На современном этапе развития отечественной науки, с возрождением внимания к «человеческому фактору» в истории, новое звучание приобретают исследования в области истории массового сознания и, в частности, религиозных представлений. Долгое время отечественная историография страдала «без людностью» научных исследований. Событийный ряд экономической и политической истории в сознании ученых подчас заслоняли интерес к внутреннему миру человека, его духовному облику. Фактически только в последнее десятилетие исследователи начинают задаваться вопросами о специфике мировосприятия человека прошлых эпох, о том, в какой степени это отражалось на социальном поведении.
Русский человек на протяжении многих веков осознавал себя, прежде всего, человеком православным. Религиозное сознание играло роль той «матрицы», в рамках которой формировалась психологическая реакция людей на объективные ситуации окружающего мира. В повседневной жизни основная масса мирян руководствовалась не только догматами и предписаниями православия (будь то православие старообрядческое или «никонианское»), но и укоренившимися веками и освященными народной традицией мировосприятием и поведенческими стереотипами, зачастую слабо осознаваемыми.
Несмотря на существование многочисленных исследований в области истории русского православия, проблемы собственно религиозного сознания в региональной историографии не получили комплексного освещения. Анализ роли религиозных представлений в жизни русского населения Южного Зауралья в основном носил вспомогательный характер при изучении форм «классовой борьбы», либо специальный, замыкающийся только на проблемах истории старообрядчества или истории православной Церкви как социального института.
С 1970;х гг. в рамках историко-этнографического направления исследовался феномен «народного православия», его места в системе народного мировосприятия. Однако преимущественное внимание уделялось описанию его обрядовой стороны. Зачастую поверхностный подход приводил к тому, что собственный взгляд историка XX века подменял исторические реалии прошлых эпох, которые, несмотря на их кажущуюся понятность, необходимо вопринимать как «эпохи чужой или, по меньшей мере, полу-чужой культуры» (1). Отклонения от религиозной нормы трактовались как неприятие православия, как свидетельство религиозной индифферентности. При этом в качестве аргументов использовался крайне ограниченный комплекс подобных нарушений — длительное непосещение церкви, неявка на исповедь и т. п. По нашему мнению, данный подход представляется недостаточно обоснованным и аргументированным.
В диссертации внимание акцентируется на нескольких аспектах религиозного сознания русского населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв.: мировоззренческая основа государственной конфессиональной политики и идеологии, реконструкция религиозной «картины мира», сложившейся в рамках русской православной традиции. Одним из центральных вопросов является раскрытие сути влияния религиозного, сознания на социальные отношения.
Территориальные рамки исследования охватывают Южное Зауралье. В рассматриваемый период в него входили Курганский округ и Шадринский уезд, ряд волостей Ялуторовского и Ишимского округов, а также часть Челябинского уезда. По своей административной принадлежности они входили в Тобольскую, Пермскую и Оренбургскую губернии. Вплоть до конца XVIII века Южное Зауралье было составной частью Тобольской епархии, а с начала XIX века некоторые его районы вошли в состав Пермской и Оренбургской епархий.
Согласно исследованиям историков, под Южным Зауральем понимается, прежде всего, район Среднего Приисетья и Среднего Притоболья, который составлял ядро региональной структуры, остальная часть являлась периферией. В работах В. В. Менщикова, Г. Г. Павлуцких, В. А. Никитина, М. Ф. Ершова доказывается, что Южное Зауралье во второй половине XVIIIпервой половине XIX вв. уже вполне обладало внутренним единством (2). Это позволяет рассматривать его в качестве отдельного региона, сформировавшегося на границе трех зон — горнозаводского Урала — на западе, степных районов — на юге и Западной Сибири — на северо-востоке. Традиционная русская культура под воздействием ряда факторов приобрела областные особенности, что во многом было связано с преобладанием на первом этапе колонизации края выходцев из северных губерний России. Они перенесли свои культурные традиции на зауральскую землю. Этнический и социальный состав региона был в целом однороден. Подавляющее большинство населения составляли русские крестьяне. В конфессиональном отношении большинство из них придерживались православного вероисповедания, хотя в ряде районов Южного Зауралья довольно сильные позиции занимали старообрядческие согласия. Принимая во внимание тот факт, что основы религиозного мировосприятия русского народа в рассматриваемый период сохраняли свою однородность и в региональных субкультурах, исходя из логики анализа поставленной проблемы, автор данного исследования допускает выход за его территориальные рамки.
Хронологические рамки работы включают столетний период — вторая половина XVIII — первая половина XIX вв. — период позднего феодализма. Нижняя граница определена интенсификацией процесса заселения Южного Зауралья с устройством пограничных линий, а значит и исчезновением постоянной опасности нападений кочевников. Появляется городская структура, способствующая административному оформлению границ региона. В правительственной конфессиональной политике начинается период относительной либерализации, что проявилось в прекращение массовых преследований старообрядцев, в провозглашении принципа веротерпимости и приоритетности государственных интересов над церковными. Вместе с тем, именно во второй половине XVIII века в Южном Зауралье отмечаются наиболее массовые социальные движения, происходит их эволюция, что дает представление и о специфике религиозного сознания русского православного населения. Верхняя грань — первая половина XIX века — время формирования новых исторических условий, отразившихся и на сфере религиозного. С развитием городов и изменениями в экономике активизировалась трансформации традиционной крестьянской культуры. Кроме того, начинается новый этап интенсивного заселения Южного Зауралья выходцами из великорусских и западнорусских губерний, культурные традиции которых обладали своей спецификой.
В рамках данной работы автор допускает выход за хронологические рамки исследования. Это обусловлено двумя основными факторами. Генетически религиозное сознание русского православного населения восходило к более ранним формам, сохраняя многие элементы архаичных представлений, включенных в иную мировоззренческую систему. Кроме того, историко-этнографический материал, описывавший «народную религиозность» в основном был зафиксирован во второй половине XIXначале XX вв.
