Белое движение и российская государственность в период гражданской войны

Глава 1.354.

Глава II.363.

Глава Ш. 382.

Глава IV.393.

Глава V.406 i Заключение.415.

Список использованных источников и литературы

418.

Современный этап модернизации и укрепления российской государственности совпал с глубоким системным кризисом, сила социальных потрясений которого сравнима разве что с революцией 1917 г. в России. Схожесть ситуаций объясняется переломным характером двух названных исторических моментов, переходом общественного бытия и сознания из одних состояний в другие, причем в новом нередко обнаруживается старое, а в кажущихся или действительно частично устаревших формулах — некоторые обновленческие тенденции. Неизбежный феномен авторитарного рефлекса реализовывался и реализуется в возрождении ранее, казалось бы, устраненных из нравственного и политического оборота ценностей, а также в готовности масс положиться на лидеров.1 В то же время, как и в начале века, расстановка социальных сил на современной стадии политического процесса в России отличается крайней мо-заичностью, а её отражение на политико-общественном уровне иногда сильно видоизменяет или даже «окарикатуривает» оригинал. Но, что ещё более важно, глубина кризиса снова совсем не гарантирует плодотворного разрешения конфликта, не ведет автоматически к смене изжившего себя общественного строя более прогрессивными нормами жизни. Основу же всех политических и научных дискуссий относительно путей и перспектив развития современного общества вновь составляет все тот же «проклятый» вопрос об особом пути России, о приемлемости для неё европейских образцов развития или их отрицании.

Принципиально важным в плане исследования проблем становления и развития новой российской государственности является ретроспективный подход. Необходимо определить место нынешнего этапа российской действительности в её многовековой истории, понять логику многочисленных реформ и контрреформ, революций и контрреволюций, крупных социальных катаклизмов, к каковым без всякого колебания можно отнести Гражданскую войну 1917;1920 гг. По существу своему все, и крупномасштабные, и мелкие вооруженные столкновения, с одной стороны, определявшие характер и содержание событий и процессов в России в этот период, но с другой — далеко не исчерпывавшие их, выступали в качестве радикального средства разрешения глубинных противоречий, которые были связаны с выбором пути дальнейшего развития страны.

В этой связи чрезвычайно актуализируются государственно-правовые проблемы истории Гражданской войны вообще, и белого движения, в частности.2 Выступая в качестве основной противоболыиевистской силы, оно реали-зовывалось в деятельности значительного количества правительств, контролировавших в отдельные периоды Гражданской войны большую часть территории России и в совокупности своей позволявших говорить о существовании так называемой белой государственности, сориентированной на возрождение традиций Российской империи в их сочетании с западно-европейским уважением к правовой основе государственных институтов и частной собственности.

Поэтому исследование белого движения вписывается в круг актуализированной проблематики истории российской государственности. Оно связано:

— с изучением соотношения экономики и политики, в частности, допустимой меры социальных издержек экономических реформ;

— с определением эволюции общественной психологии, сдвигов в сознании граждан, включая сюда появление «кризисного сознания», парализующего активность социума или отдельных его составляющих;

— с выявлением противоречий между тенденциями к интернационализации жизни общества и дезинтеграционными факторами, в число которых входят и националистические;

— с анализом массовых движений, роль которых в переломные периоды истории возрастает как никогда.

Вследствие этого поиск восстановления исторической преемственности может принимать чрезвычайно причудливые формы, как, например, распространение монархизма в качестве одного из современных идеологических течений, сторонники которого предпочитают все же не делать практических политических выводов, вытекающих из декларируемых ими взглядов. В угоду политической конъюнктуре предпринимаются также попытки объединить «героев белого дела» и бывших «строителей коммунизма» на основе обусловленных общностью имперского мышления их ностальгических заявлений по поводу утраты сильного патерналистского государства.3.

Сказанное лишний раз доказывает, что, по существу, весь XX век для России был ознаменован конфликтом между либерализмом и авторитаризмом, ожесточенные формы которого связаны с грандиозными и драматическими социальными сдвигами, освобождавшими огромный запас социальной энергии.4 Законы же, как известно, в условиях трансформирующегося общества далеко не отражают быстро меняющуюся реальность общественных отношений и зачастую используются в качестве инструмента борьбы между различными группировками политических элит. При этом для России с её персонификацией политики и самой государственной системы всегда была характерна тенденция перенесения классовой и политической дихотомий на все сферы жизни. Поэтому нигилизм в отношении властей перманентно уживается со стремлением войти во власть, а непризнание авторитетов — с желанием самим приобщиться к высшему авторитету. Постоянные метания в этих антимониях, проистекающих из тотальности «коллективного сознания» и совмещения властно-собственнических функций в одном лице, сопровождаются обязательностью прославления народа.5.

