Социальное проектирование как одна из технологий управления социальными структурами

В «Государстве» Платон не только мыслит проектно по отношению к общественному устройству («Так давайте же, — говорит Сократ, — займемся мысленно построением государства с самого начала. Как видно, его создают наши потребности»^[1]), но и обсуждает условия реализации такого «проекта». К последним Платон относит наличие самого проекта и соответствующих знаний (заимствованных им из других своих работ), подготовку из философов, если можно так сказать, государственных работников и реформаторов, решивших посвятить свою жизнь общественному переустройству, наконец, поиск просвещенных правителей.

Известно, ни один из проектов переустройства государства Платону осуществить не удалось. Он не нашел просвещенного правителя и не смог увлечь своими идеями свободных граждан. Не удивительно поэтому, что на склоне лет Платон с горечью пишет в «Законах»:

«Всему указанному сейчас вряд ли когда-нибудь выпадет удобный случай для осуществления так, чтобы все случилось согласно нашему слову. Вряд ли найдутся люди, которые будут довольны подобным устройством общества… Все это точно рассказ о сновидении, точно искусная лепка государства и граждан из воска!»^[2].

Если во времена Платона проектно-реформаторская деятельность была всего лишь идеей и замыслом, пришедшим на ум нескольким философствующим мыслителям, то сегодня — это массовый феномен и практика, особенно в нашей стране. Причем социальные преобразования сознательно, но чаще бессознательно, осуществляются на самых разных уровнях социального действия, начиная от государства в целом, кончая епархией отдельного чиновника. В. Г. Федотова в прекрасной книге «Модернизация „другой“ Европы» пишет, что исторически Россия всегда была модернизирующей страной — от Петра I, Александра II, большевиков до нынешних реформаторов^[3]. И сегодня, отмечает В. Федотова, Россия не может отказаться от социальных проектов.

Таким образом, проблема не только в нащупывании и определении путей и эффективных способов трансформации России в целом, но и в том, как поставить заслон массовым социальным преобразованиям и изменениям, вызывающим все возрастающий объем негативных социальных последствий. Большинство социальных реформаторов (социальных проектировщиков) не отдают себе отчета, что их вроде бы частные, локальные решения, суммируясь и сливаясь на уровне страны в бурный поток, быстро изменяют облик социальной и общественной жизни. Причем изменения эти не только не совпадают с замышляемыми и декларируемыми целями, но чаще всего им противоположны.

Несмотря на неудачу в практическом плане, замысел и социальные эксперименты Платона инициировали в истории европейской цивилизации многочисленные подражания и попытки проектирования нового общественного устройства и граждан. При этом можно говорить о двух основных этапах, которые прошла здесь теоретическая мысль.

Первый — утопический, когда реформаторы, подобно Платону, создавали проект нового общественного порядка на основе «совершенного образца». Этому образцу, конечно, всегда приписывались сакральные или органические достоинства, но фактически он конструировался, исходя из ценностей личности реформатора.

Как говорил Платон: «Видя и созерцая нечто стройное и вечно тождественное, не творящее несправедливости и от нее не страдающее, полное порядка и смысла, он этому подражает и как можно более ему уподобляется»^[4]. «Многие утописты прошлого, — пишет Барбара Гудвин, — не обладали ни серьезными знаниями, ни высокой культурой, их видение хорошего общества выражало просто их жажду свободы, справедливости, демократии и притом в символической форме. Другие люди превращали их видения в теории и политические манифесты. Утопия — явление в принципе двухфазовое, но сегодня, в век академизма и экспертов, мы забыли о первой фазе утопической идеи и сосредоточились на второй — теоретизировании и политике»^[5].

Нельзя сказать, что в истории не было примеров удачной реализации утопических замыслов. В Москве в конце 20-х годов были созданы несколько комсомольских коммун, которые вполне успешно функционировали, правда, не больше трех-пяти лет. Анализ опыта этих коммун, а также других относительно удачных утопических проектов показывает, что необходимым условием их существования являются, с одной стороны, подбор участников (это, как правило, люди, одержимые идеями и готовые ради их воплощения кардинально менять свою жизнь), с другой — терпимое отношение общества к таким социальным экспериментам. Другой пример успешной реализации утопических замыслов — общественные переустройства в рамках диктаторских и тоталитарных режимов. Здесь путем насилия, пропаганды, тотального контроля и идеологического воспитания удавалось воплощать самые невероятные проекты. Одно из необходимых условий этого — лишение человека свободы, оболванивание его. Понятно, что подобная социальная инженерия может быть оценена только негативно, она приводит к уклонению от нормальной жизни общества и человека.