Объектом исследования в диссертации является религиозное сознание русского православного населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв.
Предметом исследования избраны следующие аспекты религиозного сознания русского населения Южного Зауралья: пути формирования православно-догматического мировоззрения края посредством целенаправленных государственных и церковных мероприятий, наиболее универсальные мировоззренческие категории «народного православия» (религиозная «картина мира»), роль религиозных представлений в формировании специфики социальных отношений (сакрализованное восприятие социальной структуры и политической власти) и социальных движений. Преимущественное внимание уделяется религиозным воззрениям простонародья", в основном крестьянства, которое составляло подавляющее большинство населения (на 1823 г. в Курганском уезде только 3,12% приходилось на духовенство и дворянство — привилегированные сословияна мещан приходилось 0,9% от всего населения) (3). Акцентируя внимание на православности русского населения, автор понимает под этим не только степень восприятия христианского богословия, канонического права или обрядности официальной Церкви, но и те формы религиозной жизни, которые чаще всего обозначают как «суеверия», «язычество», «старообрядчество».
В региональных историко-этнографических работах XIX — начала XX вв. феномен религиозного сознания русского населения Южного Зауралья периода позднего феодализма не получил комплексного освещения. Вместе с тем уже во второй половине XIX были заложены основополагающие принципы изучения религиозных представлений русского народа. Впервые это было сделано в рамках русской фольклористики второй половины XIXначала XX вв. (А.Н. Афанасьев, Д.К. Зеленин) и в историко-этнографических работах Н. И. Костомарова, C.B. Максимова. В Западной Сибири традиции исследований «народной религиозности» были заложены в трудах краеведов — исследователей И. Я. Неклепаева, H. JT. Скалозубова, П. А. Городцова и др. Основное внимание они уделяли простонародным «суеверным представлениям», системе ценностей и обрядовой стороне «народного православия» (4). Н. Городков, долгое время возглавлявший «Тобольские епархиальные ведомости», в работах о быте русских поселенцев описывал их «религиозную нравственность», опираясь, прежде всего, на историю взаимоотношений Церкви и православного сибирского населения (5).
В трудах представителей демократического направления сибирского краеведческого движения внимание акцентировалось на «безрелигиозности русского сибирского населения», обусловленной, по их мнению, особой системой ценностей, в основе которой лежали прагматизм и эгоизм. Это выражалось в непосещении церквей, отказу от исповеди и святого причастия, в неисполнении церковной обрядности и критическом отношении к православному духовенству (6).
Среди работ посвященных проблемам религиозной народной жизни традиционно важное место занимали исследования старообрядческого движения в Южном Зауралье. Одним из видных представителей этого направления был И .Я. Сырцов, опубликовавший ряд новаторских работ по истории урало-сибирского старообрядчества, в которых он проанализировал как изменение политики государства и Церкви по отношению к религиозному свободомыслию, так и восприятие самими раскольниками окружающей их действительности. Именно в его работах, и трудах некоторых иных исследователей проанализирована проблема религиозных самоубийств, связанных с идеологией старообрядчества (7).
В работах целой плеяды исследователей истории православия в Сибири — Н. А. Абрамова, А. Сулоцкого, А. Недосекова — получила освещение деятельность архиереев Тобольской епархии, создана целая галерея портретов тех, кто определял политику Церкви на местах. Им удалось восстановить не только жизненный путь тобольских Преосвященных, но и показать мировоззренческие основы их деятельности. Кроме того, в исследованиях И. Ксенофонтова, А. Судницина, Н. Бирюкова, Г. Плотникова рассматривались вопросы истории развития системы духовного воспитания и образования в Тобольской, Пермской и Оренбургской епархиях XVIII — XIX вв. (8).
Церковными историками и правоведами-канонистами П. В. Знаменским, Н. Суворовым, М. И. Горчаковым, Е. Темниковским разрабатывались проблемы специфики церковного права в послепетровскую эпоху, религиозно-идеологической основы государственной и церковной политики в исследуемый период. При этом сложилось два теоретических основных подхода: теория православного традиционализма, подчеркивающая преемственность с византийскими и старорусскими традициямии теория заимствований, абсолютизировавшая влияние европейских религиозно-политической идей на внутреннюю российскую политику (9).
Историки-регионалисты конца 1920 — начала 1950;х гг. (A.A. Савич, J1.M. Каптерев, И.Г. Карташев) преимущественное внимание уделяли изучению истории народных движений на Урале и в Зауралье XVIII—XIX вв.еков и проблем политико-правовой культуры местного крестьянства. Вопросам религиозной мотивировки, участников социальных движений, а, следовательно, и проблемам религиозного сознания внимание не уделялось (10). Оценки и выводы не выходили за рамки марксисткой концепции классовой борьбы. Православие характеризовалось преимущественно как религиозно-идеологическая система, чуждая народным массам, а потому и недостойная изучения в рамках советской исторической науки. Руководствуясь тезисом В. И. Ленина о «примитивной, бессознательной, рутинной религиозности мужика», историки уделяли преимущественное внимание антицерковной борьбе, антиклерикальным и «атеистическим» представлениям социальных низов русского общества. Сама же «народная религиозность» характеризовалась не иначе как проявление «бескультурья» и отсталости (11).
В 1960;е гг. в рамках исторической регионалистики получили развитие исследования социально-экономического характера: монастырское землевладение XVIII в., социальные движения монастырских крестьян. Появляется интерес к проблемам взаимоотношений государства с церковными институтами, к вопросам сословного оформления духовенства. Внимание акцентировалось на политических, социально-экономических и идеологических функциях Церкви, а взаимоотношения духовенства с крестьянским миром продолжали трактоваться исключительно как антагонистические (12).
