Актуальность. Октябрьская революция 1917 г. и гражданская война по праву могут считаться одними из самых знаковых исторических событий XX в., оказавших влияние на все дальнейшее политическое, экономическое и социокультурное развитие России. Научный интерес к событиям периода октября 1917 — 1920 гг., когда был совершен слом старого государственного и социально-экономического устройства и заложены основы новой, советской системы, очевиден и обоснован.
Проявление этого интереса на современном этапе развития исторической науки тем более понятно, учитывая тенденцию к переосмыслению указанного периода с новых методологических позиций, проявившуюся в последние годы существования СССР и получившую продолжение после краха советского режима. Открытие для широкого введения в научный оборот «закрытых» ранее архивных материалов, ликвидация партийно-идеологической «за-данности» исторических исследований и «перевооружение» историков новыми научными подходами позволяют не только взглянуть на события Октябрьской революции и гражданской войны с иных позиций, но и рассмотреть те их составляющие, которые в советской историографии традиционно оставались «за кадром» или изучались лишь фрагментарно.
Одним из таких аспектов является человеческий фактор в историческом процессе, общий интерес к которому отражается в так называемой микроистории. В отличие от фундаментальных проблем (таких как политическая борьба, боевые действия, изменения в экономике и т. д.), которыми традиционно занимается макроистория, изучение этого фактора позволяет рассмотреть «маленького человека» на общем фоне исторических событий. За этим, в значительной мере абстрактным понятием скрываются реальные, некогда жившие люди со всеми свойственными им каждодневными потребностями, переживаниями, поступками, страхами и надеждами.
Их переживания в чем-то близки и понятны миллионам современных россиян, переживших в 1990;е гг. коренной перелом повседневного образа жизни. К счастью, реформы последних двух десятилетий российской истории не вылились в кровавую революцию и гражданскую войну. Но и в этом случае рядовому «обывателю» тяжело было присутствовать гостем на «пиру богов». Многие граждане современной России, как и их предки, 70−80 лет тому назад, пережили потерю работы, резкое снижение доходов и уровня потребления, обесценивание денежных вкладов, тяжелые психологические потрясения и связанные с ними преждевременные смерти родных и близких.
В, так сказать, классической историографии, вне зависимости от точки зрения исследователя, более или менее подробно изучаются лишь отдельные личности (персоналии), оставившие весомый и яркий след в истории. При этом роль общества в историческом процессе рассматривается как объективный фактор, а его состояние описывается, в основном, сухими фактологическими сведениями. Но, с другой стороны, если логически представить общество, как совокупность многих отдельных самостоятельных личностей, то этот объективный фактор будет представлять собой сочетание или сумму множества субъективных факторов. Рассматривая «срез» общества на определенном историческом этапе и анализируя влияние исторических процессов на это общество, можно проследить и обратную связь, т. е. влияние общества на исторический процесс.
Таким образом, изучение истории на микроуровне позволяет историку получить данные, необходимые для создания более полной картины того или иного исторического периода. Отдельно стоит отметить, что наиболее яркое представление о состоянии общества (а особенно влияние на него событий истории) можно получить, обратив свое внимание на переломные этапы исторического развития (в том числе и на кризисные периоды, одним из которых для России был временной отрезок 1917;1920 гг.).
Данная работа посвящена изучению повседневного эмоционального настроя городских обывателей Центральной России в период Октябрьской революции и гражданской войны, обусловленного воздействием ряда субъективных и объективных факторов. Объектом исследования стали настроения и переживания рядовых городских обывателей, а предметом исследования явились изменения эмоциональных состояний городских обывателей Центральной России в условиях первых лет советской власти, степень влияния переживаний на политическое и социальное поведение рядовых горожан.
Считаем нужным сразу же оговориться, кого же именно мы подразумеваем под словом «обыватель», так как этот термин в настоящее время имеет двоякое значение, а его смысл со времен появления претерпел известные изменения. Как справедливо отмечает В. А. Бачинин, слово «обыватель» начало употребляться с конца XVIII в. в качестве синонима понятию «мещанин», обозначавшего ремесленников, мелких торговцев и небогатых домовладельцев (причем оба эти термина использовались в социально-разделительном, а не уничижительном смысле, который они приобрели впоследствии)1.
В период Революции 1917 г. и в годы Гражданской войны понятие «обыватель», широко использовавшееся, в частности, в прессе (причем, как в «красной», так и в «белой») стало, скорее, нарицательным, обозначающим политически индифферентных людей, на первом месте у которых стояли собственные «шкурные» настроения и интересы. Оно имело явно нечеткий характер. Уточняя его, мы понимаем под этим термином рядовых горожан вообще, включая не только «мещан» (представителей малого и среднего бизнеса), но и «новые» средние слои (служащих и интеллигентов), неполитизированных работников наемного труда и даже проживавших в городах представителей дворянства, духовенства, купечества, утративших свой прежний статус. За сферу нашего внимания сознательно были выведены лишь активные «вершители революции», как особая социальная или даже скорее профессиональная группа со своими специфическими особенностями.
Хронологические рамки исследования (октябрь 1917 — 1920 гг.) обусловлены тем, что в течение этого периода формирование основ советского го.
1 Бачинин В. А. Мещанство как социально-нравственная проблема. М. Знание. 1982. № 3. С. 5−6. сударства и общества, а также полномасштабные действия гражданской войны, ставшие для городского обывателя суровыми переломными внешними обстоятельствами, были в целом завершены.
Географические рамки диссертации ограничены губерниями Центральной России, так как весь этот регион, в силу сложившихся исторических обстоятельств, на всем протяжении указанного периода (за исключением южных областей летом-осенью 1919 г.), находился под контролем большевиков. За рамки исследования выведена лишь Москва как столица и крупный город, имевший ряд принципиальных особенностей. Однако в ряде случаев мы привлекали связанные с Москвой материалы, чтобы показать характерность тех или иных явлений для всей территории Центра Советской России.
Историография проблемы сравнительно невелика. Это объясняется тем, что в советский период исследователи, занимавшиеся вопросами, связанными с Революцией 1917 г. и Гражданской войной, обращали внимание, главным образом, на политическую борьбу, боевые действия, социально-экономические мероприятия большевиков (рассматривая их в крупном масштабе) и т. д. При этом более или менее подробно изучались лишь те слои населения, которые традиционно считались опорой революционной власти (пролетариат и крестьянство), в то время как, к примеру, средний слой горожан рассматривался историками, исходя из ленинских оценок этого «класса» как мелкой буржуазии. Основное их внимание привлекало политическое поведение обывателей, которое трактовалось как «метания» между советской властью и «контрреволюцией» с последующим выбором в пользу победившего «пролетариата».
Подобный классовый подход при изучении социальной сферы с ориентированием на партийно-идеологические установки в отношении всей отечественной истории существенно затруднял научный анализ проблемы положения городских обывателей в условиях становления нового режима, фактически оставляя за рамками исследования вопросы, касающиеся повседневной жизни рядовых граждан и их непростых взаимоотношений с государством.
