Декларативная память. 
Общая психология

Этот тип памяти связан с представлениями. Декларативная память включает в себя три взаимосвязанные, но при этом достаточно независимые подсистемы: эпизодическую (Э. Тульвинг, E. Tulving, 1972), семантическую (М. Квиллиан, М. Quillian, 1969) и автобиографическую память (Дж. Робинсон, J. Robinson, 1976).

Эпизодическая память

Подсистемы семантической и автобиографической памяти, по нашему мнению, можно назвать постоянной долговременной памятью (permastore, по терминологии ?. Р. Bahrick, 1984). Подсистему эпизодической памяти можно назвать временной долговременной памятью. Плодотворной является гипотеза о буферном характере эпизодической памяти: эпизодическая память — это подсистема, ориентированная пусть на временное, но значительно превосходящее ограниченную временную емкость рабочей памяти (30 с) хранение информации.

Данный вид памяти был выделен в отдельную подструктуру долговременной памяти Э. Тульвингом (1972). Эпизодическая память — это тип памяти, основной функцией которой является сохранение событийной информации в полимодальной форме до тех пор, пока она не будет востребована семантической или автобиографической подсистемами долговременной памяти или не будет утрачена. Именно эпизодической памяти мы обязаны переживанием прошлого, настоящего и будущего, так как единицами эпизодической памяти являются эпизоды, локализованные во времени. Эпизодическая подсистема кодирует информацию по пространственно-временному признаку, удерживая своеобразную «хронику» всего того, что произошло с человеком за определенный отрезок времени.

Пока нс проведены исследования, уточняющее время сохранения информации в эпизодической памяти. Косвенные данные можно почерпнуть из дневниковых исследований С. П. Томпсона с коллегами (1996) и Мериголд Линтон (1982). В работе Томпсона значимое падение эффективности запросов хронологического типа наблюдалось в течение одного года. Дневниковое исследование Линтон продемонстрировало тот факт, что в течение примерно двухлетнего периода значимо снижается эффективность хронологического ключа для извлечения индивидуального опыта («Что я делала 15 мая 1980 года?»). Хронологическое кодирование, которое согласно нашей гипотезе свойственно эпизодической памяти, сменяется тематическим кодированием («Мои путешествия в Италию»). Таким образом, период хранения информации в эпизодической памяти можно примерно оценить в 3−12 месяцев.

В эпизодической памяти действует принцип специфичности кодирования, который заключается в том, что доступность образа прошлого определяется совпадением ключевых элементов ситуации кодирования и извлечения. В знаменитом эксперименте Д. Годден и А. Бэддели (1975) профессиональные аквалангисты заучивали и воспроизводили списки слов под водой и на берегу. Наилучший результат наблюдался в том случае, когда заученный на берегу список просили воспроизвести так же на берегу, а заученный под водой — при следующем погружении. Впоследствии аналогичные результаты были получены для самых разнообразных параметров ситуаций.

В эпизодической системе информация не претерпевает качественные изменения, не развивается и не генерализуется, в то время как в семантической памяти происходит применение правил, формул, качественное преобразование информации. Поскольку информация кодируется в эпизодической памяти по хронологическому принципу, фактор времени для нее является решающим. Время является основным ключом для доступа к эпизодической системе, и временная интерференция способна серьезно нарушить доступ к информации. Сам факт воспроизведения той или иной информации также становится достоянием эпизодической памяти («Я помню, что вчера пыталась вспомнить, как зовут автора знаменитой книги по нейрофизиологии памяти»), поэтому обращение к эпизодической системе меняет ее содержание.

Семантическая память

Это тип памяти, отражающий обобщенные знания о мире (например, «медведь — млекопитающее животное», «в прямоугольном треугольнике сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы»). Главная функция семантической памяти — создать описание мира с максимально доступной нашему познанию объективностью и беспристрастностью. Автор концепции семантических сетей ?. Р. Квиллиан предположил, что наиболее адекватным описанием принципа организации нашей системы знаний является представление о том, что информация в семантической памяти хранится в иерархических сетевых структурах, которые состоят из узлов и связей между ними. Узлы — это обобщения. Связи между ними — логические отношения. Каждому узлу соответствует набор свойств, который является истинным для него самого и всех категорий нижележащего уровня (принцип наследования свойств). Сведения, справедливые для общих категорий, не должны повторно уточняться в узлах, относящихся к частным представителям этих категорий (принцип когнитивной экономии). Для иллюстрации своей гипотезы Квиллиан провел эксперимент с измерением времени реакции, где испытуемым предлагалось оценить истинность утверждений типа «канарейки могут петь», «канарейки имеют перья», «канарейки имеют кожу». Оказалось, что время, затраченное на оценку истинности первого утверждения, было меньше, чем затраченное на оценку второго, а оно, в свою очередь, меньше, чем на оценку третьего.