Второй этап с полным основанием можно назвать научно-инженерным. В свою очередь, он подразделяется на два подэтапа — жизненного строительства и социального проектирования. Суть научно-инженерного подхода в том, что новый социальный порядок и устройство создаются на основе научных знаний (социальных и общественных наук) в процессах инженерного конструирования. Скрещивание социального утопизма с проектной установкой, поначалу архитектурной, произошло лишь в начале XX столетия. Известно, что в двадцатых годах социальные проектировщики в лице архитекторов функционализма и других школ ставили своей задачей «жизнестроительство и организацию форм новой жизни».

«Мы прекрасно чувствуем, — писал И. Верещагин, — что архитектурные требования можно и нужно предъявлять не только к зданиям, но и к любой вещи, любому человеку и его лицу. В настоящее время строятся не только не столько новые заводы, но и новая культура и новый человек»^[6]. (Ср. «Новое общество, — писал в эти годы создатель советской психологии Л. С. Выготский, — создает и нового человека. Когда говорят о переплавке человека как о несомненной черте нового человечества, и об искусственном создании нового биологического типа, то это будет единственный и первый вид в биологии, который создаст самого себя… В будущем обществе психология будет наукой о новом человеке»^[7]).

Критика жизнестроительства началась еще в начале тридцатых годов и продолжает как опыт истории изучаться в наше время.

Совершенно иначе вопрос был поставлен в середине 60-х годов в рамках методологии дизайна и проектирования (исследования К. М. Кантора, В. Л. Глазычева. Г. П. Щедровицкого, О. И. Генисаретского, А. Г. Раппопорта, Б. В. Сазонова, В. М. Розина и других). Стали говорить не об архитектурном или градостроительном проектировании, а о проектировании как таковом, которое рассматривалось, с одной стороны, как деятельность, с другой — как социальный институт. Одновременно в научных исследованиях и проектировании стали набирать силу социологический и системный подходы.

В начале 70-х годов И. Ляхов попытался обобщить опыт, накопившийся в сфере общественных новаций, познать, как он писал, «общие законы», которым подчинялись такие виды деятельности, как социальное управление, социальное планирование, конструирование и проектирование организационных и социальных процессов и структур, дизайнерское и градостроительное проектирование. Выделив такие ключевые слова, как «конкретные социологические исследования», «прогнозирование», рациональное преобразование социального объекта", «системный подход» и связав их все с идеей конструирования, И. Ляхов по сути выделил совершенно новую действительность, лежащую в рамках социальной инженерии^[8]. Оставалось лишь найти более подходящий и адекватный термин; впрочем, уже сам Ляхов говорил о социальном проектировании, но пока не ставил его во главу угла. Другое понятие понадобилось потому, что термин «социальное конструирование» не отражал основной процесс, происходивший в течение всех 70-х годов — смену в общественном сознании инженерной парадигмы и организации деятельности на проектировочные. Поэтому в конце 70-х — начале 80-х годов за новым подходом закрепляется другое название — «социальное проектирование».

Новейшая история социального проектирования видится следующим образом: на основе представлений о социальном проектировании, сформулированных в 70-х — начале 80-х годов, были развиты положения о социальном проектировании, идущие в рамках управленческой науки (однако эти положения не были реализованы практически, не вылились в практику социального проектирования). Параллельно на методологической и культурологической основе были сформулированы альтернативные идей социального проектирования и созданы его отдельные практические образцы. В этом направлении социальные проектировщики попытались учесть гуманитарную и социокультурную природу проектируемых ими объектов и включить в процесс проектирования всех заинтересованных в проекте субъектов. Продолжала развиваться и методология проектирования, которая, по сути, может быть рассмотрена как третье направление социального проектирования^[9].

