и результатах внедрения нового института связана с разницей в агентах институциональных изменений и их мотивах. Поскольку в Прилузье основным агентом являлось НПО, то основная цель, которая стояла перед ним — это продвижение и развитие модели устойчивого лесопользования, основанной на участии всех лесопользователей. Т. е. основной акцент делался на формирование новых ценностных норм и представлений, а не на экономических потребностях, действующих в этом поле акторов. Прилузский кейс представляет собой редкий случай, когда сертификация проводилась в рамках более широкого проекта построения модельного леса. Это сделало возможным проведение там тщательной работы экспертов, разрабатывавших и внедрявших экологические и социальные инновации. Случаи сертификации Сегежского ЦБК и Даммерса являются более типичными, когда заинтересованные в повышении своей конкурентоспособности на рынке компании стремились получить сертификат и в то же время минимизировать при этом свои издержки. Изучаемые сертифицированные компании имели значительно меньше ресурсов и проводили сертификацию в более короткие сроки. Сегежский ЦБК при внедрении сертификации, опираясь на помощь приглашенных экспертов, также на первых этапах интенсивно занимался не только внедрением обязательного сертификационного минимума, но и разработкой дополнительных инноваций. Однако впоследствии эта работа была приостановлена. Внедряемые правила не всегда выполнялись или выполнялись не достаточно хорошо, в результате чего у предприятия был отозван сертификат больше, чем на год. Сертификация на территории Даммерса имела еще более узкий ареал влияния. Первоначально сертификат носил формальный характер, но постепенно, благодаря контролю со стороны НПО и экспертов ГЭС, произошли улучшения в лесном менеджменте предприятия. Однако после смены собственника и ухода немецкой компании, все сделанные успехи были сразу забыты.
Таким образом, при адаптации новых правил, разные агенты фокусировали свое внимание на разных аспектах. Различие в целях породило различие в стратегиях внедрения новой системы регулирования. Исходя из своих целей и ресурсов, которыми они обладали, агенты заключали различные партнерства, которые должны были помочь институционализации новых правил.
Разница в партнерствах (См. Приложение 2). Основным партнером проекта в Республике Коми стали не коммерческие, а государственные структуры. Взаимодействие с государственными органами власти велось на разных уровняхреспубликанском и районном. Основным партнером проекта был лесхоз. Данный тип партнерства способствовал более мягкому проникновению глобальных правил в местное сообщество. Во-первых, плотное консенсусное взаимодействие с государственными органами власти помогло эффективно разрешить существующие противоречия между старыми и новыми правилами. Во-вторых, сотрудничество с региональными властями способствовало большей легитимации проекта в глазах местного сообщества. В-третьих, сертификация лесхоза создала более благоприятные условия для существования малого бизнеса, которому самостоятельно, без лесхоза, получить сертификат было бы намного сложнее. В-четвертых, поддержка проекта региональными властями способствовала его изоморфному переносу на соседние лесхозы в границах республики. В-пятых, ориентация НПО на формирование новых ценностных установок, а не на экономическую эффективность способствовала более тщательному внедрению экологических и социальных стандартов. Серебряная тайга шесть лет проводила подготовительные работы для получения сертификата. Она осуществляла работу по развитию низовых демократических инициатив в Прилузье через создание разнообразных форм вовлечения населения в вопросы лесоуправления (Лесной клуб, школьное лесничество, музей леса, учебный центр, обширная программа малых грантов, день открытых дверей в лесхозе, горячая телефонная линия, проведение общественных слушаний). Серебряная тайга не только внедряла существующие экологические стандарты, но и занималась разработкой собственных экологических инноваций. В целом можно сказать, что такой тип партнерства способствовал значительному снижению конфликтности институционального поля.
