Советская идеология в контексте политической истории России XX в

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ИССЛЕДОВАНИЯ.

В современной гуманитарной ситуации вопрос о терминах — один из самых актуальных.

Как известно, политическая история, рассматриваемая в качестве совокупности значимых событий, т. е. событий политических, осмысляется в терминах. Однако многие термины, используемые для описания политических событий, отнюдь не нейтральны. Весьма часто термины подобного рода маркированы, эмоционально окрашены. Соответственно, передающий информацию определяет изначально — посредством терминаэмоциональное отношение к описываемым событиям. Утверждается оно тоже терминологически. Что не всегда очевидно и передающим, и воспринимающим информацию.

Весьма часто маркированные термины — часть какой-либо идеологии. Целенаправленное использование маркированных терминов-идеологем было и остается средством управления массовым сознанием. Средством эффективных манипуляций.

Это закономерно. Термин легко запоминается, легкость запоминания и, соответственно, распознавания создает иллюзию понимания, самостоятельно данной оценки.

Подобного рода иллюзии заменяют понимание, которое возможно только как результат самостоятельного анализа. Самостоятельный же анализ информации — занятие достаточно трудоемкое, часто еще и требующее специальных навыков. Потому у большинства, условно говоря, потребителей не вызывают протеста своеобразные «подсказки», способствующие возникновению иллюзии понимания. Особенно, когда «подсказки» неявныена уровне привычных терминов. Тогда они и не осознаются в качестве «подсказок», а их использование не воспринимается как целенаправленное манипулирование.

Конечно, терминология, в частности, политическая терминология уже давно стала объектом научного анализа. Считается, что сложилось и отечественное научное направление — терминоведение. Но авторы работ в указанной области преимущественно обсуждают идеи корректного построения и/или корректного использования термина, в результате чего исследования сводятся к поиску некоего изначального — «правильного» -понимания. В общем, понять, значит запомнить. Дав «правильные» имена, запомнить, что и как именовать «правильно».

Это нельзя оценивать в категориях «плохо» или «хорошо».

Немало случаев, когда такой подход — единственно возможный. К примеру, когда необходима своего рода инвентаризация терминологии в какой-либо области естествознания, техники, права. Но такой подход к политическим терминам почти всегда непродуктивен.

Здесь довольно отчетливо проявление так называемого вербализма: уверенности носителей языка, что абстрактные понятия всегда отражают некие сущности. Если шире — уверенности, что употребляемому слову всегда соответствует одно и то же понятие, а понятию всегда соответствует один и тот же объект или одна и та же совокупность объектов.

По мнению ряда историков лингвистики и философии, преодоление вербализма в западноевропейской культуре — столетиями продолжавшийся процесс, не завершенный и ныне1. В отечественной же культуре — после создания советского государства — ситуация складывалась принципиально иначе. Как именовать «правильно» — решали идеологи.

Разумеется, язык советской эпохи в целом и специфику советской политической терминологии в частности изучали еще с 1920;х годов. И советские специалисты, и специалисты, оказавшиеся за пределами советского государства. Но в СССР исследования подобного рода не поощрялись и в 1920;е годы. По той, хотя бы, причине, что их публицистическую направленность авторы не всегда могли скрыть. А к.

1 См, напр.: Мауро де, Т.

Введение

в семантику. — M., 2000. — С. 35−47. началу 1930;х годов исследования стали, по меньшей мере, неуместны. И порою отечественным исследователям приходилось маскировать интерес к отечественной политической терминологии экскурсами в историю западноевропейской культуры. Ситуация несколько изменилась в конце 1950;х годов, но и двадцать лет спустя исследования были весьма затруднены в силу цензурных ограничений, почему авторам и приходилось использовать прежние уловки — маскировать интерес к собственно политическим факторам. Лишь ко второй половине 1980;х годов цензурный прессинг стал постепенно слабеть, ну, а после распада СССР подобного рода ограничения вовсе утратили актуальность.

О языке советской эпохи и специфике советской терминологии написаны — иностранными и отечественными учеными — сотни статей и десятки монографий. Если же учитывать еще и основные работы, относящиеся к теоретическим вопросам терминоведения, равным образом к некоторым аспектам терминологической практики в гуманитарных науках, нужно признать, что и самый краткий обзор самых важных публикаций становится вполне самостоятельной задачей, решение которой приведет к многократному превышению допустимого объема диссертации.

Хотя иностранными и отечественными исследователями многое сделано и многое делается сейчас, преодоление вербализма в российской науке — процесс едва начавшийся1. Причина в том, что указанная проблема обычно не осознается именно как проблема. Вербализм — в сформулированном выше понимании термина — неотъемлемая часть советской истории, сложившейся под влиянием многолетнего диктата идеологии.

Понимание какого-либо термина, использовавшегося для описания политических событий, подменялось — в рамках советской исторической парадигмы — привычкой использовать термин. Своего рода инерция сохранилась в постсоветскую эпоху, что далеко не безопасно. В особенности См., напр.: Серебряный С. Д. О советской парадигме (заметки индолога). — М., 2004.

— когда речь идет о терминах, содержащих компоненту идеологического свойства, т. е. идеологемах.

Соответственно, изучение советской политической терминологиизадача, относящаяся прежде всего к области истории, причем задача сложная, многоаспектная, решаемая на междисциплинарном уровне.

Это подразумевает, во-первых, изучение ключевых образцов словоупотребления, описание динамики словоупотребления, во-вторых, изучение политических и не только политических причин, обусловивших изменения, наконец, изучение самой техники использования термина. Что Р. Кебнер и называл «семантическим подходом к истории"1.

Такой подход исследователями античности и средневековья считается традиционным, однако подход этот крайне редко используется при изучении документов новой и новейшей истории. Впрочем, благодаря работам Р. Козеллека, этот подход тоже становится традиционным, соответственно, влиянию вербализма противостоит «археология понятий"2.

Политическая терминология — часть политической технологии. В этом аспекте, используя заглавие хрестоматийно известной книги А. Авторханова «Технология власти», советскую политическую терминологию можно характеризовать как «терминологию власти"3. Но интересна и своего рода обратная связь: носители власти, использующие политические термины в качестве средства манипуляции, сами довольно часто попадают, что называется, в силовое поле терминологии, оказываются в ее власти, и уже не столько управляют посредством терминов, сколько действуют в соответствии с условиями, задаваемыми терминологией. Стало быть, уместен вопрос не только о «терминологии власти» но и о «власти терминологии». О «словах власти» и «власти слов».

1 Koebner К, Schmidt H.D. Imperialism: The Story and Significance of a Political Word: 1840−1960. -Cambridge, 1964.-P.XIII.

2 См., например: Koselleck R. Einleitung // Geschichtliche Grundbegriffe. Hislorisches Lexikon zur politischsozialen Sprache in Deutschland. (Hrsg.). 0. Brunner, W. Conze, R.Koselleck. Bd. 1, S. XIII-XXVII. -Stuttgart, 1972; Koselleck R. Vergangene Zukunfl: Zur Semantik geschichtlichen Zeiten. — Frankfurt am Main, 1979.

3 См.: AemopxmoeA. А. Технология власти. — M., 1991.

В указанном аспекте советская политическая терминологиянаиболее интересна. Более того, она еще и наиболее удобна для изучения: она утверждалась в условиях государственной монополии на средства массовой информации, что многократно усиливало эффект ее использования. «Помехи» извне были практически устранены. Оппоненты, обладавшие соизмеримыми возможностями информационного воздействия, как правило, отсутствовали.

Советские идеологи создали специфический язык для описания истории советского государства, его политики. И созданный ими язык по-прежнему актуален в постсоветской России. От него не отказываются те, кто провозглашают себя сторонниками советской идеологии, равным образом, считающие себя ее противниками. Споры об оценках мало что меняют.

Таким образом, предмет исследования в данной работе — советская идеология как историко-культурный феномен в целом и, в частности, как технология манипулирования общественным сознанием.

Следует уточнить специально: политические термины (идеологемы), изучаемые в данной работе, использовались в советских юридических документах, используются они и после распада советского государства. В силу указанных причин неизбежен анализ юридических документов советской и постсоветской эпох. Однако в данной работе специфика правоприменения как таковая не является предметом исследования.

В уточнении нуждается и само понятие «советская идеология», используемое в данной работе. Это понятие не определяется эксплицитно в трудах многочисленных исследователей: его истолкование принято считать очевидным. Советской идеологией аксиоматически признается так называемый марксизм-ленинизм, т. е. совокупность политических учений, создававшихся К. Марксом и Ф. Энгельсом, В. И. Лениным И.В. Сталиным и другими политическими деятелями, которых принято считать советскими идеологами. О правомерности соотнесения марксистских и/или ленинских, сталинских и т. п. доктрин с декларировавшимися в различные периоды советскими идеологическими установками споры ведутся давно. В данной работе подобного рода полемика не рассматривается. Как бы ни классифицировались советские идеологические установки, реализованные в той или иной административной практике, несомненно, что они в любом случае остаются именно советскими, относящимися именно к политической истории советского государства.

Несомненно также и то, что едва ли не любая идеология немыслима вне опоры на исторический контекст, на то или иное осмысление истории. Осознавая это один из основателей советской историографической школы 1920;х гг. — М. Н. Покровский — настаивал на предельной идеологизации всех курсов истории, всех работ историков. Позже, когда работы самого Покровского были признаны «идеологически ошибочными», установки, им сформулированные, оставались актуальными. Соответственно, и A.M. Горький формулировал требования к работам литераторов и, конечно, историков: «Нам необходимо знать все, что было в прошлом, но не так, как об этом уже рассказано, а так, как все это освещается учением МарксаЛенина — Сталина и как это реализуется трудом на фабриках и на полях, -трудом, который организует, которым руководит новая сила истории — воля и разум пролетариата Союза Советских Социалистических Республик"1. Изменение оценки деятельности Сталина обусловило лишь запрет на упоминание умершего лидера в числе идеологов, требование же «идеологической выдержанности» было по-прежнему в силе.

Вот почему в данной работе советская идеология рассматривается применительно к различным вариантам осмысления советской истории, предлагавшимся советскими идеологами. Советская идеология рассматривается как совокупность установок, реализовывавшихся и в пропагандистских кампаниях, и в работах советских историков (пусть не всех, но подавляющего большинства), аналогично и в трудах философов,.

1 Горький AM. Советская литература. Доклад на Первом всесоюзном съезде советских писателей 17 августа 1934 года // Горький A.M. Собр. соч. — Т. 27. — С. 333. филологов, правоведов, и в юридических документах, и в административной практике, и в учебных пособиях, и в справочных изданиях, и в художественных произведениях. Именно это в значительной мере обусловливает специфику предмета исследования в данной работе.

Спецификой предмета исследования обусловлен и выбор объекта исследования в данной работе.

Объект исследования выбран в области советской политической терминологии.

Разумеется, в рамках диссертации задача исследования всех советских политических терминов заведомо неразрешима, поэтому объект конкретизован: своего рода «центр» исследования — совокупность политических терминов, соотносящаяся традиционно в отечественной историографии с докладом Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС1. Выбор «центра» не имеет отношения к многолетней полемике о хрущевских или послехрущевских оценках деятельности И. В. Сталина или В. И. Ленина. Совокупность политических терминов, использованная в хрущевским докладе, стала инструментом управления массовым сознанием. Можно сказать, что это хрестоматийный пример эффективнейшего использования терминов-идеологем для воздействия на массовое сознание. Равным образом — хрестоматийный пример воздействия идеологем на сознание тех, кто использует такие манипулятивные средства.

Именно в докладе Хрущева была выстроена пропагандистская 2 схема, положенная в основу новой парадигмы советской истории .

В 1956 г., выступая на XX’съезде КПСС, Хрущев говорил о трех эпохах советской истории.

