Культура безопасности

Актуальность исследования. Возникновение культуры как специфически человеческого способа жизнедеятельности было исторически связано с поиском человеком путей выживания в мире, преисполненном множеством опасностей: освоение планетарного пространства в их неустанном преодолении обернулось для человека конституированием пространства культурного, а с ним и социального. Однако и сам процесс культурои социогенеза стал источником генерирования опасностей для человеческого рода, производство которых проявило себя как имманентное социальному и культурному развитию. В итоге, человек оказался обреченным на поиск стратегий обеспечения своего безопасного существования посредством культуры.

Таким образом, проблематика безопасности в контексте форм культурной деятельности человека была актуальной практически всегда. Несмотря на это, специальное ее акцентирование в познающем мышлении началось лишь в XX столетии. Две мировые войны и множество локальных, драматическое загрязнение окружающей среды, устрашающие опасности научно-технического прогресса естественно стимулировали развитие теоретических и прикладных изысканий вокруг данной проблематики. Изыскания эти, однако, почти всегда сводились к узкой дисциплинарной области — юридической, политологической, социологической. Фактическое отсутствие единого общезначимого основания в исследованиях безопасности обуславливает высокую актуальность философской рефлексии в данном направлении.

Хотя нельзя сказать, что попытки философского осмысления безопасности отсутствуют вовсе, тем не менее, рефлексия, сфокусированная на глубинных социокультурных основаниях ее как феномена, укорененного в человеческом бытии, предпринималась крайне редко. И хотя доминирование прикладных исследований в рамках данного предметного поля само по себе хорошо объяснимо острым характером проблем безопасности, та же самая причина — насыщенность современной эпохи конфликтами, войнами, социальными потрясениями, манипулятивными влияниями и т. п. — как раз-таки и делает такую углубленную рефлексию чрезвычайно актуальной.

Предпринятое диссертационное исследование было призвано восполнить существующий пробел: его генеральной интенцией стало желание дополнить сложившуюся в научном мире практику узкоспециальных исследований безопасности с их фактуально-описательным характером философско-методологическим осмыслением этого феномена в терминах культуры и ментальное&trade- — с выявлением его универсальных оснований и множественных проекций в индивидуальном и коллективном сознании и бессознательном.

В процессе поиска адекватной методологии такого анализа автор пришел к выводу о необходимости введения в этих целях категории «культура безопасности», с тем чтобы попытаться с ее помощью раскрыть структурные, особенности и отразить динамику функционирования безопасности в культуре. Редкие, но все же имеющиеся в научной литературе прецеденты употребления понятия «культура безопасности» позволили обосновать использование ее как методологии исследования социокультурных реалий безопасности на основании широкого междисциплинарного синтеза — преимущественно философско-культурологических, семиотических и политологических идей.

Степень разработанности проблемы. Заявленная тема исследования предопределила необходимость обращения к работам различного характера. Сама постановка проблемы укорененности феномена безопасности в культуре стала возможной на основе анализа философских, культурологических (в том числе, лингвокультурологических и семиотических), политологических, социологических и исторических трудов, в совокупности создавших обширную теоретическую базу исследования. При этом главенствующий в работе культурологический дискурс, инструментарий которого объективно сформирован множеством наук, создал благоприятные предпосылки для междисциплинарного синтеза.

В связи с тем, что понятие «безопасность» сформировалось в области политической рефлексии, наибольшую разработанность проблема безопасно4 сти имеет в политической науке. Сфокусированной философской традиции осмысления этого феномена не сложилось: идея безопасности присутствует в истории мировой философской мысли лишь косвенно, проявляясь в контексте осмысления близких, смежных и связанных с нею понятий, — таких, как благо, мера, мир, мужество, свобода, — а также в русле общей проблематики государства и общества. Соответствующие представления были почерпнуты для решения задач диссертационного исследования в трудах Платона, Аристотеля, Эпикура, Сенеки, Эпиктета, Ф. Бэкона, Т. Гоббса, Дж. Локка, Ш. Л. Монтескье, И. Канта, Г. Ф. В. Гегеля, О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса, М. Хайдеггера, П. Тиллиха, Г. Марселя, Н. Аббаньяно, А. Камю.

Как уже оговорено выше, степень научной разработанности проблемы безопасности в области обществоведения и, в частности, политологии, достаточно высока. При этом многогранность феномена безопасности обуславливает более частое его рассмотрение по отраслевому принципу, нежели анализ как целостного явления: учеными выделяются и отдельно исследуются военная, социальная, политическая, экономическая, энергетическая, информационная, культурная и другие виды безопасности (В .В. Бушу ев, И.С. Данилен-ко, A.A. Дремков, Е. А. Ерофеев, Е. Д. Кормишкин, В. В. Серебрянников, Ю. С. Уфимцев и др.).