В то же время для дальнейшего функционирования сертификата такое партнерство обладает рядом негативных свойств. Во-первых, оформление сертификата на государственную структуру — лесхоз, сделало его опасно зависимым от бесконечного государственного реформирования. Так, введение нового Лесного кодекса, превращение лесхозов в лесничества и лишение их ряда контролирующих функций, осложнило дальнейшее поддержание сертификата за лесхозом. Во-вторых, агенты, инициировавшие внедрение сертификации, не являлись постоянными участниками данного поля. Их уход из поля и прекращение финансирования негативно сказались на дальнейшем процессе развития сертификации. Поскольку компании, работающие на базе Прилузского лесхоза, были в стороне от сертификации, то им самостоятельно, без помощи Серебряной тайги поддерживать сертификат на таком же уровне будет сложно. В то же время трансляция глобальной практики через лесхоз способствовало тому, что сам бизнес занял пассивную позицию в процессе сертификации. Компании выполняли лишь те сертификационные требования, которые спускал сверху лесхоз как контролирующий орган. Они в основном касались изменения экологических практик работы в лесу и ужесточения требований к охране труда. Внедрение же большинства социальных принципов сертификации, направленных на усиление взаимодействия с местным сообществом, лесхоз провел при помощи НПО. Бизнес лишь косвенно ощутил произошедшие в этом направлении изменения через процедуру общественных слушаний, смоделированную Серебряной тайгой. В-третьих, поскольку сертификация основана на рыночных механизмах воздействия, то для поддержания сертификата необходимо присутствие в поле экономически заинтересованных в нем акторов. Российский лесхоз — не является таким заинтересованным актором, поскольку не имеет права получать доходы от коммерческой реализации древесины. Небольшие компании также работают в основном на внутренний рынок и не ощущают потребности в сертификате. Поэтому первоначально внедрение сертификации происходило в Прилузье в искусственно созданной НПО среде. Однако в дальнейшем пришедшая в регион транснациональная корпорация Монди бизнес пэйпа поддержала распространение сертификации, и после завершения проекта стала основным агентом ее дальнейшего внедрения. Такая рокировка в агентах (корпорация сменила НПО) способствовала появлению экономической заинтересованности участников и смягчила негативные последствия для дальнейшего функционирования сертификата от искусственно созданной среды. В-четвертых, такой путь внедрения сертификации не обладает способностью к изоморфизму за пределами поля, территориально ограниченного данным партнерством (партнерство с властями Коми).
Сертификация Сегежского ЦБК проходила в значительно более короткие сроки. Основным партнером его являлось региональное НПО, которое помогло реализовать экологические стандарты сертификации. Данный тип партнерства повлек некоторые трудности при внедрении новых правил, которых удалось избежать в Коми. Во-первых, данное партнерство было более конфликтным, чем партнерство НПО — лесхоз. Это объясняется несовпадением целей действующих агентов. Если в Прилузье и НПО, и лесхоз ставили своей целью осуществление контроля над коммерческим лесопользованием, то в Карелии цели партнеров расходились. ЦБК, в первую очередь, хотел увеличить эффективность коммерческого лесопользования, а СПОК как раз стремился к его ограничению. Во-вторых, отсутствие партнерских отношений с государственными структурами в Республике Карелия негативным образом отразилось при внедрении сертификации и повлекло за собой рост неформальных институтов взаимодействия. Так, не сумев урегулировать вопрос о противоречии российских и международных стандартов на уровне республиканских властей, лесопромышленники пытались урегулировать его через неформальные договоренности с представителями отдельных лесхозов.
Но с другой стороны, перспективы функционирования сертификата в карельском кейсе не ниже, а может быть выше, чем в Коми. Во-первых, Сегежский ЦБК, инициировавший процесс его внедрения, является экономически заинтересованным в его поддержании. Во-вторых, его постоянное присутствие в рамках поля также будет способствовать поддержанию сертификата в длительной перспективе. В-третьих, отсутствие жесткой территориальной привязки к партнерам (как в Коми) создает возможности для дальнейшего распространения в более широких границах (например, скупая лесозаготовительные предприятия в других регионах, компания имеет возможности транслировать существующие правила в другие поля).
В случае сертификации Двинского леспромхоза, компания Даммерс осуществляла сертификацию самостоятельно. Отчасти это было связано с тем, что на тот момент была плохо развита российская сертификационная инфраструктура. Компания эпизодически взаимодействовала с консультационным центром по сертификации и областными органами власти по урегулированию некоторых вопросов. Отсутствие более плотного и стабильного взаимодействия с экспертами и государственными властями способствовало более узкому ареалу распространения новых правил. Кроме того, в российском поле, помимо формализованных партнерств, важную роль играет способность организации включиться в существующие неформальные сети и партнерства. В данном случае нежелание немецкой компании заключать неформальные договоренности обусловило ее более слабую позицию в поле по сравнению с другими игроками. В итоге это привело к потере аренды и соответственно прекращению процесса сертификации в леспромхозе.