Первая эпоха, можно сказать, «мифологизированная», традиционно ассоциировалась с деятельностью Ленина. Вторая, сталинская, характеризовалась как постепенное отступление от неких «ленинских идей»,.

1 Хрущев Н. С. О культе личности и его последствиях// Реабилитация: Политические процессы 3050-х годов. — М., 1991.

2 Термин «парадигма» используется в традиции, основоположником которой считается Т. Кун. См., например: Кун Т. Структура научных революций. — М., 1975. от правил, установленных идеальным политическим лидером. Третья, начавшаяся после смерти Сталина, объявлялась эпохой возвращения к неким идеальным ленинским установлениям.

Концепция начала новой эпохи, связанной с ленинской и отчасти противопоставлявшейся сталинской, была выражена новой пропагандистской схемой. Эта схема была проста и потому легко запоминалась. Состояла она из четырех основных, попарно связанных идеологем. Все вместе — своеобразный «четырехугольник». Культ личности, коллективное руководство, реабилитация, репрессии.

Было: культ личности. Что и выражалось в репрессиях. Стало: коллективное руководство. И это выражается в реабилитации. (См. рис.1).

БЫЛО. культ личности.

СТАЛО коллективное руководство репрессии реабилитация.

Рис. 1.

Все перечисленные идеологемы были утверждены в качестве обязательных — если (и когда) речь шла о советской истории.

Термины культ личности и репрессии были использованы как негативные оценки, термины коллективное руководство и реабилитация утверждались в качестве положительных оценок.

Эти четыре термина были основными в новой пропагандистской схеме. К ним примыкали и другие — революционная законность, социалистическая законность. Репрессии надлежало понимать как нарушения революционной законности (социалистической законности). Ну, а реабилитация осмыслялась в качестве восстановления революционной законности (социалистической законности).

Истолкования терминов, использованных в новой пропагандистской схеме, постоянно варьировались авторами научных работ, учебных пособий и справочных изданий. Варьировалось, потому что советские идеологи так и не предложили единых определений.

Конечно, не по оплошности: нужды в определениях не было, так как не было нужды в понимании.

Схема не для понимания предлагалась. Наоборот, понимание сути политических событий надлежало заменить распознаванием знакомых элементов схемы. Понимать тут ничего и не следовало, достаточно было запомнить, заучить. Иллюзия понимания создавалась благодаря распознаванию многократно виденного и потому казавшегося известным, в силу чего и понятным.

Правда, вскоре после XX съезда Хрущев отстранил многих высокопоставленных функционеров от власти. Он стал единственным лидером единственной политической партии. Но схема все равно оставалась неизменной.

Она не менялась и после отстранения самого Хрущева от власти. В массовой периодике, научных работах, справочных изданиях и учебниках для описания и анализа событий советской истории, по-прежнему, хоть и несколько реже, чем в хрущевскую эпоху использовались термины, составившие пропагандистскую схему, утвержденную на XX съезде КПСС.

Лишь на исходе 1980;х годов, когда советская парадигма истории утратила актуальность, пропагандистская схема осмысления сталинской и хрущевской эпох изменилась.

Термин коллективное руководство практически не использовался в массовой периодике, зато о культе личности, репрессиях и реабилитации упоминания были постоянными.

Соответственно и схема стала — в основе своей — трехчастной.

Было: культ личности. Что и выражалось в сталинских репрессиях.

Стало: хрущевская реабилитация (См. рис. 2).

БЫЛО: культ личности.

СТАЛО: сталинские репрессии хрущевская реабилитация.

Рис. 2.

Однако целесообразно начинать изучение пропагандистской схемы в той форме, что была предложена Хрущевым на XX съезде КПСС. Именно при анализе истории политических терминов — на уровне предложенной Хрущевым оппозиции «было/стало» — наиболее отчетливо прослеживается характер манипулятивной технологии. По образцу этой технологии создавались и создаются другие, ныне использующиеся в средствах массовой коммуникации.

Хронологические рамки исследования — 1917 — 1991 гг., время существования советского государства, время формирования и распада пропагандистских конструкций, где использовались перечисленные выше советские политические термины.

Актуальность исследования обусловлена прежде всего тем, что изучение политической терминологии той или иной эпохи — один из самых продуктивных на сегодняшний день способов изучения истории. Историки и политологи традиционно изучают политические системы, политическим же режимам уделяется значительно меньше внимания, потому разработка самой технологии (совокупности технологий) изучения режима актуализируется по мере накопления знаний о политических системах. Исследование истории употребления терминов способствует воссозданию и адекватному осмыслению историко-культурных ситуаций, характеризующих режим, способствует адекватному осмыслению исторических фактов. Потому исследование социокультурного контекста советской эпохи весьма актуально именно в аспекте политической истории.

Кроме того, актуальность данного исследования обусловлена необходимость ликвидации значительного количества лакун в истории советской идеологии, соответственно, в советской политической истории, лакун, возникновение и существование которых стало возможно именно по причине воздействия пропагандистской схемы, предложенной на XX съезде КПСС. Несколько модернизированная за последние двадцать лет, схема эта по прежнему используется и в учебных пособиях, и в справочных изданиях, и в правовых документах. Вот почему описание этой схемы как манипулятивного инструмента — одна из актуальнейших задач. Такое описание следует провести и синхронически, и диахронически — и на уровне описания примеров словоупотребения в каждый данный период, и на уровне описания эволюции словоупотребления применительно ко всей советской эпохе. Анализ воздействия схемы в целом возможен только с учетом результатов синхронического и диахронического описания каждого из ее основных элементов. При таком подходе возможно и теоретическое обобщение совокупности полученных результатов, что позволяет не только распознавать советские манипулятивные технологии в области идеологической, но и определять другие области их применения, изучать степень воздействия в других областях.

Научная новизна работы обусловлена прежде всего тем, что история, эволюция истолкований и функций политических терминов описываются и анализируются в соотнесенности с конкретными событиями политической истории. Таким образом, исследование истории политических терминов позволяет существенно уточнить описание политических событий, описание же и анализ политических событий в свою очередь позволяет существенно уточнить важнейшие этапы истории политических терминов. Соответственно, при анализе политических терминов реконструируются интенции представителей политического руководства страны, выявляются и уточняются перипетии внутрипартийной борьбы, характер конфликтов различных группировок советской политической элиты, выявляются конкретные обстоятельства, обусловившие поиск новых политических терминов или же изменения истолкований терминов, используемых в официальном обиходе. Благодаря такому подходу удается проследить функции политических терминов на каждом этапе, зависимость изменения этих функций от изменения политических задач, ставившихся различными представителями политического руководства. При описании и анализе истолкований и функций политических терминов реконструируются не только отработанные советскими идеологами методы внедрения данных терминов в общественное сознание, но и сами технологии манипулирования общественным сознанием, применявшиеся в советскую эпоху. История создания этих технологий описывается на основе анализа конкретных политических реалий, анализа расстановки сил в группировках советской элиты. При этом дается и оценка актуальности изучаемых политических терминов с точки зрения их манипулятивных возможностей, в силу чего существенно расширяется диапазон осмысления многих ключевых событий политической истории, выявляются ранее не изучавшиеся их связи с политическими терминами, на основе восприятия и директивного утверждения которых формировался политический имидж того или иного советского лидера.

Политическая терминология, утвержденная на XX съезде КПСС, использовавшаяся в советскую эпоху, используемая и ныне, впервые исследуется как система, а не сумма терминов, причем исследуется в историко-культурном контексте. Такое исследование позволяет существенно расширить описание советской идеологии, точнее выявить ее специфику, ее функции, ее эволюцию в историческом процессе.

Основные цели исследования — описание и анализ функций терминов-идеологем в политической истории Советской России, теоретическое осмысление эволюции их функций в историко-культурном контексте.

Для достижения этих целей решаются задачи:

— анализ истории понятий «культ личности», «коллективное руководство», «реабилитация», «репрессии», «революционная законность» и «социалистическая законность» в контексте политической истории России;

— выявление причин трансформации этих понятий в идеологемы;

— описание и анализ методов укоренения данных идеологем в массовом сознании;

— оценка актуальности манипулятивных свойств этих идеологем.

Методологическая основа исследования — совокупность историкокультурных, историко-лингвистических и историко-семиотических методик, разработанных и успешно использованных иностранными и отечественными историками, филологами и культурологами.

Наиболее важны для данной работы достижения С. В. Юшкова, изучавшего русские политические и правовые термины не только синхронически, но и диахронически — в широком историко-культурном контексте.

В данном исследовании также используются методики X. Арендт, Р. Кебнера, Р. Козеллека, равным образом и других ученых, работавших в рамках традиции семиотических исследований.

Кроме того, в исследовании применяется модифицированная методика Г. Фреге1. Данная методика позволяет проследить эволюцию истолкований и функций политических терминов. С этой целью описывается во-первых, значение политического термина, т. е. объект или объекты, обозначаемые данным политическим термином, а во-вторых, смысл, т. е. совокупность дифференциальных признаков обозначаемого объекта или совокупности объектов, причем именно тех признаков, выявление которых непосредственно связано с целью применения самого политического термина. Используя такое синхроническое описание на каждом из этапов бытования политического термина, можно получить представление о его истолковании и функциях на соответствующем этапе. Совокупность же.

1 Фреге Г. Смысл и значение // Фреге Г. Избранные работы. — М., 1997. описаний дает возможность оценить эволюцию истолкований и функций, т. е. позволяет перейти к теоретическим обобщениям на диахроническом уровне.

ИСТОРИОГРАФИЯ ПРОБЛЕМЫ И ОБЗОР ИСТОЧНИКОВ § 1. Советская политическая терминология как историографическая проблема.

Описание и анализ терминов издавна были в сфере внимания отечественных исследователей. В особенности привлекала внимание ученых политико-правовая терминология, актуальность исследования которой стала очевидна всем, кто занимался памятниками истории Древней Руси. Здесь отечественные исследователи опирались, конечно же, на западноевропейскую традицию.

Так, Н. М. Карамзин при подготовке хрестоматийной «Истории.

Государства Российского" много внимания уделял комментированию терминов, содержавшихся в древнерусских правовых документах, анализировал термины не только на уровне этимологии, но и вариантов истолкования, специфики применения и т. п.1.

Необычайная популярность «Истории Государства Российского» способствовала росту интереса к истории, а вместе с тем — и к терминологии.

Причем внимание историков и филологов привлекала главным образом терминология юридическая, что отчасти было обусловлено актуальными политическими проблемами, связанными, в частности, с законотворческой деятельностью М. М. Сперанского. В 1830—1840-е гг. публиковались работы, 2 специально посвященные истории политико-правовых терминов .

Ко второй половине XIX анализ политико-правовой терминологииобязательный элемент историко-филологических штудий в области российских древностей. Анализу политико-правовой терминологии немало.

1 См. например: Карамзин Н. М. История Государства Российского. — М., 1993. — T.2. — С. 159 -160 (тома 1−6 печатались в 1816- 1817 гг., 9-й том — в 1821 г., тома 10−11 в 1824 г.- последний, 12-й том — в 1829 г., уже после смерти автора).

2 См., напр.: Эверс Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. — СПб., 1835- Сабинин С. О происхождении наименований: боярин и болярин // Журнал Министерства народного просвещения. — 1837. — Ч. XVI. — Отд. II. — С. 42 — 85. внимания уделяли классики отечественной историографии, например, С. М. Соловьев и К.Н. Бестужев-Рюмин, хотя они и не ставили как самостоятельную научную проблему анализ истории терминов1. А вот В. О. Ключевский специально подготовил программу курса лекций «Терминология русской истории». Курс этот был прочитан в 1884—1885 гг., но при жизни автора не публиковался .

