Максим Грек: начало просвещения в Москве

Выдающегося деятеля русского просвещения св. Максима Грека до приезда на Русь звали Михаилом Триволисом, он родился ок. 1480 г. в албанском городе Арте. Облеченный властью отец дал ему хорошее образование, в высших школах Италии Михаил постигал латынь и древнегреческий, богословие и философию. Едва ли не первостепенным фактом в образовании оказалось общение с видными деятелями эпохи Возрождения, с известным венецианским издателем Альдом Мануцием, учеником Иоанна Ласкариса.

Проповеди Савонаролы оказали заметное влияние на становление характера молодого Михаила Триволиса. Около 1507 г. он принял постриг в Ватопедском монастыре на Святой горе. Афонская монастырская традиция стала для него религиозно-аскетическим идеалом, а богатейшая монастырская библиотека служила новым источником духовных изысканий.

В 1515 г. по велению Василия III Максима направили в Москву в качестве переводчика, однако русского языка инок не знал, впрочем, братия надеялась, что он способный и «русскому языку борзо навыкнет». Великий князь и добросердечный митрополит Варлаам с большим почетом встретили греческого ученого. Вместе с русскими толмачами Дмитрием Герасимовым, Власием, М. Я. Медоварцевым, Селиваном он приступил к работе над переводом толковой Псалтири. Великий князь наградил Максима «сугубой мздой» и духовенство одобрило этот перевод. Однако по окончании трудов Василий воспрепятствовал возвращению Максима на Афон, боясь того, что монах расскажет о неприглядных сторонах московской действительности. Постриженник афонского монастыря не мог не обратить внимание на пороки иосифлянского духовенства: обрядоверие, формализм, лихоимство, невежество и суеверие, грубое распутство, все это приводило иноземца в смятение¹.

По поручению великого князя Василия Максим переводил и исправлял богослужебные книги — Триодь, Часослов, праздничную Минею, Апостол. Однако замыкаться в книжной учености и самоустраниться от насущных проблем московской жизни Максим не счел возможным. Образованный и глубоко верующий инок неминуемо вступил в противоборство с иосифлянским начетничеством. При этом небольшая группа образованных москвичей, благоговевших перед его ученостью и осознавших масштабность фигуры греческого монаха, стали его учениками. Максим не таил своих суждений и обличал негативные явления столичного быта, которые противоречили христианскому идеалу.

Греческий мудрец вступал в открытую полемику с И. Д. Сабуровым, И. В. Токмаковым, М. В. Тучковым-Морозовым. Образованный и нравственно цельный инок разделял воззрения нестяжателей Нила Сорского и «заволжских старцев» по вопросу о монастырских владениях. Составлявшее подавляющее большинство иосифлянское духовенство испытывало нескрываемую враждебность к столь опасному оппоненту. Оппозиционный Вассиан Косой и опальный боярин Берсень Беклемишев горячо поддержали обличения Максима. В свою очередь, Берсень будто бы выражал Максиму Греку свое недовольство в связи с «переставлением обычаев» и якобы поносил великого князя.

Максим возражал против намерений великого князя развестись с Соломонией Сабуровой, в то время как послушный иосифлянин митрополит Даниил — «роспуст» разрешил. Строгая христианская позиция ученого монаха окончательно предопределила его участь, к тому же обвиненные в политических преступлениях Берсень Беклемишев и Феодор Жареный оказались под следствием. Зимой 1525 г. вместе со многими другими Берсеня Беклемишева судили и обезглавили.

В общей атмосфере недружелюбия власти к Максиму Греку иосифляне принялись его преследовать. Недруги организовали судилища в два приема на нескольких соборах в апреле и мае 1525 г. Греку инкриминировали его книжные исправления, критическую публицистику и богословские суждения. За неудовлетворительную оценку славянских переводов богослужебных книг на соборах его объявили еретиком. В качестве улик со стороны обвинения отыскали «преступные» отступления от оригинала в его переводах. Строгие судьи иосифляне не пожелали принять во внимание как смягчающие обстоятельства недостаточное владение Максимом русского языка, а также объяснимые ошибки писцов. Учение о непререкаемом нестяжательстве черного духовенства истолковали как хулу Грека на всех русских подвижников, допускавших для своих монастырей владение вотчинами. Кроме того, ученый инок не отрицал на соборе своих сомнений в автокефальности Русской церкви.