В своей работе социальные проектировщики реализуют сегодня две основные процедуры. Во-первых, проектируя, они замышляют новый объект, новое качество социальной жизни. Во-вторых, происходят разработка замышленного объекта: учет и согласование требований, предъявляемых к объекту (заказчиком, проектировщиком, согласующими инстанциями, потребителями и т. д.), конструктивное задание основных элементов и связей объекта и т. д. По сути, именно двумя указанными процедурами и ограничивается проектная культура современного социального проектировщика. В целом в рамках научно-инженерного подхода так и не удается преодолеть два основных недостатка, присущих социальным преобразованиям. Один — низкая проектосообразность: социальные проекты или утопичны, не реализуемы, или подменяются социальными манифестами, концепциями, программами, другой — искажение или выпадение социальных параметров, предъявляемых к проектируемому объекту. Например, социальное проектирование 20—30-х годов, ставившее своей целью формирование новой культуры и человека, реально позволило создать не новые социальные отношения или человека, а новые заводы, дома-коммуны, клубы, дворцы культуры; проекты микрорайонов или экспериментальных жилых районов 60—70-х годов привели не к новым формам общения и социализации (как замышлялось), а всего лишь к новым планировкам и благоустройству, проекты региональных социокультурных преобразований на селе оказались утопичными и т. д.

Как это ни парадоксально, социальный проектировщик опирается на знания социальных наук в минимальной степени, он именно конструирует новые связи и отношения, приписывает их действительности без достаточного основания, принимает желаемое за действительное. Здесь действует своеобразный «проектный фетишизм»: то, что задумано, описано или нарисовано (начерчено) на бумаге, например, в виде картины действий, занятий, отношений между людьми и т. д., приобретает статус реальности, мыслится как существующее или могущее существовать. Кажется, что если объект представлен в сознании и подробно описан, то он уже может быть укоренен и в социальной жизни.

Одна из причин, по которой проектировщики почти не обращаются к социальным наукам, — неудовлетворительность социальных знаний. Известно, что знания социологии, социальной психологии, политэкономии, культурологии, политологии и других — описывают главным образом существующее, сложившееся состояние дел, в то время как проектировщику нужно знать, как будут вести себя социальные феномены (люди, группы, сообщества, социальные институты и т. д.) при изменившихся условиях в ближайшем или более отдаленном будущем. (Социальное прогнозирование сегодня крайне неэффективно, не секрет, что качество социальных прогнозов значительно ниже качества социальных теорий, которые сами несовершенны). Важно также, чтобы в число факторов подобного изменения входили и те, которые создает сам социальный проектировщик, запустивший, инициировавший своим проектом определенное социально-культурное действие и процесс изменения.

Другой недостаток основного массива существующих социальных знаний — они не учитывают аксиологическую природу социальных феноменов, т. е. присущих людям и поведению несовпадающих ценностных ориентаций и целей. Не учитывают они и такой важный фактор, как структуры обыденного сознания людей: средовые карты и хронотипы, жизненные «скрипты» (программы), архетипы сознания и т. п. Не зная подобных закономерностей, социальный проектировщик оказывается не в состоянии определять в проекте реальное сложное поведение людей.

Социальные знания неудовлетворительны и в том отношении, что они не отвечают на важный для проектировщиков вопрос, как влияют материальные и другие условия (социальные инфраструктуры, типы учреждений, виды нормирования или поощрения) на течение или изменение социальных процессов, на характер функционирования социальных явлений.

Наконец, социальные знания описывают прежде всего процессы взаимодействия или массовые, объективно наблюдаемые явления типа миграции населения, социокультурной динамики, социально-демографического состава населения и т. д., в то время как социальных проектировщиков все больше интересуют такие явления, как культурные инициативы отдельных людей или групп, ценностные выборы и предпочтения, сопротивление людей процессам изменения и т. п.