Определяя предмет курса, Ключевский писал: «Под терминологией русской истории я разумею изучение бытовых терминов, встречающихся в наших исторических источниках. Предметом особого изучения могут быть только те из этих терминов, смысл и происхождение которых для нас неясны. Соображаясь с нашей практической целью и с досугом, который находится в нашем распоряжении, мы возьмем из этих терминов только те, которые чаще всего встречаются или в основных источниках нашей истории или в наших исторических исследованиях. Такие термины постоянно объясняются в исторических словарях. При недостатке их в нашей исторической литературе, мы расположим изучаемые нами термины не в алфавитном порядке, а по разрядам обозначаемых ими бытовых явлений. Потому сначала изучим термины политического быта, потом юридического, и, наконец, экономического"3.

Стоит отметить, что Ключевский разделял, пусть и не строго, относящиеся к политической истории термины и термины собственно юридические, Это было обусловлено прежде всего источниковедческой спецификой. Проблему анализа терминологии в качестве фактора, определяющего мышление, фактора, задающего эмоциональную оценку тем или иным событиям, Ключевский не ставил, однако весьма подробно исследовал, каким образом менялось в зависимости от контекста.

1 См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. — М., 1851. — T.1- Бестужев-Рюмин К. Н. Русская история. — СПб, — 1872. — Т. 1.

2 См., напр.: Ключевский В. О. Терминология русской истории // Ключевский В. О. Сочинения. — М., 1989.-Т. 6.-С. 94−224.

3 Там же.-С. 94. истолкование терминов и даже их эмоциональная окрашенность. Его наблюдения весьма важны для изучения данной проблемы1.

Кстати, специфику изучения правовых документов Ключевский определил специально: «Русский историк — юрист недавнего прошлого» .

Такой же подход характерен и для работ М.Ф. Владимирского-Буданова. Изучая юридические документы Древней Руси, он уделял особое внимание рассмотрению содержащихся в них политико-правовых терминов, контекстуальной заданности вариантов их истолкования3. Этот подход к анализу терминологии характерен и для многих других отечественных исследователей.

Традиция анализа историко-правововых терминов была продолжена в советскую эпоху. Здесь особо следует отметить работы выдающегося отечественного историка и правоведа С. В. Юшкова, предложившего исследовать русские термины в широком культурном контексте4. Принципиальным для Юшкова, работавшего в марксистской парадигме, было также влияние экономических факторов5. Работы Юшкова и ныне весьма важны для исследования собственно терминологического аспекта отечественной истории.

При анализе исторических сочинений, в которых так или иначе затрагиваются проблемы российской исторической, и в том числе историко-юридической терминологии можно прийти к выводу, что их авторы занимались главным образом древнерусскими терминами. Из поля их зрения практически выпали термины поздней истории Очевидно, подразумевалась установка, сформулированная еще Ключевским: необходимо рассматривать только те термины, «смысл или происхождение которых для нас уже не.

Там же.-С. 170−172.

2 См.: Ключевский В. О. Русский историк — юрист недавнего прошлого // Ключевский В. О. Неопубликованные произведения.-М., 1983.-С. 168.

3 См., например: Владимирский-Буданов М. Ф. Курс по истории русского права. — Киев, 1888. — С.

253−254.

4 См., например: Юшков С. В. К истории древнерусских юридических сборников. — Саратов, 1921; Он же Феодальные отношения и Киевская Русь. — Саратов, 1924; Он же. Исследования по истории русского права. — СаратовНовоузенск, 1925;1926; Он же. История. государства и права СССР. — М., 1940. — Ч. 1.

См.: Юшков С. В. К вопросу о методологии истории права // Записки научного общества марксистов. — 1928. — Кч 1(9). — С. 115 — 122. ясны"1. Если историк полагал, что ему известно истолкование и происхождение термина, то не видел нужды в дальнейших исследованиях.

Но, во-первых, далеко не всегда представления о происхождении термина достаточно обоснованы, во-вторых, истолкование термина, уместное по мнению историка, далеко не всегда совпадает с тем, что было актуально на момент создания источника.

Так, в настоящее время продолжается дискуссия о различных определениях термина «декабрист», хотя еще в 1950;е годы считалось, что его значение вполне очевидно, почему и в поиске определений нужды нет. Дискуссия, начавшаяся еще в 1850-е годы и постепенно прекратившаяся уже в советскую эпоху, актуализовалась постольку, поскольку термин «декабрист» большинством историков не осознавался ранее и не осознается ныне в качестве идеологемы, политического термина. Осмысление же его имненно в этом качестве позволяет снять задачу создания универсального определения2.

Эволюцию истолкований понятия «монархия» применительно к различным периодам российской истории анализировала Г. В. Лобачева. Та же ситуация — с терминам «террор», «революция», вошедшим в русский язык на рубеже XVIII—XIX вв. Опубликовано уже немало работ, посвященных изучению отдельных терминов, но терминологической картины до сих пор 4 нет.

Терминологически проблема формирования нового языка в связи с историей именно тоталитарного режима была удачно определена Дж. Оруэллом в романе «1984"5. Он моделировал на базе английского языка некий новый язык тоталитарного государства — «newspeak». В связи с Ключевский В. О. Указ. соч. — С. 94.

2 См. об этом в разделе «Приложение».

3 Лобачева Г. В. Представления россиян о монархии: лексико-семантический аспект. — Саратов, 1998; Лобачева Г. В. Самодержец и Россия. — Саратов, 1999.

4 См., напр., Орел В. Э. Еще раз о Страхе и Ужасе // Палеобалканистика и античность. — М., 1989; Varma D. The Gothic Flame. — London, 1957. См. также: Одесский М. П. Фельдман Д.М. Поэтика террора и новая административная ментальность: Очерки истории формирования. — М., 1997.

5 ОруэллДж. 1984II ОруэллДж. Избранное. — М., 2003 (первое издание — Лондон, 1948). мировой известностью романа аналогичные термины появились практически во всех европейских языках.

А.Д. Васильев, анализируя пропагандистские клише эпохи Советской власти, приводит порядка двадцати терминов для обозначения этого явления.

— применительно к русскому языку1. Среди них «тоталитарный язык», «советский язык», «язык советского общества», «язык лжи», «жаргон власти», «новояз» и т. д2. Однако общепринятым стал термин «советский язык». Формирование этого языка, полагает исследователь, началось в годы гражданской войны, процесс контролировался цензурой4. Интенсивное развитие советского языка соотносят обычно со сталинской эпохой, а закат с.

— началом так называемой «перестройки"5.

Правда, до сих пор остается дискуссионным вопрос о статусе советского языка. Далеко не все специалисты склонны классифицировать рассматриваемое явление как язык в лингвистическом понимании этого термина6. Е. А. Земская, рассуждая о советском «квазиязыке», считает, что он «верно отражает черты советского языка, подчеркивая его ненастоящность («как бы» — квази-) и претензии на универсальность (язык)1. Однако в задачу данного исследования не входит решение вопроса о статусе советского языка. Целесообразно отвлечься от этого вопроса, признав, что советский язык — данность.

Стоит отметить, что исследователи, как правило, не уделяют должного внимания истории лексико-семантической системы советского языка.

1 Васильев АД. Слово в российском телеэфире. Очерки новейшего словоупотребления. — М., 2003. -С. 47−48.

2 Об этом см. напр.: Чаликова В. Комментарии. И Оруэлл Дж. «1984» и эссе разных лет. — М., 1989. — С. 356 — 376- Васильев А. Д. Указ. соч. — С. 48 — 51.

3 См. напр. Серебряный С. Д. О «советской парадигме». — М., 2004. — С. 23- Синявский А. Д. Основы советской цивилизации. — М., 2001. — С. 273. См также: Селищев A.M. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (1917 — 1926). — М., 2003. — С. 32.

4 Купина Н. А. Языковое сопротивление в контексте тоталитарной культуры. — Екатеринбург, 1999.

— С. 6.

3 Купина Н. А. Тоталитарный язык. Словарь и речевые реакции. — Екатеринбург, Пермь, 1995. — С. 6. См. также: Васильев АД. Указ. соч. — М., 2003. — С. 48.

6Хан-Пира Э. И. Советский тоталитаризм и русский язык. // Национально-культурный компонент в тексте и в языке. — Минск, 1994.-Ч. 1. — С. 16 —17.

7 Земская Е. Клише новояза и цитация в языке постсоветского общества // Вопросы языкознания. -1996.-Ns3.-C. 24.

Акцентируются лишь отличие языка, сформировавшегося в годы советской власти, от досоветского, хотя очевидно, что советский язык создавался на основе русского языка досоветской эпохи. Да, это язык другого государства, но создавали его бывшие подданные Российской империи. Как известно, нельзя построить полностью искусственный язык и использовать его для живого человеческого общения1. В языке тоталитарного общества сосуществуют две противоположные тенденции: с одной стороны, появление новых смыслов, с другой стороны, неизбежное влияние старых. Так, А. Д. Синявский отмечал, что истолкование термина «советская республика» будет л отличаться от истолкования термина «республика .

Второй особенностью советского языка можно назвать изменение коннотаций, что отмечают многие исследователи3. Синявский, например, указывает, что общепринятые термины в рамках советского языка истолковываются по-своему, и приводит следующие примеры. «Всему миру известно, что настоящая демократия существует только в Советском Союзе. Подлинный гуманизм — это пролетарский гуманизм, в отличие от буржуазного, абстрактного «гуманизма"4.

Интересен анализ специфики советского языка — с самого начала его формирования — в книге историков М. Я. Геллера и A.M. Некрича «Утопия у власти5. По их мнению, советский язык постоянно систематизировался и пополнялся6. Геллер и Некрич считают, что «апрель 1917 года можно считать месяцем рождения советской идеологии. Впервые в государственном масштабе была продемонстрирована важнейшая черта этой идеологии: гибкость, несвязанная ничем, способность мгновенно принять то, что вчера осуждалось и осудить то, что вчера принималось» .' Изменениям идеологических установок соответствуют новые термины или же запрет.

1 Кронгауз М. А. Семантика. — М., 2001. — С. 114 — 115.

2 Синявский А. Д. Указ соч. — С. 275.

3 См. напр. Земская Е. А. Указ. соч. — С. 23.

4 Синявский А. Д. Указ. соч. — С. 299.

5 Геллер М&bdquoНекрич А. История России. 1917 — 1995. Утопия у власти. — М., 1995. — Т. I. — С. 45 (первое издание книги — 1982 год).

6Там же.-С. 63.

7 Там же. — С.28. ноывые истолкования уже существующих1. Историки, как водится, избыточно публицистичны, язык советской эпохи они называют «советским новоязом», и даже «джугашвилиевским языком"2.

Несколько менее публицистичен А. Безансон. Он утверждал, в частности, что «советский язык» — компромисс между «языком партии» и «языком народа" — между этими языками идет «битва не на жизнь, а на смерть, и стороны прибегают в ней к хитроумным маневрам». Итогвозникновение своего рода «добавочных» языков: «псевдосоветского», (некоей ступени на пути к настоящему «советскому» языку, конгломерата «языка народа» и советских терминов) и «псевдочеловеческого» («улучшенного» советского языка, использовавшегося в художественной литературе и пропаганде). По мнению французского историка, советская идеология, включающая в себя и советский язык — царство лжи, «логократия"3.

Ш. Фицпатрик также утверждает, что советское правительство использовало различные варианты советского языка — для «внутреннего общения» и для обращения к народу. Отмечаются «несвобода» советского языка и перманентное противостояние «живого» русского, идущего от низов языка — официозному, «насаждаемому сверху"4.

С этими суждениями солидаризовался Д. Дж. Рейли в статье «Изъясняться по-большевистски», или как саратовские большевики изображали своих врагов". Статья построена на документах архива Саратовской губернии периода гражданской войны. Автор пытается показать, как представители местной администрации посредством «социального слова повседневной политики» истолковывали события.