В современных условиях перехода от тоталитарного государства с развитой авторитарной системой управления к гражданскому обществу, правовому государству с развитыми и легитимными демократическими институтами власти также продолжают находить отражение вековые традиции российской государственности как определенного состояния общества, закладывавшиеся в ходе объективно-исторического процесса становления и развития организованной и централизованной власти, каковой выступало государство.6 Дискуссии по этому поводу, впрочем, как и вокруг понятий «государство» и государственность", не иссякают, возрождая и славянофильские доводы в пользу глубокого своеобразия русского исторического процесса, и милюков-ские суждения о непрочности государственной надстройки в форме деспотизма из-за слабости социального расслоения русского общества, а также предлагая квазиновые либеральные интерпретации в духе синтезации идей Гегеля — Маркса — Вебера о том, что в ходе эволюционного развития российской государственности так и не сформировалось «государства — бюрократии» в чистом виде.7 Между тем высокая степень централизации всей системы государственного устройства и государственного управления, гипертрофированная миссия первого лица в государстве, всепоглощающая роль самого государства, а также отсутствие четкого разделения между политической и административной элитами вряд ли могут быть опровергнуты, особенно если брать во внимание достаточно высокую степень политизированности сегодняшних научных спо8 ров.

Белая российская государственность создавалась все по тому же классическому для России образцу, когда государство брало на себя весь комплекс ответственности и претендовало на всю полноту управления. Система налогообложения, как структурообразующий компонент взаимосвязи гражданского общества и государства, сводилась к статусному оформлению: «воля хозяинаосновной закон для подданных». Сказывался и имперский тип государственности с его сильной управленческой вертикалью и слабыми горизонтальными связями, увеличение значения которых зависело исключительно от внутриим-перской интеграции. Бюрократическое управление периферией из единого центра проистекало из целевых ориентиров на «единую и великую Россию», возрождаемую на основе военно-территориальной экспансии, как главного орудия модернизации периферий.9.

В принципе по-иному быть и не могло. Белая государственность являлась прямой наследницей государственности имперской, интегрируя в своём существовании все слабости последней, логически доведенные до крушения в.

1917 г. Соглашаясь с американским исследователем Р. Пайпсом, революционные события 1917 г. показали, что «при всей необъятности территории и звонких речах об имперской мощи российское государство было слабым, искусственным образованием, целостность которого обеспечивали не естественные связи правителя с его подданными, а механические скрепы, накладываемые чиновничеством, полицией и армией». По этой причине революцию 1917 г. следует рассматривать в рамках имперского кризиса как «последовательность разрушительных и насильственных действий, совершавшихся более или менее одновременно, но вовлекавших исполнителей с различными и даже противоположными целями». 10 Все это сопровождалось «политическим психозом» российского общества, посредством которого осуществлялись «единство и борьба» революции и контрреволюции.11.

Подобный ракурс не нов для исследователей российской революции, особенно тех, кто изучает её через анализ социальной поляризации российского общества, отказываясь при этом оценивать её и как закономерный результат накалённой до придела классовой борьбы, и как случайность, допустимую в цепи чрезвычайных событий, и тем более как порождение идейных исканий её представителей.12 Другое дело, как социокультурный подход корреспондируется с вопросом об альтернативности развития России после октября 1917 г., решаемом в историографии далеко неоднозначно. Идеализации белого движения противостоят рассуждения о «псевдоисторических иллюзиях» насчёт «конструктивной альтернативы коммунистическому режиму», возникших якобы «под впечатлением ужасов красного террора» и базирующихся на выводах о соответствии противоболыиевистской политики «историческому» духу имперского патернализма. Между тем и в том, и в другом случаях доминирует анализ не собственно политической и социально-экономической платформ белого движения, а раздор мировоззренческих установок либо его лидеров, либо интеллигенции и офицерства, представлявших партийногосударственную верхушку российского общества.13.

В связи с этим принципиально важным представляется замечание В. И. Миллера о необходимости отказаться от «давней традиции — не отделять результаты революции от результатов Гражданской войны», 14 что само по себе вовсе не означает игнорирования интегративного единства революции и Гражданской войны в России. Только подобное сочетание позволит вскрыть связь между формированием однопартийной системы и острой политической ситуацией, сопутствовавшей Гражданской войне, или, иными словами, пройти путь от обобщения фактов к пониманию сущности через разделяющее их логическое опосредование.

Не менее важными становятся и уточнения в категориальном аппарате. Понятия «революция» и «гражданская война» трудно отнести к разряду точных определений с четко очерченным и исчерпывающе конкретным содержанием. «Коэффициент приблизительности», вводимый в научный оборот Е.Б.Черняком15 для обозначения уровня абстракции, сопряжён со сложностью проистекавших в 1917;1920 гг. событий и явлений российской действительности, не могущей по этой причине быть адекватно отраженной в точных терминах, особенно если учитывать, что, обозначая один и тот же предмет, последние в толковании историков могут получать различное содержание. Если российскую революцию 1917 г. воспринимать как выражение имперского кризиса страны, вызванного напряжением модернизации и переходом от традиционного общества к либеральному, как насильственную ломку и реконструкцию всей политической власти и общественных отношений, то Гражданская война выступает в качестве признака перехода от одной фазы революционного разрушения к другой, более радикальной, когда борьба за выбор судьбы страны переходит в плоскость военно-политического противоборства вновь возникших политических режимов, каждый из которых предлагает свой вариант возрождения российской государственности.

Однако изучение Гражданской войны через призму развития российской государственности порождает немало вопросов, связанных с развитием понятий «государство» и «правительство», сводимых нередко и самими участниками политических событий 1917;1920 гг. к набору учреждений, от которых зависели поддержание порядка и готовность применения силы. Увлечение отечественными и зарубежными историками «инструментальными» концепциями государства, о котором немало было написано американским историком У. Розенбергом, 16 страдает односторонним пониманием происходившего в России после октября 1917 г., а главное, провоцирует сознательное изучение государственных процессов не только в отрыве их от общественных, но и на противопоставлении их друг другу.

