Политическая модернизация в России в контексте социокультурного анализа

В политической науке под модернизацией понимают переход от традиционного общества к современному.

Традиционное общество характеризуется наличием аграрной экономики, господством традиций в политике, низкой подвижностью общественных структур. Переход к современному обществу первоначально означал становление индустриального общества с промышленной экономикой, высокой социальной динамикой и правовой основой в сфере политики. Сегодня модернизаторы ориентируются уже на стандарты постиндустриального общества с приоритетом инновационных технологий. Политические аспекты модернизации предполагают переход к демократической политической системе со всеми ее характерными атрибутами: выборностью органов политической власти, конституционализмом и местным самоуправлением.

В России переход к индустриальному обществу произошел еще в советский период. Политический переход к демократическому обществу начался в нашей стране значительно позже, в 1990;е гг. Демократический транзит продолжается до сих пор, при этом модернизация экономики предполагает уже ориентацию на стандарты инновационного развития постиндустриального общества.

Соотношение универсального и национального — центральная проблема политической модернизации в России, которая уже не одно десятилетие вызывает оживленные научные дискуссии. Первые теоретики российской модернизации вслед за западными политологами утверждали, что «западная цивилизация универсальна и годится для всех народов» (В. С. Нейпол). Они отстаивали представления о том, что модернизация и экономическое развитие способствуют укреплению однородности различных обществ и порождают общую современную культуру, близкую к западной. Пионеры российской модернизации (Е. Т. Гайдар, А. Б. Чубайс и др.) всерьез рассчитывали на то, что переход от традиционного к современному обществу в России (как и в других странах догоняющего развития) будет происходить по западным универсальным образцам, предписанным политическими реформами. Именно западная политическая культура и политические институты конституционной демократии выступали универсальным эталоном для российских модернизаторов в 1990;е гг., при этом методы модернизации для ускорения процессов предлагались самые радикальные — шоковая терапия.

" Западническая фаза" российской модернизации, начавшаяся с распадом СССР, привела к предельной деморализации российского общества перед натиском западной идеологии во всех сферах общественной жизни. В 1990;е гг. политическая элита откровенно проповедовала западные ценности и ориентировалась на западные политические эталоны, самоутверждаясь на основе агрессивного отрицания собственной национальной традиции. В этот период российская национальная культурная традиция с подачи «западников» подавалась как домодернизационная, отсталая, обреченная на роль запоздалого эпигона ушедшей далеко вперед западной культуры. Неудачи российской модернизации объяснялись давлением архаического пласта ментальности русского народа. Среди «антимодернизационных» характеристик русской ментальности назывались «патерналистские ориентации, представления о социальной справедливости, антиинтеллектуализм (только на бытовом уровне), коллективизм»^[1]. Такое откровенно эпигонское самосознание элиты серьезно разрушало национальную культурную идентичность масс: нация теряла самоуважение.

Одновременно наблюдались обвальные процессы в сфере экономики: при переходе от советской экономической модели к рыночной методом шоковой терапии произошло разрушение части индустриального потенциала страны. Производство промышленной продукции резко сократилось, при этом наметилась перестройка отраслевой структуры экономики в пользу сырьевого блока. Продолжение указанных тенденций грозило российскому обществу неминуемой гибелью, полной манкуртизацией. Для крутого поворота, который предполагается самой логикой самозащиты нации, был необходим мощный инверсионный культурный взрыв, способный открыть потенциальные контртенденции развития, ведущие к обретению национальной идентичности. Так уже не раз случалось в русской политической истории: именно «под знаком долженствования» будущее открывалось России вернее и глубже, чем «под знаком ожиданий или предчувствий»^[2].

Критическая ситуация, сложившаяся в России в 1990;е гг., не была уникальной и во многом повторяла неудачный опыт латиноамериканских и исламских государств, вставших на путь вестернизации. В частности, в Аргентине, Мексике, Бразилии, Алжире, Египте, Судане, Тунисе, Пакистане в ответ на разрушение традиционного уклада и вторжение западных ценностей в процессе модернизации общество раскололось. При этом во многих исламских странах возникал острый ценностный конфликт, который зачастую приводил к гражданской войне^[3]. Современные сравнительные исследования в сфере модернизации свидетельствуют о том, что когда политические действия не санкционированы национальной культурой, не воспринимаются в ней как свои, они могут спровоцировать в обществе мощное массовое движение протеста, стремление уничтожить, смести с лица земли неприятные политические инновации, вернуться к традиционным политическим устоям. Эксперты усматривают в этом проявление древнего эмоционального механизма ликвидации собственными усилиями общества всех дезорганизующих новшеств: богатство культуры включает в себя основу для массового возмущения против неоправданных новаций^[4].