1 Там же. — С. 219 — 220.

2 См. также работы М. Геллера «Концентрационный мир и советская литература» (London, 1974), «Андрей Платонов в поисках счастья» (М., 1999), «Машина и винтики. История формирования советского человека» (M., 1994).

3 Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое. — М., 1998. — С. 239−241. См. также: Безансон А. Интеллектуальные истоки ленинизма. — M., 1998 (впервые вышла в 1987 году в Париже).

4 Фицпатрик III. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. — М., 2001; Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. -М., 2001. гражданской войны. Рейли утверждает, что советский дискурс помимо набора идей и символов, подразумевал использование двух новых, потенциально противоположных языков. Признавая, что формулировка упрощена, автор называет один язык «внешним» (язык партийных газет, публичных собранийагитационной литературы и устной пропаганды), а другой — «внутренним» (язык секретных и конфиденциальных донесений, не предназначенных для публикации)1. Используемые советским идеологами терминологические методы борьбы с политическими оппонентами исследует и К.Н. Морозов2. Процессы формирования и состава специфически правовой терминологии анализирует С.П. Хижняк3,.

Весьма интересна и работа П. Серио «Как читают тексты во Франции"4. Он постулирует, что, анализируя дискурс, не следует «ставить целью анализа определение подлинного, единственного значения, надо научиться читать множественность и разнообразие значений"5. В сфере интересов Серио — «советский политический дискурс"6. По мнению авторитетного исследователя, советский дискурс характеризуется двумя противоположными тенденциями: «декларируемыми гомогенностью, единством и монолитностью, с одной стороны, и лежащей в основе его неоднородностью — с другой"7.

В работе О. И. Воробьевой «Политическая лексика» исследуется терминология на материалах словарей, публицистики, художественной и мемуарной литературы8. Подробно рассмотрен вопрос об оценочном и.

1 Рейли Д.Дж. «Изъясняться по-большевистски», или как саратовские большевики изображали своих врагов" // Отечественная история. — 2001. — № 5. См. также: Raleigh D.Y. Experiencing Russia’s Civil War: politics, society and revolutionary culture in Saratov, 1917;1922. — Princeton, 2002. — 438 p.

2 Морозов K.H. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922 — 1926): этика и тактика тираноборства. — М., 2005; См. также: Морозов К. Н. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922 — 1926): этика и тактика тираноборства. Авторефератдис. на. докт. ист.наук. -М., 2006.

3 См., напр.: Хижняк С. П. Юридическая терминология: формирование и состав. — Саратов, 1997.

4 Серио П. Как читают тексты во Франции. // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. — M., 2002. — С. 12−53.

3 Там же. — С.22.

6 Серио П. Русский язык и анализ советского политического дискурса: анализ номинаций. // Там же.-С. 337−383.

7Там же.-С.381.

8 Воробьева О. И. Политическая лексика. — Архангельск, 1999. идеологическом компонентах значения в семантической структуре слова1. Интересна постановка вопроса о специфике идеологем.

И.А. Земцов в книге «Советский политический язык» утверждает, что советский язык выходит за рамки только политического или бюрократического слоев языка2. «Национализированный язык», по мнению, Земцова, культивировался властью как «универсальный заменитель» русского языка: «Семантика этого языка отражает не социальную реальность, а идейное мифотворчествоона выявляет не объективные процессы и явления, а коммунистическое мировоззрение в его наложении на действительность"3.

Как и многие другие исследователи, Земцов отмечает, что двойственность советской социальной системы отражается в языке: советский политический дискурс однозначен и двусмыслен одновременно. Это неизбежное следствие взаимодействия «социалистической формы, обращенной к внешнему миру, и тоталитарной сущности, направленной к собственным народам». Соответственно оцениваются и манипулятивные механизмы: «Слова и выражения советского языка, действующие на уровне бессознательной психики, превращаются в сжатые пружины политического манипулирования: с их помощью в человека вгоняются заряды идеологической энергии. Реальность проектируется по законам вымысла: рабство объявляется свободой, ложь — истиной, война — миром и т. д."4.

Впрочем, как и другие исследователи, Земцов порою избыточно эмоционален. Так, описывая манипулятивные схемы, он утверждает, что советский язык «не столько называет и определяет явления, сколько разоблачает и осуждает"5. Аналогичным образом, описывая «механику манипулирования массами», сразу переходит к эмоциональным оценкам, утверждая, что «один из ее типовых приемов — насилие над русским языком,.

1 Там же.-С.22−23.

2 Земцов И. Советский политический язык. — London, 1985.

3 Там же. — С.7.

4 Там же. — С.7−8.

5 Там же.-С. 10. меняющее не только семантику слов, но и ревизионирующую общечеловеческие и нравственные категории, которые они выражают"1.

Непосредственно исследованию феномена идеологем в советской действительности посвящено не так много работ. Весьма важны, в частности, работы Г. Ч. Гусейнова2, Интересные изыскания ведет Н.А. Купина3.

По мнению Гусейнова, идеологема — это «знак или устойчивая совокупность знаков, отсылающих участников коммуникации к сфере должного — правильного мышления и безупречного поведения — и предостерегающих их от недозволенного» 4. Купина же утверждает, что в языке советской эпохи, идеологема — «вербально закрепленное идеологическое предписание"5. В аспекте исследования идеологем интересны работы историков М. Э. Никитиной и О. А. Мусориной, защищенными в Пензенском государственном педагогическом университете имени В.Г. Белинского6. Это уже не собственно филологические, а именно исторические исследования, причем основной материал — документы, хранящиеся в областных архивах.

Особого внимания заслуживает работа В. Клемперера — «LTI. Язык третьего рейха"7. Клемперер выделяет несколько своего рода пластов: «романтический», с особым акцентом на тему «сверхчеловека» и «сверхнации" — «экспрессионистский», подразумевающий использование в речах и статьях эмоциональных эпитетов, «сакральный» — устойчивые эпитеты, адресованные «вождю нации», пришедшему спасти избранный народ, «рекламный» — эпитеты, способствовавшие пропаганде практических.

Тамже.-С.13.

2 См., напр.: Гусейнов Г. Ч. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990;х. — М., 2004; Гусейнов Г. Ч. Д.С.П.: Материалы к Русскому Словарю общественно-политического языка конца XX века. — М., 2003.

3 См., напр.: Купина Н. А. Тоталитарный язык. — С. 12.

4 Гусейнов Г. Ч. Д.С.П. — С.б.

3 Купина Н. А. Тоталитарный язык. — С. 13.

6 Мусорина О. А. Язык как способ воздействия властей на массовое сознание в 1920—30-е гг.: На примере Пензенского региона. Дис. на. канд. ист. наук. — М., 2003; Никитина М. Э. Идеологемы врага и героя и их внедрение в массовое сознание в годы Великой Отечественной войны (на метриалах Пензенской области). Дис. на. канд. ист. наук. — М., 2005.

7 Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. — М.: Прогресс-Традиция, 1998. (Первое издание: Klemperer V. LTI. Notizbuch eines Philologen. — Berlin, 1947). действий Гитлера и, наконец, «плебейско-спортивный», подразумевавший использования «близких народу» просторечий. Для Клемперера язык -«властный распорядитель жизни».

В аспекте проблематики с работой Клемперера можно соотнести книгу А. Вежбицкой «Понимание культур посредством ключевых слов"2. Э.И. Хан-Пира также настаивает на том, что язык — средство управления социумом, причем вне зависимости от формы власти, существующей в той или иной стране. Функции языка, и в том числе языка советского, «дезориентация, обман, устрашение, мифотворчество, демагогия"3. Синявский выразил эту мысль еще резче: «Официальный советский язык представляет собой колоссальное укрывательство и надувательство. Это язык, который уговаривает себя в том, что он всегда прав."4. С такой функцией языка, очевидно, связано появление большого количества клишированных выражений, которые, как правило, «ориентированы на абстрактный, условный референт, либо на референт отсутствующий в действительности"5.

Этот феномен был подробно рассмотрен Б. Ю. Норманном, использовавший термин «лексические фантомы». Среди них, по мнению Норманна, наиболее опасны «идеологические фантомы», то есть «случаи, когда отрыв слова от денотата обусловлен идеологической деятельностью человека, разработкой той или иной социальной утопии, поддерживанием определенных социальных иллюзий». Это явление анализируется Норманом применительно к СССР, где, по мнению исследователя, социализм «в значительной мере был социализмом на бумаге» и «обслуживался огромным количеством слов-призраков, за которыми в большей степени ничего не стояло (либо, что в данном случае стояла их полная противоположность)"6. Соответственно, «абстрактные понятия в советском языке превращаются в.

1 Подробнее об этом см. Клемперер В. Указ. соч. — М., 199 В, — С. 76 — 82.

2 Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. — M., 2001. — С. 68 -102.

3 Хан-Пира Э. И. Указ. соч. — С. 17.

4 Синявский АД. Указ. соч. — С. 290. См. также: Земская Е. А. Указ. соч. — С. 23- Михеев А. В. Язык тоталитарного общества//Вестник Академии наук СССР. — 1991. -№ 8. — С. 131.

5 Земская Е. А. Указ. соч. — С. 23.

6 Норман Б. Ю. Лексические фантомы с точки зрения лингвистики и культурологии // Язык и культура: Сб. статей. — Киев, 1994. — С. 53,55 — 56. своеобразные слова-сигналы, которые всегда произносятся с апломбом и, очевидно, что под ними подразумевается нечто многозначительное. Однако их значение никто, в том числе и сам говорящий, не может объяснить".

Список примеров исследования элементов советского языка в современной исторический и филологической традициях можно продолжить — эта тема относится к числу наиболее активно разрабатываемых. Однако необходимо отметить, что исследователи обычно не ставят задачу «археологии понятий», т. е. обходятся без выяснения ранее использовавшихся истолкований и функций терминов. Для того, чтобы адекватно решать эту задачу, необходимо привлекать к анализу как традиционные, так и не вполне осознанные в качестве таковых группы источников.

§ 2. Источниковая база исследования.

Источниковая база исследования довольно обширна. Целесообразно выделить четыре основные группы источников:

1. Источники официального происхождения: российские, советские и постсоветские официальные документы, в том числе и юридического характера, как предназначавшиеся, так и не предназначавшиеся для публикации.

Этой группе уделяется особое внимание из-за специфики источников и, соответственно, специфики употребления политических терминов в данных источниках.

В досоветскую эпоху употребление тех или иных терминов регламентировалось традицией. Ну, а в советскую эпоху каждый случай употребления термина был обусловлен не столько традицией, сколько политической прагматикой. Даже в документах, не предназначавшихся для публикации, использование того или иного термина было возможно только в рамках цензурных установок. Если нужно было нарушить цензурные.

1 Синявский А. Д. Указ. соч. — С. 282. О «выпотрошенных словах советской речи» см. Волконский С., Волконская А. В защиту русского языка. — Берлин, 1928. О намеренном затемнении смысла советских терминов и фразеологизмов см. также Фесенко А., Фесенко Т. Русский язык при Советах. — Нью-Йорк, 1955. -С. 22−23,45−49. установки ради политической прагматики, нарушение предварительно согласовывалось, причем нарушения подобного рода вскоре становились новой, официально утвержденной нормой. Исключения были крайне редки, но именно эти исключения, прослеживающиеся по документам, не предназначенным для публикации, позволяют выяснить, когда именно становится официально принятым новый политический термин или же новое истолкование ранее использовавшегося политического термина.

Наиболее важные среди источников указанной группы — партийные документы, как предназначенные, так и не предназначавшиеся для публикации. Здесь следует выделить, в первую очередь, доклад Хрущева на XX съезде КПСС, равным образом варианты этого доклада, подготовленные в аппарате ЦК, а также использованные при подготовке вариантов доклада материалы переписки ЦК с краевыми и областными партийными организациями, равным образом письма в ЦК руководителей министерств, ведомств и иных организаций.

