Актуальность темы
исследования и постановка проблемы.
Данте, бесспорно, является одной из знаковых фигур европейской культуры, и та роль, которую он сыграл в формировании ренессансного типа мышления, а так же, в известном смысле, и мышления нового времени, объясняет тот огромный интерес, который проявлялся к его личности и его текстам на протяжении шести с половиной столетий. Если изначально этот интерес фокусировался на биографии Данте и толковании его главного творения — Комедии, которую Боккаччо снабдил эпитетом «Божественная», то с рождением дантологии как особого подраздела медиевистики, интерес исследователей стал постепенно смещаться в сторону изучения той картины мира, которая возникает при рассмотрении совокупности текстов Данте, то есть к философским взглядам Данте.
Следует, однако, сразу подчеркнуть специфику современных дантологических исследований. В большинстве исследований, посвященных Данте, тексты флорентийца рассматриваются с литературоведческих позиций, то есть основные тексты Данте — «Новая жизнь» и «Комедия» — воспринимаются как литературные произведения со всеми вытекающими отсюда следствиями. Этим, по-видимому, и объясняется тот факт, что, например, историки, обращавшиеся к этим текстам Данте, изучают лишь преломление конкретных исторических событий, «исторических фактов» в произведениях Данте. Между тем на современном уровне исследования Данте прагматика его текстов окончательно не прояснена. Очевидно, что Комедия представляет из себя нечто более, чем просто поэтический текст или формальный исторический источник. В то же время у нас нет оснований отнести Комедию к сугубо религиозным текстам. Возникает серьёзный вопрос — к какомужанру можно отнести текст Комедии? Проблема эта исключительно сложная и одновременно, пожалуй, наиболее существенная из всех проблем, стоящих перед дантологией.
Основываясь на нашей исследовательской гипотезе, мы можем предположить, что Комедия является, по существу, философским текстом, принадлежащим к жанру «эсхатологической истории».
Понятие «эсхатологическая история» содержит в себе фундаментальную двойственность. С одной стороны, эсхатологическая история есть изложение конечной судьбы мира и человечества, как-то мы видим в Апокалипсисе Иоанна Богослова, и в целом ряде структурно сходных профетических текстах. В этом своем аспекте эсхатологическая история примыкает к корпусу историко-философских дисциплин, обсуждающих эволюцию социального макрокосма, и может рассматриваться как направление историософии. С другой стороны, «эсхатологическая история может излагать «конечную судьбу» конкретного человека, фиксируя индивидуальный опыт путешествия в иной мир для обретения некоего знания. Традиционно тексты такого типа рассматривались европейской наукой либо как мистические, либо как ритуальные, то есть связанные с областью религии или мифологии. Между тем, основываясь на анализе значительного числа текстов, принадлежащих к этому направлению эсхатологической истории, можно утверждать, что перед нами — фиксация опыта философской авторефлексии, то есть попытка позитивного описания «путешествия» вглубь своего внутреннего мира, что, бесспорно, трансформирует проблему изучения таких текстов в проблему истории философии. Указанный тип эсхатологической истории мы можем определить как описание «путешествия в себя». Понятие это нами заимствовано из персидской философской традиции, в частности, из послания Гусейни Саадата к Махмуду Шабустари. Правомочность привлечения персидского компаративного материала будет рассмотрена в отдельной главе нашего исследования. Используя это понятие, мы будем отличать эсхатологическую историю «в широком смысле» как общий термин, обозначающий тексты, обсуждающие судьбу мира и человечества, от эсхатологической истории «в узком смысле» как попытки описания индивидуальной философской рефлексии внутреннего мира, то есть о том, о чём мы в дальнейшем будем говорить как о «путешествии в себя». Следует сразу же сказать, что принципиальным моментом является «нормативность» описания «путешествия в себя» — мы имеем дело с образным языком, своего рода пред-терминологией, находящийся в таком же отношении с концептами современной когнитивной науки, в каком находятся средневековые термины алхимии — с понятиями современной химии. Собственно, эсхатологическая история именно как философия «путешествия в себя» и будет рассматриваться в нашей работе на материале текстов Данте, и ряда иных, структурно сходных текстов.