В противовес обилию специальных прикладных исследований в данной области социального знания (сам факт которого говорит о необходимости обобщающего осмысления этого многообразия), теоретических изысканий здесь относительно немного. Среди известных нам — работы Г. В. Бро и Н. М. Пожитного, М. Ю. Захарова, В. Ф. Молчановского, B.C. Поликарпова, H.H. Рыбалкина, Е. А. Тюгашева, но они в основном уделяют внимание безопасности определенного уровня (независимо от того, декларируется это напрямую или нет) — чаще всего безопасности социума. Практически отсутствуют исследования, которые были бы обращены к явлению безопасности вообщекак мотивирующему фактору человеческого бытия, его непреходящей интенции. «Безопасность» в работах многих авторов отождествляется с «на5 циональной безопасностью», проблемы которой принадлежат плоскости прикладной политики. Отсутствует терминологический аппарат, необходимый для описания безопасности как социально-культурного феномена, укорененного в человеческом бытии, способный зафиксировать его структурные особенности и отразить динамику функционирования в культуре.

Между тем, факт того, что устремление к безопасности составляет неотъемлемый и неизменно актуальный аспект бытия человека диктует необходимость поиска его общих оснований и объяснения специфики конкретного развертывания в культуре. Симптоматично, что в XX веке проблематика культуры вышла на ведущие позиции исследовательских интересов философов, лингвистов, социологов. В связи с этим было введено различение между теориями «акультурными» и «культурными» (Ч. Тэйлор), то есть рассматривающими всякий аспект человеческого бытия как укорененный в различных культурах.

Наряду с тематизацией культуры, в XX веке произошла активная тема-тизация языка, и в 30-е годы на первый план в исследованиях культуры вышел семиотический подход, у истоков которого стояли на Западе — Э. Касси-рер, Г. Гадамеру нас — ученые Тартуско-Московской семиотической школы (В.В. Иванов, Ю. М. Лотман, Б.А. Успенский). Рассмотрение всего разнообразия культурных феноменов сквозь призму языка стало доминантой зародившегося в XX веке структуралистского мышления (Р. Барт, Ж. Лакан, М. Фуко и др.). Наконец, в философии культуры выделился собственно лингвистический пласт проблем, одной из важнейших составляющих которого стал термин «концепт» (Ж. Делез и Ф. Гваттари, A.A. Григорьев, С. С. Неретина, Ю. С. Степанов и др.). Характерно, что в конце XX века было достигнуто понимание того, что первичным основанием всех феноменов культуры являются законы смыслообразования, а сама культура представляет собой смысловую систему (A.A. Пелипенко и И.Г. Яковенко). Поэтому, понятый как единство процесса и результата смыслообразования, термин «концепт» оказался актуальным для осмысления происходящих в культуре процессов. 6.

В конце 60-х годов XX века в недрах западной культурной антропологии сложилась эпистемологическая установка «культуроцентризма», указавшая на необходимость углубленной рефлексии над культурными основаниями социально значимых явлений (Р. Джонсон, Р. Хогарт, С. Холл и др.). Несмотря на то, что безопасность несомненно относится к числу таковых явлений, культуроцентризм в ее исследовании остается малоосвоенным направлением как в западной, так и в отечественной социогуманитарной мысли.

Так, в западной политической науке в 70-х годах прошлого века была сформулирована парадигма «стратегической культуры» (К. Грэй, П. Катцен-штейн, Дж. Снайдер, Д. Хоулетт и Дж. Гленн и др.), в рамках которой исследовалось влияние социокультурных факторов на поведение государств в сфере безопасности. В свою очередь, в российской науке известно обширное социологическое исследование культуры безопасности, осуществленное известным ученым, директором Института социально-политических исследований РАН, заведующим кафедрой социологии безопасности МГУ В. Н. Кузнецовым. В. Н. Кузнецов считает культуру безопасности явлением современности, рассматривая этот феномен исключительно в институциональном аспекте и связывая его формирование с институциональными преобразованиями XX — начала XXI веков. Еще один прецедент научного обоснования понятия «культура безопасности» содержится в работах В. В. Чебана, который исследовал с позиций социальной философии специфику культуры национальной безопасности России. Однако исследовательские результаты работ данного ученого не претендуют на всеобщность, будучи ограничены четко определенным — российским социокультурным контекстом.