В 1970;е гг. в рамках историко-этнографического направления урало-сибирской регионалистики (М.М. Громыко, H.A. Миненко, JI.B. Островская, Т.С. Мамсик) начали исследоваться проблемы социокультурного своеобразия зауральского крестьянства, духовной культуры и религиозного сознания русского населения Сибири XVIII—XIX вв.еков, отношений церковного причта и прихожан (13). Значительный интерес представляют работы JI.B. Островской. Объектом ее исследований стало религиозное сознание русского сибирского населения XIX века (например, проблема сакрального в представлениях крестьян, магическое восприятие священника и приходского храма и т. п.). На данном этапе появляются и обобщающие работы, раскрывающие такие аспекты истории Церкви в Сибири как положение духовного сословия, церковное образование, церковная секуляризация и деятельность сибирских митрополитов (14).
В региональный историографии сложилось две основных исторических школы, уже в течение нескольких десятилетий занимающихся проблемами религиозной истории Урала и Сибири — «свердловская (екатеринбургская)» и «новосибирская», отличающиеся региональной спецификой и проблематикой исследований. Влияние на их деятельность оказали работы московских археографических экспедиций, изучавших историю старообрядчества и религиозной книжности в регионе.
Преимущественное внимание в работах представителей историко-этнографического направления получили две основные проблемы — история урало-сибирского старообрядчества и «народного православия».
Старообрядческое движение исследовалось преимущественно через призму изучения протестного движения и раскольничьей литературы. Большой вклад в изучение этих вопросов внесли работы H.H. Покровскогопредставителя «новосибирской исторический школы». Автор монографии «Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев» подчеркивал сложность и противоречивость этого явления. По мнению H.H. Покровского, обостренное религиозное сознание придавало этому движению значительную специфику. «Изуверская стойкость», часто приводившая к самосожжениям, сочеталась с верой в праведность именно пассивного «страдания» и неприемлемость вооруженных методов борьбы. В старообрядческом движении, считает историк, немало «приверженцев старины» шли за расколоучителями, выражая, в первую очередь, протест против насилия со стороны Церкви и государства, и в меньшей мере руководствуясь догматическими спорами (15). В статье «Крестьянский побег и традиции пустынножительства в Сибири XVIII в.» H.H. Покровский обращает внимание на такой важный факт как ориентация, по крайней мере, части православного населения на жизненный пример первых христиан (это было характерно не только для старообрядчества). Данная традиция, хотя в целом и не противоречила православному вероучению, но, тем не менее, пресекалась как Церковью, так и государством (16). Это было обусловлено тем, что она не вписывалась в новую идеологию «служения» — служения в первую очередь земному государю, а не Царю Небесному.
Исследование религиозной литературы проходило преимущественно в рамках изучения старообрядческого движения. В этом направлении проводили исследования H.H. Покровский, Е.И. Дергачева-Скоп, Е. К. Ромодановская, Н. Д. Зольникова, В. И. Байдин (17). В ходе многолетних археографических экспедиций были собраны, исследованы и опубликованы сотни рукописей и произведений, дающих представление о народной религиозной культуре. Комплексное исследование политико-религиозных воззрений, отразившихся в старообрядческой литературе, провела Н. С. Гурьянова («новосибирская историческая школа»). В монографии «Крестьянский антимонархический протест в старообрядческой эсхатологической литературе периода позднего феодализма» автор основное внимание уделил таким вопросам, как представления идеологов раскола о государственной российской власти, о специфике образа «царя-Антихрисга» и развитие этих идей на протяжении нескольких веков (18). Изучением вероучительной литературы, имевшей хождение в Южном Зауралье в XVIIXIX вв., занимается курганский исследователь В. П. Федорова (19).
Изучение комплекса религиозных представлений, получивших наименование «народное православие», нашло отражение в трудах М.М.
Громыко, H.H. Покровского и др., которые во многом определили дальнейшее направление исследовательских работ. Региональная историография во многом ориентировалась на выводы, сделанные М. М. Бахтиным, В. Я. Проппом, Д. С. Лихачевым, Б. А. Рыбаковым на основе изучения религиозно-мифологического сознания и традиционной культуры. Приоритетным оставалось выявление тех элементов религиозных представлений русского населения, которые обнаруживали их несоответствие нормам ортодоксального православия. Стремление показать преобладание в народном сознании дохристианских верований, восходящих к языческому мировоззрению, обусловливало акцентирование внимания на изучении магических верований сибиряков, народно-православного календаря, праздничных обрядов и обычаев (20).
На вторую половину 1980 — 1990;е гг. пришелся всплеск интереса к религиозной проблематике. Разворачивается выход специализированных сборников, посвященных истории православия в регионе (серия «Религия и церковь в Сибири», издаваемых Тюменским государственным университетом- «Земля Курганская: прошлое и настоящее», вып. 19 «Роль церкви в жизни Зауралья" — екатеринбургские сборники — «Народная культура в эпоху феодализма», «Памятники литературы и письменности крестьянства Южного Урала и Зауралья», «Уральский сборник. История. Культура. Религия» и т. п.). В них нашел отражение практически такой комплекс вопросов, как жизненный путь епархиальных иерархов и видных расколоучителей, крестьянская религиозная литература и специфика «народного православия», конфессиональная политика правительства и мероприятия местных духовных и гражданских властей.
Наряду с традиционными региональными научными центрамиЕкатеринбургом и Новосибирском, — где уже сложились исследовательские школы, разработка религиозно-исторической проблематики в 1990;е годы активизировалась в ученых сообществах Тюмени, Челябинска, Кургана.