В последнее время жанр эсхатологической истории «в узком смысле» начинает привлекать внимание историков философии, религиоведов и культурологов. К этому жанру принадлежит значительный корпус как средневековых европейских, так и восточных текстов, которые, по причине неясности своей прагматики, в европейской традиции рассматривались либо как тексты художественной литературы, либо как мистические сочинения, что не позволяло проанализировать их философское содержание. Между тем философский анализ текстов указанного выше типа может пролить свет на то, как в действительности мыслилась средневековым человеком структура окружающего его социального мира и скрытого в нём внутреннего мира, мира его разума.
И здесь мы подходим к формулированию фундаментального вопроса, от решения которого зависит то направление, которое примет наша интерпретация текстов эсхатологической истории, повествующих о «путешествии в себя». Как можно охарактеризовать тот тип знания, что содержится в текстах рассматриваемого нами класса? Иными словами, имеем ли мы дело с попыткой объективной рефлексии некоей реальности, или только с передачей субъективных ощущений, порождающих поэтические образы? Гипотеза настоящей работы состоит в том, что тексты, относящиеся к жанру «путешествия в себя», которые будут рассмотрены в данном исследовании, могут быть с точки зрения истории философии определены как прото-научные тексты, то есть, говоря современным языком, как философские тексты, описывающие структуру сознания.
Такого рода прото-научные тексты возникают в период становления области знания в ситуации, когда возникает интерес к определённой проблематике, однако ещё не хватает технических средств (концептуального аппарата, экспериментальных результатов, необходимых приборов) для решения поставленной проблемы в рамках научной методологии. Прото-научный текст содержит лишь постановку проблемы и некую совокупность метафор, за которыми скрываются догадки о путях решения поставленной проблемы.
Классическим примером прото-научных текстов могут служить фрагменты сочинений до-сократиков. С одной стороны, мы не может рассматривать тексты Парменида или Эмпидокла как научные тексты в строгом смысле этого слова, так как предложенные ими ответы не выдерживают критериев научности, являясь либо недоказуемыми, либо экспериментально неверными, с другой же стороны, в этих текстов содержится совокупность вопросов, из попыток ответов на которые и возникла современная наука. Иными словами, своими вопросами они породили столь сильный мыслительный импульс, что ему не суждено угаснуть, пока ответ не будет найден, и в этом смысле их тексты прото-научны, ибо они задали первичное движение научному мышлению. Пример до-сократических фрагментов интересен ещё и в другом аспекте. По мере эволюции и совершенствования наших научных знаний интерес к этим прото-научным текстам не только не ослабевает, но и, наоборот, усиливается. Причина этого проста — метафорическая система прото-научных текстов, чья сложность и многосмысленность была изначально призвана возместить отсутствие строгого концептуального аппарата, оказывается настолько семантически богата, что по мере развития научного знания из неё могут быть извлечены всё новые и новые креативные смыслы, влияющие на развитие научных идей.
О влиянии образно-метафорической системы прото-научных текстов на концептуальный аппарат научных текстов стоит сказать особо. Понятие, концепт — это застывшая метафора, чей подвижный, живой, развивающийся смысл единожды зафиксировался, обрёл терминологическую точность и тем самым омертвел. Здесь наблюдается живая эволюционная связь между образной системой поэтизированного прото-научного текста (в качестве примера можно привести и Парменида, и европейские алхимические поэмы) и концептуальным аппаратом первоклассного научного текста. Тем самым у нас нет оснований отвергать прото-научность текста лишь на том основании, что он насквозь метафоричен, и метафоры его темны. Если метафоры и образы создают стройную систему, если их можно рассматривать как строгие, устойчивые концепты внутри своей системы, пусть и с трудом понимаемые «внешним наблюдателем», не знакомым с этой системой, то мы имеем все основания рассматривать такой текст как прото-научный, то есть содержащий попытку объективно понимаемого решения поставленного вопроса.
Итак, мы формулируем два принципиальных критерия прото-научного текста: а) постановка содержательного вопроса, ответ на который возможен в рамках научного дискурса б) наличие развитой и строгой образно-метафорической системы, предполагающей объективное понимание и толкование её концептов, и соответственно предполагающая возможность её «перевода» в иной концептуальный аппарат.
Основываясь на этих критериях, мы высказываем предположение, что «Комедия» Данте, отнесённая нами к жанру эсхатологической истории, может быть типологически определена как прото-научный текст. Исходя из специфики жанра эсхатологической истории, описывающей «путешествие в себя», мы высказываем предположение, что «Комедия» Данте содержит в себе рефлексию структуры сознания на том уровне, который был доступен средневековой «науке о человеке» .
