Идеология патриарха Никона

Ввиду предстоящего суда, Никон не раз, и прямо и косвенно, был допрашиваем боярской партией, создавшей Уложение 1649 г. и нетерпевшей Никонова титула «Великий Государь». Одним из моментов этого допроса явились 30 вопросов, предложенных письменно боярином Семеном Лукьяновичем Стрешневым (тем самым, который назвал свою собаку Никоном и научил благословлять лапками по архиерейски), нанятому адвокату, Паисию Лигариду. Сей огонь и воду и медные трубы прошедший авантюрист сразу понял, что сила на Москве у царя и его партии, а побежденное бессилие и всеми оставленность на стороне Никона. Лигарид самоочевидно решил «заработать» на угождении силе. Все ответы Лигарида были беспощадно обвинительными против Никона. В порядке судебного состязания Лигаридова записка была предъявлена Никону для соответствующих объяснений. И вот Никон на вынужденном досуге, в своем монастырском уединении, пылая страстной ненавистью и презрением к продажной душе Лигарида, в ответ на его трактат написал целую объемистую диссертацию на тему об отношении двух властей. Она составляла 900 рукописных листов и хранилась до большевиков в библиотеке самого Воскресенского Новоиерусалимского монастыря. Ее заглавие: «Возражешя или раззоренья смиреннаго Никона, Бож1ею милостпо naTpiapxa, противо вопросов боярина С. Стрешнева, еже написа Газскому митрополиту Паиаю Лигарцщусу и на ответы Паисеовы».

Сочинение это до сих пор полностью не было издано по-русски. Им в свое время увлекся известный пьюзеист англо-католик диакон Вильям Пальмер и издал его в своем собственном переводе на английский в шести толстых томах под заглавием «The Tzar and the Patriarch» (Лондон, 1873 г.). Пальмер, не принятый в православие, но принятый Римом, пленился латино-теократическим духом сочинения Никона. И это не случайно. На свое латинское теократическое построение Никон был уполномочен старой русской традицией, вошедшей в нашу письменность со времени Геннадия Новгородского (конца XV века) через хорвата доминиканца Вениамина, сотрудника Новгородского архиепископа в его борьбе с еретиками жидовствующими. Вениамин сделал свой солидный вклад переводами на церковнославянский язык с Вульгаты и частей текстов и целых священных книг в первое русское собрание так наз. Геннадиевской Библии. И пустил в оборот апокрифическое правило VI Вселенского собора о соотношении двух властей в латинском духе теории двух мечей. Теория эта ближайшим образом отразилась и на иосифлянской теократической идеологии и лишь с необычайным темпераментом и крайностью воспринята Никоном за чистую монету восточно-канонического церковного права. Недаром сердце Пальмера пленилось этим западным вкусом вдохновенного творчества Никона.

Священство выше царства, по Никону — в силу превосходства его задач и правомочий, при сравнении двух величин. Царству поручено земное — низшее, священству небесное — высшее. «Хощеши ли навыкнути», обращается к Лигариду патриарх, «яко священство и самого царства честнейшее и большее есть начальство, и да не багряницу речеши ми, ниже д! адиму, ниже ризы златы, — сень бо вся она и вешных цветов худейша. Всяка бо слава человеча, рече, яко цвет травный, аще и самую речеши царскую багряницу… Аще бо и честен Вам престол царскш является от прилежных ему каменш и обдержаща и злата, должен есть судитися яко царь, но обаче яже на земли получил есть строительствовати и множае с ia вл асти не иметь ничтоже. Священства же престол на небеси посажен есть. Кто си глаголет? —.

Сам Небесный Царь: елика бр aMie свяжете на земли, будут связаны на небесах. Что сея равно убо будет чести? От земли начало суда пр! емлет небо. Понеже Суд1я на земли осудит, Владыка бо последует рабу, и яже убо сей осудит, ая Он горе утверждает. И между Бога и челов’Ьческаго естества стоит священ ни к, яжеотнюду чести сводя к нам, яже от нас мольбы возводя… Сего ради и papie помазуются от священническую руку, а не священники от царсюе руки. И самую царскую главу под священниковы рущЬ принося, полагает Бог, наказует нас, яко сей она болыии есть властник, меньшее бо от большаго благословляется… Царь здешним вверен есть, а аз небесным. Царь телесным вверяем есть, iepeft же — душам. Царь долги им%шям оставляет, священник же долги согр’Ьшешям. Он принуждает, а сей и утЬшает. Он — нужею, сей же советом. Он оруж! я чувствена имать, а сей — духовная. Он брань имать к супостатам, сей же к началом и миродержателем тьмы века сего. И сего ради: священство царства преболЪ есть".