Ответом на подобные жесткие эксперименты с традиционными культурами в процессе модернизации стал всплеск этносепаратизма и религиозного фундаментализма. Культурная агрессия Запада, попытавшегося искоренить национальные традиции в странах Востока, породила мощный процесс девестернизации. Мир заговорил о «реисламизации» Ближнего Востока, «индуизации» Индии, о «возврате в Азию» Китая и Японии. В исламской, конфуцианской, японской, буддистской, индуистской культурах почти не находят поддержки основополагающие западные концепции индивидуализма, свободы, отделения церкви от государства, равенства, прав человека, либерализма. Пропаганда подобных идей вызывает враждебную реакцию против «империализма прав человека» и приводит к укреплению исконных ценностей родной культуры. Проведенное западными учеными сравнительное исследование значимости 100 ценностных установок в различных странах мира показало, что «ценности, имеющие первостепенную важность на Западе, гораздо менее важны в остальном мире»^[5].

Необходимость переоценки основных постулатов модернизации привлекла внимание политологов, поскольку в конце XX в. стало очевидно, что многие государства Юго-Восточной Азии (Китай, Гонконг, Тайвань, Сингапур) начали развиваться не в русле вестернизации, а избрали путь реинтерпретации национальной традиции. В процессе модернизации они сделали вполне осознанный выбор в пользу национального, а не универсального. В большинстве стран Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) был принят официальный курс на строительство «эпохи культуры» как феномена современной цивилизации, и этот путь принес долгожданный успех. Теория модернизации столкнулась с интересным парадоксом: чем более открытыми миру становились «азиатские драконы», тем большую роль в их политической культуре начинали играть традиционные конфуцианско-буддийские ценности, а не универсальные постулаты теории модернизации. Успешная практика модернизации с опорой на реинтерпретацию национальных традиций в странах АТР способствовала радикальному пересмотру основ самой модернизационной теории.

С. Хантингтон был одним из первых западных исследователей, кто написал о преимуществах традиционализма в сфере модернизации: «Не только современные общества включают в себя многие традиционные элементы, но и традиционные общества, в свою очередь, нередко обладают такими чертами, которые обычно считаются современными. Традицию необходимо изучать. Кроме того, модернизация способна усиливать традицию»^[6].

Основной проблемой теории неомодернизации стал поиск новых факторов, обеспечивающих динамику конструктивных политических действий в модернизационных процессах, что потребовало дальнейшего пересмотра теории. На смену дискредитировавшей себя концепции форсированной модернизации пришли положения о защите, сохранении, возрождении и поддержке социокультурного разнообразия, плюрализме укладов и образов жизни, обеспечении им свободы существования и развития. Современная концепция неомодернизации наряду с идеей светской организации социальной жизни включает в себя признание значимости религии и мифологии в духовной сфере, уважение к харизме традиционного лидерства, почитание авторитетов старейшин в политике, использование идеи коллективистской сплоченности общества. Полностью «реабилитированы» традиционные ценности родства, семьи, факторы значимости групповой идентификации и солидарности. Таким образом, именно национальное, а не универсальное становится сегодня основной движущей силой модернизационных процессов.

Если раньше модернизация интерпретировалась как решение, принятое образованной элитой и навязанное сопротивляющемуся населению, которое цеплялось за традиционные ценности и уклад жизни, то сегодня речь идет о том, чтобы избежать наивного политического волюнтаризма в процессе политических преобразований. Практика реформ показала: не все желаемое достижимо и зависит от простой политической воли. Кроме того, нельзя рассчитывать на эффективность модернизации, исходя исключительно из показателей экономического роста. Гораздо важнее для стабилизации общественного развития сформировать новые ценности сообщества, которые не противоречили бы старым традиционным устоям, а развивали их в новом направлении.

При всем разнообразии моделей неомодернизации, большинство из них сегодня направлено на поиски стабилизирующих факторов, способствующих сохранению цивилизационной идентичности, развитию и укреплению традиций в условиях глобализации. Вполне обоснованным представляется также вывод о том, что глобализация усиливает культурный плюрализм в современном мире^[7]. С этой точки зрения весьма интересным представляется сравнение результатов политической модернизации в России, Китае и Индии.

Китай первым сделал выбор в пользу опоры на национальные традиции в процессах модернизации. Весьма показателен в этом отношении опыт " Фонда Конфуция". В числе основных направлений деятельности этой общественной организации — исследование роли конфуцианства в модернизации Китая и реинтерпретация основных конфуцианских понятий адекватно современной эпохе. Как полагает профессор Ду Вэймин, «новое конфуцианство» вполне способно ответить на вызов современной эпохи, ибо оно подчеркивает принципы уважения личности, а также личностной автономности и конкуренции на здоровой основе. Конфуцианская этика настаивает не на правах человека, а на чувстве ответственности; делает упор на единстве общества, поисках приемлемого для каждого места в социуме. Подобная поведенческая модель предполагает самосовершенствование человека и одновременно его добровольное самоограничение как в духовном, так и в психологическом смысле. Единство общественного мнения достигается здесь не через навязывание идеологических стереотипов, а посредством длительного, постепенного согласования позиций, что предполагает развитие в обществе духа сотрудничества.