Итак, мы можем сформулировать содержание возникающей перед нами научной проблемы следующим образом: какова специфика представлений о структуре внутреннего мира в рамках о/санра эсхатологической истории, обнаруживаемых в текстах Данте. Представляется, что данная проблема актуальна по целому ряду причин.
Во-первых, её прояснение даёт нам ключ к пониманию прагматической структуры Комедии, и, тем самым, способствует нахождению ответа на наиболее серьёзный вопрос дантологии — а какова, собственно, была цель создания Комедии?
Во-вторых, обращение к этой проблеме позволяет заполнить существующий в дантологических исследованиях значительный пробел, ибо проблема «Данте и его представления о структуре внутреннего мира человека» на данный момент не только не решена, но и находиться на периферии дантологических исследований.
В-третьих, вписывание текстов Данте в круг текстов эсхатологической истории, что неизбежно влечёт за собой компаративный анализ текстов флорентийца и иных текстов, принадлежащих этому же жанру, позволяет по-новому взглянуть на культурный ландшафт эпохи Данте, что как нельзя более органично вписывается в современную исследовательскую парадигму науки о культуре.
В-четвёртых, рассмотрение представлений Данте о структуре внутреннего мира сможет создать условия для анализа текстов флорентийца в рамках исследования средневековых прото-научных систем.
Таким образом, на данном этапе развития истории культуры проблема эта актуальна в нескольких аспектах. С одной стороны, реконструкция Дантовской модели «путешествия в себя» в рамках жанра эсхатологической истории позволяет нам углубить наше понимание тех категорий, в которых мыслилась структура внутреннего мира человека на рубеже средних веков и Возрождения, концептуализировать прото-научные образы, вернуть терминологическое звучание тому, что ошибочно принималось и принимается за поэтические образы. С другой стороны, анализ описанной Данте структуры внутреннего мира может быть весьма интересен и ином аспекте — он создаёт новую перспективу для понимания путей эволюции представлений о человеческом мышлении и сознании.
Исследовательская гипотеза
Вслед за постановкой проблемы и демонстрации её актуальности мы должны высказать предположение, создающее нам перспективную точку, с которой мы будем интерпретировать текст Комедии в частности, и корпус текстов Данте в целом. Наша первичная, базовая гипотеза заключается в том, что два наиболее известных и принципиальных для интерпретации текста Данте — Новая жизнь и Комедия — могут быть отнесены к жанру эсхатологической истории «в узком смысле» и в этом контексте могут рассматриваться с историко-философских позиций как прото-научные тексты.
Как было сказано выше, выделение жанра эсхатологической истории (в форме «путешествия в себя») как особого типа прото-научных текстов позволяет рассматривать эти тексты как источник для реконструкции философских представлений средневековья о структуре внутреннего мира человека. Исходя из нашего представления о специфике этого жанра, мы можем предположить, что целью «путешествия в себя» является рефлексия и «объективное» описание когнитивных структур человеческого разума. Гипотеза эта будет проверена нами как на материале текстов самого Данте, так на материала ряда других тестов, принадлежащих к жанру эсхатологической истории.
Цели и задачи диссертационного исследования.
В данной работе в качестве центральной поставлена цель реконструировать в общих чертах представления о структуре внутреннего мира человека у Данте Алигъери с историко-философских позиций, раскрыв на этом примере, с привлечением компаративного материала, спецификужанра эсхатологической истории «в узком смысле». Данная целевая установка позволила определить в качестве приоритетных следующие исследовательские задачи:
Компаративный анализ текстов, принадлежащих к жанру эсхатологической истории с целью выявления специфики такого типа прото-научного мышления, и, шире, как фрагмента средневекевого философского дискурса.
Выявление в текстах Данте первичных метафорических структур, из которых «развернулись» его представления о структуре внутреннего мира человека. Нахождение одной или нескольких первичных метафор позволит понять генезис филосолфских представлений Данте. Рассмотрение эволюции эсхатологических представлений Данте, выявление закономерности их трансформации.
Выявление и демонстрация образной структуры «путешествия в себя» в текстах Данте, которая позволит реконструировать некоторые фундаментальные особенности философии Данте в качестве итога нашего исследования.
