Традиция и правосознание: Историко-политологический аспект проблемы

Актуальность темы

исследования. Потребность в стабилизации общественной жизни и обретении устойчивого порядка в государстве как никогда отличают современное состояние российского общества. Как бы ни стремились доказать нынешние оппоненты П. А. Столыпина, что без великих потрясений нет великой России, сегодня представляется несомненным рост интереса к консерватизму как важнейшему фактору социальной динамики и многомерному течению общественной мысли.1 Однако этот интерес не сводится целиком к более или менее адекватной реконструкции и адаптации консервативной идеологии. Он имеет более глубокое теоретико-методологическое измерение. Для всякой консервативной мысли ключевым и основополагающим выступает понятие «традиция» в его отношении к новации (инновации). Концептуальная основа политического консерватизма — реабилитация традиции как важнейшей социологической категории, отражающей потребность преемственности, устойчивости, порядка в социальной жизни.

Особенно в переломные периоды истории, подобные тому, который мы переживаем в настоящее время, с подчеркнутой остротой возникает вопрос о соотношении старого и нового, прошедшего и будущего, революции и эволюции, новаторства и традиции. Такой взгляд, разумеется, не нов. В известном смысле можно сказать, что он постоянно воспроизводится в истории общественной мысли. Еще А. И. Герцен в «Письмах об изучении природы» отмечал: «Воспоминание и надежда, status quo и прогресс — антиномия истории, два ее берега. Хотя надеж.

1 См.: Материалы «круглого стола» // Полис. 1995. № 4. С. 59. да всякий раз побеждает воспоминание, тем не менее борьба их бывает зла и продолжительна. Старое страшно защищается, и это понятно: как жизни не держаться ревниво за достигнутые формы".1.

Однако именно сегодня, в современной России, данный вопрос приобрел поистине витальную значимость. Либерально-западнический, модернизационный проект оказался дискредитированным, социалистическая идея все еще не имеет былого влияния. В этих условиях обосновать консервативную идеологию, реализуя общественную потребность в ней, значит войти в детали сложного комплекса проблем, связанного с категорией «традиция», значит доказать ее фундаментальность, подчеркивая, что есть традиция без новаций, но нет новации без традиции. При этом не только задача повысить конкурентоспособность и теоретическую обоснованность консерватизма делает тему традиции особенно актуальной. Ее повышенная значимость связана со сложными процессами социальной эволюции и не только в России, странах СНГ и Восточной Европы. Переход наиболее развитых в экономическом отношении стран к постиндустриальному обществу сопровождается возрастанием нелинейности, неклассичности трансформации социума. Проблема соотношения традиции и новации оказалась теснейшим образом связанной и с концепцией цивилизационных конфликтов, и с теперь уже повсеместным пересмотром парадигмы линейно-поступательного развития социума в том виде, в котором она сформировалась в странах Запад-1 ной Европы с эпохи Просвещения. В рамках анализа новых форм движения социальных систем в историческом времени, а также на фоне все более явного столкновения различных цивилизаций, она активно обсуждалась такими разными мыслителями как О. Шпенглер, X. Ортега-и-Гассет, К. Ясперс, Ф. Бродель, Л. Гумилев, М. Фуко, И. Валлерстайн,.

1 Герцен А. И. Письма об изучении природы И Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 3. М., 1954. С. 206−207.

С. Хантингтон и др.1.

Из их трудов, в частности, следует, что и либерализм, и марксизм, как и большинство направлений политической мысли, разделяя общие принципы и предрассудки новоевропейского сознания, едины в некритическом восприятии идеи социального прогресса, в пренебрежении и неадекватном истолковании традиции как позитивной формы социокультурного наследования2.

Вместе с тем критика прежних социологических и политологических схем, в том числе классических теорий модернизации (О. Конт, Г. Спенсер, М. Вебер, К. Маркс, Э. Дюркгейм, Ф. Теннис)3 воспринимаются в современной России с особым вниманием. Ибо данная критика осложняется растущим пониманием «неприемлемости для нас стратегии заимствования, насаждения, культивации внешних нам программ и рецептов общественной модернизации. Не все, что хорошо кому-то, будет таковым для нас. Поэтому перспектива национального возрождения просматривается вне узколобой колеи подражательства» 4 Все большее число российских обществоведов, политиков и публицистов приходит к пониманию того, что традиционность противостоит не современности вообще, а негативной или цивилизационно чуждой актуальности, деформациям, разладу, ломке, уничтожению жизненно важных моментов об.