Ученые из «Фонда Конфуция» не только реинтерпретируют конфуцианские ценности адекватно процессам модернизации в самом Китае, но и находят убедительные свидетельства в пользу того, что конфуцианство может активно способствовать гуманизации всего глобального мира. В частности, как полагают тайваньские исследователи X. Цюньчжи и У. Куанмин, технологическое взаимодействие мирового сообщества с природой подтверждает (через экологические бедствия) конфуцианскую точку зрения о том, что люди, общество и природа могут процветать только сообща. Распространение конфуцианских ценностей способно остановить загрязнение окружающей среды, превращение человека в придаток машины, разгул насилия и другие социальные болезни нового века^[8]. Конфуцианство является не только этико-политической доктриной, но и космологической системой. За подобными интеллектуальными изысканиями лежит не просто стремление ученых развивать древнюю философскую традицию. Интеллектуальный поиск идет в весьма определенном политическом направлении: ставится задача активизировать общественное сознание в духе демократических идеалов современного урбанистического общества, где «гармоничному человеку» предстоит уже не просто любоваться совершенством мира, а активно участвовать в развитии согласованных начал общественной жизни. Не случайно сегодня новым лозунгом политического развития страны выбран девиз: «Китай станет обществом всеобщей гармонии в XXI веке!» .

Индия также идет своим путем в процессах модернизации. Эта страна долгое время была колонией Великобритании и во многом копировала западные институты в своем политическом развитии. Однако возрождение Индии в процессе модернизации связано с принципиальной ориентацией современной политической элиты страны на эволюцию национальных традиций. Если раньше Индия привлекала политологов из других стран исключительно своей изысканной восточной экзотикой, то сегодня не меньший интерес исследователей вызывает неожиданный успех Индии в области развития высоких технологий: появление «индийской силиконовой долины», быстрые темпы роста экономики. Известно, что средние темпы роста экономики в этой стране в последние годы составили 5%, в то время как инфляция упала ниже 2,8%, достигнув самого низкого уровня за минувшее десятилетие. По оценкам российских экспертов, Индия обогнала Италию и Великобританию по величине ВВП, рассчитанного по паритету покупательной способности, практически сравнявшись по данному показателю с Германией и разделив с ней четвертое-пятое место^[9].

Какие же факторы генерируют поступательное развитие Индии? В чем секрет успеха индийской модернизации в XXI в., ведь еще совсем недавно Индия входила в число беднейших стран мира? Герои современной Индии, а среди них и Нараян Мурти — гуру индийского менеджмента, основатель и долгое время бессменный глава компании Infosys (лидера индийской промышленности), считают следование канонам индийской культуры основой успешной деятельности во всех сферах общественной жизни. Патернализм, коллективизм, высокие стандарты честного поведения, личный пример руководителей, которые заботятся о благополучии своих подчиненных, представляя свою кампанию одной семьей, — вот причина быстрого успеха современной индийской модернизации. Нараян Мурти и другие удачливые индийские бизнесмены не хотят уезжать из страны. Согласно социологическим опросам, большинство успешных молодых предпринимателей в современной Индии ощущают гордость за принадлежность к индийской нации и стремятся внести свой вклад в развитие национальной экономики^[10].

Если 20 лет назад для индийской молодежи было характерно стремление пытаться уехать учиться на Запад, чтобы получить хорошее образование и сделать карьеру, то ныне молодые индийцы предпочитают оставаться на родине. Это не удивительно, ведь именно в Индии сегодня можно получить прекрасное образование и сделать успешную карьеру: ни для кого не секрет, что индийские программисты считаются лучшими в мире. Стремительно растет индийский средний класс, поднимается уровень жизни в индийских городах. И хотя индийская провинция пока еще бедна и малообразованна, благодаря успехам передовых отраслей экономики у нее есть перспективы, а это главное. Таким образом, индийская модель модернизации также является весьма успешной.

• [1] Лукьянова Т. Н., Убиенных Т. Н., Эйдельман Я. Л. Экономическая реформа в России: культурные барьеры // Россия: трансформирующееся общество: [коллектив, моногр.] / под ред. В. А. Ядова. М.: КАНОН-пресс-Ц, 2001. С. 142.
• [2] Флоровский Г. В. Пути русского богословия. С. 519.
• [3] См.: Кини А. Г. Динамика социально-политического действия в традиционном обществе (ислам). М.: Магистр, 1996. С. 40.
• [4] См.: Ахиезер А. С. Массовые ценности и проблема реформ // Модернизация в России и Конфликт ценностей. М.: ИФ РАН, 1994. С. 212.
• [5] Источник: New York Times. 1990. 25 Dec. P. 41.
• [6] Huntington S. The Change to Change: modernization, development and politics // Comparative Modernization. N. Y.: Free Press, 1996. P. 121.
• [7] См.: Хелд Д., Макгрю Э., Гольдблатт Д., Перратон Дж. Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура: пер. с англ. М.: Праксис, 2004. С. 536.
• [8] См.: Буров В. Г. Модернизация тайваньского общества. М.: ИФРАН, 1998. С. 193.
• [9] См.: Мировая экономика: прогноз до 2020 года / под ред. А. Д. Дынкина; ИМЭМО РАН. М.: Магистр, 2007. С. 9—11.
• [10] См.: Туласи Шринивас. «Свидание с судьбой». Индийский вариант культурной глобализации // Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире / под ред. П. Л. Бергера, С. П. Хантингтона. М.: Аспект Пресс, 2004. С. 120.