Либеральное общественно-политическое движение российских мусульман в начале XX в.: По материалам Уфимской и Оренбургской губерний

В XX столетие Россия вошла как крупнейшая по численности населения держава, объединявшая в своих государственных границах и миллионы тюрко-мусульман Восточной Европы и Центральной Азии. Присоединив к себе часть мусульманского Востока, Россия, тем не менее, оставалась христианской державой, тяготевшей в своей политической ориентации к западному миру. Прозападная ориентация была предопределена также конфессиональными традициями страны, где православие играло роль государственной идеологии. Пользуясь своим положением господствующей религии, православная церковь в значительной мере определяла религиозную и национальную политику светской власти, содержавшую в себе «скрытый потенциал исламофобии».

Тем не менее значительные идеологические различия между православным и тюрко-мусульманским населением страны не стали определяющим фактором в «расколе» России на два типа цивилизаций, о котором писали Н. А. Бердяев и другие «веховцы». Водораздел шел по другой линии, разделяя послепетровскую Россию на две субкультуры: «общенародную», корневую и европеизированную, элитную. В этом противостоянии тюрко-мусульманская ментальность, несмотря на существенные различия с православно-славянской, тяготела к русскому самобытному «складу». Более того, специфика русского традиционализма во многом определялась «восточным» влиянием, «прививкой», по выражению теоретика евразийства И. С. Трубецкого, к русской психике характерных туранских черт1. «Весь уклад жизни [допетровской Руси. -Л. Я.], — писал Н. С. Трубецкой, — в котором вероисповедание и быт составляли одно («бытовое исповедничество»), в котором и государственные идеологии, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы, системы, теоретически не выраженной и сознательно не формулированной, но тем не менее пребывающей в подсознании каждого и.

1 Трубецкой Н. С. О туранском элементе в русской культуре // Россия между ЕпропоП и Азией: Евразийский соблазн: Антология. — М., 1993. — С. 74. определяющей собой жизнь каждого и бытие самого национального целого, -все это, несомненно, носит на себе отпечаток туранского психического типа"2.

Продолжая тему «раскола», современная отечественная историография (Л.С.Лхиезер, А. М. Панченко, Ю. С. Пивоваров и др.) еще больше акцентирует внимание на его социологическом аспекте, противопоставляя друг другу традиционалистские «низы» (в основном многомиллионное крестьянство) и образованные, цивилизирующиеся «верхи». «Буквально все» разделяло эти две России, отмечает Ю. С. Пивоваров: «отношение к жизни и смерти, времени и пространству, труду и досугу, любви и семье, власти и собственности, праву и морали"3.

Наличие двух «складов» цивилизаций объяснялось незавершенностью процессов модернизации в российском обществе, которое находилось в состоянии перехода от традиционного, закрытого к гражданскому, открытому обществу, правовому государству. Для подобных переходных ситуаций характерны: деление на традиционные и новые формирующиеся классы и социальные страты, национальные и конфессиональные группыраскол общественного сознаниямножественность альтернатив общественного развития, многопартийность и пр. 4.

На фоне противостояния двух типов цивилизаций развивались и усугублялись более «локальные» противоречия и социальные конфликты в обществе. Так, региональная политика имперского центра преследовала цели политической и экономической интеграции страны, установления ее социальной, правовой, административной однородности. Но та же модернизация, которая определяла эту политику, генерировала этническую мобилизацию многочисленных нерусских народов Империи, способствуя формированию отдельных наций с собственной элитой, «высокой» культурой и претензией на государственную самостоятельность или автономию.

2 Трубецкой Н. С. Отуранском элементе.-С. 71.

3 Пивоваров Ю. С. Политическая культура пореформенной России. — М., 1994. — С. 117.

4 Волобуев О., Шелохаев В. Выступление за «круглым столом»: «Национальные интересы России и реальные приоритеты государственной политики за полтора века» // Отечественная нсюрмя. — 1996. — 6. -С. 112.

Углубление модернизационных процессов в российском обществе, получивших импульсы в результате социально-экономических реформ 60−70-х гг. XIX в. и социально-политических преобразований 1905;1906 гг., отразилось на тюрко-мусульманском населении страны. Следствием этого стала постепенная секуляризация общественного сознания российских мусульман и политизация их общественной жизни. Воплощением названных явлений стал российско-мусульманский модернизм (известный более как джадидизм), использовавший плоды европейского Просвещения для подъема культурного уровня тюрко-мусульманских народов с целью включения их в русло развития глобальной цивилизации.