Помимо создания новых партнерств, для институционализации новых правил важным является опора на организации. Во всех случаях агенты опирались на уже существовавшие организационные структуры (лесозаготовительные компании, лесхозы, школы, библиотеки, дома культуры). В Республике Коми основной акцент был сделан на работу с государственными структурами (лесхозом) и культурно-образовательными учреждениями (дома культуры, библиотеки). Это способствовало мобилизации культурно-образовательных ресурсов. Работа с местными компаниями велась через лесхоз посредством административных рычагов управления. В случаях Сегежского ЦБК и Даммерса основными организациями, через которые проводилась институционализация новых правил, стали местные леспромхозы, купленные компаниями. При работе с ними компании опирались на административные ресурсы. В тоже время недостаточный административный контроль в обоих случаях создавал возможности для имитации, а не регулярного исполнения новых правил. В случае Даммерса причины этого были в территориальной изолированности сертифицированного леспромхоза. В Сегежском кейсе расширение компании через покупку новых леспромхозов, и связанный с этим длительный процесс реструктуризации также препятствовали эффективному менеджменту и введению новых правил. В обоих случаях проблемой являлось наличие квалифицированных кадров среднего звена, которые могли бы осуществлять эффективное обучение рабочих и контроль над соблюдением сертификационных стандартов. Кроме того, компании трактовали необходимые по сертификации изменения как изменение технических параметров работы. В то время как ценностная основа необходимых изменений (экологическая и социальная) оставалась мало задействованной. Таким образом, они воспринимались лишним грузом дополнительных требований и не обретали другого смысла в глазах рабочих. В Сегежском кейсе работа с местным сообществом проводилась, также как и в Коми, через школы, библиотеки, дома культуры. Но в Коми работа с населением имела намного более широкий размах благодаря финансированию западных фондов, направленному на создание институтов низовой демократии в деревне.
Кроме того, в Прилузском и Сегежском случаях предполагалось создание дополнительных организаций для более эффективного поддержания новых правил. Поскольку деятельность Серебряной тайги по проекту изначально предполагала временные ограничения, то было необходимо создание новой общественной организации, которая бы помогала лесхозу поддерживать сертификат в дальнейшем. Такой структурой должен был стать Лесной совет, в который вошли наиболее активные представители местной общественности. Однако, по сути, он не стал преемником Серебряной тайги, и его деятельность носит лишь вспомогательный, а не направляющий характер. Серебряная тайга, хоть и перестала являться основным агентом по дальнейшему внедрению сертификации, продолжает оказывать лесхозам помощь в поддержании сертификата. В Сегеже такой новой общественной структурой должен был стать модельный лес Сегозерье. Предполагалось, что его работа будет способствовать развитию новых практик, лучшей адаптации сертификационных стандартов к местным условиям. Тем не менее, реализация этого проекта была отложена.
Еще одной важной причиной разных сценариев сертификации в Коми, Карелии и Архангельской области явилась разница в полях. Данное исследование продемонстрировало, что региональные отличия в исследуемых случаях столь велики, что можно говорить о существовании разных региональных полей. Разница в предшествующих путях развития регионов, обусловленная политическими, экономическими, географическими отличиями, определила различия в институциональных багажах действующих в полях акторов. Значимыми региональными отличиями в данном случае оказались: 1) предшествующий опыт взаимодействия со структурами гражданского общества, 2) ориентация на разные рынки и 3) разная структура лесопромышленной отрасли в регионах.
Поскольку сертификат предполагает востребованность на сенситивных рынках, то важным оказываются возможности выхода компаний на определенные западные рынки. В Коми, лесной бизнес, в силу удаленности республики от границ, сталкивался с большими сложностями при выходе на них. Сертификат мог стать вспомогательным механизмом при поиске западных партнеров. Кроме того, основным западным направлением поставок древесины для компаний, работающих в Республике Коми и Архангельской области, являлись страны Балтии, Англия, Германия — государства, в которых лесной сертификат является максимально востребованным. Это способствовало заинтересованности в сертификате крупных лесопромышленных компаний, работающих в этих регионах, и соответственно, их взаимодействию с республиканскими и областными властями по вопросам FSC. Близость Карелии к финской границе способствовала тому, что, во-первых, карельские компании без особых сложностей устанавливали связи с западными (финскими) партнерами, а во-вторых, в Финляндии FSC сертификат не имел широкого распространения, и не был особо востребован.
