Политико-экономические циклы. 
Суицидальное поведение

Сезонные изменения, происходящие в окружающей среде, являются ясными индикаторами, в какой-то мере влияющими на суицид. Однако на самоубийства в первую очередь влияют неблагоприятные политические и экономические условия. Такие условия также имеют свои циклы и ритмы, они находят четкое отражение в изменении уровней самоубийств.

Было установлено, что существует прямая связь между самоубийством и политическими циклами. Исследование, проведенное в Новом Южном Уэльсе (Австралия), данных индекса смертности от самоубийства с 1901 по 1998 гг. ясно показывает, что, когда в федеральном правительстве Австралии и правительстве штата Новый Южный Уэльс преобладала консервативная партия, уровень самоубийств был выше, чем когда в первом была консервативная партия, а во втором — либеральная, а также был еще ниже, когда оба правительства находились в руках либералов. Эта данные позволяют связывать риск самоубийства с политикой, внедренной консервативными правительствами. С другой стороны авторы считают, что если, как сказал Дюркгейм, основной причиной самоубийства является отсутствие социальной интеграции, можно сделать вывод, что консервативная политика более связана с социальной дезинтеграцией и аномией, возникающей из «риторики индивидуализма», на которой делали акцент консерваторы в Австралии, особенно после Второй мировой войны¹. Напротив, либеральные правительства Австралии более склонны проводить политику, которая способствует занятости, здравоохранению и образованию, т. е. основным элементам обеспечения социального благосостояния.

Другие авторы пришли к аналогичным выводам, изучая этот феномен в других странах. Например, отмечалось, что в Шотландии произошло увеличение числа самоубийств после побед на выборах консерваторов, но не тогда, когда победа досталась лейбористской партии^[1][2]. Напротив, в Соединенных Штатах не отмечалось различий в суицидальной статистике, находящейся в зависимости от того, какая партия выиграла президентские выборы^[3]. Но обращалось внимание на то, что государственные расходы на социальное обеспечение являются единственной переменной, которая могла бы объяснить широкую разницу между уровнями самоубийств в разных штатах и соответствие более низких государственных расходов более высоким уровням самоубийств^[4].

С другой стороны, итальянскими исследователями было установлено, что уровень экономических инвестиций в социальную политику является фактором, позволяющим очень хорошо объяснить дифференциацию уровней самоубийств в Италии.

Ситуация в СССР, в республиках бывшего Советского Союза и вообще странах Восточной Европы в отношении уровня самоубийств в связи с социально-политическими и экономическими условиями наглядно демонстрирует значимость последних. В СССР в 1980;х гг. наблюдалось снижение уровня самоубийств — 32% у мужчин и 18% у женщин^[5]. Но когда в 1990;е гг. в республиках бывшего Советского Союза начались рыночные реформы для перехода к капиталистической экономике, уровень самоубийств значительно возрос и стал одним из самых высоких в мире. Политические и социальные изменения часто связаны с увеличением числа самоубийств. Как отмечал социолог Э. Гидденс¹, в XIX в. самоубийство было одной из самых обсуждаемых социальных проблем, оно имеет тенденцию к увеличению в периоды быстрых социальных изменений. Быстрые изменения — социальные, политические и экономические — могут привести к дестабилизации и социальной дезорганизации.

Исследователи, говоря о самоубийстве среди так называемых коренных народов Канады, довольно часто приписывали самоубийство социальной дезорганизации, вызванной быстрыми социальными изменениями, которые эти народы пережили в последние десятилетия^[6][7]. Они говорили о сообществах, чьи традиционные структуры были разрушены в результате внешнего цивилизационного давления. Но этот же алгоритм был применен и к традиционным обществам Европы. Как показало исследование феномена суицида во французском регионе Су-Манш, коренные жители объясняют высокий уровень самоубийства быстрыми изменениями, затронувшими традиционный сельский мир^[8].

Теперь коснемся вопроса об экономических кризисах и самоубийствах. Понятно, что некоторые экономические кризисы вызывают гибель большого числа людей из-за голода, болезней и отсутствия средств к существованию. Они также провоцируют самоубийство.

Экономические циклы с их кризисами, такими как, например, крах фондового рынка в 1929 г., имеют четкую связь с ростом суицидальных случаев. Во время промышленной революции в Англии многие рабочие кончали жизнь самоубийством^[9].