Под глобальной цивилизацией понимался «западный», европейский тип цивилизации, российский вариант которого именовался «петербургским», в противовес существовавшей параллельно «московской» патриархальной России. Социокультурная модель «западной» цивилизации базировалась на идее «прогресса», который, в свою очередь, отождествлялся с набором определенных внешних признаков: грамотность, письменность, товарно-денежные отношения, рынок, право, государственность, уровень техногенного развития.

Идейно-политической доктриной, отражавшей мировоззренческие принципы «петербургской» цивилизации и одновременно обосновавшей правомерность развития России по пути модернизации, стала доктрина с условным названием «русский либерализм». Русский либерализм отличался от своего предтечи — западного рядом специфических черт и характеристик, обусловленных реалиями российской действительности и культурными традициями. Этот либерализм в основном существовал как теоретическая модель, которая была чужда «органике русской политико-правовой культуры».

Вместе с тем в начале XX в., с момента создания протопартийных, а затем партийных структур, русский либерализм стал постепенно превращаться из интеллектуального течения в социально-политическое движение5. На этом этапе он оказывает ощутимое влияние на становление общественно-политического движения российских мусульман, которое формируется как умеренно-либеральное. В то же время мусульманский либерализм имел и другие истоки (исламское реформаторство) и собственную «корневую систему» (джадидизм), что и определило его основную специфику. Несмотря на свой религиозный оттенок, мусульманский либерализм, как и русский, не смог стать идеологией масс и охватил своим влиянием лишь европеизированные «верхи» -тюрко-мусульманскую элиту. Узость социальной базы мусульманского либерализма, кроме всего прочего, определялась и особой системой религиозных взглядов в исламе, способного к «самореформации» и не нуждающегося в «вестернизации». Крупный мыслитель XX в. Э. Геллнер, отметивший эту особенность, считал, что «ислам с его учением о равенстве верующих» и арабоязычной «высокой» культурой проделал собственный путь «в современный мир"6. Идейным обоснованием этого пути стала теория «мусульманского коммунизма» М. Султан-Галиева.

Насколько мусульманские либералы были «далеки от народа», свидетельствует их программа национально-государственного обустройства своих народов. В ее основе лежала «западная» идея о культурно-национальной автономии «малых» народов в многонациональном государстве. Попытка осуществления этой идеи на практике в 1917;1918 гг. имела определенный успех, но скорее как форма сохранения своего самобытного «мусульманского мира» в разгар революционной «смуты». Мусульманскому либерализму и его программе культурно-национальной автономии существовали другие альтернативы. В период работы Национального собрания (Миллят меджлиси), созванного мусульманскими либералами с целью учреждения культурно-национальной автономии тюрко-татар внутренней России и Сибири, были.

3 Шелохаев В. В. Русский либерализм как историографическая и историософская проблема // Вопросы истории, — 1998.-№ 4.-С. 36.

6 Гелл мер Э. Исламский мир и Европа: культура элиты и масс // Цивилизации. — М., 1995. — Вып. 3. -С. 109. провозглашены первые национально-территориальные образования тюрко-мусульманских народов (Кокандская автономия, Алаш-Орда, автономия Башкурдистана). В итоге Национальное собрание приняло решение о создании территориальной автономии для «тюрко-татар» — Урало-Волжского штата.

Эти события ознаменовали собой конец мусульманского либерализма в России как общественно-политического движения, что позволяет нам ограничить хронологические рамки его реального существования 1905;1917 гг.

Обозначить территориальные рамки данного исследования довольно трудно. Идейные течения, общественно-политические движения не знают четких административных границ. Тем не менее, Урало-Поволжье в конце XIX — начале XX в. выделялось среди других регионов Империи с компактным проживанием мусульманского населения (Кавказ, Туркестан, Стенные области) как образом жизни и хозяйствования этого населения, так и относительно высоким уровнем «включенности» в общероссийские модернизационные процессы. Это обусловило, в свою очередь, сравнительно высокие показатели урбанизированное&trade-, грамотности татаро-башкирского населения региона, его вовлеченности в рыночные отношения.