Кроме того, поскольку, лесная сертификация предполагает активную роль НПО в процессе ее разработки и внедрения, то важным является предшествующий опыт взаимодействия с такого рода организациями. В Республику Коми пришли консенсусные НПО, которые предложили мощное финансирование, направленное не только на внедрение новых правил, но и на поддержание местного сообщества. Они стремились выстроить отношения с региональными властями через диалог и убеждение. В Архангельской области присутствовали как консенсусные НПО (WWF), так и радикальные (Гринпис). Республика Карелия в основном имела опыт общения с радикальными НПО, придерживающимися позиции не переговоров и дополнительных субсидий, а прямого давления на бизнес и государственные органы власти (Гринпис, СПОК). Проводимые в начале 1990;х гг. радикальными НПО кампании против вырубания старовозрастных лесов в Карелии и Архангельской области имели нежелательные экономические последствия для регионов. Такой конфликтный опыт взаимодействия с НПО способствовал в Карелии формированию негативного отношения региональных властей к транснациональным НПО и более агрессивному восприятию государственными структурами транслируемой негосударственной системы.
Наконец, важную роль сыграло также то, что Монди бизнес пэйпа СЛПК, в отличие от Даммерса и Сегежского ЦБК, был региональным предприятием — монополистом и мог оказывать сильное давление на экономику региона, а через это, и на республиканские власти.
Таким образом, отсутствие в Республике Коми негативного опыта общения с НПО и заинтересованность региональных властей в установлении новых торговых связей с западными странами создали более благоприятный фон для внедрения негосударственной системы регулирования лесами, чем в Карелии. Архангельский кейс представляет в этом отношении промежуточный вариант, поскольку там не было сопротивления государственных органов власти на уровне области, однако, не было и плотного сотрудничества, как в Коми.
Освоение глобальных правил местными э/сителялш. Степень участия местных жителей в распространении сертификации определялась как стратегиями агентов по их привлечению к процессу сертификации, так и особенностями самого сообщества (экономического благополучия поселка, степени развития местных инициатив, наличия общей проблемы). Во всех случаях внедрение глобальных правил было осложнено общей нестабильностью экономического состояния поселков, связанным с этим распадением социальных отношений и ослаблением кооперации между жителями. На первом этапе знакомства с новым институтом местное сообщество соотносило новые правила с существующими нормами, оценивало возможности использования новых ресурсов для продвижения своих интересов, а также издержки, необходимые при его внедрении. На втором этапе, связанном с непосредственным внедрением новой системы, важным являлась адаптация новых правил к местному контексту и успешность использования сообществом новых прав, полученных при сертификации. В основном население интересовало решение социальных проблем, хотя в некоторых случаях жители самостоятельно поднимали не только вопросы, касающиеся материальной поддержки, но и экологических проблем. Это в свою очередь могло служить показателем успешного процесса институционализации системы, происходящего не только через инструментальное использование ресурсов, предоставляемых новой системой, но и принятие новых правил и ценностей. Наконец, па третьем этапе происходило оценивание жителями реализации заявленных принципов. Это укрепляло или, наоборот, разрушало зарождающееся доверие к ГЭС и способствовало или препятствовало регулярному воспроизводству новых правил на практике.
Для изучаемых случаев (Сегежский ЦБК и Даммерс) характерно разочарование местного населения в новом институте. В случае Даммерса одним из основных препятствий при внедрении лесной сертификации стало отсутствие укорененных отношений с сообществом. Стремление нового агента совершить поворот с проторенной колеи вызвало сопротивление части сообщества и стало одной из причин производства недоверия. Активный лидер профсоюза на таком фоне смог мобилизовать часть рабочих на «войну с немцем». При этом сама сертификация, воспринимавшаяся рабочими как возможный источник улучшения их социального положения, благодаря существовавшему противостоянию, породила завышенные ожидания у рабочих, что в итоге привело к разочарованию в ней. Многие жители считали, что благодаря сертификату, Даммерс успешно продает свою продукцию на запад, в то время как местные жители получают с этого лишь совсем малую часть. Такое восприятие ситуации способствовало не столько стремлению рабочих выполнять требования руководства Даммерса, сколько обходить их.