Таким образом, в науке не зафиксировано понимание культуры безопасности как интегрального сегмента человеческой культуры на всех этапах ее развития. Данный феномен не определен в терминах производства смыслов как ключевой характеристики культуры, хотя очевидно, что оно предшествует конкретным институциональным практикам, является их основой.

Вопрос о возможности выявления более или менее универсальных (не свя7 занных с конкретным социальным контекстом) оснований и закономерностей воспроизводства феномена безопасности является открытым как в западной, так и в отечественной науке.

Основная проблема исследования состоит в неразработанности в философии и других гуманитарных науках феномена безопасности с точки зрения его укорененности в культуре. Она может быть конкретизирована в следующих вопросах: В чем сущность и специфика безопасности как социально-культурного феномена? Каковы структурные особенности ее функционирования в культуре и в чем состоит динамическая сторона этого процесса?

Цель диссертационного исследования. Теоретико-методологический анализ социокультурного феномена безопасности, его укорененности в культуре с точки зрения смысловой структурированности и динамичности.

Данная цель обусловила необходимость решения следующих задач:

— зафиксировать методологические проблемы в исследовании и определении безопасности и продемонстрировать эвристическую значимость анализа этого феномена сквозь призму культуры;

— показать продуктивность трактовки безопасности как культурного концепта и обосновать введение на этой основе понятия «культура безопасности», разработать его определение;

— исследовать структурные особенности семиотизации концепта «безопасность» и предложить базовую структурно-семиотическую модель культуры безопасности;

— проанализировать эволюцию культуры безопасности в локальном контексте западной культуры, зафиксировать закономерности ее динамики;

— разработать базовую типологию культуры безопасности на основании специфики структурных уровней.

Методологические основания диссертационного исследования. Разноплановость базовых категорий диссертационной работы — «культуры» (общефилософская категория) и «безопасности» (понятие, сформировавшееся в рамках политической рефлексии) предопределили необходимость 8 методологического синтеза. При этом общей методологической основой стала установка культуроцентризма и системный подход, позволивший рассматривать культуру безопасности в ее целостном бытии, анализировать составные компоненты и характер их связи. Для решения поставленных задач также использовались:

— понятия «категория культуры» (А.Я. Гуревич) и «концепт культуры» (Ю.С. Степанов), дающие методологическую возможность рассматривать безопасность как культурный концепт;

— диалектический метод, позволивший описать культуру безопасности как диалектическую систему;

— смыслогенетическая концепция культуры A.A. Пелипенко и И. Г. Яковенко;

— идеи структурализма и постструктурализма;

— разработанные в семиотике принципы постижения смыслов, интерпретации знаков и значений;

— исследования в области философии, политологии и социологии, посвященные проблематике безопасности.

Научная новизна исследования:

1) зафиксирована общая специфика безопасности как идеи, функционирующей в рамках человеческой культуры;

2) показана продуктивность трактовки безопасности как культурного концепта с точки зрения уяснения структурных и динамических моментов ее функционирования в качестве языковой (смыслопорождающей) реальности;

3) обосновано введение понятия «культура безопасности» как теоретико-методологического инструмента анализа концепта «безопасность» — его структурированности, контекстуальности и процессуальности в культуре;

4) осмыслена семиотическая составляющая оформления деятельности по обеспечению безопасности: выявлены структурные условия семиотизации концепта «безопасность» и базовая (вне локальных преломлений) семиотическая модель культуры безопасности, структурирующая смысловое поле поведенческих и деятельностных практик (процессуальную сферу) — 9.

5) предложена типология культуры безопасности на основании специфики структурных уровней, выявленной в процессе анализа ее исторической эволюции в рамках западной культуры.

Научная новизна исследования конкретизируется через следующие основные положения, выносимые на защиту:

1. Безопасность суть состояние целевое — не существующее объективно, но осознаваемое и оцениваемое сообразно идеальному образу в сознании индивидуального или коллективного субъекта. Идея безопасности имманентно направлена на формирование идеального образа действия. Поэтому классическому пониманию безопасности как состояния целесообразно противопоставить ее понимание как идеала, к которому деятелъностно стремится человек и образуемые им формы общежития, причем процесс этот всегда опосредуется культурой.