Внутри обширного Урало-Поволжского региона в начале XX в. высоким удельным весом мусульман в составе местного населения выделялись Уфимская (ок. 50%) и Оренбургская (ок. 25%) губернии. Их отличала от Казанской губернии, где мусульмане составляли также большую долю населения (ок. 30%), «пестрота» этнического и социального состава. Кроме того, Казанский край к началу XX в. теряет былую роль монопольного центра татарского торгово-промышленного капитала, мусульманского реформаторства и джадидистского движения. Одновременно в исламоориентированном обществе возрастают вес и авторитет Уфы и Оренбурга. В этот период широкой известностью в крае и за его пределами пользовались местные исламские богословы и суфийские шейхи, увеличивалось число новомстодных школ и благотворительных обществ, росло количество периодических изданий, субсидируемых окрепшей мусульманской буржуазией Уфы и Оренбурга, расширялось политическое влияние местных мусульманских лидеров. Вышеперечисленные обстоятельства и ограничили в определенной степени территориальные рамки нашего исследования административными границами Уфимской и Оренбургской губерний.

Выбор темы диссертации был во многом предопределен ее актуальностью. В современных условиях противостояния мировых религий, сохранения крупных очагов межнациональных конфликтов (в том числе и на территории России и СНГ), развития процесса ретрадиционализации среди этнических и конфессиональных меньшинств вполне правомерен возросший в обществе интерес к истории национальных движений нерусских народов бывшей Российской империи. Общественно-полититическое движение российских мусульман начала XX в. отличалось умеренной политической направленностью, приверженностью к либеральным нормам и ценностям, обосновавшим и гарантировавшим демократические принципы в сфере межнациональных и межконфессиональных отношений. Те же черты характеризуют и современный евроислам — религиозно-политическое течение, выступающее альтернативой фундаменталистскому радикализму в мусульманском мире.

Вместе с тем либеральная тенденция является одним из перспективных альтернативных направлений социально-политического развития России. Изучение истории мусульманского либерального общественно-политического движения начала XX в. как составной части российского позволит оценить жизнеспособность этой тенденции и ее востребованность в современных условиях.

Методологическую основу исследования составили принципы научной объективности и историзма. Научная объективность в изучении темы предполагает, в частности, рассмотрение мусульманского либерализма начала XX в. не только в контексте общероссийской политической истории и ее отдельных составляющих (государственность и право, религиозная и национальная политика правительства, общественно-политические движения и партии). Объективный подход к проблеме диктует необходимость освещения ее на фоне таких глобальных противоречий человеческого сообщества начала XX в., как противостояние мировых религий, великих колониальных империй и пр., в основе которых лежали фундаментальные различия в уровне социально-экономического и политического развития разных народов, в их образе жизни и отношении к основным проблемам бытия. Этот «ракурс» обусловливает, в частности, рассмотрение российского мусульманства не только как составной части общероссийского социума, но и полноправного члена исламского сообщества. Такой подход выявляет противоречие, заложенное в самом понятии «мусульманский либерализм», который пытался объединить ценности европейской цивилизации с религиозно-культурными традициями мусульманского мира.

Историзм как принцип научного исследования, в свою очередь, предусматривает не простой пересказ исторических сюжетов, основанных на фактическом материале, а анализ общественных явлений. Как справедливо отмечал в свое время известный французский историк Люсьен Февр: «Историк, отказывающийся осмыслить тот или иной человеческий факт, историк, проповедующий слепое и безоговорочное подчинение этим фактам, словно они не были сфабрикованы им самим, не были заранее избраны во всех значениях этого слова. — такой историк может считаться разве что подмастерьем, пусть даже превосходным"7.

С другой стороны, добросовестный историк стремится избегать всяких универсальных схем социального развития. Претензии на всеобщую закономерность, «теологию событий», которые заложены во многих социологических теориях, приводят к нивелировке исторических событий, подгонке их под априорные схемы. Слепое следование любой социологической теории опасно как для теории, так и для практики исследования.

Многоплановость проблематики исследования потребовали оптимального варианта композиции диссертации, в основу которого был положен не.

7 Февр Л. Историзирующая история // Февр Л. Бои за историю: Пер. с фр. — М., 1991. — С. 70. хронологический, в проблемный принцип изложения. В число исследовательских задач, определивших структуру работы, были включены следующие:

— показать идейные истоки и этапы формирования мусульманского либерального общественно-политического движения начала XX в.;

— определить его социальную базу, предварительно изучив этносоциальную структуру тюрко-мусульманского населения Уфимской и Оренбургской губерний;

— полнее исследовать организационные формы партийно-политического этапа движения, включив в их число мусульманские благотворительные и культурно-просветительные общества;

— изучить политическую платформу мусульманского либерализма;

— раскрыть суть национальной идеологии мусульманского либерального движения начала XX в.