В случае Сегежского ЦБК причиной стали общие трудности холдинга, связанные с реструктуризацией его подразделений и невозможностью проводить социальные программы, которые были заявлены в рамках сертификации. Сегежский ЦБК, скупая местные леспромхозы, пытался решать одновременно разные задачи по реструктуризации купленных им компаний и их сертификации. При этом наслоение этих двух направлений политики холдинга препятствовало планомерному исполнению поставленных задач.
В Прилузском лесхозе после завершения проекта и окончания финансирования, местные инициативы также сократились, хотя некоторая их часть продолжила свое существование. В целом, этот случай представляет собой более успешный вариант распространения новых правил среди сообщества. В процессе внедрения сертификации там. удалось создать наиболее широкое участие стейкхолдеров (государственных органов власти, крупного бизнеса, местных жителей). Это стало возможным благодаря мощному финансированию западных фондов и многолетней работе экспертов.
Внедрение новых правил в разных случаях содержит в себе различную степень процессов мимикрии, принуждения и нормативного распространения. В Прилузье транслирование новых правил первоначально проходило, но пути нормативного изоморфизма. Оно предполагало внедрение новых ценностных норм, и было направлено на построение концепции «правильных» бизнес практик, отвечающих общественным ожиданиям. Их распространение проходило через сети профессионалов (экспертов НПО, сотрудников корпорации, работников благотворительных фондов). В то же время сертификация лесоуправления лесхоза потребовала принудительного соответствия всех работавших на его территории компаний новым требованиям. Впоследствии, когда основным агентом дальнейшего распространения сертификации стала Монди бизнес пэйпа, то она поддержала распространение сертификации путем мимического переноса новых правил на другие лесхозы в республике. Т. е. основной единицей изоморфного распространения, не смотря на смену агентов, остался сертифицируемый лесхоз. Однако его распространение возможно только в пределах Коми, поскольку определяющим для этого является тесное партнерство с республиканскими властями.
Сегсжский кейс и кейс Даммерса представляют собой в большей степени примеры мимического изоморфизма, когда компании имитировали стратегии поведения других компаний, действовавших на западных рынках, и переняли новые практики «на всякий случай». Решение о сертификации Сегежского ЦБК и Даммерса было принято не столько под прямым давлением покупателей, сколько для большей уверенности компаний на рынке, как реакция на существующую в поле неопределенность. Основной сертифицируемой единицей стала арендная территория компании. Впоследствии Сегежский ЦБК решил копировать созданную модель при покупке новых предприятий, сертифицирую новые арендные территории. В то же время внедрение сертификации для лесозаготовительных компаний, входящих в его состав было принудительным.
Заключение
.
Причины изменения правил регулирования в изучаемых случаях лежат вне пределов рассматриваемого поля и обусловлены формированием сенситивных рынков на глобальном уровне. Вторжение НПО в поле мирового рынка вызвало конфликт и противостояние акторов, которое было решено при помощи развития новых рыночных институтов регулирования. Последние инкорпорировали в себя концепцию социальной ответственности бизнеса, связанную с распространением новых ценностных категорий. Распространение новых институтов вызвало общую трансформацию мировых рынков и способствовало некоторому перераспределению власти в поле, когда новыми игроками, получившими рыночные рычаги давления, стали НПО. В то же время, это стабилизировало позиции крупных экономических игроков и предложило новое основание для усиления статусной иерархии на рынке, оттеснив с рынка небольшие компании, для которых сертификация является дорогостоящей.
Если первоначально распространение лесной сертификации шло по пути нормативного изоморфизма, через работу экспертов НПО и благотворительных фондов, то впоследствии она стала распространяться в основном путем мимикрии, т. е. копирования новых бизнес практик другими компаниями. Это способствовало широкому распространению лесной сертификации, как во всем мире, так и в России. Однако, после того, как новые правила окончательно перестанут проблематизироваться, это может привести к тому, что зеленый сертификат начнет функционировать как правило-миф. Для того, чтобы быть успешным на рынке надо совершить ряд ритуальных действий, в том числе продемонстрировать свою экологичность. Подобная ритуализация может способствовать выхолащиванию сути сертификации, но сохранению ее зеленой оболочки.