Пристрастное судилище завершилось суровым приговором, утвержденным враждебно настроенным высокопоставленным великим князем. С лицемерной целью «обращения ради и покаяния и исправления» пособники митрополита Даниила сослали Максима в самый центр воинствующего иосифлянства — Волоколамский монастырь. Его заключение в темнице отягощалось запретом не только работать над собственными сочинениями, но вести всякую переписку. Чуждое ему окружение намеренно создавало тяжкие нравственные и телесные муки знаменитому узнику. Максим оставался непокоренным, что только сильнее выводило из себя Даниила. В переводах вновь отыскали ошибки, причем, хотя погрешности были налицо, греческий ученый твердо отстаивал свои позиции. Вновь его недоброжелатели подняли тему о его «политических изменах» в связи с его давними контактами с турецким послом Скиндером¹.

Измученного жестокими тюремщиками, Максима вновь в 1531 г. вызвали на соборный суд. По-прежнему подсудимый использовал научные доводы, сделав заявление, что все ошибки допустил переписчик, а не он сам. Однако его принудили признать свою вину в «неких малых описях», причина которых находится вовсе не в его еретических лукавствах. Эти оплошности, дескать, произошли по забывчивости, вызванной излишней торопливостью или под воздействием избыточного «винопития». Раскаяние Максима не смогло смягчить сурового приговора. Митрополит превратил собор в судилище, где иосифляне неприкрыто сводили личные счеты с подсудимым нестяжателем. Собор отлучил Максима от причащения Святых Тайн, его заковали и заточили в тверском Отрочь Успенском монастыре.

Более двадцати лет длилось его заключение в Московии. Патриархи Антиохийский и Константинопольский от имени целого собора и патриарха Иерусалимского просили о снисхождении к судьбе Максима, но тщетно владыки молили в своих посланиях великому князю Московскому, напрасно печаловались о его освобождении монахи Афона. Без внимания оставил просьбы самого узника и Иван IV Васильевич. Митрополит Макарий отвечал ему витиевато: «Узы твоя целуем, яко единого от святых, пособити же тебе не можем».

Берсень Беклемишев некогда точно назвал причину, по которой власти не желали выпускать Максима: в Кремле боялись, что греческий ученый «вынесет сор из избы». По этой причине никакое заступничество не могло смягчить его участи. В последние годы Максиму разрешили посещать церковь и приобщаться Святых Тайн. В 1553 г., по ходатайству игумена Артемия, он был переведен на житие в Троице-Сергиев монастырь. В том же году царь посетил страдальца, который советовал Ивану позаботиться о семьях павших под Казанью воинов. В 1554 г. он отклонил приглашение участвовать в соборе по делу о ереси Башкина: он боялся, что иосифляне его самого осудят по навету. В 1556 г. Максим Грек скончался.

Последовательный нестяжатель Максим Грек в своих сочинениях обличал пороки и грехи современной ему жизни: взяточничество, «симонию» — покупку должностей за мзду, лихоимство, развращенность, моральную распущенность, веру в астрологию, ростовщичество и другие негативные явления. Современники видели в старце нравственный образец, искали и находили у него совет. По его влиянием воспитано немало его последователей: Зиновий Отенский, архиепископ Казанский Герман и даже А. М. Курбский. Его идейные противники заимствовали его мысли, которые частично можно обнаружить в постановлениях Стоглавого собора: об исправлении книг, о помощи бедным, о пороках общества, о стяжательстве духовенства. Однако иосифляне отстояли право монастырей на владение вотчинами.