Степень научной разработанности проблемы.
Литература
посвященная Данте, практически необозрима. Чтобы охарактеризовать динамику изучения и осмысления текстов Данте, мы можем выделить несколько принципиальных этапов развития дантологии.
В качестве первого этапа можно выделить раннюю биографическую комментаторскую традицию, возникшую сразу же после смерти Данте. Один из первых комментариев к Комедии был составлен сыном Данте Якопо Алигьери. Вслед за ним и вплоть до начала XVI века появилось несколько десятков комментариев к Комедии, среди которых наибольшим авторитетом пользовался комментарий Франческо Ландино, выдержанный в неоплатоническом духе. Раннюю комментаторскую традицию характеризует прежде всего интерес к дантовским аллегориям — то есть Комедия понималась как иносказание. Именно тогда, в середине XV века возникло «культовое» отношение к текстам Данте, Комедию комментировали во флорентийских церквях виднейшие гуманисты. Параллельно комментаторской традиции развивалась и биографическая традиция, начатая Джованни Виллани, создавшего небольшой биографический очерк о Данте в девятой книге своей «Новой хроники» 1. Наиболее известна биография Данте, созданная Джованни Боккаччо2, в которой он постарался максимально подробно отразить все известные ему свидетельства о жизни флорентийца, но так как он писал свой труд около 1350 года, то есть через почти тридцать лет после смерти Данте, в биографию наряду с рядом достоверных сведений вошло множество легенд и исторических анекдотов, вокруг истинности которых уже более столетия ведутся дебаты среди дантологов. В числа ранних жизнеописаний Данте можно вспомнить труд известного гуманиста Леонардо Бруни3.
С начала XVII века, в связи с кардинальной сменой эстетических критериев, и вплоть до начала XIX века, тексты Данте не привлекают значительного внимания исследователей, рассматриваясь как образчик «средневекового варварства». Текст Вико, посвященный Данте, можно рассматривать как редкий пример обращения к творчеству Данте, однако сам подход неаполитанского мыслителя к творениям флорентийца, рассматривавшего Комедию в контексте «героической», эпической поэзии средневековья, вполне характерен для эпохи барокко и просвещения4.
Вторая половина XIX — начало XX века — эпоха возникновения дантологии как науки. Именно в этот период возникли фундаментальные исследования биографии Данте, появились критические издания его трудов. Среди наиболее заметных биографических трудов о флорентийца можно назвать работы Барби,
1 Виллани Джованни. Новая хроника, или история Флоренции. М., 1997. С 273−274
2 Boccaccio G. Trattatello in laude di Dante. Firenze, 1995
3 Bruni L. La vita di Dante. // Solerti A. Le vite di Dante, Petrarca e Boccaccio scritte fino al sccolo XVI. Milano, 1904
4 Вико Д. Б. Суждение о Данте.// Вико Д. Б. Основания новой науки об общей природе наций. М., 1994 С.503−505
Риччи, Цингарелли5. Как завершение этого «биографического» этапа в исследовании Данте можно упомянуть появившийся 1950 году сборник документов, касающихся жизни самого Данте и его семьи6. Нельзя не упомянуть также вышедшею в 1970;е гг. многотомную Enciclopedia dantescaуниверсальное справочное издание, суммировавшее результаты дантологических изысканий за более чем столетный период .
Параллельно изучению жизни флорентийца возник огромный интерес к комментированию в сугубо историко-литературоведческом стиле отдельных наиболее известных эпизодов Комедии. Таким образом, начальный этап развития дантологии как науки можно охарактеризовать повышенным интересом к реконструкции жизни Данте, и одновременно интересом к комментированию ряда ставших «хрестоматийными» эпизодов Комедии. В комментаторской традиции, по сравнению с эпохой Ренессанса, интерес закономерно сместился от толкования аллегорий к прояснению историко-литературного смысла наиболее «интересных» (с точки зрения исследователя) эпизодов Комедии.
Начиная с середины 60-х гг. XX века в дантологии начинают усиливаться историко-философские тенденции анализа. Тексты Данте, ранее рассматривавшиеся как нечто самодостаточные, начинают вызывать интерес именно своей вписанностью в историко-философский и социо-культурный контекст. Резко возрастает интерес к проблеме «Данте и Восток», «Данте и христианская иконография». Наравне с этим продолжают выходить новые, более совершенные критические издания сочинений флорентийца8. Говоря о современных тенденциях развития дантологии, можно ожидать всё большего уклонения в сторону историко-философских и культурологических исследований и отхода от узкого литературоведческого подхода к текстам Данте.