Таким образом, можно наблюдать некоторую институциональную траекторию развития новых правил, которая включает в себя следующие основные этапы: 1) вторжение новых игроков в институциональное поле и проблематизация существующих правил и практик деятельности- 2) разработка новых правил, направленных на разрешение конфликта- 3) адаптация новых правил остальными участниками поля и их дальнейшая модификация- 4) реструктуризация поля в соответствии с новыми институтами и перераспределение баланса сил- 5) широкое распространение новых институтов и их последующая ритуализация. При этом данные этапы характерны как для процессов, происходивших в транснациональном пространстве, так и в границах конкретных государств, где осуществляется непосредственная институционализация глобальных правил.
Данная работа сфокусирована на особенностях внедрения лесной сертификации в российском поле. Ее распространение происходит через некоторый процесс конкуренции с государственным регулированием, который вызван появлением новых правил деятельности компаний, альтернативных контролирующих инстанций, увеличением законодательных инициатив, исходящих от негосударственных агентов. Это вызывает ответную реакцию со стороны государственных властей, стремящихся, например, создать аналогичную Е8С российскую систему сертификации или усилить действие ряда российских законов через включение их в сертификационные стандарты.
Исследование выявило следующую цепочку институциональной взаимозависимости между двумя регулирующими системами. Включенность компаний или НПО в транснациональные сети сделала их трансляторами глобальных правил в локальные сообщества, на территории которых они действуют. В то же время внедрение новых правил в местных сообществах превращало последние в локальные очаги распространения новых правил в российском поле. Их внедрение на локальном и региональном уровнях воздействовало на национальное законодательство государства в целом, поскольку оно требовало согласования некоторых международных и национальных правил между собой. В случае наслоения схожих правил это вело к усилению действия государственных законов. В случае их противоречий, реализация некоторых сертификационных стандартов на первых этапах осуществлялась через неформальные практики взаимодействия, служившими своего рода институциональными заплатками для заполнения существовавших разрывов между глобальными и национальными правилами. Впоследствии внесение изменений в российское лесное законодательство способствовало большей легализации БЭС сертификации, с одной стороны, и трансформации российской системы лесоуправления в сторону большего соответствия международным стандартам, с другой стороны.
Помимо вышеописанного пути институциональной коррекции, осуществляемого «снизу вверх», возможным решением является воздействие сертификационных органов и НПО напрямую на федеральные и областные органы власти. В таком случае закрепленные формальным образом сертификационные требования спускаются сверху вниз и оказывают более широкое влияние на деятельность всех компаний, работающих в данной стране или регионе. Однако в российском случае на первых этапах распространения ГЭС сертификации второй путь не получил достаточной реализации. Таким образом, цепочка институциональной взаимозависимости в российском поле проходила с глобального уровня на локальный, и оттуда воздействовала на национальный. В ходе инсгитуционализации ИБС сертификации выстраивалось соответствие между глобальными и российскими правилами и нормами. Глобальные правила, встраиваясь в российский институциональный скелет, вызывали его некоторую трансформацию. Но одновременно с этим происходила их перезагрузка на основе правил и норм, циркулирующих в данном поле, что вело к некоторой деформации транслируемых стандартов.
Во всех изученных случаях можно было наблюдать следующие общие трансформации. Во-первых, внедрение дополнительных экологических и социальных правил способствовало повышению социальной ответственности компании. Компании стали исключать из лесопользования участки девственных лесов, сохранять при рубках ключевые экосистемы, более внимательно относиться к сохранности почв. Выполнение социальных критериев способствовало увеличению взаимодействия между местными жителями и компаниями и расширению направлений социальной политики компании (сохранение социально-значимых участков леса, проведение программы малых грантов, обеспечение рабочими местами, улучшение условий труда).
Эти изменения отразились на организационной структуре крупных компаний (появлении экологических отделов, новых должностей, связанных с проведением лесной сертификации, дополнительном приеме на работу экспертов по экологии). Таким образом, можно сказать, что организационная структура является микро кронштейном, закрепляющим воспроизводство нового института.