Исследования курганских историков в основном представлены двумя направлениями: изучение истории Церкви и истории старообрядчества в Южном Зауралье. Первое направление в основном представлено работами Л. Ю. Зайцевой и О. Ю. Бабушкиной, акцентирующих внимание на развитии церковно-приходской организации в Южном Зауралье второй половины XVII — начала XX вв., на проблемах взаимоотношений причта и прихожан (21). Курганские историки обращаются и к проблемам религиозности русского населения. При этом, оценивая степень соответствия «бытового православия» церковным канонам нормам, основываются преимущественно на официальных статистических данных второй половины XIX — начала XX в. о посещаемости церквей, количестве исповедовавшихся без привлечения историко-этнографических сведений. В исследованиях подчеркивается религиозная индифферентность русского населения православных приходов. Л. Ю. Зайцева выдвигает ряд дискуссионных положений — наличие «теократической зоны» в Сибири середины XVIII в., снижение уровня религиозности, выражавшееся в непосещении церквей и т. п., — анализ которых нашел отражение в рамках данного исследования. Продолжая традиции краеведов второй половины XIX в. (Г.С. Плотников), разрабатывается история старейшего в Зауралье монастыря — Далматовского Успенского (A.A. Пашков, Л. Г. Осинцева, И.А. Манькова). Он был религиозным и экономическим центром, выполняя одновременно и роль форпоста колонизации и христианизации. Именно здесь располагались иконописные мастерские и одно из богатейших собраний духовной литературы, монастырь был одним из крупнейших региональных центров духовного образования и просвещения (22).
История старообрядческого движения в Южном Зауралье наиболее основательно и комплексно представлена работами О. Н. Савицкой (23), в которых не только проанализировано становление раскольнического движения в Южном Зауралье, но и выявлена его специфика. Основываясь на этнографических данных, историк делает вывод о том, что зауральское старообрядчество представляло собой субъэтническую группу. Представляет особый интерес анализ старообрядческой идеологии и социальной психологии раскольников, специфики их мировосприятия. Культурно-бытовые аспекты истории старообрядчества, повседневная семейная жизнь, отразившиеся в фольклоре изучались работах В. П. Федоровой (24).
В трудах В. В. Пундани исследовались вопросы социальной психологии зауральского крестьянства периода позднего феодализма в их связи с такими явлениями как нарушение церковной обрядности, противостояние раскольников и местных властей, социально-религиозные движения в крае (25).
Значительный вклад в разработку проблематики внес один из основателей «свердловской (екатеринбургской) исторической школы» Р. Г. Пихоя, опубликовавший монографию «Общественно-политическая мысль трудящихся Урала (конец XVII — XVIII вв.)». Несмотря на традиционную для советской историографии тематику, исследование было во многом новаторским. Объектом интереса историка стали не только идеологические, в том числе и религиозные, построения, но, в первую очередь, мировосприятие человека, тот слой представлений, который непосредственно формировал социальное поведение. Основываясь. на теоретических постулатах марксистской методологии, автор сумел подойти к решению поставленной задачи довольно нетрадиционно. Широко привлекая апокрифическую и нравственно-учительскую литературу, фольклорные источники, этнографические материалы, он сформулировал ряд общих для мировоззрения крестьянства периода позднего феодализма черт. Наиболее общим синтезом его выводов стал тезис о доминировании «теологического сознания» в простонародной среде в рассматриваемый период (26). В рамках историко-этнографического направления традиция подобных исследований была продолжена в работах И. Н. Белобородовой, в которых акцентируется внимание на мировоззренческих проблемах народной религиозности сакрализованное восприятие времени, магическая практика и т. п.), нашедших отражение в письменной культурной традиции (27).
При характеристике религиозного сознания русского населения исследователи основное внимание обращали на крестьянство, практически полностью игнорируя специфику представлений других сословий. Монография Л. В. Мангилевой «Духовное сословие на Урале в первой половине XIX века (на примере Пермской епархии)» (28) во многом продолжала традиции исследований Н. Д. Зольниковой и Р. Г. Пихоя. Данная работа представляет пример всестороннего («тотального») анализа поставленной проблемы. В ней характеризуются представления прихожан о своих пастырях — не только оценка морально-нравственного облика священника, но и его сакральное восприятие, — показаны взаимоотношения духовенства со старообрядцами, проанализировано развитие системы духовного образования в первой половине XIX в. в связи с изменением в общественном сознании «идеала клирика» и политикой государства в отношении к Церкви. В 1990;е гг. появляются работы Т. В. Копцевой, А. Г. Битюкова, посвященные истории зауральского купечества, в рамках которых реконструируются и религиозные представления, и система ценностей, господствовавшая в среде этого сословия (29).
В обобщающих коллективных работах — «История Урала», «Крестьянство Сибири в эпоху феодализма», «История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма» проблема религиозного сознания, религиозных представлений русского населения практически не нашла должного отражения. При характеристике духовной культуры и общественного сознания приводилось лишь несколько строк о присущем ему религиозном мировоззрении. Подчеркивалась сила антицерковных настроений в среде сибирского крестьянства, которое якобы стремилось к реализации идеала «дешевой церкви». Последняя должна была находиться в зависимости от «мира» и выполнять определенные религиозные функции. Проводилась параллель с религиозными традициями крестьянских «миров» североевропейских губерний. Роль же приходского священника ограничивалась участием его в аграрно-магической общинной практике (30).
Комплекс социально-утопических представлений, органично вытекающих из представлений религиозных, нашел отражение в трудах К. В. Чистова, А. И. Клибанова, Т. С. Мамсик, И. В. Побережникова. Историки отмечали их генетическую связь со средневековым религиозным сознанием русского человека. Большое внимание уделялось проблеме «наивного монархизма» и истории крестьянских переселенческих движений, побудительным мотивом которых были и религиозные представления. В рамках теории «классовой борьбы» социально-утопические воззрения рассматривались в первую очередь как политическая мировоззренческая система, вырабатываемая крестьянством и представителями демократических слоев города. В исследованиях использовался и зауральский исторический материал, но без акцентирования внимания на изучении собственно религиозного мировоззрения населения края (31).