По мнению Квиллиана, обнаруженный факт связан с тем, что для проверки первого утверждения испытуемый мог сразу адресоваться к категории «канарейка» (канарейка поет и желтая). Для проверки второго утверждения ему следовало «пройти» один узел (канарейка — птица, а все птицы имеют перья), а для проверки третьего — два узла (канарейка — птица, все птицы — животные, животные имеют кожу) (рис. 8.9).

Рис. 8.9. Фрагмент семантической сети, включающей три узла.

Элеонора Рош в 1973 г. дополнила модель Квиллиана, введя понятие степени категориального членства, которая отражает то, насколько тот или иной объект является типичным представителем своей категории. Рош просила своих испытуемых оценить типичность различных объектов. Наиболее типичным овощем оказалась морковь, наименее типичным — петрушка; наиболее типичным видом спорта — футбол, наименее типичным — тяжелая атлетика; наиболее типичной птицей — канарейка, наименее типичной — пингвин и т. д. При решении задач аналогичных тем, которые использовал Квиллиан, время, затрачиваемое на идентификацию менее типичных представителей категории, было больше, чем на идентификацию более типичных. Например, испытуемый соглашался с тем, что «канарейка — птица», быстрее, чем с тем, что «пингвин — птица». Рош показала своими исследованиями, что семантические сети в долговременной памяти строятся не только по формальным признакам объектов. Значительную роль в организации семантической памяти играет также эмпирическая частота встречаемости тех или иных свойств (Р. Конрад). Важные в практической деятельности человека свойства объекта могут дублироваться в соответствующем узле семантической сети вопреки принципу когнитивной экономии. Так, например, кожевнику крайне неудобно было бы каждый раз, принимаясь за работу рассуждать на тему имеют ли объекты его профессионального интереса кожу. Для него, наоборот, любые животные — это, в первую очередь, существа, имеющие кожу, а уж затем — все остальные качества.

Важно отмстить, что узлы семантических сетей могут представлять собой не только словесные описания, но и образы, схемы и сценарии (фиксированные последовательности действий).

Автобиографическая память

Это подсистема долговременной памяти, оперирующая воспоминаниями о личностно значимых событиях и состояниях. Ее функционирование сопровождается особым психологическим состоянием автоноэзиса («Я вспоминаю»), которое служит основой переживания себя как уникального, протяженного во времени, тождественного самому себе субъекта. В отличие от семантической памяти, автобиографическая память служит хранилищем для субъективной, преломленной через призму личных мотивов и ценностей картины прошлого. Пристрастность здесь является не недостатком, а главным организующим принципом.

Рассмотрение функций автобиографической памяти помогает понять, почему данной проблемой занимаются как психологи — специалисты по познавательным процессам, так и психологи, которые работают в сфере изучения личности. Функции автобиографической памяти можно разделить на три группы: 1) функции, связанные с жизнью человека как члена социума (интерсубъективные); 2) функции, связанные с саморегуляцией (интрасубъективные); 3) экзистенциальные функции, которые необходимы личности для переживания и понимания своей уникальности.

К группе интерсубъективиых относятся, например, такие функции, как достижение социальной солидарности, передача опыта своей жизни новому поколению или предсказание поведения других людей по аналогии с событиями своей жизни. К группе интрасубъективных, в частности, принадлежат такие функции, как построение и выбор целей и тактик поведения на основе анализа своих поступков в прошлом или управление настроением (когда нам грустно, мы можем вспомнить радостный эпизод прошлого, и настроение исправится). Экзистенциальные функции в наибольшей степени затрагивают ядро личности. В их числе можно выделить:

• • формирование идентичности;
• • периодизацию этапов своего жизненного пути и рефлексию ключевых моментов в собственном развитии, которые ведут к качественному преобразованию личности как целостной структуры;
• • самопознание;
• • самоопределение (формирования целостной стратегии жизни);
• • определение смысла жизни;
• • историческую и культурную самоотнесенность (например, «быть человеком своего времени»);
• • осознание уникальности своей жизни;
• • финальную интеграцию личности.

Функция финальной интеграции личности представляет собой, наверное, самую загадочную функцию автобиографической памяти. В критической ситуации, когда под угрозой сама жизнь, согласно самоотчетам, возникает иллюзия мгновенного виртуального перепроживания всего прошлого человека. Этот феномен получил название «жизненного обзора» . Механизмы этого феномена пока малоизучены.