1 См.: Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. М., 1993; Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М., 1997; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994; Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм ХУ-ХУП вв. М., 1988; Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1993; он же. Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации. М., 1993; Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. Спб., 1994; Четкое М. А. Критика миросистемного подхода и концепции капитализма И. Валлерстайна. М., 1992; Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. № 1.

2 Си.: Аверьянов В. Три аспекта традиции М., 1998. С. 3−4.

3 См.: Конт О. Курс положительной философии: В 6 т. Спб., 1899−1900; Спенсер Г. Социология как предмет изучения. Спб., 1896- Вебер М. Избранные произведения. М., 1990; Дюркгейм Э. Социология: Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995; Теннис Ф. Эволюция социального вопроса. Спб., 1908.

4 Иванова Ю. В. Традиция. Политика. Культура. Чита, 1997. С. 15. щественного бытия.1.

Таким образом и новейшие тенденции в социологии и политике, и печальный опыт российских либеральных реформ придают особую актуальность как общетеоретическому анализу категории «традиция», так и изучению национально-исторического своеобразия социокультурной и политической традиции в России. Собственно, без такой предварительной теоретической и исследовательской работы невозможно, на наш взгляд, решить на современном уровне проблему: Россия в контексте дилеммы Восток — Запад. А от решения этой последней напрямую зависит и выбор стратегии общественного развития, и создание национально-государственной идеологии, и, наконец, успех какой бы то ни было реформаторской деятельности.

В настоящем исследовании предпринята попытка комплексного. анализа категорий «традиция — новация», опирающаяся на достижения зарубежной, советской и современной российской обществоведческой мысли. Этому посвящена первая глава нашей работы, содержащая социально-исторические, методологические предпосылки исследования, а также аналитический обзор наиболее важных, на наш взгляд, концепций и точек зрения по данной проблеме. Во второй главе рассматриваются некоторые особенности русской политической традиции и их отражение в истории отечественной политической мысли, а также отдельно обсуждается вопрос об отношении к праву в русской политической культуре. Актуальность обращения к данному вопросу хотелось бы отметить особо. Дело в том, что за последние годы на фоне не всегда успешных попыток построения у нас правового государства западноевропейского типа, все большее число российских правоведов, философов, политологов вновь заговорило об устойчивой традиции правового нигилизма, якобы.

1 См.: Россия: опыт национально-государственной идеологии / Под ред. проф. В. В. Ильина. М., 1994. С. 74−75. характерной для всех периодов русской истории. Одну из своих задач автор настоящего исследования видел в том, чтобы показать методологический изъян, ограниченность и фактическую неправомерность данной точки зрения. Она основана на недооценке всей сложности механизмов социального наследования, не учитывает исторически изменчивую специфику русской политической традиции, фактически игнорирует реальное многообразие отечественной политической мысли, в том числе сла-вянофильско-евразийскую апологию русской истории, которая аргументированно противостоит обвинениям в правовом нигилизме.

До сих пор многие исследователи продолжают считать, опираясь на западно-центристские модели, что «правовая ущербность» российской политической культуры порождена извечным доминированием авторитарного государства над обществом. «Реальный исторический прогресс производительных сил сопровождался подавлением свободы и еще большим отчуждением народа от власти. В России не столько народ боролся за свои права и свободы, сколько власть даровала ему то и другое».1 В результате многовековой политики государственного^{патернализма} в широких слоях российского общества якобы сформировался устойчивый феномен «авторитарного характера» со свойственной ему противоречивостью установок по отношению к власти. Полностью отбрасывая принцип историзма, избегая имманентного анализа самой реальности социально-политического процесса сторонники данной точки зрения прибегают к услугам методологии неофрейдизма. Получается, что, с одной стороны, авторитарный человек относится к власти как сакральной ценности, всякое неповиновение которой есть смертный грехс другой стороны, он относится так не ко всякой власти, а лишь к сильной, авторитарной, поскольку такая сила «автоматически вызывает его любовь и.