2. Безопасность как культурно-значимый и в культуре укорененный феномен не обладает четко фиксированным понятийным значением «тотального охвата», но должна быть понята как культурный концепт, что позволит анализировать ее смыслы в их «вписанности» в культуру. Концепт «безопасность» — это функциональная смысловая целостность, содержательно воплощающаяся в структурном комплексе интуитивных, символически-образных и понятийно-дискурсивных представлений, сфокусированных на проблематике выживания и обеспечения благоприятных условий жизни человека.

3. Культура безопасности как теоретико-методологический инструмент анализа социокультурных оснований безопасности суть динамическая по содержанию (методологически акцентирует пространственно-временную кон-текстуальность), но относительно стабильная по структуре (методологически выявляет семиотическую структурированность) система репрезентаций концепта «безопасность», результирующая в общественной практике, которая эволюционирует вместе с этой системой (методологически фиксирует деятельностное воплощение, про11ессуалъность).

4. Репрезентация концепта «безопасность» в культуре осуществляется через: знаки и символы опасности как маркеры уязвимости (аспект ориентация) — знаки и символы безопасности как маркеры силыповеденческие и дея-тельностные установки, обозначающие направление движения от символической уязвимости к символической силе (аспект мобилизация).

5. Как интегральные части структуры культуры безопасности, этика и идеология безопасности семиотически актуализируются через «встраивание» ценностных коннотаций и идеологизацию маркеров уязвимости путем преобразования их в маркеры «чуждости» и враждебности.

6. Неотъемлемый элемент семиотической модели культуры безопасности — дистанцирование (территориальное, социальное, личностное) — задача, которую ставит и решает идеология безопасности. Идеал дистанцированиябезграничность (идеологический аналог безопасности). Безграничность может пониматься двояко: в смысле полной закрытости границы (ее отсутствия как зоны взаимоперехода) и в смысле трансграничности (отсутствия границы как ограничителя).

7. В плане типологии структурных уровней культура безопасности в деятельностном аспекте имеет тенденцию проявлять себя либо как охранительная (защитная), либо как превентивная (предупредительная). В аспекте идеологии безопасности выделяются типы интерналистски и экстерналист-ски ориентированной культуры безопасности, в зависимости от предпочитаемого типа достижения безграничности — по типу отсутствия границы как линии взаимоперехода или трансграничности. На уровне аксиологии безопасности различаются этатистская культура безопасности — основанная на макроэтике (акцент на «выживании» и благополучии абстрактной общности — государства, общества, нации, класса, религии и т. д.) и антропоцентристская — основанная на микроэтике (акцент на человеке).

Теоретическая и практическая значимость работы.

Исследование имеет теоретическое значение в контексте развития методологической базы философского осмысления безопасности, обогащения.

11 теоретических подходов к анализу данного феномена. Оно открывает путь для прикладных, в том числе компаративистских, исследований безопасности применительно к контексту разных культур. Результаты работы могут быть использованы при подготовке учебных курсов и спецкурсов по философии культуры, социальной философии, философской, социальной и культурной антропологии. В практическом плане работа может быть также использована при разработке рекомендаций и концептуальных подходов в области обеспечения безопасности.

Апробация диссертационного исследования. Диссертация обсуждена на кафедре философии Омского государственного педагогического университета и рекомендована к защите. Основные положения и результаты диссертационного исследования были изложены в ряде публикаций и выступлений: в рамках Региональной студенческой конференции «Современные политические и технические вызовы ядерному нераспространению: ответственность и интересы России» (Новосибирск, 2006) — Международной научной конференции «Исследования мира и миротворческий дискурс в системе образования» (Томск, 2007) — Международной научно-практической конференции «Русский вопрос: история и современность» (Омск, 2007) — Международной научной конференции «Глобализм и гуманизм. Международный день философии ЮНЕСКО в Кузбассе-2007» (Кемерово, 2007) — Международной научной конференции «Nuclear Safeguards and Non-Proliferation» (Испра, Италия,.

2007) — Сибирской научной конференции «Соединенные Штаты Америки: итоги векавступая в новый век» (Томск, 2008) — Всероссийской научной конференции «Реальность. Человек. Культура: религия и культура» (Омск,.

2008). Апробация исследовательских результатов была также проведена в ходе руководства автором междисциплинарным исследовательским проектом «Формирование новых подходов к режиму ядерного нераспространения» (Томск, 2007;2008) по гранту Шведского управления радиационной безопасности (Swedish Radiation Safety Authority). По теме диссертации сделано двенадцать публикаций.