Из самого библейского происхождения царства и священства Никон выводит также их неравенство. Неравенство их усматривает Никон и в судьбах истории церкви. «Священство не от человек, ни человеком, но от самого Бога, и древнее и нынешнее, а не от царей. Но паче от священства царство произыде и ныне есть: якоже устав царскаго поставлешя свидетельствует. Священство всюду пречестнЪйше есть царства, якоже выше на знаменах от божественнаго писан1я. И ныне паки речем: царство аще и от Бога дадеся в Mip, но во гневе Божш. И через священство помазуется чувственным елеом. Священства же помазан! е — Св. Духом непосредственно…

Власть священства толико гражданск1е луч ши есть, елико земли — небо, пачеже много вящши. Наше бо, рече, жште на небесех и живот наш тамо сокровен со Духом в Бозе… Сего ради не Toniro князей и местных, но самих иже fliaдимою обложенных большую npiauia честь имуищй ciro власть… Якоже капля дождя от велик! я тучи, т. е. земля от небеси мерится, тако царство меньшится от священства".

Пока такое отношение властей соблюдается, и царства стоят твердо. В поведении ц. Алексея Никон видит нарушение этого богоустановленного строя. Царь Алексей не только «чин святительскш и власть церковную воспр1ял на ся». Мало этого кощунственного захвата чужой власти. Помимо этого царь посягнул на имущество церковное: «обнищал и ограбил св. церковь». «Все царское величество через божественные законы, вышеописанные здЪ, олихоимствова. И не имеет святая великая церковь никотораго причаспя в Москве, якоже прежде при прежних царЪх и великих князЪх имела. Но есть пуста всякаго перваго своего состояшя, яко вдова осиротевши… О себе не изволил государь праведно разсмотреть, колико у св. великой церкви Пр. Богородицы поймал отчин, людей и прочих всех домовых потреб: хлеба, рыбы, денег, лошадей и прочих потреб, вместо великаго приношешя за помазан1е на царство. Такожде и от прочих свв. церквей и монастырей поймано елико отчин, и людей, и денег, и хлЪба и лошадей, и кто-то может исчислить? А ему великому государю св. великая соборная и апостольская церковь и проч1я святыя церкви и святые монастыри ничем неповинны и никакими данми, р, а з в i по завЪщан1ю св. апостол, молитвою и ч е с т i ю «.

Так, наивно смешивая хозяйственный исторический быт русской церкви с существом канонов, Никон видит насилие над церковью даже в необходимых государственных и экономических реформах, задевающих «быт», и доходит в этом, кажущемся ему каноническом консерватизме (на самом деле канонического тут ничего нет), до отрицания экономического подданства государству церквей и монастырей. Это — более, чем латинский status in statu. В сущности, это теоретическая ошибка, общая Никону с великим митрополитом Макарием, который также считал церковные имущества «навеки нерушимыми».