Таким образом, анализ литературы по данной проблеме показывает, что исследователями накоплен определенный фактический материал и рассмотрены отдельные аспекты истории православия в регионе — история старообрядчества и его идеология, история Церкви и духовенства, проблема церковной обрядности и простонародных религиозных представлений. Однако комплексного анализа религиозного сознания русского православного населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв. Многие вопросы специфики религиозного сознания русского населения Южного Зауралья периода позднего феодализма, ментальных установок и стереотипов, системы ценностей, господствующих в феодальном обществе, до настоящего времени не получили должного отражения в региональной историографии.
Основная цель исследования — реконструировать комплекс базовых религиозно-мировоззренческих представлений и установок, которые определяли специфику религиозной жизни русского православного населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв.
Исходя из поставленной цели, формулируются следующие исследовательские задачи:
— дать характеристику государственно-религиозной идеологии и конфессиональной политике государства второй половины XVIII — первой половины XIX вв., направленной наформирование у русского населения основ православно-догматического мировоззрения;
— определить базовые характеристики религиозной «картины мира», сложившейся в народном сознании;
— выявить специфику понятия «народное православие» и показать его значение для характеристики религиозного мировоззрения русского зауральского населения;
— показать роль религиозного сознания русского населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв. в системе социальных представлений и отношений.
В задачи исследования не входит специальное изучение такого явления как южно-зауральское старообрядчество, хотя в работе и анализировались некоторые вопросы раскольнического движения в крае, без которых невозможен комплексный подход к проблеме.
Преимущественное внимание в исследовании уделено изучению специфики религиозного сознания зауральского крестьянства, составляющего подавляющую часть населения. Присущие ему психологические установки, нормы и способы поведения отличались необычайной стабильностью, инертностью и сопротивляемостью изменениям. В некоторой степени они были свойственны и иным социальным группам, в силу их социально-генетического родства с крестьянством (мещане и купечество) или специфики быта (приходское духовенство, низшее чиновничество).
Методологической основой данной работы является историко-антропологический подход. Исследуя основы народной религиозности, автор не ограничивает своей задачи выяснением и обособленным рассмотрением каждого ее элемента, но старается привести их к системному единству и проникнуть в «природу» религиозного сознания русского населения. Система религиозных представлений анализируется не с помощью искусственно навязанных, внешних по отношению к ней критериев, превращающих ее в «примитивную», «не достигшую зрелости», а на основе адекватных ей критериев — «изнутри», а не «извне».
В качестве инструмента исследования в рамках данного подхода применялись следующие методы:
1) системно-структурный, обеспечивающий воссоздание системного единства путем вычленения универсальной категории религиозного сознания — категории «сакрального». С помощью этого метода акцентируется внимание не столько на изменениях в системе религиозных представлений (диахрония), появлению многочисленных вариаций, сколько реконструкции той устойчивой основы мировоззренческой системы, которая не подвержена быстрым изменениям (синхрония). Специфика ментальности состоит в ее слабой изменяемости на протяжении значительного даже по меркам истории времени. Именно поэтому в рамках данного исследования уделяется внимание не столько истории идей, выдвигаемых конкретными историческими личностями, сколько истории представлений и религиозной системы ценностей «безмолвствующего большинства» (А.Я. Гуревич);
2) историко-генетический, позволяющий отразить историческую изменчивость сознания. Специфика его складывается под влиянием множества факторов — экономических, социальных, культурных, политических. Все они воплощаются в деятельности человека, преломляясь в ментальности. Именно в силу этого мировоззрение оказывает влияние на все эти факторы;
3) сравнительно-исторический, позволяющий сопоставить однородные явления в разные хронологические периоды и в рамках разных историко-культурных традиций. Этот метод позволяет установить сходство и специфику религиозно-ценностной ориентации и «религиозных практик» различных групп русского населения. При этом церковные, религиозно-повседневные и недогматические формы религиозной жизни анализируются как равнозначные явления, взаимодополняющие друг друга, отражающие разные стороны религиозного сознания. Это позволяет выявить природу религиозного сознания русского населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв.
Среди использованных для анализа категорий базовую роль играют следующие: «религиозное сознание», «религиозность», «картина мира», «ментальность». Понятие «религиозное сознание» подразумевает систему мировоззренческих принципов, конструирующих «модель окружающей действительности» и нормы социального поведения в соответствии с представлениями о роли сакрального в жизни человека и принципами христианского вероучения. «Религиозность» — субъективное проявление веры («вера» как система религиозных норм, то во что человек верит), реализуемое в социально-культурной практике. Понятие «картина мира» (более узкое понятие — «модель мира») подразумевает под собой систему базовых для данной культурной традиции категорий (например, «пространство» и «время») и воззрений на проблему мироздания (космологическая и социальная модель). Понятие «ментальность» обозначает систему базовых социально-психологических установок, истоки которых лежат в социокультурной традиции и специфике массовых представлений, находящих свое оформление в верованиях, языке, обрядах и обычаях.
Исследование ориентируется на реализацию новых подходов к изучению религиозного сознания, которые разрабатывались в рамках современных школ гуманитарного знания — «Петербургской исторической школы» (Л. П. Карсавин, П. М. Бицилли, Г. П. Федотов), «Новой исторической науки» — «школы «Анналов» (J1. Февр, М. Блок, Ж. Jle Гофф) культурологической школы М. М. Бахтина и отечественной историко-антропологической традиции работ А. Я. Гуревича, М. М. Громыко, Р. Г. Пихоя (32).
Диссертация основана на широком круге источников, содержащем информацию по различным аспектам религиозного сознания населения Южного Зауралья. В процессе работы над темой были использованы материалы Государственного архива Курганской области (ГАКО), Государственного архива города Шадринска (ГАГШ), Государственного архива Тюменской области (ГATO), Тобольского филиала Государственного архива Тюменской области (ТФ ГАТО), архива Русского Географического Общества (АГО) и Российского Государственного Исторического архива (РГИА). Обработаны книжные фонды Курганского областного и Шадринского городского краеведческих музеев, использованы печатные издания библиотеки Академии Наук.