Во-вторых, появление дополнительных контролирующих органов (аудиторов и НПО) привело к трансформации отношений между проверяющими и проверяемыми и усилению политической роли последних. Поскольку компании были вынуждены маневрировать между требованиями разных регулирующих инстанций, отчасти противоречащих друг другу, то это поставило перед ними проблему согласования разных правил. Они пытались решить ее через разработку формальных соглашений с государственными органами власти, участие в обсуждении новых государственных законов и сертификационных стандартов, через заключение неформальных договоренностей на местах. Т. е. сертифицированные компании не просто выполняли спускаемые сверху требования, а были вынуждены их корректировать по мере возможности в соответствии с другими контролирующими инстанциями.
Наконец, изменения, произошедшие внутри компании, отразились на изменениях отношений с партнерами и конкурентами. Крупные компании, проводящие политику сертификации, стали использовать лесной сертификат как элемент повышения своего имиджа на рынке. Сертифицируя цепочку поставок, компании стимулировали другие локальные и региональные компании, являвшиеся их поставщиками или конкурентами, к проведению дальнейшей сертификации. Это привело к тому, что на российском рынке начали складываться цепочки поставок древесины, заготовленной по новым глобальным правилам. Результатом стало появление предпосылок для создания сенситивного рыночного пространства на внутреннем российском рынке.
Таким образом, внедрение новых правил лесопользования в леспромхозах вызвало более широкую волну институциональных трансформаций в российском поле, связанную с 1) развитием политических возможностей негосударственных агентов в регулирующих процессах- 2) формированием новых рыночных сегментов (рынка аудиторских и консалтинговых услуг по сертификации, создание предпосылок для развития рынка сертифицированной продукции) — 3) изменением модели социальной ответственности бизнеса.
Однако в разных случаях эти процессы проходили с разной степенью успешности. Это зависело от следующих условий. Во-первых, это связано со стратегиями агентов (корпораций или НПО), транслировавших глобальные правила в местные сообщества. Агенты являлись своеобразными фильтрами нового института, и могли сужать или расширять рамки его действия. Они обладали различными ресурсами, позволявшими им привлекать при внедрении сертификационных стандартов дополнительных экспертов, реагировать на инициативы сообщества и пр. Это влияло на степень вовлеченности остальных участников поля. Чем больше групп акторов участвовало в этом взаимодействии, тем выше становилась степень доверия к новым институтам и тем эффективнее проходила их институционализация. При этом существовавшая в поле иерархичность позиций диктовала необходимость привлечения в первую очередь наиболее влиятельных участников. Как показывает исследование, компании стремились заключить коалиции с теми партнерами, кто мог помочь им накопить знания для выполнения новых правил (НПО) и теми, кто мог помочь легитимировать эти новые правила (государственные власти). В некоторых случаях внедрение новых правил требовало создание новых организаций, которые бы поддерживали их распространение, например, модельного леса или общественного совета. При этом, чем выше степень институциональной конфронтации между прежними и новыми правилами, тем значимее такие «искусственные факторы» и роль вспомогательных организаций.
В изученных случаях более широким фильтром, транслировавшим новые правила, оказалось действовавшее в Коми НПО. Нормативный агентский сценарий, предшествующий опыт развития региона и имевшееся там соотношение сил создали более мягкие условия для институционализации новых правил на формальной основе. Эффективное сотрудничество с региональными властями способствовало формализации новых правил в поле, что создало более стабильную основу для их дальнейшего функционирования. Но в то же время, с завершением проекта, искусственно созданная среда для развития низовой демократии в Прилузье начала разрушаться. Сегежский ЦБК, обладая другими ресурсами и ставя перед собой совсем другие задачи, транслировал новые правила в меньшем объеме (это касалось прежде всего развития низовых демократических институтов). Отсутствие эффективного диалога с региональными властями определило неформальный путь институционализации новых правил через личные договоренности на местном уровне. Случай Даммерса демонстрирует сложности, с которыми может столкнуться компания, не имеющая достаточной опоры на организационные структуры внутри сообщества и не привлекающая к процессу сертификации экспертов.