Кроме того, это остро ставит вопрос о легальности и легитимности белой власти, то есть её юридической обоснованности, с одной стороны, и справедливости, признании, поддержке её населением — с другой.17 Основа легитимности белых управителей лежала внутри самой их власти. От их способности обеспечить стабильное функционирование политических и социальных институтов и убедить население в том, что эти институты в наибольшей степени соответствуют состоянию общества и интересам народа, зависела эффективность политики возглавляемого режима.

В то же время белые правления отражали переход от легитимности власти традиционного типа, характерного для дореволюционной России, к рационально-легальному типу с неизбежным присутствием харизматических элементов. Этим отчасти и объяснялась сложность и противоречивость характера взаимозависимости между облечёнными властью и подчинёнными ей, особенно если учитывать и свойственное для переходных и кризисных периодов опережение потребности демократического действия процесса создания его законодательной базы.

История и практика функционирования противоболыпевистских режимов дают возможность говорить о преобладании традиционного для России.

1 Я идеократического типа политических изменений. Структурная перестройка политической системы как неизбежное следствие развития революции 1917 г., недостаток легитимности новых политических институтов и механизмов компенсировались пропагандой принципов соборности, всеединства, имея своим социокультурым основанием общинный этносоциальный архетип россиян.

В качестве движущей силы государственного строительства выступала не институциональная равнодействующая, а белая идея, преподносимая как национальный консенсус в отношении общей стратегической линии развития России. Однако интеграционная идеология, как известно, немыслима без первоначального согласия быть разными и по-разному понимать проблематику указанных ориентиров и целей. В этом смысле такая идеология не может претендовать на статус общенациональной, возвышающейся над частными интересами.19.

Вместе с тем связанная одновременно и со сменой доминирующего политического субъекта, и с очередными элитными перегруппировками белая идеология строилась на исконных русских традициях, суммировавшихся, по выражению одного из её проповедников, классика русской политической философии И. А. Ильина, в обязательности возрождения «духа русского нацио.

20 нального всеединства". Отсюда «спасение России» толковалось белыми не как возврат к тому негодующему состоянию, из которого выросла революция, а как реализация симбиоза социополитического опыта, императивов мировой цивилизации и особенностей национального характера, но при обязательности доминирования российских ценностей. По этой причине Ильин, например, считал, что облик власти зависит, прежде всего, от уровня народного правосознания, поэтому каждому народу причитается «своя особая, индивидуальная государственная форма и конституция, соответствующая ему и только ему». Ильин был противником того, чтобы государственное устройство переносили «механическим заимствованием из страны в страну», а разработку в России в 1917 г. избирательного закона в Учредительное собрание («некая сверхдемократическая, сверхреспубликанская, сверхфедеративная конституция») называл.

21 политическим доктринерством".

При опоре на высказанные выше типичные для белых взгляды закономерно делался выбор в пользу государства, построенного на сочетании принципов «властной опеки» и «самоуправления», с учетом того, что одни государственные проблемы могут быть разрешимы только «властным предписанием», а другие — «корпоративным самоуправлением». Довольно чётко прослеживалась и тенденция неприемлемости коренной структурной ломки политических институтов, веками складывавшейся политической системы. Предпочтение отдавалось легитимной процедуре политических изменений.

Технократизация политического процесса не могла не сопровождаться элементами диктаторского, а также патерналистского лидерства. В последнем случае белые вожди оказывались не просто включенными в государственную иерархию, но даже пытались добиться выполнения своих решений эксплуатацией собственного авторитета, переносимого в массовое сознание, как гаранта выполнения принимаемых решений. Имели место и случаи «выключенное&trade-» лидера из политического процесса и приобретения им метаполитического статуса.

Реальная же политическая жизнь проявлялась в самой непредсказуемой комбинации ее стилеи. С учетом исторических традиции российской государственности, а также задач выведения России из политического хаоса выкристаллизовывалась идея «национальной диктатуры», а именно как власти единоличного диктатора, делающего «ставку на духовную силу и на качество спасаемого им народа». В создании сильной власти как «общественно выделенной и организованной силы» виделось не просто средство укрепления российской государственности, а возвращение к её «всенародным духовным корням». 22 Используя лозунг «порядка», белые надеялись дискредитировать власть своего политического противника и одновременно укрепить собственный имидж «спасителей Отечества» тем более, что усиление накала политической конфронтации, способствуя разрастанию хаоса, делало их аргументы все более убедительными. Психологическое неприятие беспорядка превращало значительную часть населения в сознательного или бессознательного союзника политических сил, выступавших за ужесточение власти.23.

Анализ совокупности обозначенных параметров белого движения в его государственно-правовом оформлении, явившихся результатом преломления традиций российской государственности через призму поворотных событий 1917 г., предполагает обобщение отечественного опыта инновационных реформ, его проекцию на настоящую и будущую практику государственного строительства. Это предопределяет и проблемное поле диссертационного исследования, и особенности историографического обзора, оформленного в отдельную главу. В этой же структурной части работы представляется целесообразным высказать некоторые суждения по существу состояния и тенденций в изучении белого движения.