Некоторые гуманитарные организации, такие как Christian Aid, несут прямую ответственность за самоубийство тысяч фермеров в таких странах, как Индия, Гана или Ямайка, вызванное кредитной долговой политикой, которую Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк проводят среди населения при поддержке местных органов власти. Из-за деятельности Christian Aid только в индийском штате АндхраПрадеш в период с 1999 по 2004 гг. 4000 крестьян покончили жизнь самоубийством в результате политики приватизации и кредитования^[10].

Альберт Пирс изучал экономические циклы и уровни самоубийств в Соединенных Штатах в период между 1919 и 1940 гг. и установил, что увеличение числа самоубийств не так непосредственно связано с периодами снижения или роста экономики, ростом или падением цен, ростом или снижением уровня безработицы, а скорее, с общим климатом экономической неопределенности, возникающем при больших колебаниях на рынке. По словам Пирса, это подтверждает тезис Дюркгейма, связавшего самоубийство с аномией, поскольку быстрое колебание или быстрое изменение рынка независимо от направления, в котором происходит это изменение, обычно отражает отсутствие определенности, или аномию, в социальной жизни рыночных обществ¹.

С другой стороны, делались исследования, соотносившие экономическое состояние в Соединенных Штатах в период между 1947 и 1967 гг. с уровнем самоубийств в этой стране. Снижение экономической активности, последовавшее за окончанием Второй мировой войны, привело к пропорциональному увеличению числа самоубийств, которые в основном затрагивают пожилых и самых бедных, которые наиболее чувствительны к экономическим кризисам. Также в исследовании, проведенном в Испании и Франции по вопросу корреляции между экономической деятельностью и уровнем самоубийств в 1980;х гг., был сделан вывод, что люди с меньшим количеством ресурсов оказались наиболее уязвимыми в отношении риска самоубийства^[11][12].

П. Сейнсбери в 1971 г. провел сравнительный анализ социального состава разных районов Лондона по сравнению с уровнями самоубийств. «Распространение суицида в Лондоне, — сказал Сейнсбери, — не связано напрямую с более бедными или более богатыми районами, но определяется скорее мобильностью». В районах, где мало коренного населения, меньше связей между соседями, т. е. районы с большей мобильностью населения, такие как Хэмпстед или Сент-Панкрас, являются районами с самыми высокими показателями самоубийства, независимо от экономического уровня их жителей. Большая мобильность также подразумевает большую социальную изоляцию. Изоляция и одиночество, по мнению автора, являются весьма значимой причиной самоубийства. Напротив, связь между бедностью и самоубийством менее прямая. Скорее всего, по мнению Сейнсбери, «неожиданное обнищание» более всего провоцирует самоубийство: неожиданная потеря работы, неудача в бизнесе, бедность в старости и т. д. То есть связь между нищетой и самоубийством устанавливается в рамках аномии, обусловленной экономическими факторами^[13].

Некоторые исследователи считают, что уровень самоубийств растет, когда растет уровень безработицы. Однако связь между безработицей и самоубийством, возможно, столь же оправданна, как и связь между наличием работы и самоубийством. Самоубийство на рабочем месте раньше казалось чем-то исключительным. Но, например, во Франции с 1995 по 2005 гг. число самоубийств на рабочем месте увеличилось и оценивается от 300 до 400 самоубийств в год, несмотря на то что это замалчивается как органами здравоохранения, так и самими компаниями и сотрудниками¹.

Исследователи отмечают, что новые формы работы, принятые в крупных компаниях, навязывают фиктивную общительность, которую называют «стратегическим сосуществованием»^[14][15]. При такой форме сосуществования сотрудники вынуждены действовать так, как будто трудовые отношения выходят за рамки работы и проникают в сферу конфиденциальности. Компания пытается имитировать некоторые элементы семейных отношений, требует от сотрудников преданности и самоотдачи, подобно тому, как это было в традиционном обществе, самоотверженность и самоотречение личности ради семьи и рода. Чем выше занимаемая должность в компании, тем требуется большая идентификация. Как это ни парадоксально, результатом такого сосуществования, налагаемого на сотрудников, является тип отношений, противоположный тем, в которых фиктивно демонстрируется такое сосуществование, т. е. формы отношений, основанные на отсутствии солидарности, изоляции и одиночестве, являются предпосылками ситуации, которая может привести к самоубийству. Поэтому за пределами цикла работа/безработица самоубийство вписывается в контекст этих новых трудовых отношений.