Как уже отмечалось выше, посредством доклада Хрущева в официальном обороте утверждалась новая парадигма осмысления советской истории, репрезентированная четырьмя основными, указанными выше терминами. В соответствии с советской традицией, употребление терминов лидером партии становилось эталонным: осмыслять события советской истории надлежало именно в этих, а не иных терминах, и соблюдение данной установки тщательнейшим образом контролировалось представителями цензурных инстанций.

Исследование предварительных вариантов доклада, подготовленных для Хрущева, а также итогового варианта, реализованного на XX съезде КПСС, позволяет проследить основные этапы полемики, связанной с осмыслением идеологем «культ личности», «репрессии», «реабилитация"1.

1XX съезд Коммунистической партии Советского Союза 14−25 февраля 1956.: Стенографический отчет. — М., 1956. — Т. 2. — Ср.: Хрущев Н. С. О культе личности и его последствиях // Реабилитация: Политические процессы 30−50-х годов. — М., 1991. См. также: Докладная записка С. Н. Круглова и Р. А. Руденко Н.С. Хрущеву // Реабилитация: как это было. Документы ЦК КПСС и другие материала. — М., 2000. С. 73- Докладная записка С. Н. Круглова и И. А. Серова Н.С. Хрущеву // Там же. — С. 75- Ср.:

Анализ материалов служебной переписки, записей выступлений высших функционеров на заседаниях ЦК и различного рода инструктажах позволяет выявить причины выбора той или другой идеологемы, а также реконструировать приемы ее утверждения в официальном обиходе. С этой точки зрения весьма важны, например, записи выступлений Г. М. Маленкова, черновые варианты его докладов и т. д1.

Весьма важен и такой источник, как стенограммы пленумов ЦК. При сличении исходной стенограммы с ее редакцией, предназначенной для рассылки в областные и краевые партийные организации, устанавливаются разночтения, позволяющие выявить актуальные цензурные установки, относящиеся к использованию политических терминов. Например, стенограмма июльского пленума 1953 г. отражает полемику, связанную и с фактом введения в официальный обиход политического термина «культ личности», и с вариантами истолкования данного политического термина применительно к оценке сталинской деятельности. Редакция же этого документа, предназначенная для рассылки, демонстрирует уже единство ЦК в отношении к феномену, который принято было называть «культом личности"2.

Бесспорно, опубликованные партийные документы отражали не столько реальные события, сколько представление о событиях, которое следовало утвердить в общественном сознании. Вот почему сведения, содержащиеся, а этих документах, подлежат критическому осмыслению и проверке. Однако эта группа источников представляет особый интерес в.

Препроводительное письмо A.H. Туполева H.C. Хрущеву к списку осужденных работников авиаконструкторского бюро // Там же. — С. 187.

1 См.: РГАСПИ. — Ф. 629. — On. 1. — Д. 54. — Л.68−71. См. также: Барсуков Н. А. Историческая веха // XX съезд и его исторические реальности. — М., 1991. — С. 15. Ср.: Максименков Л. Культ: Заметки о словах-символах в советской культуре // Свободная мысль. — 1993. — № 10. — С.40−41. Ср. также: РГАСПИ. -Ф. 83.-Оп. 1.-Д.З.-Л. 26−27.

2 См. напр.: Каганович Л. М. Выступление на июльском пленуме 1953 г. // Лаврентий Берия. 1953: Стенограмма июльского пленума КПСС и другие документы. — М., 1999. — С. 139. Ср.: Каганович Л. М. Выступление на июльском пленуме 1953 г. // Там же. — С. 285. См. также: Микоян А. И. Выступление на июльском пленуме 1953 г. // Там же. — С. 170. Ср. Микоян А. И. Выступление на июльском пленуме 1953 г. // Там же. — С. 311. аспекте изучения самого процесса выработки инструментов манипулирования общественным сознанием1.

Весьма важны в качестве источников документы юридического характера. К ним относятся, прежде всего, материалы российского, советского и постсоветского законодательства, постановления и декреты правительства, имевшие силу закона приказы руководителей министерств и ведомств, содержащие описания норм права, правовых понятий, и т. д.2.

В российской юридической традиции были заранее определены истолкования почти всех базовых терминов, новации не допускались, использование терминов почти всегда регламентировалось традицией, тогда как в советскую же эпоху истолкование терминов определялось далеко не всегда, частые новации были обусловлены политической прагматикой. Например, принятые в 1919 г. «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» содержали термин «репрессии», который истолкован как синоним термина «наказания», а понятие «преступление» в «Руководящих началах по уголовному праву» определялось вне всякой связи с понятием закон, чего конечно не было и быть не могло в правовых документах Российской империи. Все эти казусы не были случайностями, все они перешли в первый Уголовный кодекс (редакция 1922 года)3.

Политической прагматикой были обусловлены и дальнейшие изменения в различных редакциях Уголовного кодекса и Уголовно-процессуального кодекса. Соответственно, и в постсоветскую эпоху.

1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. — М., 1954. — Т. 1−3- XIV конференция Российской коммунистической партии: Стенографический отчет. — М.- Л., 1925; XV съезд ВКП (б). Политический отчет Центрального Комитета ВКП (б). Доклад тов. Сталина // Правда. — 1927. — 6 декабряДвенадцатая Всероссийская конференция РКП (б). Об антисоветских партиях и течениях // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК: 1917;1922. — М., 1983; Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. — 1918. -№ 1 и др.

2 Вестник Народного комиссариата внутренних дел. — 1918. — № 21−22- О лишении свободы как о мере наказания и о порядке отбывания такового // Пролетарская революция и право. — 1918. — № 5- Свод Уставов о предупреждении и пресечении преступлений. — СПб., 1876. Уголовный кодекс РСФСР. — М., 1922; Уголовный кодекс РСФСР. — М., 1922; Уголовный кодекс РСФСР. — М., 1926; Уголовный кодекс РСФСР. — М., 1962; Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. — М., 1923; Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. — М., 1926; Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. — М., 1962; Сборник постановлений пленума Верховного Суда СССР 1924;1973 гт. — М., 1974; История сталинского ГУЛАГа: Конец 1950;хпервая половина 1950;х годов. — М., 2004. и др.

3 См. напр.: Руководящие начала по уголовному праву РСФСР. — М., 1920. — Ст. 3−7. Ср.: Уголовный кодекс РСФСР.- М., 1922. — Ст. 6−7. прослеживается влияние инерции употребления идеологем «реабилитация» и «репрессии». Характерный пример — ассоциируемый с деятельностью Б. Н. Ельцина «Закон о реабилитации жертв политических репрессий"1. И таких примеров множество.

2. Труды иностранных и отечественных историков, правоведов, философов, филологов, литераторов, политических деятелей, учебные пособия и справочные издания, в которых употребляются понятия, история и функции которых анализируется при решении задач, сформулированных в данной работе.

Следует подчеркнуть, что перечисленные выше материалы рассматриваются как источники постольку, поскольку анализ их позволяет зафиксировать те или другие истолкования понятий, характерные для каждого данного периода, а по совокупности — проследить историю бытования рассматриваемых понятий в истории и культуре.

Так, анализ истории происхождения и бытования термина «культ личности» закономерно приводит к анализу истории понятия «личность» в русской традиции. Варианты его истолкований — вплоть до начала советской эпохи — прослеживаются по справочным изданиям2. При этом понятие «культ.

1 См.: Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета народных депутатов РСФСР,-1991.-№ 18.-Ст. 1572.

2 Алексеев И. П. Пространное поле, обработанное и плодоносное, или Всеобщий исторический оригинальный словарь. — М., 1793 — 1794. — Т. 1−2- Большая советская энциклопедия. 1-е изд. — М., 1925 -1947. — Т. 1 — 66- Большая советская энциклопедия. 2-е изд. — М., 1949 — 1959. — Т. 1 — 51- Большая советская энциклопедия. 3-е изд. — М., 1970;1978. — Т. 1 — 31- Всенаучный (энциклопедический) словарь / Под ред. В. Клюшникова. — СПб. 1878- Всероссийский словарь-толкователь, составленный несколькими филологами и педагогами / Под ред. В. В. Жукова. — СПб., 1893- Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Из. 2-е. — СПб., 1880 — 1882. — Т. 1 — 4- Иллюстрированный словарь общеполезных сведений под редакцией Эльпе. — СПб, 1898- Историко-этимологический словарь русского языка. — М., 1993; Малая советская энциклопедия. Изд. 1-е. — М., 1928 — 1931. — Т. 1 — 10- Малая советская энциклопедия. Изд. 2-е. -М., 1933 — 1947. — Т. 1 — 11- Малая советская энциклопедия. Изд. 3-е. — М., 1958 — 1960. — Т. 1 — 10- Настольный словарь для справок по всем отраслям знания (справочный энциклопедический лексикон), издаваемый Ф. Толлем. — СПб., 1864- Настольный энциклопедический словарь. — М.: М. А. Гранат и К", 1891−1895. — Т. 1 — 8- Настольный энциклопедический словарь. В одном томе. — СПб., 1900; Настольный энциклопедический словарь-справочник / Сост.: П. И. Стучка, И. М. Бороздин. — М., 1926; Общий церковно-славяно-российский словарь. — СПб, 1834- Ожегов С. И. Словарь русского языка. — М., 1987; Полный толковый словарь всех общеупотребительных иностранных слов вошедших в русский язык с указанием их корней. Настольная справочная книга / Сост. Н.Дубровский. Изд. 18-е. — М., 1905; Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. / Под ред. A.H. Чудинова. — СПб., 1894- Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 2004. — Т. 1 — 4- Энциклопедический словарь / Под ред. И. Е. Андреевского, K.K. Арсеньева и Ф. Ф. Петрушевского. — СПб., Акционерное издательское общество «Ф.А. Брокгауз-И.А. Ефрон», 1890−1907.-Т. 1−86- Энциклопедический словарь / Под ред. Б. А. Введенского.-М., 1963. — Т. 1 — 2- Энциклопедический словарь / Под ред. Ф. Павленкова. — СПб., 1899- личности" в справочных изданиях досоветского периода отсутствует. Оно соотносится с историческим контекстом оппозиции «личность"/"общество», которая, в свою очередь, восходит к оппозиции «герой"/"толпа» (масса). Сама концепция «героев» как творцов истории, как известно, восходит в рамках отечественной культурной традиции к историософии Г. Гегеля1, полемически осмыслявшейся русскими интеллектуалами. В контексте полемики гегельянцев и антигегельянцев воспринималась романтическая историософия Т. Карлейля2. С ним полемизировали авторитетные идеологи народничества, например, П. Л. Лавров, утвердивший в русской культурной традиции понятие «критически мыслящая личность"3, и Н. К. Михайловский, развивавший и полемически осмыслявший идеи Лаврова4. Историософские проблемы и в дальнейшем осмыслялись полемически русскими социалистами. Спор о «роли личности в истории» продолжил Г. В. Плеханов5. С Михайловским и другими идеологами народничества полемизировали, т будучи тогда марксистами, П. Б. Струве и Н. А. Бердяев. Участвовали в полемике и В. И. Ленин, и И. В. Сталин. Незадолго до первой мировой войны полемика о «роли личности в истории» вновь актуализовалась, что было связано с влиянием постромантизма, в частности — интерпретациями хрестоматийно известных трудов Ф. Ницше8. Популярностью традиций постромантизма в значительной мере и обусловлено возникновение понятия.

Энциклопедический словарь / Под ред. М. М. Филиппова. — СПб., 1901; Энциклопедия государства и права. -М., 1925;1927.-Т. 1−3 и др.

1 Гегель Г. Лекции по философии истории. — СПб., 2005.

2 Карлейль Т. Герои, почитание героев и героического в истории, — СПб., 1908.

