Оправдание власти. 
Человеческое измерение планирования47

«В политике тупость не является недостатком».

Наполеон Бонапарт

«Такова уж природа демократии: порой в демагогию вторгается чистая политика».

(бушизм)

Человеческий потенциал: уникальность или унификация?

Человеческий потенциал — сравнительно новое, но чрезвычайно продуктивное понятие в научном и политическом лексиконе, позволяющее широко применять методы компаративной социологии и политологии. С этой целью в последние годы используется, как известно, индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП)—критериальная система, включающая в себя набор количественных показателей, среди которых важнейшими являются ожидаемая продолжительность жизни, уровень образования и реальный душевой валовой внутренний продукт.

Использование подобных индикаторов в науке и социальной политике позволяет пользоваться единой шкалой измерения, фиксирующей средний уровень обеспечения базового человеческого потенциала в различных странах и регионах. Однако повышенный интерес к возможностям компаративистики имеет и оборотную сторону: иногда в жертву типичным сравнительным схемам («Россия—Португалия», «Россия—Конго» и т. п.) приносятся уникальные качественные характеристики человеческого потенциала, хотя именно уникальность была и будет системообразующим началом становления личности и социума.

Компаративистский подход, разумеется, имеет право на признание, но при условии, что сами исследователи, а также специалисты (в первую очередь, политики), использующие результаты подобных исследований в процессе стратегического планирования и прогнозирования, отдают себе отчёт в ограниченности и схематизме избранной методологии. Уже по одной этой причине не следует слепо доверять критериям, призванным унифицировать требования к оценке человеческого потенциала, который в этом случае рассматривается утилитарно — в качестве человеческого капитала, подобного всякому капиталу (капитал должен приносить прибыль).

При выработке политического курса, ориентированного на построение социального государства, важно иметь в виду факторы, не поддающиеся унифицированной оценке. Среди них можно выделить:

• — во-первых, многовековую цивилизационную историю становления Российского государства как великой державы, системный человеческий потенциал (интеллектуальный и научный, духовный и культурный), которой целенаправленно накапливался в течение столетий во многом благодаря культурной открытости и чёткой самоидентификации (гарантия наследования такого потенциала — поддержание межпоколенческой преемственности);
• — во-вторых, конфессиональные особенности исторической России, и прежде всего, роль основной культурообразующей конфессии — православия — в сохранении и поддержании межэтнического и межконфессионального мира на полиэтнических территориях (если ядром человеческого потенциала России служит накопленный веками уникальный опыт межэтнического согласия, то любое ослабление этого «стержня» гражданской самоидентификации становится фактором разрушения страны и её потенциала);
• — в-третьих, единое правовое, языковое и культурное, информационное и образовательное пространство, границы которого значительно шире, чем границы Российской Федерации (многомиллионная армия соотечественников, в том числе и первые «волны эмиграции», а также лавина оставленных

Россией граждан, не по своей воле оказавшихся за пределами своей страны; все они — колоссальный потенциал долгосрочного стратегического развития);

• — в-четвёртых, человеческий потенциал Союзного государства Россия—Белоруссия, который не просто недооценивается, но игнорируется в процессе стратегического планирования и прогнозирования (приоритетная задача социальной и экологической политики — выработать и предложить систему единых критериев устойчивого развития человеческого потенциала, не подверженных изменчивой политической конъюнктуре);
• — в-пятых, огромный символический капитал, которым обладает историческая Россия (в том числе в глазах мирового сообщества) и который позволяет нашему государству осуществлять самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику.

Понятие о человеческом потенциале обычно определяется в зависимости от смыслового контекста (вербального или исследовательского, методологического) и мотивации того, кто прибегает к этому образу.

Остановимся только на некоторых контекстуальных аспектах использования этого образа, хотя наиболее важны именно мотивации, поскольку они открывают не только контекст, но и подтекст. Трудность заключается в том, что подлинная мотивация политической или «около-политической» научной деятельности, способная объяснить политический подтекст любых акций, решений, проектов и программ (не только собственно политических, но и исследовательских), которые декларируют направленность на «раскрытие человеческого потенциала», почти не поддаётся анализу, оставляя место предположениям и некорректным интерпретациям.

Для начала выделим два основных смысловых контекста употребления понятия «человеческий потенциал».

Первый — гуманитарно-ценностный — характерен для публицистики, гуманитарно-ориентированного знания и публичной политики или, точнее, того особого пласта политического языка, который насыщен высокой лексикой и активизируется, как правило, в предвыборный период, когда социальная политика перемещается из периферийной зоны в центр дискуссий. В этом гуманитарно-ценностном контексте человек воспринимается как некая самоценность, а цели социальной стратегии — как приоритеты и точки отсчёта для построения дерева целей всей государственной политики. Последний пример — инициатива Правительства России по формированию дерева целей для субъектов бюджетного планирования. Заявленная базовая цель, из которой произрастают «отраслевые ветви» дерева, — повышение качества жизни.