Феномены автобиографической памяти крайне многообразны. Об автобиографической памяти говорят и в том случае, когда на нас «наплывают» яркие воспоминания о детстве, и тогда, когда мы рассказываем факты своей биографии, и тогда, когда, например, вспоминаем, как выглядели в разные периоды жизни. Исследования автобиографической памяти начались с описания феномена фотографических воспоминаний (flashbulb memories — яркие вспышки). «Это детальные воспоминания обстоятельств, в которых человек впервые узнал о крайне эмоционально волнующем событии. Качество таких воспоминаний практически совпадает с воспринятыми образами. Они, подобно фотографическим снимкам, сохраняют все подробности пережитой сцены» , — пишут Браун и Кулик (1977). Однако многочисленные исследования ставят под сомнение безупречность воспоминаний этого типа. Наиболее последовательным критиком концепции Брауна и Кулика стал У. Найссер (1982). Дважды, с интервалом в три года, Найссер опрашивал испытуемых о том, как они узнали о взрыве космического корабля «Челленджер». Данные опросов сопоставлялись между собой. Только в 7% случаев протоколы полностью совпали, в 25% случаев протоколы различались по всем выделенным показателям. При этом степень уверенности в правильности воспоминаний нс зависела от их объективной точности! Таким образом, в настоящее время преобладает частично конструктивный взгляд на яркие воспоминания о прошлом. Наши даже самые яркие и субъективно фотографические воспоминания не являются «слепками» реальности, двойниками нашего восприятия.

Другой единицей функционирования автобиографической памяти является воспоминание о важном событии. Основное содержание воспоминания о важном событии составляет описание результатов и последствий события, «взгляд на прошлое из сегодняшнего дня». В автобиографической памяти важное событие погружено в смысловой контекст истории жизни. В рассказе о важном событии преобладают интерпретации, в то время как детали и событийная канва, напрямую не связанная со смыслом события, не присутствует в сознании. Вспоминая о таком важном событии прошлого, как, например, поступление в институт, человек будет в первую очередь рассказывать о том, какую роль это событие сыграло в его дальнейшей жизни. В отличие от непрерывности яркого события, важное событие может быть прерывным, т. е. собираться и конструироваться из разнесенных во времени фрагментов. В этом случае в качестве события выступает не дискретный момент, а то, что можно назвать событийным этапом жизни. Например, я могу вспомнить событие «написание учебника по психологии», которое продолжалось на протяжении многих месяцев. Особая форма данного типа воспоминаний — это переломное воспоминание. Сюжетом переломных воспоминаний становятся события, отличающиеся критической важностью и вызывающие кардинальные изменения в личности человека. Структура воспоминания о переломном событии строится из содержательного сопоставления того, что было «до» и «после» этого события.

Автобиографическое воспоминание может актуализироваться не только в форме конкретного эпизода прошлого, но и в обобщенной форме представления о своей жизненной истории и судьбе, а также включать автобиографические факты и знания («Любители вы классическую музыку?», «Сколько вам лет?»).

Одним из важнейших парадоксов автобиографической памяти является то, что, несмотря на ее уникальную значимость для личности автобиографические воспоминания достаточно легко поддаются искажениям. Обширная литература посвящена проблеме как спонтанных, так и намеренных трансформаций воспоминаний^[1].

В эксперименте Э. Лофтус (1995), посвященном исследованию подверженности автобиографической памяти манипуляциям, принимали участие пары братьев и сестер. Старший рассказывал младшему случай, которого в действительности не было. Через несколько дней тестировалась память младшего члена пары относительно рассказанного ложного события. Самым известным стал случай Кристофера и Джима. Четырнадцатилетнему Кристоферу было рассказано, как в возрасте пяти лет он потерялся в большом универсальном магазине и был обнаружен пожилым человеком только спустя несколько часов. Во время опроса Кристофер представил исследовательнице полную деталей версию ложного происшествия (в воспоминании упоминались «фланелевая рубашка», «слезы матери» и т. д.). Лофтус с коллегами удалось достичь 25-процентного уровня внушения испытуемым вымышленных событий из их детства. Для внушения ложных содержаний памяти были разработаны различные приемы: апелляция к личностным проблемам испытуемого («ваш страх может быть результатом пережитого в детстве нападения собаки»), «толкование» сновидений («ваш сон говорит мне, что вы перенесли погружение на большую глубину»). Еще больший внушающий эффект оказывают «документы». Их визуальная очевидность заставляет испытуемых фальсифицировать автобиографические воспоминания высочайшей степени субъективной достоверности. Так, в работе К. Уэйда, М. Гарри, Дж. Рида и Д. Линдсея (2003) с помощью компьютерной программы Photoshop была произведена компиляция личных детских фотографий и контекста вымышленной ситуации (полет на воздушном шаре). Почти половина испытуемых «вспомнили» обстоятельства воздушной прогулки и сообщали множество подробностей (рис. 8.10). Более того, когда исследователи открывали обман, испытуемые отказывались признать, что воспоминание было сфальсифицировано. Так велика была уверенность в его истинности!