До 1960;х годов «мещанство», по мнению Е. Н. Городецкого и С. А. Покровского, выпало из сферы внимания историков по причине официальной, спущенной «сверху» И. В. Сталиным оценки этого социального слоя как враждебного социализму. Редкие и поверхностные упоминания о нем сводились, в основном, к критике политической пассивности, «шкурности», корыстолюбия и общей косности «промежуточных прослоек». При этом исторически сложившиеся социальные особенности основной массы городского населения исследователями совершенно не учитывались. Отчасти это было связано с общей неразвитостью социальной истории. Городские жители в исследованиях политической и демографической ситуации первых лет после установления советской власти вообще не рассматривались как нечто целое, в значительной мере искусственно расчленяясь на отдельные социальные группы в зависимости от их «классовых» характеристик3.
Вплоть до 1980;х годов основное внимание историков, как правило, уделялось «освобожденному» пролетариату, в изучении которого основной акцент делался на политическое поведение рабочего класса, взаимодействие с ним наиболее «сознательной» части остального городского социума. С другой стороны, важными считались исследования по проблемам, привлечения «буржуазных специалистов» к сотрудничеству с советской властью, ликвидации «эксплуататорских классов».
Но даже в лучших работах советских историков о социальном облике отдельных слоев российского общества и его изменениях в первые послереволюционные годы были заметны схематический социологизм, классовый подход, стремление доказать историческую справедливость превращения пролетариата в господствующий класс, привлечения к строительству социализма старой интеллигенции, ликвидации «эксплуататорских классов». Напротив, «живая» повседневность и переживания рядовых горожан эпохи революции и гражданской войны рассматривались на уровне единичных фактов. Да и эти.
2 См.: Историки спорят. M., 1988. С.36−38. факты, особенно отражавшие житейские тяготы революционных и военных лет использовались как удобный фон для подчеркивания героизма советских трудящихся в борьбе за «светлое будущее"4.
Первые по научному серьезные работы, затрагивающие вопросы о жизни «простых» горожан в условиях постреволюционного времени стали появляться со второй половины 1970;х гг., когда начала разрабатываться проблема средних городских слоев в эпоху российских революций. Среди известных назовем работы Н. И. Вострикова5, а также коллективную монографию, авторами которой являлись В. П. Булдаков, А. Е. Иванов, Н. А. Иванова и В.В. Шелохаев6. Впервые поставив вопрос о необходимости изучения общественно-политического поведения представителей средних слоев города в эпоху трех российских революций, они так же не были свободны от идеологических рамок, ограничивавших поле научного исследования. Авторы коллективной монографии должны были доказать, что в ходе революционного процесса в России начала XX в. городские средние слои все больше становились союзниками рабочего класса в борьбе против крупного капитала. Н. И. Востриков, как видно из названия его второй книги, обосновывал мысль о том, что у промежуточных, мелкобуржуазных слоев города после Октябрьской революции не было самостоятельного пути развития, они неизбежно должны были примкнуть к победившему пролетариату и поддержать его борьбу за построение и защиту завоеваний социализма. В 1984 и 1989 гг. по итогам проведенных в Тамбове научных конференций выходят два сборника статей, посвященных средним городским слоям, которые ввели в научный оборот широкий архивный мате.
3 См.: Изменения социальной структуры советского общества. Окт. 1917 — 1920 гг. М., 1976; Поляков Ю. А. Советская страна после окончания гражданской войны: территория и население. М., 1986; Жиромская В. Б. Советский город в 1921;1925 гг. М., 1988.
4 Гимпельскон Е. Г. Советский рабочий класс. 1918;1920 гг. Социально-политические изменения. М., 1974; Дробижев В. З., Соколов А. К., Устинов В. А. Рабочий класс Советской России в первый год пролетарской диктатуры. М., 1975; Соколов А. К. Рабочий класс и революционные изменения в социальной структуре общества. М., 1987; Трифонов И. Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М., 1974; Федюкин С. А. Великий Октябрь и интеллигенция. М., 1972 и др.
5 См.: Востриков Н. И. Борьба за массы (Городские средние слои накануне Октября). М., 1970; Его же. «Третьего не дано!». М., 1988.
6 См.: Борьба за массы в трех революциях в России: пролетариат и городские средние слои. Автор, кол.: Бул-даков В.П. и др. М., 1981. риал, тем самым, продолжая тенденцию изучения обывателей (в лице средних слоев города) как целостной социальной категории7.
Однако в целом, даже в период Перестройки и последовавшего за ней крушения советского режима в России, когда государство перестало контролировать деятельность ученых-историков, исчезла обязательная политическая «заданность» исторических исследований и партийная цензура, были открыты для изучения и публикации многие архивные материалы и т. д., тема городских средних слоев не привлекла широкого внимания со стороны исследователей.
В 1990;е годы прошлого века в свете общего кризиса издательской деятельности историография проблемы городских средних слоев (как наиболее близкая к нашему исследованию) приобретает фрагментарный характер. Удельный вес монографических исследований падает, а общее количество опубликованных работ, включая статьи и тезисы научных конференций, заметно сокращается. При этом ведущее направление сохраняет изучение политического поведения городских слоев.
Значительно меньший интерес, по сравнению с политическими, вызывали у исследователей социально-экономические сюжеты, а «духовные» (в том числе и социально-психологические) и вовсе практически не рассматривались. Даже на современном этапе внимание основного количества исторических работ приковано к изучению политических вопросов, хотя их удельный вес по сравнению с советским периодом несколько сократился в пользу социально-экономических. Но даже в этом случае внимание историков сосредотачивается на «традиционных» моментах (факты поддержки горожанами революции и их же контрреволюционные действия). Нетипичные для советской историографии сюжеты, посвященные стихийно-бунтарским или, напротив, осторожно-выжидательным настроениям, в равной степени свойственных обывателям, многообразии их политических настроений, «зажатости» между двумя противоборствующими силами в период гражданской войны, по-прежнему изучены довольно слабо.
7 См.: Городские средние слои в Октябрьской революции и гражданской войне. М., 1984; Городские средние.
С другой стороны, новым явлением в исторической науке стал интерес исследователей к насильственной стороне первых шагов социалистического строительства по отношению к рядовым горожанам, наметившийся и получивший развитие в работах 1988;1997 гг. Немаловажно, что при этом не остаются без внимания определенные меры защиты «обывателей» со стороны советской власти. Это позволяет избежать однобокости в изучении такой проблемы, как «военный коммунизм».
Особого внимания заслуживает цикл работ В. П. Булдакова, завершиво шийся монографией о «красной смуте». Ее автор впервые в отечественной историографии органично объединил политический, социальный и психологический подходы в изучении Революции 1917 г. Для нашей работы основная ценность этого исследования состоит в том, что В. П. Булдаков, сосредоточился в основном на социально-психологическом аспектах этого процесса, показал доминирование повседневности с ее «низменными» каждодневными потребностями над умозрительно-политическими идеями и «высшими» моральными ценностями.
В.П. Булдаков стал также инициатором коллективной разработки проблемы «человек и революция» усилиями историков разных регионов России. В статьях двух опубликованных сборников по этой проблематике затронуты и проблемы обывательских переживаний эпохи революции и гражданской войны9.