В историографии трудно найти проблему, которая столь бы зависела от политической конъюнктуры, как история российской революции 1917 г. и Гражданской войны, и которая при постоянстве активного изучения оставалась до сих пор чуть ли не «белым научным пятном». Во всех сложившихся моделях российского революционного процесса (либеральной, консервативной, марксистской, социокультурной) самым слабым звеном выступает синтезированный образ белого движения.24 Он балансирует между так называемыми «буржуазной фальсификацией» и «революционной агитацией», заложенными еще в первых работах эмигрантских и марксистских историков 20-х гг. XX в., которых, несмотря на разные классовые подходы, объединяло единство концептуального толкования закономерной взаимообусловленности революционных и контрреволюционных начал в Гражданской войне. И если белый теоретик российской контрреволюции Н. Н. Головин считал, что обилие марксистских исследований создавало целый «ряд ходячих мнений, которые хотя и не имеют ничего общего с наукой, тем не менее, затемняют приближение к истине», то его оппонент их числа «бывших военных специалистов» Н. Е. Какурин, чей труд более полувека пролежал на полках спецхрана из-за предпринятого автором политико-социального анализа революции и контрреволюции с широким использованием мемуаров идейных противников большевизма, напротив, был убежден в том, что «сохранить правильность оценки всего многообразия явлений Гражданской войны» можно только, опираясь на «теорию великих вождей пролетариата» .25.

С таких позиций белое движение, однозначно понимаемое как контрреволюционное, изучалось советскими историками до середины 80-х гг. XX в. с упором на военный аспект этой проблемы в рамках обобщения опыта защиты революционных завоеваний с помощью вооруженных сил. «Незыблемости» марксистских положений советской историографии, особенно с начала 30-х гг., противостояли «робкие замечания» эмигрировавших белых генералов и политиков с целью выяснить «болезни» белого дела «во избежание в будущем подобных рецидивов» о необходимости «промежутка времени, даже смены поколений, дабы чувство лично пережитого не мешало бы беспристрастию суждений разума», о посвящении своих «скромных трудов и материалов» будущим.

26 историкам «смутного времени» .

Жесткая же идеологическая конфронтация делала невостребованными эмигрантские работы советскими исследователями, сосредоточившимися на критике «буржуазной историографии», и не в последнюю очередь из-за цити.

27 рования ею белых мемуаристов. Это не могло не способствовать некоторому историографическому затишью вплоть до конца 60-х — начала 70-х гг. XX в., когда вопрос о целесообразности изучения контрреволюции в рамках истории.

Гражданской войны был приравнен чуть ли не к политическому.

Между тем русское зарубежье активно обсуждало эту проблему, хотя зачастую в ностальгической тональности и с акцентом на военно-патриотическую тематику. В начале 60-х гг., например, со страниц официоза общекадетского объединения в Париже «Вестник» звучали аргументы в пользу написания истории Гражданской войны «в белом освещении». Книжка эта, примерно в сто страниц, по мысли Н. Пушкаревского, имевшего многолетний учительский стаж работы с зарубежной молодежью, должна была бы охватить период с 15 ноября 1917 г. до конца 1920 г., подробно освещая белую борьбу на всех фронтах Гражданской войны. В авторский коллектив предлагалось включить участников белого движения, как «единственно способных доказать, что жертвы многих тысяч павших носителей белой идеи оказались не бесполезными в борьбе против мировой угрозы большевизма». В качестве «последнего и самого важного акта во имя России» предусматривалось и написание истории российской эмиграции, логически выводимой из первой проблемы.29.

Однако замыслы пока не реализованы, впрочем, как и в отечественной историографии, переживающей сложный период концептуального переосмысления всего исторического пути России. Он сопряжен как с полным (либо в лучшем случае с частичным) отрицанием всех имеющихся «классовых» знаний по истории Гражданской войны в целом, так и с признанием ее в качестве национально-трагического события с последующим разведением на цивилизаци-онные либо социокультурные ценности, что само по себе чревато не менее серьезными деформационными последствиями. Сбрасывается со счетов вопрос об остром идеологическом противостоянии воевавших политических сил, не всегда четко поддававшихся классификации по «социальному, классовому и партийному признакам». Поэтому апологетика социалистической революции соседствует с критикой большевизма, но не самой революционно-социалистической идеологии. А негативные оценки последствий революции 1917 г. для исторического развития России сменяются версиями о «масонском заговоре», совершённом узкой группой людей во имя собственных корпоративных интересов.30.

Многообразие, а значит, неоднозначность и антиноминальность появившихся оценочных характеристик российской революции и в особенности белого движения сопровождаются эпизодичностью повествования, преобладанием фактического материала главным образом биографического характера, идеализацией белого движения, искусственным изолированием его по регионам, неотработанностью понятийного инструментария, ограничивающего научную полемику рамками отдельных факторов и даже фактов. И по существу современная отечественная историография, впрочем, как и зарубежная, находится лишь у истоков изучения истории белого движения, в том числе и его государственно-правовых форм, которое имеет шанс оформиться в самостоятельное научное направление.

