Тема смерти в мифологическом сознании

В некотором смысле мифологическое мышление как некая целостность может быть истолковано как постоянное и устойчивое отрицание феномена смерти — самим утверждением нерушимого единства и непрерывности жизни миф отвергает смерть. «Первобытная религия — это, быть может, самое последовательное, яркое и решительное утверждение жизни во всей человеческой культуре», — пишет Э. Кассирер^[1].

При описании древнейших текстов египетских пирамид Джеймс Брестед отмечал, что главная, доминирующая и сквозная мысль в них — настойчивый, даже страстный протест против смерти. «Их можно было бы считать крайней точкой самого раннего человеческого бунта против тьмы и молчания, из которых нет возврата. Слово „смерть“ всегда имеет в текстах пирамид отрицательный смысл или относится к врагу. Вновь и вновь мы слышим упорное утверждение, что мертвый жив»^[2].

Индивидуальные и социальные чувства первобытного человека пронизаны этой уверенностью. Жизнь его не имеет четких границ в пространстве и времени: она простирается не только на всю природу, но и на всю человеческую историю. Известный английский мыслитель Герберт Спенсер (1820—1903) выдвинул тезис, согласно которому культ предков должен рассматриваться как первоисточник и первоначало религии. Во всяком случае, он является одним из наиболее общих религиозных мотивов. По мнению Э. Кассирера, в мире, наверное, почти нет народов, у которых не было бы в той или иной форме культа мертвых. Эта оговорка австрийского философа излишня: современная этнология не только признает универсальную распространенность культа мертвых, но и вполне последовательно и рационалистично объясняет его происхождение.

К этой же теме обращается и В. С. Соловьев, который пишет о теории Г. Спенсера. Английский философ из почитания умерших предков выводил всю религию. По мнению русского философа, эта теория хотя и не представляет собой полной истины, однако, по его словам, она гораздо вернее и содержательнее, чем теории первоначального фетишизма, и те, которые сводят все к обоготворению солнца, грозы или других проявлений природы. Предметом религии всегда были деятельные человекообразные существа или духи. Едва ли можно сомневаться, что первообразом духов были души умерших предков, — считает В. С. Соловьев^[3].

«Метаморфозы» Овидия, по его мнению, большей частью заимствованные из народных верований греков и римлян, полны примерами перехода умерших или умирающих людей в стихийные, зооморфические и фитоморфические (растительные) божества и духи. Самая распространенная форма фетишизма — поклонение камням — находится в несомненной зависимости от культа умерших. У лопарей, бурят и других народов сохраняются иногда и собственные имена тех дедов и колдунов, которые после смерти превратились в священные камни. Это превращение невозможно понимать в том смысле, что дух умершего сделался камнем, т. е. бездушной вещью; напротив, он сохраняет (и даже в усиленной степени), то могущество, которое имел при жизни; у лопарей окаменевшие колдуны и предсказывают, и посылают на всю округу бури и непогоду. Здесь камень только видимое место пребывания духа или орудие его действия. У семитов священные камни так и назывались: бет-элями или бет-илями, т. е. домами божьими. То же должно сказать и о священных деревьях^[4].

Одна из первейших религиозных обязанностей потомка после смерти родителя — обеспечить его пищей и всем тем необходимым, что может понадобиться ему в новом положении. Почитание предков выступает в качестве всеобщего признака, характеризующего и определяющего как религиозную, так и социальную жизнь. В Китае почитание предков, ставшее государственной религией, является, по сути, единственной народной религией. Это значит, отмечает Дж. Грут в своем описании китайской религии, что «связи семьи с мертвыми неразрывны: умершие продолжают пользоваться авторитетом и покровительствовать семье. Они естественные божественные заступники китайского народа, его домашние боги, защищающие от привидений и дарующие счастье… именно культ предков, обеспечивающий человеку покровительство умершего члена его семьи, дает ему богатство и процветание. Значит, его имущество на самом деле принадлежит умершим, которые продолжают жить среди живых; законы родительского и отцовского авторитета требовали, чтобы родители владели всем имуществом детей… Мы, таким образом, должны считать культ родителей и предков подлинным центром религиозной и социальной жизни китайского народа»^[5].

Китай — классическая страна культа предков, на основе которой можно изучать все основные проявления этого культа. Однако, по мнению В. С. Соловьева, общие религиозные мотивы, лежащие в основе этого культа, не зависят от отдельных культурных или социальных условий. Мы обнаруживаем это явление в совершенно различных культурных средах. В классической античности, например, те же мотивы встречаются в жизни римлян. В своей книге «Античный город» Фюсгель де Куланж дал описание римской религии, в которой попытайся показать, что вся социальная и политическая жизнь римлян носила отпечаток культа манов (обожествленных предков). Культ предков всегда оставался одной из основных и преобладающих черт римской религии^[6].

В то же время одной из наиболее заметных черт религии американских индейцев, присущих многим племенам от Аляски до Патагонии, была их вера в жизнь после смерти, основанная на столь же общей вере в возможность общения между людьми и духами умерших. По мнению Э. Кассирера, все это ясно и неоспоримо свидетельствует о том, что перед нами действительно универсальная, неустранимая и существенная характеристика первобытной культуры^[7]. Но невозможно понять подлинный смысл этого элемента, если исходить из предпосылки, что все религии порождены страхом.

• [1] Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. С. 538.
• [2] BreastedJ. Н. Development of Religion and Thought in Ancient Egypt. N. Y., 1912. P. 91.
• [3] См.: Соловьев В. С. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 176.
• [4] Соловг^ев В. С. Указ. соч. С. 177.
• [5] Groot J.J. М. de. The Religion of Chinese. N. Y., 1910.
• [6] Fustel de Coulanges N. D. La Cite antique. Paris, 1902. S. 187.
• [7] См.: Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. С. 540.