В первом из сборников особый интерес представил анализ В. В. Журавлева социально-психологических типов людей эпохи революции10. Автор специально выделяет тип обывателя, характеризуя его как наиболее консервативный, находящийся на позиции сохранения собственного имущества и социального статуса элемент. Отдельным типом, по Журавлеву, выступает так наслои в трех российских революциях. М., 1989.
8 См.: Булдаков В. П. Имперство и российская революционность (Критические заметки) //Отечественная история. 1997. №№ 1−2- Его же. Историографические метаморфозы «Красного Октября» // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет — М., 1996. С. 179−205- Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997.
9 См.: Революция и человек. Социально-психологический аспект. М., 1996; Революция и человек. Быт. Нравы. Поведение. Мораль. М., 1997. зываемый среднеактивный субъект революционного процесса, непрестанно колеблющийся между революционерами и обывателями. Для нас интересен и тип «специалиста», т. е. человека, для которого занятие своим профессиональным делом было основным приоритетом, вне зависимости от господствующего политического режима. Именно такая категория граждан, на наш взгляд, послужила дополнительным «материалом» для укрепления советской власти и создания мощного бюрократического аппарата.
На современном этапе отечественной исторической науки проблема повседневности и человеческого фактора в революции продолжает развиваться в работах В. Б. Аксенова, В. В. Канищева, И. В. Нарского, ряда других исследователей.
Повседневности двух крупнейших российских городов в первый год революции посвящена кандидатская диссертация В.Б. Аксенова11.
В.В. Канищев, занимающийся проблемами городских средних слоев, на основе широкой источниковой базы доказывает неоднозначность их роли в революции и процессе формирования новой модели социально-экономических отношений, показывает специфичность социально-психологических характеристик этой части городского социума, обращает внимание на ее патриархально-консервативные и архаично-бунтарские черты. Параллельно с этим в его работах прослеживаются отдельные политические и экономические мероприятия советской власти, рассматриваемые с новых исторических и методологических подходов. В его совместной монографии с Ю. В. Мещеряковым, посвященной анализу антисоветского июньского восстания 1918 г. в Тамбове, помимо детального рассмотрения предпосылок, причин, хода и последствий этого мятежа подробно показана его повседневная сторона, психологические мо.
10 тивы действий и судьбы отдельных обывателей .
10 См.: Революция и человек. М., 1996. С. 18−28.
11 См.: Аксенов В. Б. Повседневная жизнь Петрограда и Москвы в 1917. Автореф. дисс.. канд. ист. наук. М., 2002.
12 См.: Канищев В. В. Октябрьская революция и средние городские слои. Тамбов, 1988; Его же. Русский бунт-бессмысленный и беспощадный: погромное движение в городах России в 1917;1918 гг. Тамбов, 1995; Его же. Революционное насилие и городские средние слои // Общественно-политическая жизнь российской провинции. Вып.З. Тамбов, 1997; Его же. Становление социального контроля Советской власти над средними слоями.
В монографии И. В. Нарского показана повседневная жизнь населения городов Урала в условиях первых пяти лет послереволюционного времени13.
В качестве примеров исследований, не затрагивающих вопрос повседневности напрямую, но подробно рассматривающих влиявшие на обывателя революционного времени факторы, можно назвать работы A.JI. Авреха, во многом по-новому рассматривающего становление советской экономики14- русскоязычного американского исследователя М. Левина, который одним из первых затронул социальные аспекты гражданской войны в России15- B.JI. Со-скина, обозначившего контуры исследования проблемы «Военный коммунизм и культура» 16.
Весьма близким «по духу» нашей работе представляется книга «Голос народа», подготовленная коллективом московских историков во главе с А. К. Соколовым. Конечно, ставя перед собой задачу показать всю гамму настроений различных слоев россиян за 15-летний послереволюционный период, авторы не могли включить в свою работу много писем обывателей из городов Центра России 1918;1920 гг. (для нас интересны несколько писем из Александрова, Ельца, Иваново-Вознесенска, Орла, Сергеева Посада, Шуи, Юрьева-Польского). Главное в другом — А. К. Соколов и его коллеги предложили интересный метод изложения личностных источников, исходящих от рядовых граждан, путем помещения этих документов в широкий исторический контекст17.
Принципиально новым явлением в историографии 1990;2000;х гг. стало появление специальных работ о социальном облике «бывших» в Советской России. Для нашей темы наиболее существенно то, что изучение этого социального феномена началось именно в контексте истории повседневной жизни после революции представителей бывших «верхов», ставших рядовыми гражпровинциального города. Октябрь 1917;1920 гг.// Общественно-политическое развитие российской провинции (XIX-XX вв.). Вып. 1. Тамбов, 2001 и др.
13 См.: Нарский И. В. Жизнь в катастрофе: будни населения Урала в 1917;1922 гг. М., 2001.
14 См.: Аврех А. Л. Рождение советской экономики. Экономическая история России 1917;1920 гг. Тамбов, 2001.
15 См.: Левин М. Социальные аспекты гражданской войны в России.// Советское общество. Возникновение, развитие, исторический финал./ Рос. гос. Гуманитарный ун-т. М., 1997.
См.: Соскин В. Л. «Военный коммунизм» и культура.// «Военный коммунизм»: как это было. М., 1991. данами. Т. М. Смирнова помимо прочего привлекла письма «бывших» Ленину за 1918;1920 гг., отложившиеся в фондах РГАСПИ, в т. ч. письма из провинциальных городов Центра (Александрова, Богородска, Коврова, Подольска, Рыбинска, Черни), которые аналогичны комплексу писем горожан, изученных.
1 8 нами ГАРФовском фонде Совнаркома .
Особенно заметно изучение проблемы переживаний «маленького человечка» в контексте исследований по локальной истории. Само понятие «локальная история» трактуется, в частности, американским исследователем Д. Дж. Рейли как исторический подход, «в котором сочетается целый спектр методологий и жанров (например, социальная история, история семьи, история рабочего класса, политическая история, демографическая история и т. д.), при этом он является также междисциплинарным"19. Пока еще новые для российской историографии научные подходы американских и европейских исследователей, занимающихся проблемами Революции и Гражданской войны в России, опыт которых нужно принимать во внимание, тем не менее, заслуживают весьма осторожного отношения. Это объясняется отнюдь не уровнем профессионализма и тем более не стремлением к «фальсификации» российской истории, а очень трудным для любого западного человека «влезть в шкуру» россиянина.
Столь же осторожно стоит подходить и к историографическому наследию русской эмиграции, которое, хотя и внесло определенный вклад в развитие современных исследований революционной эпохи, содержало известный отпечаток субъективизма своих представителей. Однако ряд выдвинутых этим сегментом историографии гипотез, базирующихся как на непосредственном жизненном опыте тех, кто видел революцию и ее последствия своими глазами, так и на круге исторических источников, недоступных в свое время отечест.
17 См.: Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918;1932 гг. / Отв. Ред. А. К. Соколов. М., 1997.