На фоне актуализации всестороннего изучения истории антибольшевистской борьбы, затрагивавшей все спектры государственной и общественной жизни России в 1917;1920 гг., задачей назревшей и крайне важной представляется осмысление Гражданской войны как столкновения либеральных, демократических и авторитарных тенденций в развитии российской государственности, переросшего в противостояние политических режимов, получив в них свое дальнейшее развитие. Поэтому и белое движение важно представлять не как некую «контрреволюционную абстракцию», а исследовать процесс его трансформации в политические режимы со всеми присущими им социально-экономическими и социально-психологическими показателями, определявшимися общим уровнем развития российской государственности в начале XX в. и особенно в февральско-октябрьский период 1917 г.

Российская эмиграция 20-х — 30-х гг. XX в. неотделима от этих процессов, являя собой, по признанию ее представителей, «микрокосм России». З. Н. Гиппиус, например, считала, что произошедший в октябре 1917 г. «физический раскол России» по «продольной», а не по исторически сложивг СС шеися поперечной линии привел к тому, что отколовшиися кусок (эмиграция — В.З.) включил в себя «не те или другие слои, не те или другие элементы народной жизни, а все, сверху до низу», перемешавшиеся и перепутаво 1 шиеся. Поэтому, констатировал ответственный секретарь парижского журнала «Современные записки» М. В. Вишняк, здесь «не всегда можно было отличить отсебятину досужего самозванца или политического одиночки из бывших правителей от голоса обывательской массы или ответственных руководите-лей» .32.

И все-таки имевшая место многоголосица руководителей и рядовых участников белого дела не может не заключать в себе «ключ» к его объяснению. Не случайно, сподвижник А. И. Деникина генерал А. С. Лукомский, подготовивший и проведший в 1914 г. общую мобилизацию в России, а в 1916 г. назначенный заместителем председателя Особого совещания по обороне государства, в предисловии к своим воспоминаниям оговаривал, что его мнение как белого вождя не решит всех проблем, связанных с изучением противоболыдеви-стской борьбы, но «истина получится из составления различных описаний од.

33 них и тех же событий". Специализировавшийся на составлении рецензий на многие белые исследования и сотрудничавший во многих эмигрантских журналах историк С. П. Мельгунов также отказывался считать себя «беспристрастным в истории Гражданской войны», ссылаясь на участие в ее событиях и отводя себе роль «летописца», говорящего «преимущественно языком фактов и документов» .34.

Бесспорно и другое, что, несмотря на акцентирование духовного начала в причинах постигшей Россию катастрофы, повышенный интерес ко всему национальному и острую тоску по временам былых российских подвигов, авторы эмигрантских изданий, включая и прессу, несли на себе отпечаток царившей в белом движении ментальной атмосферы. Без его персонификации и анализа стиля мышления через манеру письма и ораторские способности его носителей вряд ли возможно воссоздание целостной картины становления, развития и крушения противоболыпевистской борьбы.

Решению этой проблемы посвящена специальная глава данного исследования, выступающая одновременно в качестве объясняющего начала современных историографических дискуссий, истоки которых нередко лежат в разнообразии оценочных характеристик российской эмиграции.

Между тем следует отметить наметившееся в последнее время сближение по многим параметрам изучения противоболыпевистского движения между представителями отечественной, эмигрантской и зарубежной науки, хотя каждой из сторон присущ свой собственный подход, не лишенный поливариантности. Однако единая концепция вряд ли возможна, и не только по причине влияния политической конъюнктуры на процесс исторического исследования. Являясь объектом исследования, белое движение как структурированное целое может рассматриваться только в его динамике и самодвижении, определяемыми взаимодействием традиций и инноваций в государственной, политической, социально-экономической, культурной и нравственно-ментальной плоскостях российской государственности в ее переломные этапы развития. В то же время уже достигнутый уровень научных разработок дает немалые возможности для достаточно корректного анализа истории белого движения в контексте изучения эволюции российской государственности.

Актуальность теоретической разработки проблем российской государственности в условиях Гражданской войны, её практическая значимость для современных поисков оптимизации модернизационных и реформационных процессов российской политической системы, а также состояние и уровень научной проработанности вопросов истории противоболыпевистского движения предопределили цель данного исследования — на основе анализа институциональнои структуры, нормативно-правовои базы, политико-административнои элиты и методов государственного управления как атрибутивных составляющих антибольшевистских политических режимов выявить и сформулировать закономерности возникновения, развития и крушения белого движения в период Гражданской войны.

Поставленная цель определяет и комплекс ЗЯДЯЧ, посредством которых она реализуется:

— социокультурный и функциональный анализ каждой из составляющих групп белого движения;

— определение основных элементов идейно-политического оформления белого движения;

— выявление противоречий белого движения, причин их возникновения и воздействия на ход и исход Гражданской войны;

— изучение интеграционных и конфронтационных тенденций военно-политического блокирования российских и международных противоболылеви-стских сил;

— сравнительно-ретроспективное исследование процесса становления белых политических режимов с учетом их региональной специфики;

— выяснение особенностей и существенных признаков институтов белой власти и управления, составлявших логику и преемственность их развития;

— определение соотношения между инновациями и традициями, достоинствами и недостатками созданной белыми модели государственного устройства и управления;

— оценка предпринимавшихся белыми экономических и социальных реформ.