3 Лавров П. Л. Исторические письма. — М., 1905. — С. 139 -142.

4 См.: Михайловский Н. К. Герои и толпа // Михайловский Н. К. Герои и толпа: Избранные статьи по социологии. — СПб., 1998. — Т.2. — С. 6.

5 Плеханов Г. В. К вопросу о роли личности в истории. — М., 1938.

6 Струве П. Б. Предисловие <�Н.А. Бердяев. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н.К. Михайловском> // Струве П. Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. — М., 1997.

7 Бердяев Н. А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии: Критический этюд о Н. К. Михайловском. -М., 1999.

8 Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Казус Вагнер. Антихрист. Человеческое, слишком человеческое. -М., 2005. культ личности", которое популяризовали благодаря работам филологов и литераторов — В.Ф. Саводника1, П.С. Когана2, А. Белого3 и др.

Новое истолкование это понятие получило уже в послесталинский период советской истории. Процесс утверждения нового истолкования прослеживается и при сопоставительном анализе трудов иностранных и отечественных литераторов, а также историков, философов, политических деятелей, и при анализе многочисленных советским справочным изданиям соответствующего периода. При этом следует отметить, что справочные издания в СССР уже со второй половины 1920;х гг. выпускались централизовано, и, соответственно, контролировались тоже централизовано. Указанные источники нельзя признать отражающими реальное словоупотребление. Напротив, этими источниками утверждалось словоупотребление, предписанное цензурными установками. Оно будет восприниматься в качестве традиционного через несколько лет, когда читатели к нему привыкнут.

В послесталинскую эпоху понятие «культ личности» полемически противопоставляется понятию «коллективное руководство» («коллегиальное руководство»). Понятие «коллегиальное руководство» не было термином в досоветскую эпоху. Функции термина оно обретает в 1920;е гг., когда используется для обозначения расстановки сил в партийном руководстве после смерти В.И. Ленина4. Позже оно употребляется эпизодически, в справочных изданиях о нем не упоминают. Обязательным пропагандистским клише оно становится после смерти И. В. Сталина.

Анализ истории бытования, равным образом и эволюция истолкований понятий «реабилитация», «репрессии» «революционная законность» («социалистическая законность») закономерно приводит к анализу истории понятий «преступление» и «наказание» в российской и советской культуре.

1 Саводник В. Очерки по истории русской литературы XIX века. — М., 1918.

2 Коган П. С. Очерки по истории западноевропейской литературы. — М., 1918. — Т. 3.

3 Белый А. Настоящее и будущее русской литературы // Символизм как миропонимание. — М.,.

1994.

4 См., напр.: Сталин И. В. Политический отчет ЦК XIV съезду. // Сталин И. В. Сочинения. — М., 1953.-T.13.

С определения базовых юридических понятий «закон», «преступление», «наказание» начинается российская наука о праве. В правовой традиции понятия «преступление» и «наказание» были соотнесены с понятием «закон», тогда как понятием «репрессии» подразумевалось применение карательных мер без соотнесения с законом. Истолкования понятий «закон», «законность», «преступления», «наказания» предлагались, конечно, не только в законодательных актах, но и в трудах авторитетных российских правоведов, и в учебных пособиях1. Аналогичным образом истолкования указанных понятий представлены в справочных изданиях2. Понятия «репрессии» и «реабилитации» не содержались в русских законодательных актах, хотя они и употреблялись отечественными правоведами, пояснялись в справочных изданиях, использовались в художественных и публицистических произведениях. Это было обусловлено общеевропейской традицией. В советскую эпоху истолкования базовых юридических понятий эволюционируют, что можно проследить не только по справочным изданиям, но и по работам ведущих советских правоведов, и по учебным пособиям. Однако в советскую эпоху понятие «репрессии» обретает функции термина, оно — в зависимости от пропагандистских установок — то используется в правовых документах и работах правоведов, то выводится их официального обихода. Но официального определения понятия «репрессии» не было в законодательстве.

Официально не было определено в советскую эпоху и понятие «реабилитация». Цензурными установками регламентируется употребление этого термина и в советских справочных изданиях, и работах правоведов. Функции юридического термина понятие «реабилитация» обретает после.

1 Богдановский А. Развитие понятий о преступлении и наказании в русском праве до Петра Великого. — М., 1857- Горегляд О. Опыт начертания российского уголовного права. -СПб., 1826. Ч. I: О преступлениях и наказаниях вообщеКистяковский А. Ф. Элементарный учебник общего уголовного права. Часть общая.-Киев, 1891 и др.

2 См.: Энциклопедия государства и права. — М., 1925;1927. — Т. 1−3- Малая советская энциклопедия. Изд. 1-е. — М., 1928 — 1931. — Т. 1 -10- Малая советская энциклопедия. Изд. 2-е. — М., 1933 -1947.-T. 1 — 11- Юридический словарь.-М., 1956идр.

3 Крыленко Н. В., Яхонтов В. И. Статьи о революционной законности. М., 1926; Курс Советского уголовного права. / Под ред. Н. А. Беляева, М. Д. Шаргородского. — Л., 1968. — Т. 1 — 2 и др. смерти И. В. Сталина, с 1960 г. оно даже упомянуто в законодательстве1. О допустимости различных его истолкований более тридцати лет спорят советские правоведы, предпринимаются даже попытки сообща выработать некое общее понимание, на чем настаивали к примеру, Б.Т. Безлепкин3, Т.А. Таджиев4 и др. Однако правоведы так и не смогли убедить советских идеологов в необходимости законодательно принять определение понятия, использовавшегося повсеместно как юридический термин.

Анализ истории понятий «революционная законность» и «социалистическая законность» обусловливает исследование исторического контекста понятия «законность». Взаимосвязи этих понятий, равным образом эволюцию их истолкований можно проследить по ленинским и сталинским работам, статьям и монографиям Н.В. Крыленко5, Д.И. Курского6, П.И. Стучки7, А.Я. Вышинского8, А.Я. Эстрина9, Е.Б. Пашуканиса10 и др. В 1930;е годы политический термин «революционная законность» в некоторых контекстах заменяется окказиональным синонимом «социалистическая законность». Можно сказать, что советскими лидерами истолкования понятий «законность», «революционная законность» и «социалистическая законность» многократно изменялись — сообразно изменению актуальных пропагандистских установок. В силу чего и учебные пособия, и справочные.

1 Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. -М., 1962; Уголовный кодекс РСФСР. -M., 1962.

2 См., напр.: Ефимов Е. Правовые вопросы восстановления трудового стажа реабилитированным гражданам II Социалистическая законность. — 1964. — № 9. — С. 42−46- Савицкий В. М. По поводу уголовно-процессуальных гарантий права невиновного на реабилитацию // Советское государство и право. — 1965. -№ 9. — С. 43−44- Полякова МФ. Имущественные проблемы реабилитации по советскому праву. — М., 1977; Шило Н. Я. Проблемы реабилитации на предварительном следствии. — Ашхабад, 1981.

3 Безлепкин Б. Т. Вопросы реабилитации на предварительном следствии. — Горький. 1975.

4 Таджиев Т. Реабилитация в советском уголовном праве. — Ташкент, 1986.

5Крыленко Н. В. Ленин и Сталин о революционной законности. — M., 1934; Он же. Революционная законность и наши задачи. — M., 1932; Он же. Что такое революционная законность. — М.- Л., 1927.

6 Курский Д. И. Избранные статьи и речи. — M., 1948.

7 Стучка П. И.

Введение

в теорию уголовного права. — М. 1922; Он же. Пролетарская революция и суд // Пролетарская революция и право. — 1918. — № 1- Он же. Революционная роль советского права. -М., 1931.

11 Вышинский А. Я. К положению на фронте правовой теории. — М., 1937; Он же. Революционная законность на современном этапе (1917;1932). — M., 1932; Он же. Судоустройство СССР. — М., 1940. — С. 514- Он же. Теория судебных доказательств в советском праве. — М., 1950.

9 Эстрин А. Я. Начала советского уголовного права (сравнительно с буржуазным). — М., 1930.

10 Пашуканис Е. Б. Общая теория права и марксизм. Опыт критики основных юридических понятий.-М., 1926. издания отражают не столько то, что есть или было в языке, сколько то, что, по мнению идеологов, надлежало утвердить. Но процесс редакционный подготовки учебных пособий и справочных изданий довольно длителен, поэтому редакторы и цензоры иногда не поспевали за изменениями цензурных установок. И тогда сведения, содержащиеся, например, в разных словарных статьях одного справочного издания друг другу противоречили. Равным образом и в различных изданиях одного и того же учебника одни и те же термины истолковывались различно, причем истолкования иногда предлагались взаимоисключающие. Именно эти «точки бифуркации», обусловленные ожидаемой или неожиданной сменой цензурных установок, особенно интересны. В постсоветскую эпоху влияние цензуры, как уже отмечалось выше, минимизировалось, зато и традиции досоветской эпохи почти забылись. Однако по-прежнему действовала своего рода инерция культуры советской, до сих пор не преодоленная. В силу чего использование политических терминов, поле их истолкования весьма часто соответствовали советским образцам, хотя советские идеологические установки декларативно отвергались. Проявления этой инерции можно проследить почти во всех советских учебных пособиях и справочных изданиях, где используются идеологемы, ставшие элементами пропагандистской схемы, утвержденной XX съездом КПСС.

3. Российские, советские и постсоветские массовые и специализированные периодические издания.

У этой группы источников своя специфика в каждую из перечисленных эпох.

В досоветскую эпоху, выбирая тот или иной термин для характеристики общественных явлений, автор публикации в массовом или специализированном издании как правило ориентировался на сложившуюся традицию восприятия данного термина, равным образом — традицию его употребления. Исключения были довольно редки. В советскую же эпоху влияние традиции минимизировалось. И в передовицах, обычно безымянных, и в статьях, где фамилии авторов указывались, и в информационных материалах вопрос о выборе политического термина был почти всегда предрешен цензурными установками. Среди этой группы источников особенно важны наиболее массовые советские газеты, а также периодика министерств и ведомств1. В периодике производилась своего рода «обкатка» нового политического термина, созданного или введенного в оборот по решению советских идеологов. «Обкатывались» и новые истолкования уже использовавшихся идеологем.

По поводу того или иного истолкования возникали порою инициированные властью дискуссии, в ходе которых оно утверждалось. К примеру, весной 1921 г. дискуссию об истолкованиях понятия «революционная законность» инициировал главный редактор «Известий» -Ю.М. Стеклов2. В ней приняли участие Н.В. Крыленко3, М.Ф. Левитин4, Д.И. Курский5 и др. Дискуссия эта неоднократно возобновлялась сообразно изменениям в истолковании понятия «революционная законность». Возобновилась она, в частности, зимой 1922 г., причем и в массовой, и в специализированной периодике6.

Но чаще и новые идеологемы, и новые истолкования уже использовавшихся идеологем вводились со ссылкой на якобы существовавшую традицию. Именно со ссылкой на якобы существовавшую традицию был введен политический термин «культ личности», для чего в.

Правда, газета. — 1918 — 1956; Известия, газета. — 1918 — 1956; Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. — 1991. — № 44- Вестник Народного комиссариата внутренних дел. — 1918. -№ 21−22- Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией (Еженедельник ВЧК), журнал. -1918. — № 1 — 6.

2 См.: Стеклов Ю. М. Во имя революционной законности // Известия. -1921.-17 мая. — С. 1. Он же. Еще о революционной законности // Там же. — 1921. — 19 мая. — С. 1.

3 См.: Крыленко Н. В. На старую тему. // Там же. -1921. — 20 мая. — С. 1.

4 Левитин М. Ф. От революционной законности к революционному закону // Там же. — 1921. — 25 мая.-С. 1.