18 Дробкин А. И. Лишенцы. 1918;1936 гг. //Звенья. Исторический альманах. Вып.2. М.- СПб, 1992. С. 600−628- Смирнова Т. М. социальный портрет «бывших» в Советской России. По материалам регистрации «лиц бывшего буржуазного и чиновного состояния» осенью 1919 года в Москве и Петрограде // Социальная история. Ежегодник. 2000 г. М., 2001. С.87−126- Тихонов В. И., Тяжельникова B.C., Юшин И. Ф. Лишение избирательных прав в Москве в 1920;1930;е годы. М., 1998. венным историкам, представляет значительный интерес. С этой точки зрения стоит особо отметить работы А. И. Деникина, М. Вишняка, Т. В. Локтя, С. Ивановича и ряда других эмигрантских авторов20.
Для изучения собственно психологических аспектов восприятия, реакции и поведения обывателей мы сочли нужным привлечь к нашему исследованию и отдельные исследования по социальной психологии, а также ряд философских работ.
Прежде всего, мы обратили внимание на мысль В. М. Бехтерева о проявившемся в эпоху революции коллективном стремлении к самосохранению21, а также на исследование Э. Фроммом причин и форм проявления насилия революционную эпоху и чувства безысходности, в свою очередь порождающего 22 агрессивность. Кроме этого стоит упомянуть работы таких исследователей, как Ф. А. Хайек, К. Ясперс, Г. Г. Дилигенский, дающие возможность понять психологию людей в критические периоды политической истории23.
По-прежнему сохраняют свою актуальность философские рассуждения авторов таких сборников как «Вехи» и «Из глубины"24, а также отдельные сочинения русских мыслителей25, которые, помимо прочего, помогают изучить психологию и мораль специфические особенности российского мещанства («рвачество», сочетание стихийного бунтарства и привычки покоряться силе и т. п.).
Отмечая определенные успехи историографии проблемы «Обыватель и революция», мы все-таки констатируем, что вплоть до настоящего времени, сохраняется тенденция к изучению городского социума, как объекта полити.
19 Рейли Д. Дж. Саратов от августа 1914 до августа 1991. Россия глазами американца. Саратов, 1994. С. 77−78;
20 См.: Деникин А. И. Очерки русской смуты. М.: Мысль, 1991; Вишняк М. Черный год. Париж, 1922; Локоть Т. В. Смутное время и революция (политические параллели. 1613- 1917 гг.). Берлин, 1923; Иванович С. ВКП. Десять лет коммунистической монополии. Париж, 1928.
21 См.: Бехтерев В. М. Коллективная рефлексология. Пг., 1921. С. 167.
22 Фромм Э. Душа человека. М., 1992. С. 21−23.
23 Хайек Ф. А. Дорога к рабству//Новый мир. 1991 №№ 7−8- Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991; Дилигенский Г. Г. Социально-политическая психология. М., 1994.
24 См.: Вехи. Сб. статей о русской интеллигенции. М., 1990; Из глубины. Сб. статей о русской революции. М., 1991.
25 См.: Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990; Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992 и др. ческого воздействия различных организаций и партий, нежели чем самостоятельного субъекта в революции и гражданской войне.
Исходя из состояния изученности вопроса, мы сформулировали цель диссертации — рассмотреть основные повседневные переживания городских обывателей Центральной России в условиях первых лет советской власти, установить их общие и конкретные факторы возникновения этих переживаний и степень их влияния на политическое и социальное поведение рядовых горожан.
Для достижения указанной цели мы считаем необходимым для себя выполнить ряд следующих задач:
— определить основные объективные факторы, повлиявшие на обывательские переживания, рассмотреть механизм этого влияния, выявить его специфику, а также выяснить степень зависимости повседневных обывательских настроений от условий внешней для обывателя политической, экономической и социально-культурной среды;
— выявить и изучить роль таких индивидуальных и субъективных факторов, как социальный статус, материальное положение и личные политические убеждения отдельного обывателя в процессе формирования и развития его повседневных настроений;
— проанализировать воздействие обывательских переживаний на их политическое поведение, выяснить эмоциональную реакцию обывателей на происходившие вокруг него изменения, а также рассмотреть основные способы адаптации и выживания рядовых граждан в условиях постреволюционной России.
При всей ограниченности историографии темы источниковая база для ее исследования достаточно обширна, что создает широкую перспективу для изучения всего комплекса проблем, связанных с человеческим фактором в эпоху Российской революции 1917 г. и Гражданской войны.
Даже, казалось бы, идеологически выправленные «юбилейные» сборники документов и воспоминаний, выпускавшиеся как в центре, так на уровне отдельных областей в честь очередных круглых годовщин Октябрьской революции, содержат массу интересного материала о повседневной обстановке в городах Советской России в 1917; 1920 гг. Их составители во многом имели целью передать суровую, но героическую и романтическую атмосферу тех лет. Поэтому в сборниках помещались многочисленные приказы и распоряжения советских властей об установлении революционного порядка в городах, решительной расправе с врагами революции, коренных преобразованиях в социально-экономической и культурной сферах жизни горожан. Естественно, во многих отобранных к опубликованию документах решительность Советской власти и революционный энтузиазм ее отдельных преданных борцов отразились на фоне «трясущегося обывателя», боящегося ужасов революции и гражданской войны, переживающего утрату мелкой собственности и т. д.
Особо отметим, что в сборниках воспоминаний участников революции и гражданской войны, вышедших в советское время, нередко рассказывалось о том, как сам мемуарист, став преданным сторонником советской власти, стыдил и перевоспитывал своих родственников, близких, знакомых, соседей, которые не могли сразу после революции избавиться от обывательских привы.
27 чек .
С другой стороны, ценной для изучения нашей темы оказалась мемуарная и дневниковая литература, вышедшая из-под пера авторов, оказавшихся в эмиграции, или просто не изданная в советское время ввиду ее идеологической «вредности» и увидевшая свет только в последнее время.
Конечно, в первую очередь нужно упомянуть обширный «Архив Русской Революции», многие материалы из которого, отразившие переживания.
26 См.: Борьба за Октябрьскую революцию во Владимирской губернии (1917;1918 гг.). Сб. док-тов. Владимир, Кн. изд., 1957; Борьба за Советскую власть в Воронежской губернии 1917;1918 гг. (Сборник документов и материалов). Воронеж, 1957; Борьба за установление и укрепление Советской власти в Рязанской губернии (1917;1920 гг.). Рязань, 1957; Борьба за Советскую власть на Белгородщине. Март 1917 г. — март 1919 г. (Сб. документов и материалов). Белгород, 1967 и др.
27 Воспоминания ветеранов Октября. Ярославль, 1957; Воспоминания участников борьбы за власть Советов в Смоленской губернии. Смоленск, 1957; За власть Советов. Статьи, очерки, воспоминания, посвященные 40-летию Советской власти в Белгородской области. Курск, 1957 и др. именно рядовых обывателей той эпохи, еще не освоены отечественными историками28.
К этому кругу источников следует отнести и отдельные публикации воспоминаний в сборниках «Исторический архив», «Минувшее» и тому подобных изданиях29.
