Без риска и дерзания деятельность полководца невозможна. Это приводит нас к одному из важнейших качеств ума полководца, для обозначения которого применяются очень различные выражения: способность к риску, смелость мысли, мужество ума… наконец, решительность…
Психологическую природу решительности Клаузевиц понимал следующим образом. Решительность, с одной стороны, есть «способность … устранять муки сомнений и опасности колебаний». Она может иметь место только тогда, когда надо действовать при отсутствии достаточных данных: «В тех случаях, когда у человека есть достаточные данные … говорить о решительности нет никаких оснований, потому что решительность предполагает сомнения, которых здесь нет». С другой стороны, решительными в том смысле, который имеется в виду, «не могут быть люди, обладающие ограниченным умом». Такие люди могут действовать в затруднительных положениях без колебаний, но не потому, что они способны преодолеть сомнения, а потому, что у них нет никаких сомнений и не возникает, так как они не могут оценить степень достоверности и полноты имеющихся данных. О таких людях нельзя сказать, что они действуют решительно; о них можно сказать, что они действуют необдуманно. Необходимым условием решительности является большой ум (проницательность) и мужество. Но свести к ним решительность нельзя. Бывают люди, обладающие очень проницательным умом и безусловным мужеством, но их «мужество и проницательность стоят порознь, не протягивая друг другу руки и потому не производят третьего свойства — решительности» [16].
То мужество, которое лежит в основе решительности, отлично от мужества в отношении личной опасности.
…Суворов был твердо убежден, что-то мужество разума, которое требуется от военачальника, — качество гораздо более редкое и дело гораздо более трудное, чем простоя личная храбрость.
…Пример — оставление Кутузовым Москвы без боя, вопреки мнению огромного большинства русских военачальников, вразрез с требованиями царя и всех правящих сфер Петербурга, мало того, вразрез с голосом большинства армии и народа.
Конечно, прав Толстой, когда пишет: «…Он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать». Он понимал, что попадает «в положение зачумленного, в котором был Барклай до Царева-Займища» [17]. Авторитет его в армии не мог временно не пошатнуться после оставления Москвы. «По выезде из Москвы, — пишет один из очевидцев, — светлейший князь велел оборотить к городу дрожки свои и, облокотя на руку голову … смотрел … на столицу и на войска, проходившие мимо него с потупленным взором; они в первый раз, видя его, не кричали ура» [18]. Бессмертное величие Кутузова в том, что он не испугался страшной тяжести взятой на себя ответственности и сделал то, что по совести считал единственно правильным.