По типологическому принципу выделяются несколько групп источников.
Первую группу составляют законодательные акты и распоряжения, подразделяющиеся на две подгруппы. Законодательные акты общероссийского характера, исходящие от центральных светских и духовных властей и опубликованные в Полном собрании законов Российской империи (ПСЗ), в Своде законов Российской империи (СЗРИ) предоставляют возможность сделать выводы о мировоззренческой основе государственной конфессиональной политики. Вторая подгруппа источников — указы Тобольской, Оренбургской и Пермской консисторий и распорядительные акты, предписания духовных правлений. Они конкретизировали конфессиональную государственную политику.
Ко второй группе источников относится деловая переписка в рамках епархиального ведомства, то есть материалы церковного делопроизводства переписка между представителями церковных органов управления, рапорты благочинных и приходских священников.
К третьей группе источников можно отнести статистические материалы, справочную литературу, историко-этнографические обзоры, «Записки Уральского общества любителей естествознания», «Записки ЗападноСибирского отдела РГО». В совокупности они содержат наиболее подробную информацию о специфике религиозных представлений в народной среде. Особую ценность имеют материалы архива Русского Географического Общества.
Четвертую группу составляют судебно-следственные и гражданские дела в фондах Государственного архива Тюменской области (ф.10 Тюменский уездный суд, ф.47 Тюменская воеводская канцелярия), Тобольского филиала Государственного архива Тюменской области (ф.156 Тобольская духовная консистория, ф.361 Тобольская палата гражданского суда, ф.376 Тобольский губернский суд) и Российского Государственного Исторического архива (ф.796 Канцелярия Синода). Эти документы позволяют судить о специфике религиозных представлений в среде русского населения, за которые «вероотступники» (раскольники или малограмотные крестьяне, обвиняемые в преступлениях против веры) нещадно преследовались Церковью, о взаимоотношениях прихожан с клиром.
Пятую группу источников составляют материалы личного происхождения. Главная их особенность — субъективизм, что представляет значительную ценность. Среди них можно назвать мемуары купца Н. М. Чукмалдина, записки священника-математика Н. М. Первушина, воспоминания учителя М. С. Знаменского и ссыльных, проживавших в первой половине XIX века в Кургане (А. Коцебу, А. Е. Розен, И.Н. Лорер), письма Е. П. Нарышкиной и идеолога зауральского старообрядчества М. И. Галанина.
Своеобразную группу источников представляют церковно-приходские летописи. Специфика их заключалась в комплексном характере данного источника, так как они включали в себя материалы церковного делопроизводства, воспоминания современников о событиях, связанных с историей прихода, приходскую статистику (сведения о рождаемости и смертности, числе исповедовавшихся, о количестве раскольников), описание народных обычаев.
Особое место занимают «частные акты» — духовные завещания. Они выполняли не только функцию распределения имущества завещателя между наследниками, но были «религиозным средством, как обрести вечное, не потеряв совсем бренное, точнее — подчинив богатства задаче спасения души» (Ф. Арьес).
Ценную группу источников представляет периодическая местная и общероссийская печать второй половины XIX — начала XX вв. На страницах «Тобольских губернских ведомостей», «Тобольских епархиальных ведомостей», «Оренбургских епархиальных ведомостей» публиковались материалы (проповеди, канонические богословские сочинения, записки приходских священников, исторические обзоры и церковно-приходские летописи), позволяющие судить о специфике народного религиозного мировосприятия.
Важная роль отводится фольклорным произведениям, отражающим религиозные представления русского населения. К их числу относятся духовные стихи (например, собранные Киршею Даниловым в середине XVIII в., или Ф. Г. Зобниным — в конце XIX в.), поверья, легенды и сказания.
В работе используются и опубликованные в следующих изданиях источники: «Хрестоматия по истории Курганской области» (1995 г.), краеведческая хрестоматия «Шадринская старина» в 2-х томах (1996 — 1997 гг.), сборник документов «Духовная литература староверов Востока Сибири».
Основные положения диссертации изложены в докладах на третьей областной научно-практической конференции «Культура Зауралья: прошлое и настоящее» (Курган, 1998), региональной конференции «История сел и деревень Зауралья» (Курган, 1998) и Всероссийской научной конференции.
Историческая наука на пороге третьего тысячелетия" (Тюмень, 2000). Опубликовано ряд статей по проблемам религиозного сознания русского населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв.
Научная новизна диссертации состоит в следующем: осуществлено комплексное исследование религиозного сознания русского населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв. на основе современных научных подходов с учетом достижений отечественной и зарубежной историографииданное исследование находится на «границе» нескольких гуманитарных наук — культурологии и религиоведения, истории и социальной психологии, этнологии (особое значение имеет ее субдисциплина — фольклористика);
— авторская интерпретация опубликованных источников сочетается с введением в научный оборот новых архивных источниковпроанализированы мероприятия Российского государства и Церкви, направленные на формирование религиозно-догматического мировоззрения русского православного населения, реализующие положения государственной идеологии второй половины XVIII — первой половины XIX вв.- дана комплексная характеристика мировоззренческих представлений, сложившихся в народно-православной традиции, о сакральной структуре пространства и времени;
— всесторонне проанализирован феномен «народной религиозности» как одна из форм «религиозных практик» в рамках русского православия;
— на основании регионального материала осуществлен анализ религиозного восприятия социально-сословной системы, политической власти и форм социальных движений.