Другим важным условием институционализации глобальной системы являлась (не) готовность местного сообщества участвовать в данном процессе и использовать права, предоставляемые новой системой. Здесь важным оказались заинтересованность сообщества в новом институте, его способность к кооперации и наличие устоявшихся отношений между сообществом и агентом, проводившим сертификацию. Т. е. помимо рациональных манипуляций, осуществлявшихся акторами, важными были культурно-исторические особенности сообщества, определившие возможности адаптации новой системы к местным условиям. В целом, освоение локальными акторами новых правил проходило по цепочке: предварительное оценивание — адаптация — воспроизводство. При этом в процессе институционализации устанавливалась некоторая система взаимозависимости между сообществом и новым институтом. С одной стороны, жители получали новые права и ресурсы, с другой стороны, они постепенно принимали новые правила и ценности, связанные с вниманием к экологическим проблемам и гражданским участием.
В-третьих, это институциональные рамки самой системы. Несмотря на то, что лесная сертификация провозглашает равенство экономических, экологических и социальных аспектов лесопользования, экологические стандарты прописаны более детально и аудиторы предъявляют к их исполнению более жесткие требования. Это ведет к тому, что экологическая составляющая РБС реализуется более полно, в то время как социальные аспекты сертификации «провисают».
Наконец, это формальные и неформальные правила и нормы, доминирующие в изучаемом поле и направляющие поведение акторов. Они могут оказывать деформирующий эффект на функционирование глобальной системы. Для российских кейсов важно отметить следующие моменты (см. Приложение 3). Во-первых, значимость для изучаемого поля неформальных механизмов взаимодействия вела к тому, что новые формальные правила не отменили и не заменили действующие в обществе неформальные механизмы, которые продолжали доминировать и активно использовались всеми участниками для улучшения своих позиций. Некоторые сертификационные стандарты, противоречащие российским, были институционализированы на неформальной основе, через личные договоренности с лесниками на местах (в сегежском кейсе). В то же время не умение использовать неформальные ресурсы могло привести к ослаблению позиций агента (как в случае Даммерса). Во-вторых, глобальная система, основанная на демократических процедурах принятия решений и многоакторном управлении, способствовала развитию общественных инициатив. Этот процесс инициировался сверху агентами, внедряющими ГЭС сертификацию (в прилузском кейсе + отдельные попытки в сегежском кейсе). Но если информирование местных жителей о новых правах и возможностях в связи с сертификацией проводилось формально, то соответственно, эффект от социальных аспектов сертификации также оказывался минимальным, и взаимодействие населения с компанией оставалось в русле патерналистской модели отношений. В-третьих, напряжение между экономическим неблагополучием поселков и значимостью экологических ценностей, транслируемых через новый институт способствовало фрагментарному усвоению экологических инноваций местными жителями (зачастую экологические правила соблюдались рабочими, когда они совпадали с их экономическими интересами, в то же время отдельные правила, требующие дополнительных затрат соблюдались частично или не соблюдались вообще).
Все вышеперечисленное привело к тому, что в двух случаях внедрение новых правил привело к фрагментарному укоренению их на местной почве. Это не способствовало полной стабилизации поля и снижению трансакционных издержек действующих в нем акторов. Причины этого в общей нестабильности российского поля, обусловленной незаконченностью государственных реформ, и в его разнородности. В Карелии высокая неопределенность и конфликтность поля определялась отсутствием партнерских отношений с государством и существованием на тот период значительных противоречий между государственным законодательством в области лесопользования и международными стандартами. Это увеличило роль неформальных механизмов взаимодействия при институционализации новых правил. В Коми новые правила были институционализированы на формальной основе. Однако это обусловило тесную взаимозависимость от постоянного государственного реформирования, что также повысило неопределенность данного поля. В обоих случаях наиболее активное распространение инноваций происходило на этапе внедрения сертификационных стандартов. Впоследствии, произошло ослабление данного процесса, и можно говорить о том, что деятельность агентов отчасти была блокирована инерцией предшествующего опыта развития. В случае Даммерса отсутствие поддержки со стороны сообщества и государственных властей способствовали уходу агента и возвращению к прежним правилам и нормам.
Таким образом, в условиях плохо структурированного российского поля, когда взаимодействие между акторами осложнено высокой степенью неопределенности, а ожидания участников разноречивы, агенты на первых этапах имели больше возможностей для трансляции новых правил. Однако последующее их закрепление в поле проблематично, поскольку высокая степень изменчивости и неустойчивости поля приводит к тому, что артикулированные правила смываются новой волной институциональных инноваций, которые могут исходить как от государственных, так и негосударственных агентов.