1 Руденкин В. Н. Традиция правового нигилизма в русской политической культуре // Культура и традиции: Сб. ст. Екатеринбург, 1995. С. 146. готовность подчиняться независимо от того, кто ее проявил".1 Если же государство и власть, которым он беззаветно верит и беспрекословно подчиняется, проявляют признаки слабости, то его любовь и уважение превращается в презрение и ненависть. Вот в этом-то рабски-бунтарском отношении к власти и содержится, по их мнению, наиболее глубокая предпосылка правового нигилизма русских людей.

Мы полагаем, что у любого непредвзятого читателя прежде всего возникает законный вопрос: как из такого презрительного отношения к русской истории, граничащего с откровенным нигилизмом, может вообще возникнуть замысел построения в нашей стране правового государства? Уж не страдают ли сами интерпретаторы «дефицитом здорового прагматизма», которым они также наделяют русскую национальную традицию, прямо заявляя, что «радикальный утопизм и правовой нигилизм — системное качество русской политической культуры».2.

В то время как на современном Западе устами Самуэля П. Хантингтона открыто провозглашается, что в условиях столкновения цивилизаций для их самозащиты вполне нормальной и оправданной является политика «двойных стандартов», немалая часть российской интеллектуальной элиты весьма смутно представляет свою собственную цивилиза-ционную идентичность и уже хотя бы по этой причине не отвечает актуальным вызовам времени.

Что же касается принципов неофрейдизма, то их применимость, по нашему глубокому убеждению, весьма ограничена. Они эффективны лишь на микросоциальном уровне и, отчасти, могут быть использованы в области социальной психологии. Стоит также заметить, что определенное число «авторитарных личностей», встречающихся при любых режи.

1 Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990. С. 145.

2 Капустин Б. Г., Клямкин И. М. Либеральные ценности в сознании россиян // Полис. 1994. № 1. С. 79. мах, есть феномен сугубо современного мира. И вряд ли с его помощью можно адекватно описать генезис и своеобразие отношений господства и подчинения в архаических, средневековых и вообще в традиционных обществах, принадлежащих к тому же к разным типам культуры.

Приведенные соображения, как нам представляется, подчеркивают в равной степени и актуальность, и внутреннюю взаимосвязь исследований категории «традиция» в общетеоретическом плане и анализа особенностей российской политико-правовой традиции в частности.

Степень разработанности проблемы. Нельзя сказать, что обозначенные вопросы не освещались в историографии, если не все вместе, то каждый в отдельности.1 В данном исследовании мы учитывали, что проблема традиции в ее современном виде, начиная с XIX века, активно обсуждалась в социологии, этнографии, антропологии, психологии, часто ставилась, например, в культурологии, как междисциплинарная по своей сути. Такие течения и школы в философии как герменевтика, марксизм, философия жизни уделяли ей самое пристальное внимание. Особое значение имели концепции традиции К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, 2 которые дают образец диалектического решения интересующей нас проблемы. Кроме того в их трудах мы усмотрели указание на четкие хронологические рамки в изучении исторического аспекта темы. Большой вклад в интерпретацию традиции внес Х.-Г. Гадамер, 3 усматривавший в ней универсальные характеристики человеческого бытия.

1 Подробному обзору литературы посвящены §§ 1−2 первой главы диссертационного исследования.

2 См.: Маркс К. 18 брюмера Луи Бонапарта IIМаркс К, Энгельс Ф. Соч. Изд. 2. Т. 8- Маркс К, Энгельс Ф. Немецкая идеология // Там же. Т. 3- Маркс К. Капитал // Там же. Т. 23- Ленин В. И. От какого наследства мы отказываемся?- Памяти ГерценаО значении воинствующего материализмаО пролеткульте // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. [См. соответственно:] Тт. 18, 41, 45.