Структура и объем работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав (первая из двух, вторая из трех параграфов), заключения и списка литературы, включающего 177 наименований (из них 8 на английском и 2 на французском языке). Специфика конструирования работы заключается в том, что в первой главе параллельно осуществляется концептуализация феномена культуры безопасности и предлагается общая методология анализа этого феномена, которая содержательно конкретизируется в первом параграфе второй главы. Содержанием двух последующих параграфов этой главы становится апробация разработанной методологии на материале западной культуры. Диссертация изложена на 161 странице.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В диссертации было предпринято междисциплинарное исследование безопасности, интегрирующее различные аспекты изучения этого феномена и опирающееся на представление о культуре как универсальной форме бытия человека в конкретных исторических условиях.

Нами было показано, что, безопасность, будучи социальнои культурно-значимым феноменом и объектом репрезентации в культуре (ментальной репрезентации в сознании), является культурным концептом. Она не обладает смыслом сама по себе — ее смыслы рождаются в интерпретации и коммуникации, закрепляются в семиотических и репрезентативных практиках и зависят от культурно-исторического и социокультурного контекста указанных процессов.

В целом, сейчас мы можем резюмировать, что значимость анализа безопасности в ракурсе культуры состоит в том, что он позволяет выйти за рамки общепринятого и малопродуктивного понимания этого феномена в статике — как идеального состояния «отсутствия опасности» (которое, по сути своей, недостижимо, ибо неминуемо относительно) — и постичь динамику безопасности в культурном смыслополагании, ее функционирование в контексте ментально-культурных процессов, произвести ее «схватывание» как одной из магистральных программ человеческой культуры. Такую «программу» мы обозначили в диссертации «культурой безопасности» и сосредоточили основные усилия на концептуальной проработке этой категории.

Специфика нашей работы заключалась в том, что мы параллельно воссоздали культуру безопасности как целостное явление, особую культурную сферу со своими условиями и целями культурного производства, отмеченную определенным структурными и системными особенностями, предложили методологию анализа этого явления и провели апробацию данной методологии на материале западной культуры. В результате была выработана типо-логизация культуры безопасности по основанию специфики ее структурных уровней, рассмотрены характерные черты основных типов и их проявление в разных временных интервалах, в том числе в соотнесении. с современностью.

В своей работе мы не преследовали цели исчерпывающего описания феномена культуры безопасности. Задача, которую мы ставили перед собой, была много скромнее: она состояла в том, чтобы разработать общие теоретико-методологические основания для исследования структурных особенностей и динамики функционирования безопасности в культуре. Мы смогли зафиксировать базовую семиотическую модель культуры безопасности, воспроизводящую устойчивые по структуре интерпретационные схемы и проследили эволюцию складывавшихся в их русле систем представлений на историко-философском материале западной культуры. Механизмы формирования соответствующих систем представлений в современном мире, как нами было показано, тесно связаны с функционированием политической власти.

Обращение к контексту западной культуры было обусловлено тем фактом, что именно в западной культуре произошло оформление идеи безопасности и именно из нее всеми другими культурными мирами (в том числе и российским) был «экспортирован» политический язык безопасности, на котором говорит современность. Мы учитывали также тот факт, что именно западная культура в наибольшей степени повлияла на развитие мировой культуры в целом, определив и классические линии репрезентации безопасности.

Мы не стали проводить актуализацию исследовательских результатов в отношении российского социокультурного контекста, хотя изначально такая задача нами ставилась ввиду естественной заинтересованности российского исследователя в этом вопросе. Тем не менее, скудность русской философской и интеллектуальной традиции в осмыслении проблем безопасности, резко контрастирующая с (относительным) обилием идей, произведенных западной культурой, воспрепятствовала реализации этой задачи. Как подсказали нам наблюдения из чтения исторической литературы, безопасность в России традиционно считалась делом, находящимся в исключительном ведении государства, а разработка соответствующих идей и представлений была прерогативой дипломатов.

С другой стороны, нами также был учтен факт того, что Россия стала первой страной за пределами западного мира, заимствовавшей западные принципы государственного развития, которые во многом направлялись развитием представлений о безопасности. Это позволяет рассматривать ее как культурную «преемницу» многих западных традиций в данной сфере, разумеется, с учетом адаптации, которая несомненно имела место в существенно отличном от западного российском социокультурном контексте. Особенные черты этой адаптации были обусловлены всегда слабой либеральной традицией в русской общественной мысли и глубокими корнями государствоцен-тризма. Поэтому в плане общей констатации мы можем с уверенностью говорить о господстве в России макроэтики безопасности, хотя, разумеется, более глубокие выводы должны быть сделаны в рамках специальных прикладных изысканий по этому вопросу. Мы же на данном пункте свою работу завершаем.