Никон усматривает новизну антиканоническую там, где был только новый вариант исконных русских взаимоотношений церкви и государства. Московские великие князья и цари всегда были покровителями и соучастниками в церковном управлении. Созывали соборы, скрепляли их деяния, избирали и назначали архиереев и самих митрополитов и патриархов, и контролировали все епархиальное управление. Но теперь, после Уложения 1649 г., с переходом в государственное управлений через «Монастырский Приказ» массы церковных имений, царь через чиновников «М. Приказа» естественно очутился вобычном праве ктитора над массой церквей и по обычному (а не новому) праву ктитора стал (по формальному бумажному производству) ведать назначением на места массы духовенства. В количественном отношении тут, конечно, произошла некоторая «перемена декораций». Но тут по существу не было для русской церкви никакой канонической новизны. И прежде представляли хиротонисующему иерарху кандидатов на священство сельские, слободские, городские, купеческие, казацкие общества, мелкие или крупные землевладельцы, или монастыри. А теперь все эти ходатайства унифицировались, проходя сквозь централизующий фильтр Монастырского Приказа. А Приказ этот был уже не прежней вотчинной царской природы, а природы чисто государственной. Но архиереи, как и в древней Руси, несмотря на весь активизм и свободу представления кандидатов на священство со стороны мирских инстанций, принципиально были свободны — удостаивать священства или нет представляемых кандидатов. Но самый стиль заостренного огосударствления данной функции церковного управления, конечно, был неизбежным последствием усвоения и московским правящим классом, его верхушкой, нового общеевропейского государственного самосознания. И для Москвы наступил срок ее выхода из-под купола средневекового теократического мировоззрения. Худо ли — хорошо ли, но это стало исторически неизбежным и тем более властным фактом, чем наивнее, слепее было нежелание, понять и принять этот факт. Никон был воплощением этого типа слепоты и наивности. Праведна была его ревность о сохранении в принципе теократического идеала. Но совершенно безнадежна и бессильна была его попытка не вступать ни в какой компромисс с новой государственностью и начисто ее отрицать. Это была безысходная идейная антитеза трезвой действительности, психологически совершенно тождественная с той трагедией, в которую сам Никон вогнал слепых ревнителей обрядовой стороны, непринявших нового обряда с той же слепотой и упорством, с какими он сам отверг новое государственное право. Никон писал КПльскому патриарху, протестуя против новой государственности, против воцарившегося теперь на Москве царского штемпеля на делах подбора и подавления на все иерархические и приходские места. «Все нын’Ь бывает царским хогЬшем». «Егда хощет кто, fliaKOH, или пресвитер, или игумен, или архимандрит поставлятися, тогда пишет челобитную Царскому Величеству и просит повелЪшя, чтобы хиротонисали его митрополит или apxienncKon. И царским повелЪшем на той челобитной подпишут: «по указу государя царя — его поставити попом или д! аконом или иного чину, кто во что поставляется. И сице хиротонисают их царским словом. И егда митрополит или арх1епископ хиротонисает, тогда дадут наставленную грамоту и пишут: хиротонисася д1акон или поп повел%н1ем государя ц, а р я, а не по заповеди Бож1ей и не по правилам св. апостол и св. отец.

И егда повелит царь быти собору, тогда бывает. И ково велит избрати и поставит apxiepeeM, избирают и поставляют. И ково велит судити и обсуждати, и они судят и обсуждают и отлучают.

И вся елика суть во епархш naTpiapinaro им%шя, царское величество на свои протори (т.е. расходы) емлет. И гдЪ велит, дают безчинно. Сице и от митрополичьих епархш, и от арх1епископлих, и честных и великих монастырей HM^Hin по повелЪшю его емлют. И людей на службу, и хлЪб, и деньги по повелЪшем своим велит взять и— возьмут немилостиво. И дани тяжки".

Практически, реально-политически Никон был неправ. Но чутье ему верно подсказывало то, чего не понимали бояре-правители государства. А именно, что с новыми порядками и идеологией нового государства секулярного, наступает и новый, сначала только «лаический», секулярный, а затем и прямо антирелигиозный и даже безбожный дух, который повеял над русской церковью со времени Петра I. Руководясь этим чутьем и привязываясь к бытовым мелочам, Никон проникновенно и трагически характеризует творцов Уложения 1649 г. О князе Одоевском Никон пишет: «он, князь Никита, человек прегордый, страху Бож1я в сердцы не имЪет и божественнаго писашя и правил свв. апостол и свв. отец ниже читает, ниже разумеет и жити в них не хощет, и живущих в них ненавидит, яко врагов сущих, сам бых враг всякой истинЪ. А товарищи его люди простые и божественнаго писашя невфдующш; а дьяки ведомые враги Божш и дневные разбойники, без всяюя боязни во дни людей Божшх губят».. Князь Одоевский ссылался, что при написании Уложения он руководствовался Кормчей книгой. Никон объявляет это прямой ложью: «Како же ты, списателю неправедный, не убоялся Господа Бога Свята обезчестити… кто еси ты, через божественные законы и свв. апостолов и свв. отец правила, смЪл дерзнут новые бЪсовс^е законы написати, яко новый Лютер?».