Среди публикаций документального издания «Неизвестная Россия. XX в.» для нас большой интерес представила подборка частных писем эпохи Гражданской войны по материалам военной цензуры. В частности, в десятках писем из таких городов Центральной России, как Богородск, Волхов, Елец, Каля-зин, Кинешма, Ковров, Коломна, Кострома, Курск, Липецк, Мценск, Подольск, Починки, Рязань, Смоленск, Суджа, Тамбов, Тверь, Шуя, Юрьев-Польский, Ярославль, отразились самые разные стороны быта и переживаний рядовых горожан этого сурового времени.
Среди архивных источников, прежде всего, здесь нужно отметить богатые фонды Государственного архива Российской Федерации (далее — ГАРФ) и областных архивов центров документации Воронежской, Курской, Московской и Тамбовской областей, в которых содержится самый разнообразный спектр документов — от делопроизводственных актов местных властей до ча-' стных писем рядовых граждан.
Не меньший интерес с точки зрения историка представляют собой и периодические издания первых революционных лет (причем, как советские, так и «контрреволюционные»), в которых кроме новостей и постановлений органов власти публиковались обзорные статьи о ситуации по стране в целом и в отдельных городах, отклики рядовых граждан на происходящие события. Особенно интересным для нас является жанр газетного фельетона или сатирического рассказа, посредством которого советские журналисты высмеивали мелкие переживания и шкурные интересы городских обывателей.
28 Архив русской революции. В 22 т. М., 1991.
29 Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII — XX вв.: (Альманах). Вып. 1−6. М.: Студия «ТРИТЭ». Изд. отд. «Рос. арх.», 1991 — 1995 и др.
Мы стремились в равной мере использовать все упомянутые виды источников, содержание которых было прямо или косвенно связано с настроениями обывателей и влияющими на них внешними факторами. При этом мы старались «не верить на слово» даже самому правдоподобному на первый взгляд источнику и сопоставлять его данные с другими, имеющимися в нашем распоряжении материалами.
Значительный интерес для нас представляет такой исторический источник, как декреты советской власти. Их анализ позволяет выявить отношение государства к тем или иным слоям населения, определить те методы, которыми советская власть стремилась осуществить основные положения своей идеологической программы30. Дополняя же этот анализ изучением нормативных актов местных властей, можно проследить специфику реализации декретов и их отдельных положений в провинциальных городах. А с присоединением к этому материалов таких источников, как отложившиеся массово в архивах и частично опубликованные «письма во власть» рядовых граждан, которые касались действий органов власти губернского и уездного уровней, открывается возможность выяснить «живое» влияние социально-экономической политики большевиков на повседневные настроения городских обывателей.
В числе особенно интересных изданных документов мы использовали материалы «Красной книги ВЧК». В протоколах допросов и других следственных документах рядовых участников антисоветских заговоров и восстаний можно увидеть эмоциональные мотивы включения обывателей в «контррево.
31 люционную" борьбу .
Из числа архивных фондов наше внимание привлекли документы делопроизводственного (деловая переписка между отдельными инстанциями, запросы из Центра на места, отчетная документация и постановления провинциальных органов власти), а также личного характера (заявления, прошения и жалобы отдельных граждан в различные инстанции, частные и открытые письма и т. д.). «Уровень доверия», вызываемый этими источниками, представ.
30 Декреты Советской власти. TT. I-XII. М., 1957;1982. ляется нам достаточно высоким, так как делопроизводственные акты касалось, как правило, конкретных ситуаций, а рядовые обыватели старались излить на бумаге, что говорится, наболевшее или проявить в письменной форме свой отнюдь не праздный интерес к тому или иному явлению. Но, тем не менее, эти документы требуют вдумчивого и критического подхода, ввиду высокой степени субъективизма, присущего их авторам.
Гораздо менее достоверными (в плане искренности) нам представляются прореволюционные резолюции, принимавшиеся профсоюзными организациями и различными общественными митингами, которыми изобилуют уже упомянутые «юбилейные» сборники документов. Конечно, степень готовности определенных групп обывателей поддержать советскую власть и ее отдельные мероприятия нельзя преуменьшать. Но не стоит ее и преувеличивать, как это делалось в советской историографии, поскольку углубление революционных преобразований на фоне тяжелой экономической ситуации вряд ли могло импонировать тем горожанам, которые не являлись убежденными коммунистами, и которым было, что терять. Поэтому мы склонны считать, что коллективные (и оттого обезличенные) заявления такого характера были в значительной мере продиктованы «сверху» и отнюдь не выражали истинный «глас народа». Однако это ни сколько не умаляет их источниковедческой ценности, так как подобные документы достаточно убедительно иллюстрируют степень интенсивности воздействия власти на общество и готовность последнего проявлять внешнюю лояльность из соображений здравого смысла.
При изучении газет особо учитывалось то обстоятельству, что пресса периода революции и гражданской войны выполняла, прежде всего, функцию средств пропаганды, и, следовательно, публиковавшиеся в ней факты не всегда были достоверными, а их оценка — объективной, но, тем не менее, полностью игнорировать их материалы нельзя. Многие из них публиковались, как говорится, «на злобу дня», а значит, не только имели под собой определенные основания, но и в значительной мере оперативно отражали происходящие в.
31 Красная книга ВЧК. ТТ. 1−2. 2-е изд. М., 1990 обществе изменения. Кроме того, газеты периода октября 1917;1920 гг. достаточно живо рисовали картины городской повседневности, а в различных публицистических очерках и фельетонах нередко можно было увидеть собирательный (хотя зачастую гипертрофированный и сатирический, но, тем не менее, типичный) образ рядового обывателя.
С определенной осторожностью мы подошли и к мемуарной литературе. Помимо общих особенностей воспоминаний (забывчивость и предвзятость авторов, подмены фактов и впечатлений) были учтены место и время создания и публикации мемуаров.
В советских публикациях воспоминаний участников революции и гражданской войны заметно сказалась многолетняя идеологическая обработка их авторов. Внимание мемуаристов в основном фокусировалось на моментах, не противоречивших официальной историографии (революционный настрой «трудовых масс», необходимость ведения гражданской войны, беззаветное служение партии и т. д.). Типичным примером здесь могут служить мемуары И.В. Крылова32.
Написанные «по горячим следам» мемуары и дневники эмигрантов отличаются повышенной эмоциональностью, скоропалительными выводами на основании недавно пережитых и не успевших остыть «страстей», акцентированы на особо трагичные моменты. Так, в воспоминаниях В.Ф. Клементьева33 повышенное внимание уделяется «жестокости» большевиков («жертвой» которых стал он сам), а участники белого движения — в частности, члены «Союза защиты Родины и Свободы» — наоборот, предстают самоотверженными и чистыми душой борцами за спасение России. Авторские рассуждения о причинах экономической разрухи порой затмевают собой «живые» картины городских будней, хотя конкретных деталей быта и (что для нас наиболее важно) повседневных настроений рядовых граждан в воспоминаниях бывшего капитана царской армии приводится немало.
32 Крылов И. В. Записки красногвардейца — М., «Московский рабочий», 1977.
33 См.: Клементьев В. Ф. В большевицкой Москве (1918;1920) -М.: Русский путь, 1998.
Гораздо менее политизированы мемуары Р. Донского34, в которых помимо детализированных описаний быта достаточно подробно рассматривается трагедия «старой» интеллигенции в условиях первых лет существования советской власти.
