Двоеверие. 
История России для технических вузов

Акт принятия христианства в качестве государственной религии не означал, конечно, быстрого и повсеместного его утверждения в обществе; это был длительный и сложный процесс. Наиболее заметен он оказался в городах, где население было меньше связано патриархальными традициями и где шло активное храмовое строительство. Если во второй половине XI в. в городах было построено 18 церквей, то во второй половине XII в. — уже 112. Однако в это время и на юге, и в северо-восточном Суздале прямо за городским валом по-прежнему насыпались курганы и усопшие отправлялись в последний путь и с крестиком, и с обычным языческим погребальным инвентарем. Только в XIII в. погребения по языческому обряду начинают исчезать, но на севере он сохранялся до начала XVI в.; еще спустя 50 лет новгородские архиепископы жаловались в Москву о «скверных молбищах идолских» во главе с «арбуями» — жрецами.

И в городе, и в деревне христианизация привела к двоеверию — устойчивому религиозно-магическому синкретизму языческих и христианских верований и обрядов, что было в известной мере характерно и для других европейских стран, где примитивное восприятие основных положений вероучения и культа сопровождалось его фольклоризацией и «паганизацией» — включением прежних языческих представлений и норм.

В храме звучал церковнославянский язык, восходящий к южноболгарскому (солунскому) славянскому диалекту, а в миру говорили на разговорном древнерусском. При рождении средневековый человек получал два имени — языческое и крещальное, а в придачу к ним — прозвище («Свибло» (шепелявый), «Толстой» или «Вареные ноги»), сопровождавшее его всю жизнь; понятие фамилии появится в феодальном кругу в XV в., а у крестьян — только к концу XIX в., и то лишь по официальным документам.

Сакральному пространству храма и «красному углу» крестьянской избы с иконами и лампадами противостояли «нечистые» места: перекрестки дорог, овин и баня — в ней проживали «домашние» темные силы (там полагалось снимать крест и совершать гадания). Вместе с молитвами в течение многих столетий в употреблении оставались заговоры на все случаи жизни.

В повседневной жизни за помощью в деликатных ситуациях обращались не только к священнику, но и к местным колдунамволхвам за «зельем» для «приворожения», лекарственными травами или просто за советом. Приходские церкви не всегда были рядом с домом, а многие языческие святилища продолжали действовать до XIII в.

По крайней мере до XVII в. вполне терпимыми «конкурентами» духовенству выступали скоморохи (или «веселые»), которые вполне легально занимались своим ремеслом, отмечались в переписях как постоянные городские или сельские жители, и их «бесчестье» (оскорбление) даже каралось штрафом. В репертуар скоморохов входили и вполне серьезные духовные стихи, а сами они рассматривались как обладатели магических знаний и силы. По праздникам или на свадьбах, куда вместе призывали «иереев со кресты, а скоморохов с дудами», последние выступали как необходимые служители смеха и веселья, которых нельзя было прогнать и с которыми церковь до поры вынуждена была мириться.

Регулирование бытового поведения людей требовало осторожности: духовенство постепенно вводило языческие ритуалы в рамки церковного календаря — святки стали частью праздника Рождества, а ночь на Ивана Купалу «совместила» языческие русалии и Рождество Иоанна Предтечи. По и спустя 500−600 лет после крещения Руси церковные поучения постоянно повторяли осуждения в адрес подобных празднеств: «Стучат бубны и глас сопелий и гудут струны, женам же и девам плескание и плясание и главам их покивание, устам их неприязнен клич и вопль, всескверненыя песни, бесовские угодия совершахуся, и хребтом их вихляние, и ногам их скакание…» — сокрушался о поведении своих прихожан игумен одного из псковских монастырей Памфил в 1505 г. Попрекали священнослужители свою паству и тем, что она не часто посещает церкви, верит в дурные приметы, откликается на «чих» заклятием (от которого происходит наше «будьте здоровы»).

Христианские святые, подобно языческим богам, принимали на себя «заведование» повседневными житейскими проблемами: Флор и Лавр охраняли лошадей, св. Терентий — кур; Николайугодник (иностранцы говорили о нем в XVI в. как о «втором русском боге») был покровителем всех путешествующих и странствующих; св. Антипе надлежало молиться об избавлении от зубной боли, а Моисею Мурину — от «винного заиойства» .

Появились на Руси и особенные «народные» святые: Никодим Кожеезерский, умерший от отравы, приготовленной другому его злодейкой-женой; Артемий Веркольский, в 12 лет убитый молнией в поле, где пахал с отцом; Варлаам Керетский, убивший жену и наложивший на себя обет — плавать в лодке с покойницей вдоль берега Белого моря, пока «мертвое тело тлению предастся». Вопреки церковным канонам стал святым Кирилл Вельский, принародно утопившийся в реке из-за притеснений воеводы! Эти святые — простые крестьяне — не совершали подвигов и не принимали мучений за веру, но в народном сознании сподобились святости за перенесенное ими горе.

Двоеверие было характерно не только для повседневной народной жизни. И для «верхов» древнерусского общества принятие христианства не всегда означало отказ от традиции. Первый русский митрополит Иларион, прославляя князя Владимира, ставил в один ряд с ним язычников — «старого Игоря, сына же славного Святослава», поскольку они «мужьством же и храбрьством прослуша (прослыли) в странах многих и поминаються ныне и словуть. Не в худе бо и не в неведоме земли владычествоваща, но в Русьской, яже ведоша и слышима есть всеми коньци земля». Гордость за величие и равноправие Руси в ряду других христианских стран не отвергала ее языческое прошлое и деяния ее князей, в течение более 200 лет сохранявших веру в помощь «дедней и отней молитвы» — пережиток вполне языческого культа предков. Князья в XI — XIII вв. так же, как и их подданные, носили двойные имена, совершали языческие воинские обряды («постриги»); на княжеских дворах устраивались веселые пиршества с «играми», на которых исполнялись ритуальные языческие танцы, запечатленные на женских браслетах XII в.

Языческие образы и сюжеты органично вписывались и в мир «высокой» культуры: мифологические животные и птицы (грифоны, львы, «древо жизни») присутствуют в росписи Софийского собора в Киеве, в декоре белокаменных владимирских соборов XII в., в ювелирных произведениях киевских мастеров. Древнейшие языческие идеограммы (вроде иранского по происхождению Сэнмурва-Симаргла — крылатого зверя, хранителя «древа жизни») встречались в орнаменте и заставках, украшающих вполне христианские по содержанию рукописи и силой своего эмоционального воздействия готовили читателя к нелегкому делу чтения и постижения новых мировоззренческих истин. По воле автора «Слова о полку Игореве» герои обращались за помощью к языческим стихиям (ветру, солнцу, Днепру), а князь Всеслав Полоцкий представал в фантастическом образе волка-оборотня, способного затмить солнце. Все эти образы были вполне понятны современникам спустя 200 лет после крещения Руси и естественно вписывались в мировоззрение людей той эпохи, которое по целому ряду «параметров» отличалось от современного.