Географические рамки исследования включают в себя территорию бывшей Российской империи, которая в период Гражданской войны сохранялась как единое геополитическое пространство не только в реальной действительности, но и оставалась таковой в сознании большинства населявших её людей. Как следствие типичного для России снятия остроты социальной конфронтации за счет оттока населения на окраины, где в свою очередь традицио с онно группировались оппозиционные элементы, белая государственность носила «окраинный характер» со всеми вытекающими отсюда последствиями. К их числу можно отнести и влияние интервенционистского фактора, и возможное союзничество с националистическим движением, и социальную специфику поземельных отношений, потенциально заключавшую в себе заряд «русской Вандеи».

Реальное отсутствие единого для всех антибольшевистских сил центра, хотя формально его представлял Верховный правитель и Верховный главнокомандующий А. В. Колчак, проявлялось в существовании на севере, северо-западе, на юге и востоке России, на Украине, в Крыму и на Дону относительно самостоятельных государственных образований, имевших своё законодательство, центральные и местные органы власти, финансы, армию и правительственные органы, но вместе с тем объединенных действием схожих тенденций политико-государственного и социально-экономического развития. По этой причине вряд ли возможно выделение в рамках белой государственности «центра» и «периферий», что, однако, не исключает «лидерства» того или иного противоболыпевистского режима в сравнении с другими на конкретно взятом временном отрезке Гражданской войны.

Хронологические рамки исследования определены периодом Гражданской войны с ноября 1917 г. по ноябрь 1920 г., на который приходится не только организационное и идейно-политическое оформление белого движения, но и перерастание его в государственно-правовую форму антибольшевистских режимов с их последующим крушением. Однако для выяснения истоков зарождения белого движения, равно как и причин его крушения, потребовался аналитический материал, касающийся политической ситуации в России накануне октября 1917 г., а главное, расстановки политических сил в российском зарубежье 20-х — 30-х гг. XX в.

Источниковая база исследования включает широкий круг источников, содержащих ценные сведения по проблемам истории белого движения. Являясь документами определенного времени, все они теснейшим образом взаимосвязаны и составляют единую систему. Каждый документ независимо от своего происхождения — это отдельный элемент данной системы, частично определяющий её содержание. Поэтому изучение белого движения, как, впрочем, и любой другой исследовательской проблемы, требует, с одной стороны, полноты источниковой базы, а с другой — тщательного анализа каждого её элемента и сопоставление их друг с другом. При этом важно учитывать, что информационная возможность того или иного документа в известной степени определяется целями исследования. В этом, как известно, проявляется активная роль историка в процессе исторического познания, главным критерием которого неизменно должен выступать классический социологический принцип репрезентативности. 36 В то же время многообразие функций источника раскрывается только при новых взаимосвязях его с субъектом, вызванных необходимостью либо углубления и расширения научных исследований, либо поисков новых подходов к нему.

Источниковый фонд данного исследования условно можно разделить на несколько взаимосвязанных групп. Их отличительная особенность в том, что все входящие в них документы являются результатами целенаправленной человеческой деятельности и заключают в себе определенную долю информативных данных, достоверность которых неразрывно связана с психологией участников и свидетелей Гражданской войны. Это требует от исследователя углубленного научного анализа, связанного с сопоставлением, сравнением документов друг с другом и нередко для определения их авторства, даты, подлинности и т. д.

Первая группа включает в себя документы, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ), в Российском Государственном Военном архиве (РГВА), в Российском Государственном Военно-Историческом архиве (РГВИА), в Государственном архиве Волгоградской области (ГАВО), в Государственном архиве Краснодарского края (ГАКК) в Государственном архиве Львовской области (ГАЛО), в Государственном архиве Псковской области (ГАПО), в Государственном архиве Ростовской области (ГАРО), в Государственном архиве Харьковской области (ГАХО).

Они отличаются чрезвычайным видовым разнообразием, весьма ценным для изучения обозначенной проблематики. В первую очередь это касается законодательных актов, делопроизводственной документации, широко представленной в форме «журналов» или «протоколов» заседаний белых советов министров, а также различных правительственных комиссий. Не менее интересен в этом плане оперативный и разведывательный материал белогвардейских армий (сводки, донесения, приказы), содержащий оценочные характеристики белым генералитетом деяний противоболыпевистских гражданских властей, а также данные о военном обустройстве территорий дислокаций белых вооруженных сил. Ценность этих документов заключается в высокой степени репрезентативности стратегии и тактики противоборствовавших красного и белых режимов, программные установки которых деформировались в зависимости от чередования успехов и неудач в ходе столкновения друг с другом и изменений общих условий ведения борьбы. В совокупности своей вся эта информация, дополняемая официальной и частной перепиской белых вождей, даёт представление не только о процессе институционального оформления белого движения, но и о его персонифицированных показателях, без которых вряд ли возможно осмысление основных тенденций развития белой государственности, в том числе и её идеологического оформления.

Информационные возможности архивного материала значительно расширяются путём сопоставления его с документами личного происхождения, каковыми являются мемуары, дневники и письма лидеров и «рядовых"представителей противоболыпевистского дела. Они составляют вторую источниковую группу. Они издавались отдельными книгами, но чаще всего печатались на страницах эмигрантских журналов и периодических сборников 20-х гг. XX в.: «Архив русской революции» (Берлин, 1922;1937. — Т. 1−22) — «Архив гражданской войны» (Берлин, 1923. — Т. 1−2), «Белое дело» (Берлин, 1926;1933. — Т. 1.7), «Белый архив» (Париж, 1926;1928. — Т. 1−3) — «Историк и современность» (Берлин, 1922;1924), «На чужой стороне» (БерлинПрага, 1923.