Представленная к защите диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Во второй половине XVIII — первой половине XIX вв. в сфере религиозных отношений получили развитие тенденции, заложенные уже в эпохи Московского царства — во второй половине XVII в. (развитие раскола, в особенности на периферии, в том числе и в Южном Зауральеусиление разрыва между культурой церковно-богословской и народно-православнойутверждение монарха в качестве главы Русской Православной Церкви) и петровских преобразований — в первой четверти XVIII в. (оформление Церкви в качестве одного из институтов государства, усиление светского начала в конфессиональной политике, утверждение европейской культурной традиции).
Несомненно, что идеи «века Просвещения» оказывали влияние на специфику внутренней политики (в том числе и в сфере религиозных отношений). Но в то же время курс на преобразования традиционной структуры российского общества сочетался с религиозным консерватизмом, истоки которого находились в специфике православного мировоззрения и традициях русской государственности. Православие оставалось одной из основ Российского государства, что проявлялось практически во всех сферах государственной жизни, в том числе и в государственной идеологии. Монарх законодательно был провозглашен главой Церкви, то есть ее высшим иерархом (правовые основы были заложены Петром I и Павлом I). Сохранение основ православного культа объявлялось сферой непосредственных интересов государства, что нашло и законодательное закрепление (предписания об обязательном посещении церкви прихожанами, о запрете почитания не канонизированных святых и неосвидетельствованных Церковью чудотворных икон и т. п.).
Репрессивные мероприятия против «вероотступников» и «богохульников» были лишь одним из методов контроля и формирования догматического мировоззрения русского православного населения. Цель утверждение определяющей роли ортодоксального Православия в жизни общества. Служение православному государю, как и «истинное» почитание Бога (что было тесно взаимосвязано), провозглашалось высшей обязанностью всех православных (русских) подданных. В силу того, что монарх «поставлен промыслом Божьим на российский престол», верноподданнические настроения и религиозность должны были иметь одну основу.
Православная Церковь выступала не столько как инструмент воздействия на умонастроения подданных, но как часть православного государства, основываясь на идее о «симфонии» гражданской и духовной власти. В силу своих обязанностей, освященных апостольской традицией, она должна была выполнять, прежде всего, воспитательные функции. Спасение душ прихожан — вот главная цель деятельности Церкви, все же остальное — прерогатива монарха и государства в целом. Именно этот тезис провозглашали российские самодержцы, начиная с Петра I. Церковь должна была контролировать жизнь своих прихожан, приближая их к идеалу «истинных христиан», но при этом, не вмешиваясь в осуществление общегосударственной политики.
В комплекс мероприятий, которые осуществлялись государством и Церковью с целью утверждения ортодоксального православия в народной среде, входили как меры репрессивного характера — преследования «вероотступников» (раскольников, еретиков, колдунов), так и воспитательного — организация системы духовного образования, проповедническая и миссионерская деятельность. В данные период в Тобольской епархии оформилась система духовно-образовательных учреждений. В Южном Зауралье одним из центров стал Далматовский монастырь, где в разные году существовали духовные школы (латинская, славяно-русская, приходская) и семинария. Это была одна из наиболее фундаментальных образовательных систем на тот период. Становление светского образования происходило практически одновременно со становлением духовного. Это происходило при самом активном участии Церкви, так как исходя из образовательной идеологии, не существовало исключительно светского образования.
Реформы в сфере церковного управления сочетались с религиозным традиционализмом и утверждением неизменности основ православия. Это направление государственной политики соответствовало религиозным убеждениям большинства русского православного населения.
Во второй половине XVIII — первой половине XIX вв. в общественном сознании и государственной идеологии шло противоборство двух подходов к проблеме свободы воли человека, свободы его вероисповедания. Богословская идея «самовластия» человека трансформировалась в концепцию христианской свободы, дополнялась идеей о суверенитете личности (признание чего было характерно для недогматического православия). Эта идея нашла отражение в некоторых мероприятиях государства и Церкви, в представлении некоторых течений старообрядчества, не признававших право «неверных» или государства ограничивать свободу их вероисповедания. Провозглашалось, что сам человек, имея совесть, обязан знать, что есть добро и зло, и по мере сил исправляться и духовно совершенствоваться. Если «самовластие» человека Средневековья было замкнуто на идее ответственности перед Богом за пройденный путь, то в период позднего феодализма утверждается равноценность гражданской ответственности. В государственной политике четко проявлялась тенденция к сохранению коллективистских основ российского общества. Этим объясняется стремление не допустить бесконтрольной индивидуализации в делах веры. Ориентация на сохранение общины (крестьянской, приходской, корпоративной) — это одновременно и ориентация на сохранение основ православия. Это обусловлено уже тем, что традиционное коллективистское сообщество было крайне инертно в сфере пересмотра мировоззренческих основ его жизни.
Во второй половине XVIII века государство пошло на либерализацию курса в отношении вероисповедальных свобод, преодолевая сопротивление традиционалистских настроений в среде духовенства. Это было связано не только с влиянием европейских традиций, но, в первую очередь, с практической потребностью. Государство было озабочено усилением радикализации религиозных настроений в среде старообрядчества, что выливалось в целую волну самосожжений. Особенно ярко это проявилось на периферии, и в частности в Южном Зауралье. Государство пыталось воздействовать на этот процесс, изменяя соотношение репрессивных и разъяснительно-воспитательных подходов.
Мероприятия, направленные на формирование догматическо-православного мировоззрения в среде русского населения по сути дела не могли увенчаться успехом, будучи некоей идеальной целью. В ходе реализации данной политики Церковь и государство сталкивались феноменом «народного православия». Природа его была довольно противоречива. Но, тем не менее, оно органично включало в себя как элементы ортодоксального православия, его недогматического варианта, так и переосмысленные элементы дохристианских воззрений. «Религиозный фонд» русского православного населения представлял, таким образом, очень •неоднозначное явление. Во многом это было связано и с тем, что богословские нормы с неизбежностью переходили на уровень обыденного восприятия человека. Религиозная догматика приспосабливалась к повседневной жизни человека: церковный календарь совмещался с аграрным, образуя совершенно специфическое явлениецерковный ритуал приобретал почти самостоятельное значение, став для большинства населения основой православия. Данный процесс нельзя характеризовать как «деградация религиозной мысли», ибо это и есть способ ее существования в народной среде. Это объективный и закономерный процесс, присущий всякому обществу и любому процессу функционирования той или иной идеологии в обществе. Во многом «преобразованное богословие» создавало запас прочности для сохранения традиционалистского мировосприятия. «Народное православие» как социальный феномен находил отражение в поведении человека: в усердии прихожан к церковному строительству, в религиозной благотворительности и стремлении соответствовать требованиям норм поведения «истинного христианина» (как они понимались в той или иной социокультурной среде).