3 См.: Гадамер Г.-Х. Истина и метод. М., 1988. и всей культуры, резко выступивший против отождествления рационализма и модернизма, создавший ценнейшую концепцию пантрадициона-лизма. Трудно также переоценить значение трудов французского востоковеда и историка религий Р. Генона1 и его последователей, именовавших себя традиционалистами. У них впервые была сформулирована развернутая концепция интегрального традиционализма и в философско-историческом, и в культурологическом, и в социально-политическом ее аспектах. Кроме того мы обращались к трудам Э. Шилза, Ш. Эйзенштад-та, Г. Алмонда, Е. Шацкого и др., 2 разработавших разные аспекты теории традиции.

Чрезвычайно плодотворным в исследовании данной проблемы был советский период. В 60−70-е годы категория традиции усилиями Н. С. Сарсенбаева, И. В. Суханова, P.A. Алениной, В.Д. Плахова3 была выделена в качестве самостоятельного объекта теоретического анализа. Для этих лет характерно понимание традиции как категории социальной психологии, ее смешение с понятиями обряд, ритуал, обычай.

Традиция изучается в рамках социальной философии, при рассмотрении культуроведческой проблематики (С.Н. Артановский,.

1 См.: Генон Р. Кризис современного мира. М., 1991; Juenon R. Symboles fonda-mentaux. P., 1936; JuenonR. Orient et Occident. P., 1924.

2 См.: Almond G.A. Comparative political system // Political behaviour: A reader in theory research / Ed. by Eulan H. et. al. Clencoe (1.11), 1956; Eisenshtadt S.N. Dynamic of Civilization and Development // Essays on Development and Cultural Change in Honor of Bert F. Hoselitz. Chicago, 1977; Shils E. The Calling of Sociology // Theories of Society. Foundation of Modern Sociological Theory. N.Y., 1961; Shils E. Tradition and Liberty: Antinomy and Interdependence // Ethics. 1958. Vol. XLVIII. № 3- Шацкий E. Утопия и традиция. M., 1990.

3 См.: Сарсенбаев Н. С. О значении национальных обычаев и традиций // Вопросы философии. I960. № 7- он же. Обычаи, традиции и общественная жизнь. Ташкент, 1973; Суханов И. В. Обычаи, традиции, обряды как социальные явления. М., 1974; он же. Обычаи, традиции и преемственность поколений. М., 1976; Аленина Р. А. Социальная природа традиций и их роль в развитии общества. М., 1977; Плохое В. Д. Традиции, их место в общественных отношениях. Л., 1970.

Э.А. Баллер, А.Г. Спиркин).1 Общие свойства традиции стали предметом анализа у религиоведов, этнографов, востоковедов (Ю.В. Бромлей, Ю. М. Павлов, Г. Ф. Салтыков и др.) 2 С начала 80-х гг. ряд исследователей пришли к необходимости создать специальную теорию традиции. Выходят в этой связи статьи и монографии Э. С. Маркаряна, В.Д. Плахо-ва, В. Б. Власовой. Традиция отделяется от обычая, обряда и начинает исследоваться как категория, охватывающая все способы фиксации, передачи и воспроизводства культуры.

Наконец, во второй половине 80-х — начале 90-х гг. анализ традиции сдвигается к конкретике ее отдельных видов: художественного, религиозного, политического.4 Феномен политической традиции стал предметом исследования P.A. Багавеева, И. К. Пантина, Е. Г. Плимака, В. Г. Хороса и др.5.

В рамках анализа политической культуры Ф. М. Бурлацкий и A.A. Галкин также пытаются дать свою трактовку понятию «политическая традиция». В их трудах6 по существу отмечается если не полное тождество, то по крайней мере чрезвычайная близость категорий «полити.

1 См.: Артановский С. Н. Некоторые проблемы теории культуры. Л., 1977; Баллер Э. А. Проблема преемственности в развитии культуры. М., 1966; Спиркин А. Г. Сознание и самосознание. М., 1972.

2 См.: Брошей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973; Павлов Ю. М. Социально-философские проблемы общественного развития (на примере южно-азиатского субконтинента). М., 1982; Салтыков Г. Ф. Традиции в современной китайской деревне. М., 1990.

3 См.: Власова В. Б. Традиция как социально-философская категория // Философские науки. 1980. № 4-Маркарян Э. С. Узловые проблемы культурной традиции // Советская этнография. 1981. № 2- Плохое В. Д. Традиция и общество: Опыт философ-ско-социологического исследования. М., 1982.