— 1925. — Т. 1−13), «Голос минувшего на чужой стороне» (Париж, 1926 — 1928. -Т. 1−6), «Донская летопись» (ВенаБелград, 1923 — 1924. — Т. 1−2) и т. п.

Написанные зачастую на основе дневниковых записей белые мемуары содержат богатейший фактический материал, впечатления, наблюдения, рассуждения. Вместе с тем им присущ и исследовательский элемент, заключавшийся в попытках их авторов, принимавших участие в борьбе против большевизма, проанализировать события Гражданской войны, выяснить причины крушения белого дела. В то же время всем мемуарам, независимо от политических убеждений их авторов, присущи известная тенденциозность и субъективизм. В связи с этим Головин признавал, что, «служа основой для истинного научного исторического исследования», мемуары «сами не могут почитаться.

ХП за таковые". К данному виду источников необходимо относиться дифференцированно, учитывая в каждом конкретном случае личность автора, его политическую ориентацию и цели, которые он преследовал в своих воспоминаниях.

Третью группу использованных источников составляет периодическая печать, главным образом белые газеты, издававшиеся в период Гражданской войны как в различных регионах России, так и за её пределами. Эта группа источников содержит без преувеличения огромный фактический материал по самым различным вопросам политической и обыденной действительности, который необходим для воссоздания картины восприятия происходившего очевидцами. Весьма пёстрые по своей партийно-политической принадлежности газеты незаменимы в работе над выяснением отношения тех или иных социальных слоёв к белой государственной власти и её социально-экономическим мероприятиям. И правительственные газеты, и партийные, и так называемые «независимые» или «общественные» отражали царившее общественное мнение, оказавшее влияние на политику.

Кроме того, пресса содержала не только документально-фактологическую, но и аналитическую информацию. А новочеркасская белока-зачья газета «Сполох» в августе 1919 г. собирала, например, как это делали во времена первой мировой войны средства массовой информации, материалы о «выдающихся подвигах частей Донской армии» для использования их в «агитационных целях».

Самым сложным при изучении этих источников является вопрос об установлении достоверности опубликованных фактов, правдивости отражения действительности. Это требует обязательного применения историко-сравнительного метода, неразрывно связанного с фронтальным и выборочным методами изучения монархических и республиканских, «великодержавных» и «националистических», а также большевистских и противобольшевистских газетных подшивок, рациональность каждого из которых зависит от конкретных задач, стоящих перед исследователем.

Дополнением к обозначенным комплексам источников выступают документы, представленные в опубликованных тематических подборках. Несмотря на известную степень тенденциозности, продиктованную не только происхождением документов, но и их «исследовательской» подборкой, они представляют интерес с точки зрения их систематизации и обобщения в рамках отдельных проблем.

Изучение истории белого движения и путей развития российской государственности в период Гражданской войны, как любой процесс, представляет собой движение от простых вопросов к более сложным, когда исследование одного этапа создает предпосылки для разработки последующего. Новые проблемы делают необходимым как возвращение к уже ранее изученным источникам или их фрагментам, так и вовлечение в работу новых документов. Это открывает широкие перспективы для комплексного решения теоретико-методологических и конкретно-прикладных аспектов источниковедения, с одной стороны, и его эвристических методико-аналитических функций — с другой.

Теоретико-методологической основой исследования является актуализировавшаяся на фоне происходящей смены парадигмы мышления теория модернизации, обосновывающая догоняющий тип развития российской государственности с обязательной определяющей ролью самого государства.38 Она позволяет оценить и систематизировать различные факты, тенденции, процессы белого движения не только как показатели политического, экономического, но и социально-культурного развития российской государственности в условиях Гражданской войны, а главное, дает возможность рассматривать историю белого движения как реализацию одного из вариантов догоняющей модернизации.

Используемый в этом случае системный подход реализуется в изучении белого движения с точки зрения его внутренней интеграции, целостности составляющих его структур, приспособления к окружающей его среде и его целе-ориентации, связанной с той же средой.

Опираясь на принципы объективности и историзма, применялись и другие общенаучные методы (исторический, логический, классификационный), а также специально-исторические (диахронистический, синхронистический, сравнительно-исторический, хронологический) и политологические (институциональный, ситуационный).

Системный анализ столь сложного и своеобразного социального организма, каковым выступало белое движение на протяжении всего периода Гражданской войны, определил научную новизну проведенного исследования.

В нём предпринята попытка рассмотреть функционирование белых политических режимов как особый вариант послереволюционного развития, не только спасавшии российскую государственность, но и предлагавший пути ее модернизации. Выявив общее и особенное в складывании различных моделей государственного и общественного устройства периода Гражданской войны, можно с большим основанием судить об их политико-прикладном значении применительно к последующему периоду развития российской государственности.

Сказанное не означает, что настоящая диссертация претендует на «исчерпывающий» информативно-аналитический труд, учитывавший бы в равной степени все «составные элементы» белого движения в их диалектике развития и взаимосвязи с политическими событиями после 1917 года как в России, так и за её пределами. Да и вряд ли он вообще возможен даже в рамках одного направления, выделенного из широкого спектра проблем противоболь-шевистской борьбы, многоликой и многогранной с учетом территориальных границ бывшей Российской империи.