По другой причине социальные проектировщики не учитывают при разработке проектов «технологию изготовления новых объектов». Здесь дело не в отсутствии знаний или их неудовлетворенности, а в том, что сегодня вообще неясно, что такое внедрение социального проекта, в чем оно состоит, какие стадии проходит. Не осознавая этого, социальные проектировщики мыслят внедрение по аналогии с реализацией обычных проектов. Однако в сфере социального действия нет ни разделения труда между проектированием и изготовлением, как в традиционном проектировании, ни самой стабильной сферы изготовления. Кроме того, реализация социальных проектов включает целый ряд процессов (проектные инициативы, поддержку привлекательных проектов различными группами населения, прессой или ведомствами, создание под проект инфраструктур, организацию различных областей изготовления, преодоление сопротивления определенных групп населения или учреждений и т. д.), которые совершенно не укладываются в привычное понимание процесса реализации проекта. В частности, и потому, что заставляют неоднократно менять сам проект или создавать новые.

Отметим, что в последние два-три десятилетия социальное действие стало пониматься иначе. Это уже не просто система программных мероприятий, реализация которых должна дать запланированный результат.

Современное социальное проектирование предполагает совместную разработку с заинтересованными субъектами, разработку гибкой культурной политики, социально-педагогический эффект и усилия, запуск (инициацию) различных социокультурных процессов, последствия которых можно предусмотреть только частично.

В целом современное социально-инженерное действие представляет собой сложный итерационный процесс, создающий условия и предпосылки (интеллектуальные, средовые, социальные, культурные, организационные, ресурсные и т. д.) для контролируемой, продуманной модернизации и эволюционного развития. Предполагает оно и довольно сложную, гуманитарно-ориентированную методологическую работу. Здесь необходимы не только знание социальных дисциплин и рефлексия деятельности проектирования, но и ценностное, а также смысловое задание самого явления, на разработку и изменение которого направлено социальное действие. Предполагает разворачивание социального действия и разные точки зрения, разные решения, несовпадающие концепции.

С одной стороны, здесь реализуется проектный подход, те или иные его парадигмы (например, системотехнический и деятельностный), с другой — в социальное проектирование вовлекаются элементы исследования, гуманитарные и художественные построения, культурологические знания и онтологические картины. При формировании современных стратегий социально-инженерного действия происходит своеобразное распредмечивание самого проектирования: обсуждаются исходные ценности проектирования, природа проектной действительности; анализируются, очерчиваются области употребления будущих проектов; моделируются «портреты» потенциальных пользователей — и все это предполагает самоопределение социального проектировщика.

Социальное действие и схемы только тогда срабатывают, как замышлялось, когда выступают моментом органической жизни культуры, если способствуют ее выживанию, или гибели, или становлению новой культуры. Культуры (и мегакультуры, которые сегодня складываются) представляют собой социальные организмы, в которых нужно различать базисные культурные сценарии и картины мира, социальные институты, системы власти, хозяйство и экономику, общество, сообщества, системы воспроизводства (образование, идеологию, системы массовой коммуникации), личность^[10].

В этом смысле стратегия социального действия предполагает опосредование в системе представлений о культуре как форме социальной жизни. Последнее означает по меньшей мере две вещи: во-первых, то, что исполнительное действие (собственно программа действий) рассчитывается исходя из знания целого и других систем (идеи субсидарности и функционального федерализма являются реализацией сходного принципа), во-вторых, что исполнительное действие должно быть поддержано действиями в других подсистемах целого. Говоря об опосредовании, можно согласиться с С. В. Поповым, что нужные сегодня представления о культуре и социальной жизни не могут быть заданы на основе социальных теорий традиционного толка. Но такие представления не являются только схемами бывшего в прошлом или сложившегося «здесь и сейчас» социального взаимодействия. Опосредование предполагает новые типы исследований и разработок, в результате которых строятся «диспозитивные дисциплины». Их продуктом выступают такие знание и квазитеоретические построения, которые позволяют описывать «возможный объект», то есть такой, на который можно влиять, причем органичным способом как для социального актора, так и для объекта.

На основе «диспозитивных дисциплин», с одной стороны, проблематизации современности (ее вызовов, проблем, проектов) — с другой, анализа, а также изобретения социальных технологий, с третьей стороны, и создаются как картины новой действительности, требующие социальных изменений, так и обусловленные этими картинами программы социальных действий. С. Попов прав и в том отношении, что без выращивания субъекта (субъектов) социального действия, которые на себе создают и несут новообразования, все эти программы обречены. Поэтому в структуру социального действия обязательно должны входить игры и тренинги, в которых будут выращиваться субъекты социального действия.