Комплексное освещение в диссертации этих проблем и составляет новизну исследования.

Изучение истории либерального общественно-политического движения российских мусульман в начале XX в. внесет определенный вклад в разработку ряда теоретических проблем, поставленных современной российской историографией:

— о перспективности для царской России реформаторского, эволюционного пути социально-политического развития, который предлагали либералы;

— о путях и формах разрешения национального вопроса в многонациональной империи;

— о соотношении ролей общества и государства в России начала XX в.;

— о взаимовлиянии христианской и тюрко-мусульманской цивилизаций в территориальных рамках Российской империи и др.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Российское мусульманство в целом и Урало-Поволжья в частности к началу XX столетия находилось на ранних стадиях перехода от традиционного, аграрного общества к гражданскому, индустриальному. О замедленной динамике процессов модернизации в его среде свидетельствовала социальная структура тюрко-мусульманского населения Уфимской и Оренбургской губерний. Среди стратификационных характеристик этого населения необходимо отметить его низкую урбанизированность, замедленный темп миграционных процессов из села в город, слабое знание государственного (русского) языка, малочисленность представителей «новых» слоев и классов буржуазного общества (рабочих, буржуазии, интеллигенции) при высоком-удельном весе традиционного, патриархального крестьянства. В составе национальной интеллигенции края преобладали работники гуманитарного профиля (учителя, служители культа и др.), что также свидетельствовало о низкой вовлеченности тюрко-мусульманского населения в модернизационные процессы.

Вместе с тем, при общности стратификационных характеристик башкирская и татарская части этого населения сохраняли особенности своей социальной структуры. Башкирское население состояло, в основном, из пауперизированного в значительных масштабах крестьянства, узкого слоя сельской и торгово-промышленной буржуазии, мизерной доли пролетариата, тонкой прослойки нецензовой интеллигенции. В целом, башкиры относились к народам с неполной социальной структурой, что отразилось на степени их консолидации в буржуазную нацию. Определяющим фактором активизации этого процесса была постепенная интеграция башкирского населения в формирующееся российское индустриальное общество. Сдерживающими факторами его имманентного развития выступали: сохранение вотчинно-общинной системы землевладения и незавершенная переориентация хозяйственно-культурного уклада башкир.

Социальная структура татарского населения края в начале XX в. была более дифференцирована. Татары, в целом, относились к народам третьего промежуточного типа, с характерной для них недворянской городской торговой элитой и преобладающим сельским населением. Роль татарского дворянства в процессе нациеобразования во многом была ослаблена его ассоциированностью с русским «верхним» феодальным сословием. Специфику составляла также большая рассредоточенность представителей татарского торгово-промышленного капитала и наемного труда вне Вол го-Уральского региона, что накладывало отпечаток на процесс консолидации этой нации.

В целом основная масса тюрко-мусульманского населения края «хранила верность» традиционному обществу и отвергала «западные» буржуазные ценности. Традиционализм в ее среде базировался на стойком религиозном сознании, коллективистской психологии мусульманской уммы. Усугублялась религиозная традиция существовавшей в Урало-Поволжском регионе (в Уфимской и Оренбургской губерниях в частности) собственной формой «народного» ислама, синтезирующего элементы официального учения и мусульманского мистицизма (суфизма). Суфизм, в свою очередь, с его проповедью аскетизма, фатализма и полного безоговорочного подчинения «учителю» (шейху, ишану) способствовал укреплению «фундамента» традиционализма в среде татаро-башкирского населения Южного Урала и Приуралья. Подстраивались под местный симбиозный менталитет и мусульманские пастыри, которые часто сочетали в одном лице указного муллу и суфийского шейха.

Вместе с тем мусульманское духовенство Урало-Поволжья, точнее его передовая часть, стало инициатором формирования в исламе нового «еретического» направления, получившего название мусульманского реформаторства. Это течение религиозной мысли стремилось приспособить ислам к реалиям современного «буржуазного» мира, способствовало модернизации мусульманского общества. Одновременно с исламским реформаторством в тюрко-мусульманском обществе крепло светское направление философской мысли — просветительство, ориентированное на ценности европейского Просвещения. Синтез базовых идей мусульманского реформаторства и просветительства стал концептуальной основой особой формы национального религиозно-культурного и общественно-политического движения среди российских тюрко-мусульман — джадидизма. Джадидистское движение было направлено на создание национальной светской школы, реформирование конфессионального образования и всего образа жизни и быта тюрко-мусульманских народов Урало-Поволжья на европейский лад. Другими словами, оно было нацелено на замену «старых» стандартов арабо-мусульманской «высокой» культуры новыми, модернизационными: создание собственных внегосударственных образовательной и коммуникативной систем (единый язык тюрки, национальная печать). В целом это означало полную автономность религиозно-культурной жизни российских мусульман.