При всех недостатках мемуары помогают представить в целом атмосферу изучаемой эпохи, часто достоверно передают житейские, неполитизирован-ные эмоции обывателей.
В ограниченном виде (и при крайне осторожном подходе) мы использовали и художественную литературу, которая ярко отображает быт и нравы описываемой эпохи. Однако приходится учитывать, что советские литераторы, писавшие о событиях и людях эпохи революции и гражданской войны, находились под жестким воздействием советской идеологизированной цензуры или сильным влиянием собственных политических настроений.
Так, Роман А. Платонова «Чевенгур» отражает реальное стремление леворадикальных революционеров полностью ликвидировать частных собственников, обывателей вообще, примитивизацию марксистских идей, а также фанатизм и искренность убеждений самих революционеров, что имело широкое распространение в провинции. Вместе с тем очевидно сочувствие и даже воспеванием автором своих героев, его иронизирование только по поводу крайностей революционных преобразований.
Известна сложная судьба романа А. Н. Толстого «Хождение по мукам». Конечно, в этом выдающемся художественном произведении содержится множество описаний переживаний представителей самых разных слоев общества, в том числе и обывателей провинциальных городов Европейской России, в 1917;1919 гг. Но на оценку переживаний героев романа, несомненно, повлияли многочисленные авторские переделки, связанные с первоначальным написанием произведения в эмиграции, а затем его редактированием на советский лад.
34 Донской Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. //Архив русской революции. Т.1. — М.: Современник, 1991.
С некоторыми оговорками к источникам нашего исследования можно отнести и «Тихий Дон» М. Шолохова. Конечно, его действие происходит отнюдь не в Центральной России, а главный герой Григорий Мелехов является казаком (представителем военно-служилого сословия), но, тем не менее, в романе достаточно правдиво показана переменчивость революционной эпохи, трагизм гражданской войны, агитаторская работа провинциальных представителей советской власти, «красный» и «белый» террор и ожесточение человеческих душ.
В целом привлеченный комплекс опубликованных, архивных, газетных материалов, художественной литературы при непредвзятом анализе пригоден для широкого изучения избранной темы.
Методология. При исследовании проблемы мы исходили, прежде всего, из принципа объективности, т. е. не только сопоставляли данные различных материалов между собой, тем самым проверяя их достоверность, но и постарались, насколько это возможно, избежать «штампов» и «ярлыков», свойственных как советской, так до некоторой степени, и отдельным современных работам, посвященным исследованию проблематике революционного периода.
Кроме того, на вооружение был взят и принцип историзма. Любой доку-' мент оценивался, прежде всего, исходя из специфики исторических условий, в которых он создавался, с учетом всех факторов (как субъективных, так и объективных), которые оказывали влияние на его автора.
В общетеоретическом плане мы прежде всего опирались на цивилизаци-онный подход, который предлагает рассматривать революцию и гражданскую войну как социокультурный раскол модернизированных и традиционных слоев российского общества. Учитывая гигантские масштабы революционных и военных событий в России 1917;1920 гг., можно понять, что и «продвинутые», и «забитые» городские обыватели не могли укрыться от потрясений цивилиза-ционного раскола.
В работе пришлось учесть и некоторые положения марксизма (теории социалистической революции, необходимости «диктатуры пролетариата» на переходный от капитализма к социализму период, «справедливой» гражданской войны), которые позволили представить теоретические основы постреволюционной политики большевиков в отношении равнодушных обывателей.
Использование подходов социальной истории дало возможность представить повседневность революционного времени, которая как бы создавала среду для переживаний обывателей.
Системно-структурный подход в какой-то мере дал возможность выделить в системе обывательских настроений вообще подсистемы политических настроений и житейских переживаний, на которые и было обращено наше основное внимание.
Историко-сравнительный метод использовался для сравнения переживаний обывательских слоев городов Центральной России с соответствующими эмоциями обывателей Москвы и городов других регионов страны.
В диссертационном исследовании широко применялся описательный метод, позволивший конкретно, ярко, детально представить сложную гамму чувств различных групп и личностей городских обывателей революционного времени.
Нами также учитывался методологический опыт исторической психологии и исторической антропологии, для чего к исследованию были привлечены научные работы по смежным дисциплинам.
Новизна данного исследования, на наш взгляд, состоит в том, что вплоть до настоящего времени более-менее подробно изучались лишь политические настроения и политическое поведение обывателей в период революции и гражданской войны, анализ мотивации которых базировался на социально-экономических особенностях этого общественного слоя. Психологическая же характеристика обывателей (да и других социальных групп) в советское время основывалась, в основном, на ленинских оценках и была поверхностной и общей. Кроме того, практически не затрагивались проблемы повседневности. Поэтому изучение социально-психологических аспектов повседневного поведения городского населения мы считаем, если не полностью новаторским, то, во всяком случае, достаточно «свежим» подходом к общей проблеме общества в период революции и гражданской войны.
Научное и прикладное значение данной диссертации заключается в решении важной для общего понимания революционной эпохи исследовательской проблемы, а также возможности использования ее содержания в обобщающих работах и в преподавании истории. Областью применения могут служить лекционные и специальные курсы по истории России 1917;1920 гг. в вузах, а также преподавание истории в старших классах средней школы.
Отдельные положения исследования прошли апробацию в виде выступлений на конференциях в качестве следующих тезисов и статей, опубликованных в научных сборниках: Канищев В. В., Рязанов Д. С. «Особенности восприятия провинциальной горожанкой лишений эпохи Революции и Гражданской войны" — Канищев В. В., Рязанов Д. С. «Декреты советской власти и городские средние слои. Октябрь 1917 — 1920 гг." — Рязанов Д. С. «Конфискации и реквизиции имущества городских «обывателей» провинциальной России в период революции и гражданской войны: суровость властей и переживания «рядовых» горожан" — Рязанов Д. С. «Насилие в период революции, как фактор влияния на «обывательские» переживания (октябрь 1917 — 1920 г.)».
Диссертация состоит из введения, двух глав, каждая из которых разбита на три параграфа, и заключения. Завершает работу перечень использованных при изучении темы материалов, включающий в себя списки научной литературы, опубликованных документальных и нарративных источников, а также архивных документов.
Заключение
.
Подводя общий итог нашего исследования и обобщая полученные результаты, следуют, прежде всего, отметить, что вся повседневная жизнь и связанные с ней настроения и переживания городских обывателей в октябре 19 171 920 гг. были в значительной степени обусловлены объективными факторами. Уже сам факт Октябрьской революции как исторического события, коренным образом перевернувшего политические, экономические, социальные и культурные основы бывшей Российской Империи, не мог не произвести неизгладимого впечатления в сознании широкого слоя рядовых городских жителей. Производные этой революции — социально-экономическая политика большевиков и гражданская война — поставили жизнь этих слоев в весьма жесткую зависимость от внешних условий, тем самым, обусловив специфику повседневных настроений, в которых бытовые переживания тесно переплетались с наивно-политическими размышлениями о реалиях сегодняшнего дня. Надежды, чаянья, разочарования и страхи обывателя были, так или иначе, связаны с текущей политической ситуацией или перспективой ее изменения (именно это, на наш взгляд, в значительной мере объясняло высокий уровень внутренней политизированности городского социума Центральной России в изучаемый период).