Во всех этих случаях выражение «человеческий потенциал» произносится с явно обозначенным акцентом на первом слове — человеческий, что позволяет применять к оценке политики набор качественных критериев, фиксирующих её социальную значимость, моральную оправданность принимаемых решений, легитимность политического курса и т. п.

Но не всё так просто: выборная страда приходит и уходит, предложения Президента легко принимаются, но трудно реализуются, а социальная политика продолжает рассматриваться как затратная область. К тому же, гуманитарно-ценностный контекст зачастую выполняет функцию «политического камуфляжа», что размывает критерии оценки человеческого потенциала и провоцирует недоверие к экспертным оценкам. Столь жёсткое критическое отношение вполне объяснимо: слишком часто за высокой лексикой скрываются низкие интересы: групповые, клановые, личные.

Второй смысловой контекст, который можно определить как сугубо прагматический, также не вызывает особого доверия со стороны гражданского общества, но уже по другой причине. Недоверие объясняется тем, что в данном случае вообще не остаётся места для высоких целей (забота о нуждах населения, служение долгу и пр.). В этом случае вещи обычно называются своими именами: парламентская борьба — лоббированием групповых интересов, выборочное преследование отдельных коррумпированных структур — переделом зон влияния, принятие бюджета — «распиливанием», а человеческий потенциал — всего лишь средством для решения сугубо политических или экономических задач.

При этом само представление о потенциале и о человеческом потенциале в частности сводится к оценке имеющихся источников развития, которые вполне могут быть использованы или мобилизованы для достижения устремлений, не только не связанных с человеческими (гуманитарными) ценностями и установками, но и откровенно бесчеловечными. Данное обстоятельство следует выделить особо, так как оно объясняет нежелательность любых оценочных коннотаций при употреблении понятия «человеческий потенциал». Дело в том, что этот потенциал может быть и часто является разрушительным (наиболее яркий пример — интеллектуальный и научный человеческий потенциал стран-агрессоров, прибегающих к методам государственного терроризма во внутренней и внешней политике).

Столь откровенный и расчётливый (чисто рациональный) подход к человеческому и любому другому ресурсному потенциалу, в том числе природному, свойственен политическому дискурсу, рассчитанному на «внутреннее потребление». Это язык подавляющего большинства профессиональных политиков, чиновников и экспертов, в компетенцию которых входит подготовка и/или принятие наиболее важных решений. В данном случае речь идёт уже не о публичной политике, а о вполне конкретной отраслевой политике: экономической, миграционной, демографической, экологической, оборонной и далее по длинному перечню «отраслевых политик». Такая политика, перегруженная ведомственными интересами и легко обнажающая внутренние конфликты, не предназначена для публичной сферы. Когда же случаются «утечки», то это может породить не только негативное восприятие со стороны «электората», но и социальный протест, и острый политический кризис (недавний пример — события в Венгрии, спровоцированные именно такой «утечкой»).

Столь же прагматичный и жёсткий подход к определению человеческого и ресурсного потенциала характерен также и для языка науки, обслуживающей реальную политику: здесь также нет места ни сантиментам, ни «политическому камуфляжу».

Но не будем торопиться с односторонней и тем более однозначно негативной оценкой этой особенности реальной политики и науки. В этом случае за внешней неприглядной оболочкой (когда прямота воспринимается как цинизм) проступает объективная технологическая необходимость: в режиме подготовки и принятия политических решений внимание, естественно, полностью акцентируется на инструменталистском измерении политики, т. е. на человеческом потенциале, где ключевое понятие — потенциал. Прилагательное «человеческий» в этом контексте употребляется в двух случаях. Во-первых, оно фиксирует наличие необходимой рабочей силы определённого качества, ценность которой определяется не моральными соображениями, а критериями эффективного использования. Во-вторых, оно служит для выявления так называемого человеческого фактора, т. е. своеобразной «ахиллесовой пяты» любой сколько-нибудь сложной социо-технической системы — принципиально неустранимого фактора риска, связанного с несовершенством реального человека и, соответственно, неустранимыми дефектами человеческого потенциала.

Для того чтобы рациональный подход (при всех его плюсах и минусах) не превратился в псевдорациональный, требуется, как минимум, не забывать о ценностно-гуманитарном видении проблемы при подготовке и принятии политических решений. Не следует забывать и о качестве жизни при построении государственных стратегий.