Рис. 8.10. Материалы, использованные в исследовании К. Уэйда, М. Гарри, Дж. Рида и Д. Линдсея (Balloon Study. Wade, Garry et al.), 2002 (публикуется с любезного разрешения авторов):

а) и б) — реальные фотографии, в) — фотография, полученная в результате монтажа в программе Photoshop.

В описанных технологиях создается ситуация диссонанса между утверждением авторитетного для субъекта источника о наличии определенного факта жизни и феноменальным отсутствием воспоминания о нем. Диссонанс снимается за счет имплантации ложного воспоминания в автобиографическую память.

Случается и так, что человек достаточно аккуратно воспроизводит содержание воспоминания, но затрудняется в установлении обстоятельств получения информации. В данном случае автобиографическая память, для нормального функционирования которой критически важна рефлексия по поводу источника (Кто? Где? Когда?), начинает работать по принципу семантической памяти, нейтральной к происхождению своих содержаний. Создастся иллюзия «знакомости» материала, которая ложно представляется как «воспоминание» о пережитом опыте. Большую роль в этом процессе играет воображение. Э. Хайманом с коллегами (1995) на основе опроса родителей студентов колледжа о событиях в жизни их детей был составлен список нереальных событий («во время свадебного застолья пролил праздничный пунш на платье невесты» и т. д.). При первом интервью факт воспоминаний о подобных событиях отрицался испытуемыми. Затем им давалась инструкция максимально ярко представить описанные ситуации. При повторном опросе до 30% испытуемых утверждали, что помнят данные события. Дальнейшие исследования подтвердили значительную роль воображения в возникновении ложных воспоминаний.

В цикле исследований, посвященных трансформациям автобиографических воспоминаний, отдельно рассматривается проблема ошибок датировки. В ряде работ описаны эффекты, которые способны оказать влияние на временные аспекты воспроизведения автобиографического материала. В первую очередь упоминается циклический календарный эффект, который заключается в том, что культурно и естественно детерминированная метрика времени (недели, месяцы, годы) заставляет субъекта впадать в регулярную ошибку относительно точной даты события (помнить день недели — не помнить месяц, помнить время года — не помнить год и т. д.). Телескопический эффект удаляет или приближает события на субъективной оси времени в зависимости от их личностной значимости. Человеку кажется, что важные для него события произошли недавно, а не слишком важные — давно. Описан также эффект пика воспоминаний, который заключается в том, что взрослые люди вспоминают непропорционально большое количество событий, относящихся к возрасту юности. Отметим, что этот эффект вступает в противоречие с основным законом забывания, согласно которому можно ожидать, что давние события будут постепенно забываться, уступая место недавним. Следуя данной логике, долгое время предполагалось, что кривая забывания в автобиографической памяти имеет форму аналогичную классическому закону Эббингауза (см. подпараграф 8.2.4). Изображенная на рис. 8.11 кривая показывает временное распределение автобиографических воспоминаний, полученных от респондентов, средний возраст которых составлял примерно 70 лет. Эффект пика воспоминаний, т. е. своеобразного «сгущения» воспоминаний о периоде между 15 и 30 годами на фоне относительно низкого количества событий, относящихся к другим возрастам, был проверен в ряде лабораторий на испытуемых различных возрастных групп и оказался очень устойчивым. В настоящее время предложено несколько его объяснений. Наиболее адекватны те, которые объясняют его результат присвоения культурных жизненных сценариев или как побочный результат формирования идентичности. В первом случае речь идет о разделяемых всеми членами культурной общности представлениях о типичном содержании и «расписании» жизненных событий. Поскольку культурные жизненные сценарии присваиваются субъектом по мере социализации, с их помощью и опосредствуется отбор автобиографической информации на стадии запечатления, и определяется преимущественное извлечение тех или иных воспоминаний. Второй подход в интерпретации эффекта пика воспоминаний связывает его со становлением идентичности. Исходя из понимания автобиографической памяти в качестве одного из главных ресурсов формирования и поддержания идентичности, можно предположить существование особого механизма сохранения высокой «плотности» воспоминаний, адресованных юности как периоду обретения человеком первой самостоятельной идентичности.

Рис. 8.11. Распределение количества автобиографических воспоминаний в зависимости от возраста свершения события (по Rubin et al., 1986).

Таким образом, современное представление о структуре памяти включает в себя описание многочисленных подсистем, каждая из которых обладает своими функциями и спецификой и формирует сложные взаимосвязи как между блоками внутри целостного процесса памяти, так и с другими психическими процессами (рис. 8.12).

Рис. 8.12. Структурная модель памяти.

• [1] См.: Глейтман Г., Фридлунд А., Райсберг Д. Основы психологии. М., 2001; Нуркова В. В. Свершенное продолжается. М., 2000.