4 См. подр.: Иванова Ю. В. Традиции. Политика. Культура. Чита, 1997.

5 См.: Багавеев P.A. Политические традиции как фактор формирования и развития политической культуры. Автореф. дисс.. к. ф. н. Казань, 1987; Пантин И. К., Плимак Е. Г., Хорос В. Г. Революционная традиция в России. М., 1986.

6 См.: Бурлацкий Ф. М., Галкин A.A. Социология. Политика. Международные отношения. М., 1974; они же. Современный Левиафан: Очерки политической социологии капитализма. М., 1985. ческая культура" и «политическая традиция». Ибо Бурлацкий и Галкин определяют первую как «память» о прошлом, отмечая, что «эта „память“ охватывает сферу отношений с внешней средой (другими народами и странами), внутренние общественные институты, рассматриваемые сквозь призму перипетий прошлой внутриполитической борьбы, последствий побед и поражений и может обладать как общезначимыми, так и специфическими чертами».1 При этом подчеркивается необходимость обращения прежде всего к узловым, архетипическим моментам исторического опыта общности, а также учета гносеологических и ценностных аспектов политико-культурного диалога как внутри общности, так и с сопредельными внешними культурами. Таким образом дефиниции Бурлацкого—Галкина являются по существу модификацией и применением к анализу политической традиции общей теории традиции, разработанной главным образом уже упомянутым В. Д. Плаховым, когда понятия «культура» и «традиция» выступают как идентичные. Или, точнее, «традиция» понимается как реальная, существующая во времени, динамическая форма бытия культуры (в данном случае политической культуры).

Из большого числа монографий, статей и диссертационных исследований 80-х гг., посвященных специфике политической истории России, рассмотрению различных аспектов социокультурной компоненты этого процесса, необходимо, в первую очередь, отметить работы И. К. Пантина, E.H. Мощелкова, А. И. Соловьева, Ю. В. Ирхина, О.В. Га-ман-Голутвиной, A.A. Кара-Мурзы, В. А. Ачкасова, A.C. Панарина, JI.B. Полякова, В. И. Шамшурина и др. авторов, использующих огромный фактологический материал для постановки и решения методологических вопросов применения цивилизационной и модернизационной парадигм в.

1 Бурлацкий Ф. М., Галкин A.A. Современный Левиафан: Очерки политической социологии капитализма. М., 1985. С. 198. См. также: Галкин A.A. Стабильность и изменение сквозь призму культуры мира // Полис. 1998. № 5. изучении российского политического процесса, важных и для настоящего исследования.1.

В обосновании своих выводов мы, с одной стороны, подвергли критике, а с другой — активно использовали концепцию русской полиЛ тической истории А. Л. Янова. В ней нас привлекла сама попытка подойти к историко-политическому процессу как выражению цивилизацион-ного своеобразия России и ее культуры.

Цель и задачи исследования

Актуальность, степень разработанности проблемы определили тему настоящего исследования, его цель и задачи.

Главной целью работы было доказать, что одной из существенных черт русской политической традиции является ориентация на собственную полноценную систему права и развитое правосознание, отражающих национально-историческое своеобразие отечественной культуры.

Для достижения данной цели необходимо было решить следующие задачи:

— рассмотреть социально-исторические и методологические предпосылки изучения традиции как теоретической проблемы;

1 См.: Ачкасов В. А. «Взрывающаяся архаичность»: традиционализм в политической жизни России. Спб., 1997; Гаман-Голутвина О. В. Политические элиты России. Вехи исторической эволюции. М, 1998; Ирхин Ю. В. Человеческое измерение политики: теоретико-философские аспекты проблемы. М., 1993; Кара-Мурза A.A. Социальная деградация как феномен политического процесса: (Проблемы «нового варварства» в философско-историческом контексте). М., 1994; Мощелков E.H. Переходные процессы в России. Опыт ретроспективно-компаративного анализа социальной и политической динамики. М., 1996; Панарин A.C. Россия в цивилизационном процессе. М., 1995; Паншин И. К., Лапкин В. В. Волны политической модернизации в истории России (К обсуждению гипотезы) // Полис. 1998. № 2- Поляков JI.B. Методология исследования российской модернизации//Полис. 1997. № 3- Соловьев А. И. Социокультурное измерение политического процесса: (Методологический аспект). М., 1994; Шамшурин В. И. Политическая традиция в исторической ретроспективе // Вестник Моск. ун-та. Сер. 12: Политические науки. 1997. № 1 и др.