Необходимость достижения поставленной цели потребовало от них участия в общероссийской политической борьбе и создания собственной политической элиты. Формировалась она, как правило, из представителей образованных «верхов» — элитных слоев населения (дворянства, духовенства). Среди идейно-политических воззрений тюрко-мусульманской политической элиты доминировали умеренно оппозиционные взгляды, обусловленные как социальным благополучием их носителей, так и этно-религиозными ментальными традициями тех народов, от имени которых они выступали.

Вместе с тем, в среде этой элиты существовали определенные идейные разногласия, которые разделили ее на три условные группы. Консервативное, правое крыло, представленное, в основном, мусульманским духовенством, ставило исключительно культурно-религиозные задачи: ратовало за либерализацию управления духовными делами мусульман, школьную реформу и др. Центристских позиций придерживалась тюркоязычная цензовая интеллигенция преимущественно с русским и европейским образованием. Политические взгляды представителей центра были сфокусированы в требовании культурно-национальной автономии для российских мусульман в составе единого государства. Они были инициаторами и организаторами общероссийских мусульманских политических организаций либерального толка. Левое крыло политической элиты тюрко-мусульман было представлено, в основном, национально-демократической интеллигенцией, которая после Февраля 1917 г. выступила за федерализм и создание этно-территориальных автономий для нерусских народов.

Возглавляемое национальной элитой общественно-политическое движение тюрко-мусульман начала XX в. было оппозиционно царской власти. Провоцировалась эта оппозиционность религиозной и национальной политикой православного государства, которая была направлена на христианизацию и русификацию «инородцев». Если первоначально, проводя свою «инородческую» политику, царская власть руководствовалась во многом идеологическим неприятием ислама, то впоследствии ее курс определялся объективными закономерностями модернизационного развития России, диктовавшими необходимость унификации и стандартизации всех сторон жизни населения страны. Новые условия, в частности, требовали отмены сословной замкнутости башкир: упразднения их военно-служилого положения. Другие реформы российской власти 60−70-х гг. XIX в. (военная, городская, земская, судебная, школьная), затрагивавшие тюрко-мусульманское население Урало-Поволжья, также носили прогрессивный характер.

Отношение тюрко-мусульманской политической элиты к социально-экономическим и политическим преобразованиям, проводимым российским государством, было противоречивым. С одной стороны, она приветствовала эту унификацию, которая обеспечивала расширение гражданских и политических прав тюрко-мусульманского населения. С другой, она вызывала неприятие, так как всеобщее нивелирование разрушало религиозно-культурную цельность и обособленность этого населения.

Изложенные обстоятельства определили выбор тюрко-мусульманской политической элиты, которая после 1905 г. присоединилась к общероссийской либеральной оппозиции. Внутри этой оппозиции в 1905 г. происходит организационное дробление, появляются политические партии со схожими в принципиальных вопросах программами. Самой крупной и ведущей среди них была конституционно-демократическая (или партия народной свободы). Ее программные установки (ограничение самодержавной власти парламентом, равноправие всех граждан вне зависимости от религиозной и национальной принадлежности, неприкосновенность частной собственности и др.) стали основой при создании мусульманскими либералами своей политической платформы. Особенно привлекал их в кадетской программе тезис о культурно-национальной автономии нерусских народов в составе единой России. Однако программа мусульманских либералов имела собственное «лицо». Ее специфика определялась особым рядом требований, нацеленных на разрешение национально-культурных задач. В частности, особое внимание было уделено вопросам народного образования и религиозному.

Программа мусульманских либералов была принята на III мусульманском съезде (август 1906 г., Н.-Новгород), на котором получила свое окончательное организационное оформление и их политическая партия — «Иттифак аль-муслимин» («Союз мусульман»). Либеральный характер этой партии определялся не только программой, но и межпартийными связями. В числе ее политических противников были небольшие левои праворадикальные группы мусульманского толка, которые не сумели оформиться в самостоятельные политические организации.