3 Курский Д. И. «Последнее слово» о революционной законности // Там же. -1921. — 2 июля. — С. 1.

6 См. напр.: Черлюнчякевич Н. А. Задачи нашего IV Всероссийского съезда // Еженедельник советской юстиции. — 1922. — № 1. — С.3−4- Курский. Д. Ближайшие задачи НКЮ И Там же. — № 1. — С. 3- Трайнин А. Н. О революционной законности // Право и жизнь. — 1922. — № 1. — С. 5. июне 1953 г. «Правдой» была опубликована передовая статья, где обосновывалась правомерность использования этого термина1.

Таким образом, периодические издания были и своеобразным полигоном, где испытывались политические термины, и средством укоренения их в массовом сознании. Вот почему, за редкими исключениями, особо оговариваемыми в данной работе, именно материалы советской периодики — на момент подготовки к публикации — отражали официальную точку зрения, официально утвержденное понимание используемых в них политических терминов. С этой точки зрения анализ материалов периодикисвоего рода экспресс-анализ, позволяющий описать поэтапно эволюцию цензурной установки — порою с точностью до недель и даже дней.

Уже после того, как средствах массовой информации термин испытывался и утверждался, он переходил в справочные издания, учебные пособия и художественную литературу.

Характерно, кстати, что по материалам периодики можно проследить результаты эволюции цензурных установок применительно к публикации трудов советских идеологов. Например, со второй половины 1930;х гг. употребление политического термина «революционная законность» минимизируется, он заменяется окказиональным синонимом «социалистическая законность», потому и публикации работ И. В. Сталина в послевоенные годы порою отличаются от публикаций в периодике.

4. Источники личного происхождения: дневники, мемуаристика и эпистолярий.

В эпистолярных и мемуарных источниках досоветской эпохи использование политических терминов регламентируется традицией, в той или иной мере усвоенной носителями языка. Это характерно как для иностранных эпистолярных и мемуарных источников, таки и для отечественных. В частности, по письмам К. Маркса и Ф. Энгельса можно.

1 Коммунистическая партия — руководящая и направляющая сила советского общества // Правда. -1953.-10 июня.-С. 1. последить, в каком истолковании оба они использовали понятие «личность», какого рода ошибки были возможны при переводе этих источников на русский язык уже в советскую эпоху1. При этом прослеживаются и приемы фальсификации, которые использовались в советской пропаганде.

В целом источники советской эпохи предоставляют гораздо больше возможностей, чтобы проследить, как в каждом случае происходила смена норм словоупотребления. Мемуарные источники досоветской эпохи обычно фиксируют случаи, соответствовавшие нормам словоупотребления, действовавшим в период описываемых событий и/или создания мемуаров. Исключения тут редки. А в мемуарных источниках советской эпохи использование политических терминов, равным образом истолкование их обычно соответствует цензурным установкам, актуальным в период редакционной подготовки. Тенденция стала очевидной уже на исходе 1920;лЛ Не только в мемуары, но и в публикуемые дневниковые записи вносились существенные изменения — сообразно действующим цензурным установкам3. Тенденция очевидна и после XX съезда КПСС. К примеру, И. Г. Эренбург при подготовке к изданию мемуаров «Люди, годы, жизнь» вынужден был использовать политические термины «репрессирован"/"реабилитирован»: конкретизация обстоятельств гибели писателей, художников и политических деятелей, о которых шла речь, была запрещена цензурой4. Аналогичным образом поступали и другие мемуаристы5. Даже во второй половине 1989;х гг. изменения были незначительны6. Зато в постсоветский период изменения заметны, соответствующие издания сопоставимы с безцензурными .

1 См.: Marx К., Engels F. Werke. — Berlin, 1966. — В. 34. — S. 308−311, 594- Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. — М., 1940. — Т. 28. — С. 315- Маркс К, Энгельс Ф. Собр. соч. — М., 1966. — Т. 34. — С.130. Ср. также: Marx К., Engels F. Werke. — Berlin, 1966. — В. 34. — S. 127−130.

2 См., напр.: Бонч-Бруевич В. Д. На боевых постах февральской и октябрьской революции. — М.,.

1930.

3 См., напр.: Ильф И. А. Записные книжки. — М., 1939. Ср. Ильф И. А. Записные книжки. — М., 2001.

4 См.: Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь. Воспоминания. — М., 1990. — Т. 1 — 3.

5 См., напр.: Утевский Б. С. Воспоминания юриста. — М., 1989.

6 См., напр.: Симонов К. М. Сталин глазами человека моего поколения // Знамя. -1988. -№ 4.

7 См., напр., Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. — М., 1989; Иванов-Разумник. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. — М., 2000; Пирожкова А. Н. Годы, прошедшие рядом (1932 — 1939). — М., 1997—.

Теоретическая и практическая значимость работы обусловлена, во-первых, тем, что результаты, полученные при анализе истории политических терминов, эволюции их истолкований и функций позволяют существенно уточнить, а в ряде случаев даже изменить сложившиеся представления о процессе формировании советской идеологии, о методах укоренения этой идеологии в массовом сознании, о манипулятивных качествах советских политических терминов, их роли в советской и постсоветской культуре, во-вторых, материалы и выводы исследования используются в научной и преподавательской деятельности, при написании книг и статей, подготовке курсов лекций, семинаров, учебных пособий по истории русского языка, отечественной истории, истории советской журналистики, культурологии.

Апробация исследования: Положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры истории России в новейшее время исторического факультета Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского и кафедры литературной критики факультета журналистики Российского государственного гуманитарного университета. По теме диссертации автором опубликованы две монографии, а также серия статей (в том числе 8 статей в ведущих рецензируемых научных журналах). Отдельные положения этих работ были неоднократно поддержаны в печати. Основные результаты исследования изложены также в докладах на научных конференциях.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и литературы и приложения.

1. IX Всероссийский Съезд Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. Стенографический отчет. М.: Госполитиздат, 1922. -103 с.

2. XIV конференция Российской коммунистической партии. Стенографический отчет. М.- Л.: Госполитиздат, 1925. — 75 с.

3. XX съезд Коммунистической партии Советского Союза. 14−25 февраля. 1956 г. Стенографический отчет. -М.: Госполитиздат, 1956. Т. 1 -2.

4. Абрамов М. К вопросу о революционной законности (по поводу статьи Ю. Стеклова в № 105 «Изв<�естий>») // Известия. 1921. — 19 мая. — С. 1.

5. Алексеев И. П. Пространное поле, обработанное и плодоносное, или Всеобщий исторический оригинальный словарь. М.: Университетская типография, 1793−1794.-Т. 1−2.

6. Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. М.: Вся Москва, 1989.-216с.

7. Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. М.: Госполитиздат, 1930. — 432 с.

8. Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М.: Всемирное слово, 1992.-310 с.

9. Барбюс А. Сталин: Человек, через которого раскрывается новый мир. М.: Государственное издательство, 1936. — 56 с.

10. Барсуков Н. А. Историческая веха // XX съезд и его исторические реальности. М.: ACT, 1991. С. 45−98.

11. БартелемиЖ.-Ж. Путешествие молодого Анахарсиса по Греции в половине четвертого века до Рождества Христова. М.: Университетская типография, 1803 — 1819. — Т. 1 — 9.

12. Безлепкин Б. Т. Вопросы реабилитации на предварительном следствии. Горький: Горьковская высшая школа МВД, 1975. — 36 с.

13. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.-525 с.

14. Бердяев Н. А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии: Критический этюд о Н. К. Михайловском. М.: Канон+, Реабилитация, 1999. — 478 с.

15. Берия С. Л. Мой отец Лаврентий Берия. — М.: Современник, 1994.-429 с.

16. Блок А. А. Последние дни императорской власти. Пг.: Алконост, 1921. — 168 с.

17. Богдановский А. Развитие понятий о преступлении и наказании в русском праве до Петра Великого. М.: Типография Каткова и К", 1857. 146 с.

18. Богуславский М. Революционная законность и обязательные постановления // Правда. -1925. 24 сентября. — С. 1.

19. Большая советская энциклопедия. 1-е изд. М.: Советская энциклопедия, 1925 — 1947. — Т. 1 — 66.

20. Большая советская энциклопедия. 2-е изд. М.: Большая советская энциклопедия, 1949 — 1959. — Т. 1 — 51.

21. Большая советская энциклопедия. 3-е изд. М.: Большая советская энциклопедия, 1970; 1978.-Т. 1−31.

22. Большевик, журнал. 1931 1932.

23. Большевики: Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского охранного отделения / Под ред. М. А. Цявловского. М.: Задруга, 1918. — 246 с.

24. Большой энциклопедический словарь. М.: Большая российская энциклопедия, 1991. 1135 с.

25. Бонч-Бруевич В. Д. На боевых постах февральской и октябрьской революции. М.: Федерация, 1930. — 412 с.

26. Бранденбургский Я. Н. О чем спорят? // Известия. 1925. — 11 декабря.-С. 1.

27. Вавулин А. Еще к вопросу о советской юстиции // Известия. 1921.1 июля.-С. 1.

28. Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР, журнал. -1954 1991.

29. Вестник Народного комиссариата внутренних дел, журнал. -1918;1820.

30. Винокуров А. К вопросу о надзоре за законностью // Правда. -1925.-12 мая.-С. 1.

31. Военная энциклопедия / Под ред. К. И. Величко, В. Ф. Новицкого, А. В. Фон-Шварца и др. СПб.: Тов-во Сытина, 1911;1915. Т. 1 -23.

32. Военный энциклопедический лексикон, издаваемый обществом военных и литераторов. СПб., 1837−1852. — Т. 1 — 14.

33. Волошин М. А. Пути России. М.: Наука, 1992. — 634 с.

34. Восстание декабристов. Документы и материалы. M.-JI.: Наука, Росспэн, 1925 2005. — Т. 1 — 20.

35. Всенаучный (энциклопедический) словарь / Под ред. В. Клюшникова. СПб.: Небе, 1878 — 1882. — Т. 1 — 3.

36. Всероссийский «словарь-толкователь» / Под ред. В. В. Жукова. -СПб.: Каспари, 1893. -Вып. 1−35.

37. Вышинский А. Я. К положению на фронте правовой теории. -М.: Юридическое издательство, 1937. 60 с.

38. Вышинский А. Я. Революционная законность на современном этапе (1917;1932). -М.: Советское законодательство, 1932. 104 с.

39. Вышинский, А .Я. Судоустройство в СССР. М.: Юриздат, 1940.-344 с.

40. Вышинский, А .Я. Теория судебных доказательств в советском праве. М.: Юриздат, 1950. — 358 с.

41. Гегель Г. Лекции по философии истории. СПб.: Наука, 2005.477 с.

42. Гилилов С. С. В. И. Ленин организатор советского многонационального государства. -М.: Госполитиздат, 1960.-238 с.

43. Горегляд О. Опыт начертания российского уголовного права. -СПб.: В типографии Иосифа Иоаннесова, 1826. Ч. I: О преступлениях и наказаниях вообще. — 130 с.

44. Горький М. Собр. соч. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1949 — 1955. — Т. 1 — 30.

45. ГУЛАГ: Главное управление лагерей: 1918;1960. М.: Росспэн, 2000.-673 с.

46. Гусейнов Г. Ч. Д.С.П.: Материалы к русскому словарю общественно-политического языка. М.: Три квадрата, 2003. — 269 с.

47. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Изд. 2-е. СПб.: Тов-во М. О. Вольф, 1880−1882.-Т. 1 -4.

48. Данишевский К. X. Революционные военные трибуналы. М.: Реввоентрибунал республики, 1920. — 61 с.

49. Дело Берия. Пленум ЦК КПСС, июль 1953 г. Стенографический отчет // Известия ЦК КПСС. -1991. № 1 — 2. — С. 3 — 67.