2 См.: Янов А. Русская идея и 2000;й год. N.Y., 1988; Янов А. Л. Славянофилы и внешняя политика России в XIX веке // Полис. 1998. № 6- Ianov A. The origins of Autocracy: Jvan the Terrible. Berkley, 1981 и др.

— проанализировать важнейшие концепции традиции в современном обществознании;

— рассмотреть особенности отечественной политической традиции в свете проблемы Россия — Запад — Восток;

— осуществить реконструкцию и дать анализ наиболее значимых точек зрения на роль права и правосознания в российской политической культуре.

Принципиальная научная новизна настоящего проблемного исследования заключается в попытке органически увязать концептуальный и историко-по лито логический аспекты малоизученной темы: «Политическая традиция в России и право». В свете этого авторский вклад состоит в стремлении показать, что чисто теоретические разработки концепции традиции как общесоциологической категории имеют непосредственную и продуктивную связь с конкретным анализом важнейших сторон российской политической культуры. Данное стремление автора реализуется в следующих элементах новизны:

— показано, что традиция как теоретическая проблема возникает там и постольку, где и поскольку традиционное общество становится объектом радикального и всеобщего отрицания;

— доказывается, что социально-философская и общественно-политическая мысль Европы от Дж. Вико1 до К. Маркса и Ф. Энгельса развивалась по пути все большей радикализации модернизационного проекта, все большего отрицания традиции и ее общественных институтов;

— дается аналитический обзор наиболее авторитетных концепций традиции в современном обществознании;

— проанализирована российская социокультурная традиция как.

1 См.: ВикоДж. Основания новой науки об общей природе наций. М., 1940. особая цивилизационная реальность, выявлен ее гетерогенный характер;

— рассмотрена политическая культура России как исторически изменчивый синтез модернизационной проективности Запада и традиционной консервативности Востокавыявлены методологические пороки и фактологическая несостоятельность теории правового нигилизма как атрибутивного свойства всей русской культуры;

— проанализированы специфические российские корни политического анархизма М. А. Бакунина и П. А. Кропоткина;

— дана реконструкция теории «гарантийного государства» H.H. Алексеева и концепция правосознания H.A. Ильина.

Методологическая база исследования. В качестве исходных методологических установок автор счел возможным использовать:

— социокультурный подход, при котором отношение в русской политической культуре к праву интерпретируется как многогранный феномен, отражающий сложное единство национально-исторических черт российской цивилизации;

— метод анализа онтологических и цивилизационных оснований политической традиции в России и ее особенностей;

— метод реконструкции, позволивший использовать в качестве доказательной базы идеи П. Я. Чаадаева, славянофилов, теоретиков анархизма, К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, евразийца H.H. Алексеева, Х.-Г. Гадамера, Р. Генона и др.;

— теоретические обобщения и выводы, содержащиеся в трудах отечественных исследователей Н. И. Бочкарева, В. И. Коваленко, О.В. Гаман-Голутвиной, A.M. Ковалева, E.H. Мощелкова, A.C. Панарина, В. В. Ильина, Э. С. Маркаряна, В. Д. Плахова, Ю. М. Павлова и др.

Практическая значимость работы. Автор выражает надежду, что результаты его исследования могут послужить одной из отправных точек более углубленного изучения как теории традиции в целом, так и традиции русской политической культуры.

Кроме этого, выводы, изложенные в настоящей работе, могут быть использованы в учебном процессе, при разработке учебных курсов, организации спецкурсов и спецсеминаров по истории общественной мысли в России.