Насилие, получившее в революционную эпоху широкое распространение, стало одним из главных внешних факторов. Насильственный захват «старых» учреждений, аресты за «саботаж» и «контрреволюционную деятельность», заключение в концентрационные лагеря в качестве заложников или просто по классовой принадлежности, наконец, прямой «красный террор», на которые советская власть для приведения «обывательщины» к покорности не скупилась с первых дней своего существования, конечно, выполнили свою основную задачу.
Страх, который порождало революционное насилие в сознании городских жителей, являлся не только ярким проявлением обывательских переживаний, но и основным «предохранителем», который не позволил широкой внутренне контрреволюционной массе проживавших в горожан стать реальной политической и военной силой, способной оказать противодействие инициированной большевиками радикализации революционного процесса. Не способные к открытому противостоянию, пусть даже во имя своих же собственных социальных интересов, обыватели предпочли занять выжидательную позицию и старались не слишком сильно проявлять свои антисоветские настроения, за исключением редких случаев контрреволюционных восстаний, участие в которых рядовых граждан во многом принимало стихийный характер сиюминутного порыва, а также случаев захвата отдельных городов «белыми».
Этот же страх, с другой стороны, послужил катализатором интеграции обывателей в новую систему общественных отношений. Боязнь применения государством репрессий в их адрес, вынудило рядовых граждан не только проявлять внешнюю лояльность по отношению к советской власти, но и, в конечном счете, стать на путь сотрудничества с ней.
Фактор революционного насилия как источник обывательского страха перерос в гражданскую войну, еще более усилившую переживания городских обывателей. Приближение линии фронта к их родным городам, не говоря уже об артобстрелах и кровопролитных уличных боях, вызывали на них самую настоящую панику. Не способствовало нормализации обстановки (а значит, и успокоению обывателей) и поведение «освободителей» в том же Воронеже, Курске, Тамбове и других городах, временно занятых Добровольческой Армией в ходе наступления 1919 г. Откровенные грабежи населения и бессудные убийства не только «идейных» коммунистов-большевиков, но и обычных рядовых граждан, в которых, помимо «диких» казаков, принимали участие и представители элиты бывшей царской армии — офицерского корпуса, изрядно охладили «патриотические» чувства даже тех обывателей, которые видели в «добровольцах» единственную надежду на спасение от «ужасов большевизма».
Однако влияние гражданской войны проявлялось не только в чисто насильственных ее сторонах. Такие неотъемлемые ее части как добровольно-принудительные трудовые и военные мобилизации, объявление городов на военном положении, изъятие вещей и денежных средств для нужд действующей армии (другими словами, все то, что попадает под определение «милитаризация тыла») также усиливали психологическую подавленность и даже запуганность рядового обывателя, порождали в нем ощущение беспомощности. На первый план в его переживаниях выходило страстное желание обрести хотя бы подобие мирной жизни, вне зависимости от того, под какими флагами и лозунгами ей будет суждено протекать.
Основным фактором, влияющим как раз таки на эту «мирную» повседневную жизнь и сопутствующие ей переживания, была социально-экономическая политика советской власти. Уже первые шаги большевиков в области законодательства и, в особенности, специфика реализации положений декретов на местах затронули интересы широких слоев городского населения. Национализация промышленности и банков, политика взимания контрибуций >• и чрезвычайных налогов, запрещение частной торговли и борьба с неизбежным в условиях тех лет «мешочничеством» никак не могли способствовать появлению позитивных эмоций у тех людей, которые, так или иначе, пострадали в процессе реализации большевистской партийно-идеологической программы.
Как показывают письма из провинции «во власть» обыватели еще более страдали от произвола местных властей (как явного, так и мнимого). Учитывая, что губернские и уездные советы и их исполкомы, выполняя директивы Центра, зачастую действовали достаточно бесцеремонно, то обыватели страдали не только от факта проведенной реквизиции или обложения чрезвычайным налогом, но и от той формы, в которой данное мероприятие было осуществлено. К тому же, местные власти зачастую могли за невзнос той же контрибуции подвергнуть граждан аресту или «припугнуть» обывателя расстрелом. Все это заставляло рядовых граждан переживать самый широкий спектр негативных эмоций — от обиды и чувства материальной утраты до унижения и самого настоящего страха.
Причиной переживаний служило и то, что местные власти порой не считались со степенью экономической целесообразности и просто со здравым смыслом, подвергая экономическим репрессиям тех, кто в буквально смысле едва сводил концы с концами. Для таких людей отдельные мероприятия провинциальных органов управления и контроля оборачивались настоящей трагедией со всеми вытекающими отсюда настроениями.
Идеалы социализма были чужды не только «буржуазно-помещичьей» части общества, но и значительной массе средних горожан (особенно тем из них, кто имел частную собственность или занимался коммерческой деятельностью), а их насильственное насаждение «сверху», вкупе с неспособностью советской кооперации и уравнительного товарного распределения удовлетворить нужды населения, морально отталкивали эти массы от большевиков, делая их потенциально контрреволюционными.
Другая часть горожан, представляющая городские «низы» и не обремененная не только собственностью, но и глубокими моральными принципами, не питая никаких теплых чувств к «буржуям», напротив, восторженно встретила первые декреты советской власти. Однако и она вскоре была в известной степени разочарована, поскольку так и не дождалась полного перехода собственности бывших «господ» в свои руки. Это вынуждало многочисленных «Шариковых» не только всячески проявлять «пролетарскую ненависть» по отношению к «нетрудовому элементу», но и пытаться придать революции еще более радикальный, левацкий характер путем письменных обращений к советской власти с призывом «додавить» ненавистные им категории сограждан.
Будни большей части городского населения Центральной России (т.е. собственно повседневность) проходили в той или иной форме трудовой деятельности, необходимой для чисто физического выживания, домашних хлопотах, многочасовом стоянии в «хвостах», вечных попытках что-то «достать» в обход официальных законов, а также беготне по разным инстанциям с целью получить необходимый документ или «утрясти» важный вопрос. Все это придавало повседневным настроениям обывателей налет безысходности и депрессии, нервозности и озлобления, деформируя общественное сознание и межличностные отношения в сторону примитивизма и архаизации.
Однако повседневные переживания горожан не были только лишь объектом, на который оказывали воздействие реалии первых лет постреволюционной России. Они сами, в свою очередь, напрямую влияли на конкретные действия обывателей, в том числе и на их политическое поведение.
В зависимости от своих политических убеждений, социального статуса, материального достатка и других субъективных факторов обыватели восприняли Октябрьскую революцию по-разному. Значительная их часть (городские собственники, служащие, интеллигенция и др.) однозначно осудила факт захвата власти большевиками и даже пыталась — в основном, ненасильственными методами — противодействовать установлению советской власти на местах. Однако суровое отношение нового режима к «саботажникам» и «контрреволюционерам», демонстрация (а порой и применение) им вооруженной силы, достаточно оперативное установление государственного контроля над основными экономическими рычагами управления обществом доказали обывателю не только серьезность намерений большевиков, но убедили его в необходимости хотя бы внешнего подчинения «пролетарской диктатуре».