Религиозное сознание русского населения Южного Зауралья второй половины XVIII — первой половины XIX вв. характеризовалось наличием ряда специфических черт. В частности, оно имело региональную специфику. Во многом, это являлось следствием того, что в крае было сильно влияние поморской традиции. Старожильческое население, сформировавшееся в основном из выходцев с европейского Севера России, не только сохраняло культурные (в том числе и религиозные) традиции своих предков, но и распространяло их в среде переселенцев из других регионов России. Данные традиции нашли отражение, как в преимущественном почитании поморских святых, так и в широком распространении апокрифической литературы. Утверждение религиозного традиционализма в регионе определили большое влияние старообрядческого движения. Существовали даже своеобразные раскольничьи анклавы, центры старообрядчества. Курганский и Шадринский уезды занимали лидирующие позиции по численности официально зарегистрированных старообрядцев в Тобольской и Пермской губерниях. При этом часто практически не существовало непреодолимой грани между старообрядцами и православными, раскольниками и единоверцами. Внешние критерии их идентификации чаще всего не имели определяющего влияния. Для религиозных представлений периферийных районов было характерно сохранение многих архаичных черт (и даже их приобретение при общении с туземным населением). Но они переосмысливались в рамках православной традиции, получая новое звучание. Во много то, что воспринималось исследователями как элементы языческого мировоззрения, на самом деле было продуктом религиозного творчества народа.
Особенностью традиционного мировоззрения русского православного населения было фактическое игнорирование инобытийности «иного мира». «Потусторонние силы» воспринимались и как субъекты «этого мира». Но если «светлые силы» помогали праведным людям и карали грешников еще в земной их жизни, то «нечисть» старалась погубить души православных. Ангелы и слуги Сатаны были для человека того времени такой же реальностью, как и все окружающее его. Так повсеместно было распространено представление, что с Дьяволом («лесным царем», бесом и т. п.) можно заключить договор, который они непременно выполнят. Несоблюдение религиозных запретов, согласно воззрениям простонародья, приводило к тому, что тот или иной святой мог покарать нарушителя, разорив его хозяйство или наслав болезнь. При характеристике религиозного сознания необходимо отметить, что наряду с нормами поведения «благочестивого христианина», в общественном сознании существовали и представления о возможности их нарушения, о границах допустимого нарушения. Это определялось символическим смыслом данного конкретного места (нормы поведения в питейном заведении или в церкви, на кладбище) или времени (поведение в праздничные и будние дни, днем и ночью).
Нерасчлененность земного и «загробного» миров достаточно хорошо прослеживается при анализе тез воззрение, которые давали представление об устройстве мира в целом. Основой религиозного сознания было особое смысловое восприятие категории «сакральное». Именно его специфика формировала особый взгляд на процессы мироздания и само строение мира. В рамках народного мировоззрения сформировалась религиозная «картина мира». Представление о «сакральном» лежало в основе принципа иерархичности, принципа который был божественно предопределен (примером чему могла служить небесная иерархия). Это проявлялось особенно ярко в представлениях об устройстве Вселенной (устройстве не только мира материального, но и мира символического). Данный принцип, пронизывавший практически весь комплекс мировоззренческих представлений (представлений как собственно религиозных, так и социальных), отражался и на специфике социального поведения. Конечно, религиозные представления, ментальные стереотипы не способны были детерминировать поведение всех и каждого, приводя его к единому знаменателю. Они являлись лишь неким фундаментом, «фондом» для индивидуальных интерпретаций, складывающихся в конкретных ситуациях. Но, тем не менее, создавали рамки, ограничивавшие свободный выбор той или иной модели поведения. При этом необходимо отметить, что сам «религиозный фонд» был очень неоднороден, включая в себя довольно противоречивые элементы.
Религиозные представления в силу своей всеобщности не могли не отразить в себе и представления о социальных отношениях. Религия давала санкцию, сакральное обоснование той роли, которую играла та или иная социальная группа в российском обществе. Через призму религиозных воззрений происходила самоидентификация различных сословий в системе божественных установлений. «Санкция Бога» считалась основополагающим моментом при формировании отношения монарху. Вместе с тем, представления о Небесном Царе неизбежно накладывались на представления о царе земном, и наоборот. Именно на этом основывалась «народная монархическая концепция».
Социально-религиозные движения отражали специфику восприятия «должного» поведения, которое вело к спасению души. Это могло быть и индивидуальное спасение в виде ухода их «мира антихриста» (самосожжения, самоубийства, уход в «пустынь») — поиск чудесной земли -«земного рая», где можно было найти спасение в обществе истинных правоверных христиан (поиск Беловодья) — исправление несправедливостей «этого мира» путем восстановления «истинного монарха» или борьбы за свои попранные права. Религиозных воззрения во многом основывались на ранней христианской богословской традиции. По сути дела она уже включала в себя большую часть тех представлений, которые имели место в рассматриваемый.
257 период. Опора и широкое использование Св. Писания, богословских сочинений Отцов Церкви, агиографических произведений создают впечатление об однообразности и неподвижности мира религиозности. Однако в действительности использовалась только часть этого «фонда», и именно та, которую отбирала для себя коллективная практика данного исторического этапа.