Апробация работы. Основные идеи, положения и выводы диссертации нашли свое отражение в публикациях автора. Работа была обсуждена на кафедре истории социально-политических учений философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова и рекомендована к защите.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав по два параграфа в каждой, заключения и списка литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

По мере изложения материала автор все более и более убеждался в высокой степени теоретической сложности и экстенсивной неисчерпаемости избранной им темы. Поэтому данную работу он предлагает рассматривать лишь как попытку ее более или менее полного освещения. Однако из проделанной работы можно, на наш взгляд, сделать некоторые выводы.

Главный результат исследования — опровержение мнений ряда известных современных обществоведов, опирающихся на традиции русского западничества, о правовом нигилизме как вечном, атрибутивном свойстве российского политического сознания и всей российской культуры в целом. Можно с высокой степенью доказательности утверждать, что у нас наличествовала своя особая политико-правовая культура и специфическая правовая ментальность. Они были порождены, с одной стороны, гетерогенным характером российской цивилизации, соединившей в себе внутренний Восток с внутренним Западом, с другой — куда большей, чем в Европе, инерцией долгое время сохранявшейся у нас правовой культуры традиционного общества. Таким образом, вопрос о том, что лучше: формально-юридическое, нормативистское и индивидуалистическое право — плоть от плоти западноевропейского культурно-исторического типа — или наше, как называл его H.H. Алексеев, «субъективное право», основанное на судейском (чисто соборном) усмотрении, на совести и на Боге, — это вопрос скорее не теоретический, а аксиологический, — вопрос цивилизационной идентичности. К сказанному в предыдущих разделах здесь уместно также добавить, что восторженно приветствуемая нашими либералами политико-правовая традиция Запада вовсе не представляет собой единый монолит. Сами европейцы проводят различие между католическим и протестантским Западом, между англоамериканской и континентально-европейской его разновидностями. Как отмечают современные исследователи: «Первой заботой создателей американской республики было установление такой системы права, которая стояла бы на стороне гражданского общества и обеспечивала ему гарантии перед лицом государства. Отсюда примат права над государством и формирование единой системы правовых норм. Во Франции, напротив, власть была озабочена в первую очередь тем, чтобы вывести действия „революционного авангарда“ из-под системы правового контроля, так как предполагалось, что всякие правовые гарантии будут использованы для защиты частных интересов в ущерб общему, представленному государством».1 Как видим, и среди западных политологов и юристов довольно остро стоит вопрос о цивилизационной идентичности, о наличии внутри общего культурно-исторического единства так называемых суб-цивилизационных различий.

Разумеется, начиная с петровских преобразований и даже ранее, с реформы судопроизводства 1649 года, в России все более приживались западноевропейские элементы политико-правовой культуры и намечались нестыковки между правом писаным и народным. Однако такое уточнение не меняет в принципе наш главный вывод о том, что ситуация массового нормативного нигилизма не отвергает, а как раз предполагает весьма высокое морально-правовое сознание общества, включающего свои, традиционные способы поддержания социальной стабильности.

В теоретическом основании данного вывода заложена концепция традиции, понятой как социальный механизм, обеспечивающий защиту и I воспроизводство ценностных абсолютов той или иной цивилизационной /.

1 Россия: опыт национально-государственной идеологии / Под общ. ред. В. В. Ильина. М., 1994. С. 123−124. общности. В противоположность модернизму и в отличие от консерватизма, традиционализм активно запрещает новации посягать на традицию, но не возбраняет посягать на новацию, если та несет угрозу архети-пическим основам социальной общности.

Важно, кроме того, еще раз подчеркнуть, что анализ различных концепций традиции, в особенности Р. Генона, Х.-Г. Гадамера, В. Аверьянова, В. Д. Плахова, Э. С. Маркаряна, E.H. Мощелкова, Ю. М. Павлова дает основание считать, что уходят в прошлое апологетические по отношению к Западу теории перманентной модернизации, негативно оценивающие традиционные общества как лишенные динамики и какого-либо инновационного потенциала.

Вся проделанная нами работа позволяет заключить, что от того, как понимается механизм социального наследования, от той или иной концепции традиции в решающей степени зависит конкретная определенность таких базовых категорий как цивилизация, культура, вопрос о национально-исторической специфике русской политической традиции в контексте дилеммы Восток — Запад.