Немалую роль в политическом поведении обывателей сыграла и убежденность широкой их массы в том, что большевикам не удастся долго удержаться у власти (подобная уверенность начала испаряться лишь к концу исследуемого периода). Не осмеливаясь слишком громко роптать вслух, значительное количество горожан продолжала сохранять «глухую контрреволюционность», которая «прорывалась» наружу во время локальных поражений советской власти. Однако, как показал анализ антисоветских восстаний лета 1918 г. в Тамбове, Муроме и Ярославле, участие в них рядовых обывателей носило слабо организованный характер, и они не смогли обеспечить «идейным» руководителям мятежей широкой и серьезной поддержки. Не проявили они себя и в период «белых» режимов 1919 г. (отметим катастрофический провал мобилизационных мероприятий Добровольческой Армии и «разгромные» антиобывательские статьи в соответствующих газетах). Ь.
Значительное число обывателей изначально заняло вполне здравую с житейской точки зрения выжидательную позицию. Стараясь избежать вовлечения в жесткое противостояние «pro et contra», чреватое самыми неприятными последствиями, они не проявляли открытой враждебности по отношению к советской власти (хотя вполне могли критиковать и даже проклинать ее при «кухонных» разговорах) и предпочитали надеяться на помощь извне в лице Добровольческой Армии, союзников или даже немцев. С нетерпением ожидая, когда же ее «спасут», эта категория обывателей не желала ничего предпринимать для ускорения «неизбежного» падения советской власти.
Дальнейшее углубление революционных преобразований, с одной стороны, усилило неприязнь значительного числа рядовых граждан по отношению к советской власти, но с другой, — заставило их, исходя из соображений здравого смысла, самим включиться в строительство новой жизни, укрепляя тем самым фундамент государственного устройства. Банальные и обыденные потребности в питании и жилье принудили тех же служащих поступить на работу в советские учреждения, что значительно облегчило большевикам создание отлаженного бюрократического аппарата. Последние же, в свою очередь, расценивавшие использование старых «спецов» лишь как необходимую меру, применяли в их отношении политику «кнута и пряника», в которой соотношение привлечения и принуждения варьировалось в зависимости от конкретных обстоятельств.
Конечно, нельзя сказать, что все чиновники или интеллигенты приступали к работе с легким сердцем. Многие из них расценивали подобный шаг как вынужденную (и даже позорную для себя) уступку, сделанную во имя заботы о своих близких под давлением внешних обстоятельств. Другие подходили к этому вопросу вполне прагматично, полагая, что исполнение своих профессиональных обязанностей в обмен на кусок хлеба это совершенно нормальное явление при любом режиме, и отодвигая свои личные политические антипатии на второй план. Третья группа граждан справедливо усмотрела в такой службе возможность «выбиться в люди» — сделать неплохую карьеру и получить материальную выгоду для себя лично.
Сравнительно широкое выражение настроения обывателей получили в личных и открытых письмах отдельных граждан в высшие органы советской власти или к отдельным партийным руководителям (В.И. Ленину, М. И. Калинину, В.Д. Бонч-Бруевичу и др.). Критика отдельных мероприятий «диктатуры пролетариата», принимавшая с течением времени все более умеренный характер, также являлась формой политического поведения, а документы, в которых она содержалась, позволяют понять конкретные переживания, подвигнувшие их авторов предпринять свое обращение к власти. Как правило, они касались продовольственного вопроса, утраты личной собственности, произвола местных властей, революционного террора и, реже, общеполитического курса большевиков. Подобное явление, на наш взгляд, убедительно показывает готовность ряда обывателей принять советскую власть, как таковую, но при этом стремящегося убедить ее вождей смягчить режим. Примечательно, что просьбы обуздать или прекратить «революционное» насилие исходили даже от явно пробольшевистски настроенных граждан.
Широкое распространение получило и так называемое «революционное оборотничество». Значительная масса обывателей, по мере укрепления советской власти, начала записываться в РКП (б) или в сочувствующие большевикам. Этот шаг, являющийся одновременно и формой политического поведения, и одним из способов выживания, во многом был продиктован «шкурными» настроениями (желание обеспечить личную неприкосновенность, оградить свое имущество от конфискаций, получить различные льготы и т. д.). Низкая степень политической искренности таких людей легко подтверждалась во время партийных мобилизаций на фронты гражданской войны, когда начинался массовый их выход из партии или когда перерегистрация выявляла уменьшение числа партийцев.
Не менее разнообразными, чем формы политического поведения, были и способы адаптации и выживания обывателя в условиях первых послереволюционных лет. Продовольственный и топливный кризис, товарный голод, инфляция, а также вызванные всем этим повседневные переживания заставляли людей, иногда в буквальном смысле, бороться за свое существование. К легальным способом такой борьбы можно отнести, прежде всего, поступление на советскую службу, занятие мелкой торговлей ненормированными товарами или кустарными промыслами. К незаконным — откровенную спекуляцию, должностные преступления, хищения, финансовые махинации. И в том, и в другом случае обывателя побуждали к действию конкретные эмоции, переживаемые им на повседневном, бытовом уровне.
В свою очередь, любую из этих видов деятельности также сопровождали определенные переживания. Так, например, оставшийся без работы служащий мог сетовать на проблемы, связанные с трудоустройством, а, получив вожделенное место, — жаловаться на низкую заработную плату или нерегулярную выдачу пайка. Кустаря или мелкого торговца могли донимать «придирки» местных органов учета и контроля. Мздоимцы и коммерческие деятели «теневого рынка» страшились ареста и суровых санкций со стороны государства.
В бушующем море страстей революционной стихии и житейских неурядиц у обывателя оставалась лишь одна спокойная «гавань» — его семья. Поддержка родных и близких была той единственной опорой (не считая во многом призрачной надежды на «лучшие времена»), которая морально помогала ему удержаться «на плаву». По большому счету, именно относительное благополучие семейного очага было той целью, которую преследовали обыватели в своей повседневной жизни, кроме своего собственного выживания. Семья была для них одной из тех немногочисленных ценностей, которые не смогла отнять грозная эпоха.
Вторжение революции в семейную жизнь приобретало для обывателей вид настоящей трагедии. Выселения из домов, «разорительные» конфискации семейного имущества, аресты и заключения в концлагеря отдельных членов семьи вызывало у обывателей наиболее острую реакцию и более глубокие переживания, чем любое революционное потрясение всероссийского масштаба.
Таким образом, мы склоняемся к мнению, что повседневные настроения и переживания городских обывателей Центральной России в октябре 1917 -1920 гг., находившиеся в тесной зависимости от общей политико-экономической ситуации в стране, являлись одним из основополагающих факторов влияния на их сознание, восприятие окружающей действительности, а также служили основным побудительным мотивом их политического поведения.
Отдельные социально-психологические черты рядовых обывателей (внутреннее недоверие к власти при полной внешней лояльности, «шкурничество», привычка «крутиться» и приспосабливаться к внешним обстоятельствам), не претерпев сколь-либо значительных изменений за весь период советской истории, в общем виде сохранились вплоть до настоящего времени.