Считая эту бытовую реформу «ниспровержением основ», Никон трагически призывал к прямой борьбе с государством и к мученичеству: «Тако и нын’Ь, аще кто за св. евангельсюй закон и запов’Ьди Христовы и свв. апостол и свв. отец каноны станет и мужески подвигнется, яко же и первш подвижницы, не точ1ю судш послушает, но и оплюет и проклянет вел’Ьшя его и закон такожде и у пристава наказную и приставную память еще кто отъимет и издерет и поплюет и потопчет, не погрешит таковой с п, а с е н i я, якоже и первомученицы».

Никон, как и неразумно спровоцированные им старообрядцы, встав по мнимым основаниям на эту безмерно трагическую и апокалиптическую точку зрения, не убоялся и крайних выводов из нее. Диалектика Никона та же по существу, как и у напуганных им протопопов: Аввакума, Никиты Даниила, Лазаря и пр. Если царь попрал каноны (мнимое попрание!) а архиереи ему покорились (а не покорялся ли несколько лет тому назад и сам Никон?), то и архиереи подвергли себя церковной анафеме и потеряли свое священство. Особенно Никон возмущался передачей звания местоблюстителя митрополиту Питириму царским указом без собора. Но ведь сделано это было по указанию самого же Никона! Никон с озлобленной, взвинченно истерической логикой обрядоверов, расколовождей, услаждается отчаянными выводами, вытекающими из создавшегося положения. Раз Питирим получил власть не из канонического, а из мирского источника, то он потерял и свое епископство. И «вси от него постановленш пресвитери и д1аконы и прочш причетницы — чужды свящешя. И елицы от rfex крещени, ниже хрисНане нарицати лЪпо есть. Такожде и вси, елицы ему прюбщишася: митрополиты, арх1епископы и прочш священнаго чина, и Mipci.

Доходя до этих Геркулесовых столбов, Никон должен был как-нибудь объяснить такую беду. Куда же вдруг девался православный Третий Рим? И опять объяснение у Никона совершенно тождественное с его вчерашними друзьями, а ныне противниками: — наступили времена антихриста. «Яве есть всякому, пишет Никон, точю ум имущему разумТти, яко время то антихристово есть. По дЪяшю нынешнему: что беззаконнее еже царю apxiepeeB судити? Не Богом данную власть взял на ся царь».. «Ныне мнози антихристы есть: Крутицкш митрополит и прочш подобны ему… Духъ лестч — Газсюй митрополит и иные подобные ему». Явление антихристово вообще не чувственно и тонко. Оно пришло с момента, когда мирские власти овладели делами церковными. Антихрист умеет заставить кланяться себе нечувственными путями: «якоже ныне apxiepen, оставя свое достояше священническое и честь, кланяются царем и князем, аки преобладающим, о всем спрашиваются и чести ищут и сподобляются, по писанному: оставя прямой путь, ходят во стезях погибели». В письме к Зюзину Никон твердит: «ныне антихриста мнози быша, и от сего разумеем, что поогЬдшй час есть».

Если из фактов вмешательства государства в дела церкви (хотя бы и незакономерного), Никон делал такие ультимативные выводы, то он этим оправдывал своих противников, — делать в обратную сторону, и против Никона, такие же безмерные и неправильные выводы о праве церкви влиять на, государство. По Никону, патриарх имеет право и долг контролировать по мерке христианского идеала всю государственную жизнь и обличать все ее уклонения от норм канонических, не щадя и самого царя. Призывая к бунту по поводу Уложения 1649 г., Никон самым неудачным образом обличал свою идеологию, как римский клерикализм в его крайней форме.

С такими взглядами патр. Никон, конечно, не мог вернуться на патриаршую кафедру. Сам себе отрезал дорогу к ней, подтверждая худшие клеветы на него пред царем со стороны его личных врагов. Царю оставалось решиться низложить окончательно такого опасного в государственном смысле иерарха.