50. Демьян Бедный. Всерьез. и ненадолго, или советская женитьба // Правда. -1925. 3 декабря. — С. 2.

51. Доклад Н. С. Хрущева о культе личности И. В. Сталина на XX съезде КПСС: Документы / Под ред. В. Ю. Афиани, З. К. Водопьяновой. М.: Изд-воРГГУ, 2003.-148 с.

52. Документы истории Великой французской революции. М.: Изд-во МГУ, 1990 — 1992. — Т. 1−2.

53. Дурманов Н. Д. Понятие преступления. М.- JI: Изд-во АН СССР, 1948.-311 с.

54. Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией (Еженедельник ВЧК), журн. 1918. — № 16.

55. Ефимов Б. Мой XX век. М.: Вагриус, 2000. — 367 с.

56. Ефимов Е. Правовые вопросы восстановления трудового стажа реабилитированным гражданам // Социалистическая законность. 1964. — № 9.-С. 24−37.

57. Завалишин Д. И. Декабристы // Русский Вестник. 1884. -Февраль. — С. 820 — 834.

58. Завалишин Д. И. Записки декабриста. Munchen: Dr. J. Marchlowsky und C°, 1904. -T. 1−2.

59. Законодательство об уголовном судопроизводстве Союза ССР и союзных республик. М.: Госюриздат, 1963. — Т.1 — 2.

60. Залесский К. А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: ACT, 2000. — 548 с.

61. Зорич А. Буква закона // Правда. 1925. — 8 августа. — С. 1.

62. Иванов-Разумник (Иванов Р. В.). Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. -М.: Новое литературное обозрение, 2000. 543 с.

63. Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии: 1917 -1921: Сб. документов / Под ред. Г. А. Белова и др. М.: Госполитиздат, 1958. -548 с.

64. Известия, газета. 1918 -1991.

65. Иллюстрированный словарь общеполезных сведений под редакцией Эльпе. СПб, 1898. — 986 с.

66. Ильф И. А. Записные книжки. М.: Учпедгиз, 1939. — 124 с.

67. Ильф И. А. Записные книжки. М.: Текст, 2001. — 605 с.

68. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. М.: Госполитиздат, 1948. — 364 с.

69. Историко-этимологический словарь русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1993.-938 с.

70. История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс / Под общ. ред. И. В. Сталина. М.: Госполитиздат, 1938. — 352 с.

71. История Коммунистической партии Советского союза / Под общ. ред. С. А. СераеваМ.: Институт Марксизма-Ленинизма, 1964 — 1971. — Т. 1−9.

72. История СССР. Эпоха социализма. М.: Просвещение, 1973.479 с.

73. История сталинского ГУЛАГа. М.: Росспэн, 2004. — Т. 1−7.

74. Каганович Л. М. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного, партийного и советско-государственного работника. -М.: Вагриус, 1996. 570 с.

75. Казьмирчук Г. Д. Движение декабристов: Юбилейная литература. 1975;1977 г. г. Киев: Изд-во Киевского государственного университета, 1982. — 56 с.

76. Калинин М. И. Вопросы советского строительства // Правда. -1925.-19 мая.-С. 1.

77. Карлейль Т. Герои, почитание героев и героического в истории / пер. с англ. В. И. Яковенко. СПб.: Изд-во В. И. Яковенко, 1908. — 263 с.

78. Каюров В. Шесть дней революции // Пролетарская революция. -1923.-№ 1.-С. 28−36.

79. Кистяковский А. Ф. Элементарный учебник общего уголовного права. Киев: Университетская типография, 1891. — Т. 1. Общая часть. — 413 с.

80. Коган П. С. Очерки по истории западноевропейской литературы. М.- Пг.: Госиздат, 1903 -1923. Т. 1 — 3.

81. Козловский М. Пролетарская революция и уголовное право // Пролетарская революция и право. 1918. — № 1. — С. 25 — 38.

82. Короленко В. Г. Искушение // Короленко В. Г. Собр. соч. в 10-ти тт. / Подготовка текста и примеч. С. В. Королева и Н. В. Короленко-Ляхович. М.: Гослитиздат, 1930. — Т. 7. — С. 126−162.

83. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М.: Госполитиздат, 1954. — Т. 1−3.

84. Красная книга ВЧК / Под ред. П. Макинциана. М.: Госиздат, 1920.-Т. 1−2.8 5. Красный террор, журнал. -1918.

85. Краткая литературная энциклопедия / Под ред. А. А. Суркова. -М.: Советская энциклопедия, 1962 1978. — Т. 1−9.

86. Краткий словарь иностранных слов / Под ред. И. В. Мухина и Ф. Н. Петрова. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1952.-488 с.

87. Крыленко Я В. Ленин и Сталин о революционной законности. М.: Советское законодательство, 1934. 46 с.

88. Крыленко Н. В. На старую тему // Известия. 1921. — 20 мая.

89. Крыленко Н. В. Революционная законность и наши задачи. М.: Советское законодательство, 1932. — 31 с.

90. Крыленко Н. В. Что такое революционная законность. М.-Л.: Московский рабочий, 1927. — 46 с.

91. Крыленко Н. В., Яхонтов В. И. Статьи о революционной законности. М.: НКЮ РСФСР, 1926. — 60 с.

92. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1975.288 с.

93. Курс Советского уголовного права. / Под ред. А. А. Пионтковского. М.: Наука, 1970 — 1971. — Т. 1 — 5.

94. Курс Советского уголовного права. / Под ред. Н. А. Беляева, М. Д. Шаргородского Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1968. — Т. 1 -2.

95. Курский Д. И. Избранные статьи и речи. М.: Советское законодательство, 1948.-236 с.

96. Курский Д. И. Отчет отдела судоустройства Народного Комиссариата Юстиции. Апрель май — июнь 1918 г. // Пролетарская революция и право. — 1918. -№ 1. — С. 3 — 24.

97. Курский. Д. И. Ближайшие задачи НКЮ // Еженедельник советской юстиции. 1922. — № 1. — С. 3 — 12.

98. Лаврентий Берия: 1953: Стенограмма июльского пленума КПСС и другие документы. М.: ACT, 1999. — 156 с.

99. Лавров П. Л. Исторические письма. М.: Русское богатство, 1905.-368 с.

100. Левитин М. Ф. От революционной законности к революционному закону // Известия. -1921.-25 мая. С. 1.

101. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5-е. М.: Политиздат, 1971 -1975.-Т. 1−55.

102. Литературная газета, газета. 1953 — 1954.

103. Лунин А. В. Очередные организационные вопросы юстиции // Еженедельник советской юстиции. 1922. — № 2. — С. 3 — 24.

104. Лунин М. С. Сочинения и письма / Ред., пред. и примеч. С. Я. Штрайха. Пг.: Типография Коминтерна, 1923. — 152 с.

105. Малашкин С. И. Луна с правой стороны, или необыкновенная любовь. М.: Молодая гвардия, 1927. — 235 с.

106. Малая советская энциклопедия. Изд. 1-е / Под ред. Н. Л. Мещерякова. М.: Советская энциклопедия, 1928 — 1931. — Т. 1 -10.

107. Малая советская энциклопедия. Изд. 2-е / Под ред. Н. Л. Мещерякова. М.: Советская энциклопедия, 1933 — 1947. — Т. 1−11.

108. Малая советская энциклопедия. Изд. 3-е / Под ред. Б. А. Введенского.-М., 1958; 1960.-Т. 1−10.

109. Маленков А. Г. Воспоминания о моем отце. М.: Вагриус, 1994.-237 с.

110. Мальков П. Д. Записки коменданта Московского Кремля. М.: Молодая гвардия, 1962. — 287 с.

111. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. М.: Госполитиздат, 1954 -1984.-Т. 1−50.

112. Мартынов А. С. Две диктатуры. Женева: Изд-во Российской социал-демократической рабочей партии, 1905. — 68 с.

113. Мельгунов СЛ. Красный террор в России. Берлин: Ватага, 1923.-312 с.

114. Микоян А. И. Так было. М.: Вагриус, 1999. — 636 с.

115. Микоян Н. А. Своими глазами. М.: Вагриус, 2003. — 469 с.

116. Михайловский Н. К. Герои и толпа: Избранные труды по социологии. СПб.: Алетейя, 1998. — Т. 1 — 2.

117. Настольный словарь для справок по всем отраслям знания (справочный энциклопедический лексикон), издаваемый Ф. Толлем. СПб.: Изд-во Ф. Толля, 1863 1866.-Т. 1−3.119. Настольный энциклопедический словарь. — М.: М. А. Гранат иК0, 1891−1895.-Т. 1−8.

118. Настольный энциклопедический словарь. В одном томе. Изд. 3-е / Под ред. П. Вейнберга. СПб., 1900. — 944 с.

119. Настольный энциклопедический словарь-справочник / Сост.: П. И. Стучка, И. М. Бороздин и др. М.: Прометей, 1926. — 480 с.

120. Невский В. И. История РКП. Л.: Прибой, 1926. — 462 с.

121. Никитенко А. В. Записки и дневник (1826 1877). СПб.: Изд-во А. В. Суворина, 1893. — Т. 1 -3.

122. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. Казус Вагнер. Антихрист. Человеческое, слишком человеческое. М.: ACT, 2005. 879 с.

123. Общедоступный энциклопедический словарь. Настольная книга для всех. СПб., 1912. — 464 с.

124. Общий церковно-славяно-российский словарь. СПб.: Изд-во А. Ф. Смирдина, 1834. 532 с.

125. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1987.-795 с.

126. Октябрьский переворот и диктатура пролетариата: Сб. статей. -М.: Госиздат, 1919.-284 с.

127. Пашуканис Е. Б. Общая теория права и марксизм. Опыт критики основных юридических понятий. М.: Коммунистическая академия, 1926. -128 с.

128. Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати, передачах по радио, телевидению. М.: Госполитиздат, 1978. — 46 с.

129. Пионтковский А. А. Учение Гегеля о праве и государстве и его уголовно-правовая теория. -М.: Госюриздат, 1963.-468 с.

130. Пионтковский А. А. Учение о преступлении по советскому уголовному праву. М.: Госюриздат, 1961. — 666 с.

131. Пирожкова А. Н. Годы, прошедшие рядом (1932 1939). — М.: Вагриус, 1997.-246 с.

132. Плеханов Г. В. К вопросу о роли личности в истории. М.: Госполитиздат, 1938. — 39 с.

133. Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. М.: Госиздат, 1920; 1923.-Т. 1−3.

134. Полное собрание законов Российской Империи. Собр. I. СПб., 1830.-Т.6. Отд. 1. (1720−1722).

135. Полное собрание законов Российской Империи. Собр. II. СПб., 1834.-Т.8. Отд. 1 (1833).

136. Полный толковый словарь всех общеупотребительных иностранных слов вошедших в русский язык с указанием их корней. Настольная справочная книга / Сост. Н.Дубровский. Изд. 18-е. М., 1905. -1124 с.

137. Полный филологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Орлова.-М., 1885.-Т. 1−2.

138. Полякова М. Ф. Имущественные проблемы реабилитации по советскому праву. Дисс. на. канд. юрид. наук. М., 1977. 138 с.

139. Поспелов П. Н. Пятьдесят лет Коммунистической партии Советского союза // Вопросы истории. 1953. — № 11. — С. 3 — 24.

140. Поссе В. А. Мой жизненный путь. M.-JI.: Земля и фабрика, 1929.-548 с.

141. Постышев П. П. Воспоминания, выступления, письма. М.: ACT, 1987.-246 с.

142. Постышев П. П. Основные задачи советской юстиции на современном этапе. Выправленная и дополненная стенограмма речи на VI совещании руководящих работников органов юстиции 13 февраля 1932 г. М.: Советское законодательство, 1932.-31 с.

143. Правда, газета. 1918 — 1956.