Можно сделать вывод, что лучший способ снизить уровень суицида — это сохранить общество от серьезных изменений. Это, несомненно, консервативное вйдение общества. Антрополог О’Нил предлагает, напротив, искать причины социальных потрясений, которые приводят к самоубийству, не столько в плане изменений как таковых, сколько в политических и экономических структурах, которые ограничивают отдельных людей и сообщества в их попытках построить благоприятную социальную среду. Другими словами, «изменение должно рассматриваться скорее как решение, а не как причина стрессовых жизненных ситуаций и связанных с ними заболеваемости и смертности»^[16]. Это можно интерпретировать как-то, что социологи называют «эффектом нарушенного ожидания» (broken-promise effect), т. е. нарушение социальных ожиданий становится фактором, провоцирующим самоубийство. Это объясняет, почему количество самоубийств увеличивается в начале временных циклов: Новый год, начало календарной недели или недели после дня рождения. Переход от индивидуального к коллективному плану, эффект «нарушенного ожидания» позволяют вместо того, чтобы определять причину самоубийства в социальных изменениях, искать ее в относительной нереализации этих изменений. Такой подход уже был в определенной мере представлен в теории суицида Дюркгейма. Вспомним четыре «чистых» типа самоубийств, установленных Дюркгеймом: эгоистичное, альтруистическое, фаталистическое и аномическое. Если первые два были основаны на недостаточной или чрезмерной интеграции социальных групп, два вторых — на неудовлетворенности ожиданий отдельных лиц: фаталистическое самоубийство является результатом невозможности удовлетворить свои ожидания, в то время как аномическое самоубийство объясняется нереализацией своих ожиданий. Эти две модели могут быть применены также и к социальным группам. Субъективное личное благополучие напрямую зависит от других субъективных переменных, таких как ожидания, желания, стремления и надежды: «Критическим моментом является то, что дисфорическое настроение — это результат отрицательного расхождения между чувством одного и ожиданием другого»¹. Возможно, мы могли бы перевести его на социальный уровень, чтобы понять, как общество должно было воспринимать себя в соответствии с ожиданиями, а затем в период краха этих ожиданий. Это находит подтверждение в росте суицидальной статистики в странах бывшего Советского Союза.

• [1] Page, A. Suicide and political regime in New South Wales and Australia during the 20thcentury // J. Epidemiol. Community Health. 2002. Vol. 56. P. 766—772.
• [2] Masterton, G. Parasuicide and general elections // British Medical Journal. 1989.Vol. 298. P. 803—804.
• [3] Lester, D. Suicide and presidential elections in the USA // Psycological Reports. 1990.Vol. 67. P. 218.
• [4] Zimmerman, S. Psychache in context. States' spending for public welfare and theirsuicide rates // The Journal of Nervous and Mental Disease. 1995. Vol. 183. P. 425—434.
• [5] Wasserman, D. Regional diferences in the distribution of suicide in the former SovietUnion during perestroika, 1984—1990 // Acta Psychiatrica Scandinavia. 1998. Vol. 349.P. 1—4.
• [6] Giddens, A. The Suidide Problem in French Sociology // The British Journal of Sociology.1965. Vol. 16 (1). P. 3—18.
• [7] Tester, J. Isumagijaksaq: mindful of state: social constructions of Inuit suicide // SocialScience and Medicine. 2003. Vol. 58. P. 2629.
• [8] Grandazzi, G. Du risque territorialise au fait social total: le suicide dans le Sud-Manche /D. Le Gall у S. Juan (eds.) // Conditions et genres de vie. Chroniques d’une autre France. Paris: L’Harmattan, 2002.
• [9] Terradas, I. Kendall, E. Reflexiones sobre una anti-biografia. Bellaterra, Publicacionsde la UAB. 1997. Circa. Antropologia del tiempo у la inexactitud // Anales de la FundacionJoaquin Costa. Huesca. 1992. No. 14.
• [10] Cm.: Britain blamed for India suicides // noticia aparecida en BBC NEWS 2005/05/16.URL: http://news.bbc.co.Uk/2/hi/uk_news/4 548 927.stm.
• [11] Pierce, A. The Economic Cycle and the Social Suicide Rate / A. Giddens (ed.). // TheSociology of Suicide. London: Frank Coss, 1971.
• [12] Lostao, L. Social Inequalities in Suicide Mortality: Spain and France, 1980—82 and 1988—1990 // Suicide and Life-Threatening Behavior. 2006. Vol. 36 (1). P. 113—119.
• [13] Sainsbury, P. Suicide in London.
• [14] Dejours, С. Nouvelles formes de servitude et suicide // Travailler. 2005. Vol. 13.P. 53—73.
• [15] Там же.
• [16] O’Neil, J. Colonial Stress in the Canadian Arctic: An Ethnography of Young AdultsChanging / C. James (ed.) // Anthropology and Epidemiology. Dordrecht: D. Reidel Pub, 1986. P. 250.