Общее место практической методологии — в структуру социального действия должны входить еще три важных звена: собственно рациональные построения деятельности и объекта в нем (проекты, программы, сценарии, схемы объекта и т. п.), создание среды реализации (ресурсное обеспечение, разворачивание поддерживающих и нейтрализующих политик и прочее), а также управление процессом реализации (мониторинг, рефлексия, коррекция или изменение целей и т. п.). Важным моментом социального действия, как правильно отмечает О. И. Генисаретский, является снижение системной неопределенности при одновременном понимании границ рационального воздействия. С одной стороны, социальный проектировщик действует рационально, стараясь полностью рассчитать и конституировать деятельность и подведомственные ему процессы, с другой стороны, грамотный дисциплинарий понимает, что помимо его усилий на становление конституируемой действительности влияют и другие силы, которые он, оставаясь в рамках данного социального действия, проконтролировать не может.

Конец прошлого и начало этого века принесли с собой осознание того, что социальная действительность быстро трансформируется и меняется буквально на глазах. Падение системы социализма, распространение современных информационных технологий и средств связи на все основные страны мира, процессы глобализации и дифференциации, волны социальной миграции, мультикультурализм — вот только некоторые характерные изменения, захватившие нашу планету. Быстро меняется в наше время и понимание социального действия. Идеи управления и социальной инженерии все больше ставятся под сомнение, зато возрастает значение политики, понимание необходимости вовлечения в социальное действие всех заинтересованных субъектов и лиц, воздействия на социальные процессы в условиях неопределенности и дефицита знаний, социального сценирования и инициирования, важности отслеживания реального процесса социальных изменений и рефлексии, а также коррекции исходных замыслов, целей и способов их реализации.

Не менее важным является пересмотр социальной онтологии: не объективированные социальные процессы и структуры, а сложные взаимопроникаемые среды и поля, в формирование и функционирование которых делают вклад сами социальные акторы. Все большее распространение получают стратегии средового воздействия: стимуляция социальной среды, социальные мессаджи, создание условий для формирования нужной социальной среды. В целом же постепенно складывается понимание того, что наша социальная активность и действия только в том случае будут эффективными, если они выступают как необходимые условия и аспекты органической жизни социальных образований (социальных сред, институтов, организмов).

Даже указанные здесь лишь некоторые изменения социальной действительности позволяют утверждать, что идеи и практика социального проектирования в значительной степени исчерпали себя. Конечно, задача контролируемого социального воздействия не может быть снята с повестки дня, и даже стала еще актуальнее, но конкретные формы ее решения могут и должны меняться. Вместо социального проектирования, вероятно, должны прийти новые идеи.

• [1] Платон. Государство. Собр. соч. В 3 т. Т. 3. М., 1994. С. 130.
• [2] Платон. Законы. Собр. соч. В 3 т. Т. 4. М., 1994. С. 198.
• [3] Федотова В. Г. Модернизация «другой» Европы. М., 1997. С. 14.
• [4] Платон. Государство. Цит. соч. С. 281.
• [5] Социокультурные утопии XX века. Вып. 4. М., 1987. С. 46.
• [6] Верещагин И. Об архитектурной достоевщине и прочем // Современная архитектура. 1928. № 4. С. 130.
• [7] Выготский Л. С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч. В 6 т. Т. 1. М" 1982. С. 436.
• [8] Ляхов И. И. Социальное конструирование. М., 1970. С. 3.
• [9] Генисаретский О. И., Щедровицкий Г. П. Обособление проектирования: от утопийк социальному институту. Мышление дизайнера. Отчет ВНИИТЭ, 1967; Глазычев В. Л. Язык и метод социального проектирования // Социальное проектирование в сферекультуры: методологические проблемы. М., 1986; Глазычев В. Л. Методические рекомендации по программированию культурного развития города // Социальное проектирование в сфере культуры. НИИ культуры. М., 1987; Гуд Г. X., Макол Р. Э. Системотехника.

  Введение

  в проектирование больших систем. М., 1962; Дондурей Д. Б. Социальное проектирование в сфере культуры: поиск перспективных направлений // Социальное проектирование в сфере культуры: методологические проблемы. М., 1986.

• [10] Розин В. М. Теория культуры. М., 2005.