Категоричность же утверждений и однозначность оценок могли бы привести к упрощенному пониманию противоболыпевистского дела, особенно когда сами его организаторы не могли договориться между собой ни по одному из кардинальных вопросов стратегии и тактики. Тем самым открываются широкие возможности для дискуссионных разработок, в ходе которых можно было бы достичь «научного консенсуса» хотя бы на уровне отечественной историографии.

Научные результаты данного исследования суммируются в понимании революции 1917 г. и последовавшей за ней Гражданской войны как проявлений традиционалистского вызова, 39 возникшего на почве распада целостности массового мифологизированного сознания с его архаичным инстинктом неприятия власти как института и социальным рефлексом о неотделимости власти от собственности. Гражданская война была следствием разрушения Российской империи, лишённой в критических ситуациях массовой поддержки именно как государство. Конфликт между идеализированными государственными представлениями и реальным государством не мог быть разрешён без катастрофических размеров социальных потрясений.

Поэтому Гражданская война должна была превратиться в борьбу идейно-политических течений, которые предлагали различные формы грядущего социального порядка. Закономерная неустойчивость политической системы объяснялась скоротечным перебором различных вариантов её развития, попытки реанимации которых будут предприниматься впоследствии неоднократно.

Учитывая многообразие и сложность социально-классовых, религиозных и национальных факторов российской государственности, антибольшевистское движение не могло стать единым целым и однозначно восприниматься в рамках собственно белого движения, что означало бы сплочение всех политических противников большевизма под лозунгами возрождения «единой и великой России» в пределах модернизации столыпинского образца.

В связи с этим в ходе проведенного исследования:

— дан обстоятельный анализ изучения противоболыпевистского движения и ^ ч-# и и и в отечественной, в зарубежной, а также российской в эмигрантской историографии с определением основных тенденций и направлений;

— определены основные критерии политической стратификации трансформировавшегося в ходе революции 1917 г. российского социума, которая привела к оформлению белого движения, и показано соотношение между социально-профессиональным и социально-психологическими параметрами;

— раскрыты противоречия внутри антибольшевистского движения как на уровне его течений, так и отдельно взятых личностей;

— выявлены совокупность факторов, определявших содержание, характер и динамику развития политических отношений и властных институтов, а также удельный вес и сравнительная значимость этих факторов с точки зрения структурирования властных и управленческих институтов противоболыпевистских режимов;

— во избежание дробления истории российской государственности на множество «мелких историй» определены место и роль белых режимов в развитии процессов институциализации властных и управленческих систем в России;

— функционирование каждого противобольшевистского режима проанализировано с точки зрения максимальной хаотичности его государственно-правового оформления и альтернативности развития;

— раскрыта взаимосвязь между своеобразием исторического развития России и особенностями инновационной политики, содержанием и технологиями реформирования социально-экономических и государственных структур в каждом противобольшевистском регионе;

— выявлены причины крушения белого дела с акцентированием внимания на неадекватности белой государственности народным представлениям о справедливости государственного порядка.

Практическая значимость работы.

Данное исследование выполнено в плоскости изучения Гражданской войны через военно-политическое противоборство красного и белого движений в их государственно-правовом оформлении. Это предопределяет использование содержащихся в работе анализа и выводов в качестве теоретической и методологической основы для политического прогнозирования и моделирования путей развития российской государственности, для современной интерпретации политической истории России, для разработки общих и специальных курсов по «Истории государственного и муниципального управления в России», ««Истории Отечества» «. Материалы исследования могут обогатить и конкретизировать и научные разработки по региональной проблематике.

Заключение

.

1 Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. — СПб., 1992. — С. 8.

2 См.: Гаджиев Л. П. Современные политические режимы: структура, типология, динамика. — М., 1995. — С. 151.

3 См.: Сукиасян М. А. Указ. соч. — С. 211−212.

4 См.: Авакьян С. А. Практика российской действительности // Вестник МГУ. Сер. 18, Социология и политология. — 1997. — № 1. — С. 44−54.

5 Цит. по: Тихомиров Л. А. Указ. соч. — С. 637.

6 См.: Солоневич И. Народная монархия. — М., 1991. — С. 14- Бердяев Н. А, Истоки и смысл русского коммунизма. — М., 1990. — С. 106−107.

Л ?

Оболенский В. Крым при Врангеле // Революция и Гражданская война в описаниях белогвардейцев. — М., 1991. — С.394.

27 Деникин А. И., Лампе А. А. фон. Указ. соч. — С.29.

28 Вольное казачество. — Париж. — 1936. — 10 мая. — С.5.

Вишняк М. В. Черный год. — С.56.

30 Устрялов Н. Под знаком революции. — С. 33, 209.

Сталинский Е. Патриотизм и либерализм в белом движении // Воля России. -Прага, 1924. — № 8−9. — С. 157.

Смиренный П. Указ. соч. — С. 34−35.

См.: Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. — С. 133- Его же. Россия на переломе. — С.5−6- Последние новости. — Париж. — 1921.-7 июля.

34 Соколов К. Н. Правление генерала Деникина. — С.290, 281.

35 Гинс Г. К. Указ. соч. — Т. II. — Ч. II и III. — С.590.

36 Мельгунов С. П. Трагедия адмирала Колчака. — Ч. 3. — Т. I. — С.6.