Умеренно-центристские политические позиции партии «Иттифак» определяли и ее тактику. Ограничивалась она легальными, в основном парламентскими, методами борьбы. Фактическое отсутствие территориальных организаций и массовой социальной базы умаляло политическую значимость «Иттифака», сужало ее масштаб до союза, лиги, охватывающей своим влиянием лишь тюрко-мусульманскую политическую элиту. Своего рода местными комитетами этого Союза стали городские благотворительные и культурно-просветительные общества мусульман, выполнявши^ роль коллегиальных органов для тюрко-муеульманской элиты и способствовавшие ее консолидации.

Одной из причин, обусловивших недолговечность существования «Иттифака» (1905;1907), стало оформление нового легального политического центра российских мусульман — парламентской фракции в Государственной думе России (1906;1917). Вхождение фракции в думский либеральный блок было предопределено заранее, еще во время избирательной кампании, когда кандидаты от мусульман и кадетов на местах были объединены единым избирательным списком. В Думе мусульманская фракция руководствовалась программой «Иттифака», сохранив приверженность избранному Мусульманским союзом политическому направлению. Об этом свидетельствовала, в частности, думская (законотворческая) и внедумская деятельность мусульманских депутатов. Вместе с тем мусульманскую фракцию, организованную по национально-конфессиональному признаку, выделяла из лагеря либеральной оппозиции некоторая обособленность от общероссийских проблем. Сохранение религиозно-культурной самобытности мусульман России, достижение юридического и фактического равноправия для них как российских граждан стали приоритетными ее задачами.

Тем не менее мусульманские либералы, как и русские, возможности и пути национального возрождения своих народов связывали с «вестернизацией»: «европеизацией» всех сторон жизни исламоориентированного общества. Однако в силу сохранности в этом обществе глубинных социальных и ментальных корней традиционализма, незавершенности исламской реформации, либеральные идеи в среде российских мусульман не получили широкого распространения. Основной социальной прослойкой, на которую опирался мусульманский либерализм, была цензовая национальная интеллигенция, которая формировалась, в свою очередь, из дворянства, духовенства, отчасти, купечества. В этническом отношении в составе названных социальных слоев преобладали татары, что позволяет говорить о татарской доминанте в мусульманском либеральном движении начала XX в.

Данный вывод подтверждает n анализ концептуальных положений национальной идеологии мусульманского либерализма. В ее основу была положена политическая доктрина тюркизма, получившая широкое распространение в среде мусульманской интеллектуальной элиты в период формирования тюркских наций (первая четверть XX в.). Эта элита ставила задачу объединения своих народов в единую политическую нацию («миллят») на основе единого языка и исламской религии и ратовала за создание национально-культурной автономии российских мусульман в составе единого демократического Российского государства. Роль государствообразующего этноса в проектируемом тюркском политико-гражданском сообществе должны были играть поволжские татары. В январе 1918 г. Национальным собранием (Миллят меджлиси) была утверждена «конституция» культурно-национальной автономии тюрко-татар мусульман внутренней России и Сибири, однако на практике она не была претворена в жизнь.

Кроме прочих объективных причин, помешавших созданию экстерриториальной автономии урало-поволжских тюрко-татар, реализации идеи о тюркской политической нации оказывал противодействие активно формирующийся под воздействием общероссийских модернизационных процессов этнический национализм «новых» наций с неполной социальной структурой населения (башкиры, казахи и др.).

Этнонационализм отдельных тюркских народов стал проявляться в стремлении к собственной национальной «высокой» культуре (складывние литературного языка, создание этнических школ, издание национальных газет и журналов) и «своей» государственности в форме этно-территориальной автономии. Национальная консолидация этих народов базировалась на их языковой и культурно-бытовой общности, едином образе жизни и хозяйствования, а не на эфемерном лозунге о братстве российских тюрко-мусульман. Этнонационализм башкир, казахов и др. был направлен не только, против российского нациестроительства, но и против тенденций татарского ассимиляторства под лозунгом тюркизма.

Совокупность названных причин предопределила недолговечность политической жизни и социальную невостребованность мусульманского либерализма в условиях российской действительности начала XX в. Вместе с тем он представлял собой первую легальную попытку политического объединения российских мусульман. Была намечена и провозглашена цель этого общественно-политического движения, сформулированы задачи национально-культурного развития тюрко-мусульман в границах единого российского государства. В рамках мусульманского либерального движения сформировалась политическая элита, представлявшая интересы отдельных тюрко-мусульманских народов России, и возглавившая впоследствии национальные движения своих народов.