За последние сто пятьдесят лет о Данте были написаны сотни книг и многие тысячи статей. Между тем историки философии обращались к текстам
5 Barbi М. Dante: vita, opere е fortima. Firenze, 1952; Ricci С. L’ultimo rifugio di Dante. Milano, 1921; Zingarelli N. La vita, i tempi e le opere di Dante. Milano, 1931
6 Piattoli R. Codici diplomatics dantesco. Firenze, 1950
7 Enciclopedia dantesca. Roma, 1970;1976
8 Последнее критическое издание сочинений флорентийца см. Dante Alighieri. Tutte Ie opere. Introduzione di Italo Borzi. Coinnienti a cura di Giovanni Fallani, Nicola Maggi e Silvio Zcnnaro. Roma, 1997. флорентийца гораздо реже, чем того можно было ожидать. Западная дантология, в своём объёме практически необозримая, использовала в исторических исследованиях источниковедческий потенциал Комедии в несравненно большей степени, чем российская. Комедия как источник для реконструкции политической истории Италии рассматривается в работах С. Девиса и JI. Галанти9 В последнее время стало появляться все больше исследований, рассматривающих текст Данте как источник для реконструкции истории отдельных регионов — Вероны10, Луниджаны11. С начала XX века в работах таких востоковедов, как М. Асин Паласиос12, Ф. Габриэлли13, Э. Черулли14 и К. Сакконе15 Комедия начинает рассматриваться как источник первостепенной важности для реконструкции культурных контактов Италии с исламским миром на рубеже дученто и треченто. В этом направлении на данный момент работает группа исследователей из Италии, Великобритании и ряда других стран, организованная несколько лет назад Эдом Эмери на базе Оксфордского университета. Этой группой было проведено несколько международных конференций, последняя из которых проходила в Венеции в сентябре 2002 года16. В 1990 г. вышло обстоятельное исследование Э. Морган17, посвящённое воздействию традиции средневековых видений на структуру Комедии.
С момента своего возникновения российская дантология, по сути своей, как зеркало, отражает основные тенденции европейской дантологии. В течении XIX и первой половины XX века не было предпринято сколько-нибудь серьёзных попыток рассмотрения текстов Данте как источника для реконструкции его философской картины мира — основное внимание было направлено на
9 Davis С.Т. Dante and the Idea of Rome. Oxford, 1957; Ferrante J. M. The Political Vision of the Divine Comedy. Princcton, 1984; Galanti L. La Lupa с il Veltro. La Chiesa e i nuovi Ordini Mendicanti nel pensiero politico-religioso di Dante. Mulazzo, 1983
10 Carrara M. Dante nella civilta scaligera. Firenze, 1970 n Galanti L. La Limigiana nella Divina Commedia. Mulazzo, 1988; Galanti L. II secondo soggiomo di Dante in Lunigiana e la composizione del Purgatorio. Lunigiana, 1993
12 Asin Palacios M. La escatologia musulmana en la Divina Comedia. Madrid, 1984
13 Габриэли Ф. Данте и ислам. // Арабская средневековая культура и литература. М., 1978 С. 203−208
14 Cemlli Е. II «Libro della Scala» е la questione delle fonti arabo-spagnole della «Divina Commedia». Citta del Vaticano, 1949.
Cerulli E. Nuove ricerche sul «Libro della Scala» e la conoscenza dell' Islamo in Occidente. Citta del Vaticano, 1972
15 Saccone С. И «Libro della Scala» do Maometto. Milano, 1999 Saccone C. Viaggi e visioni di re, sufi, profeti. Milano, 1999
16 Материалы семинаров см. на сайте: littpVAvww.geocities.com/dantestudies. выявление круга текстов, оказавших определённое влияние на Данте (А. Веселовский), и реконструкции жизни флорентийца и окружавшего его культурного ландшафта (А. К. Дживелегов18). Этого же пути придерживался и И.Н. Голенищев-Кутузов19 — основатель современной российской дантологической школы. По случаю семисотлетия со дня рождения Данте в СССР была создана «Дантовская комиссия», результатом деятельности которой было издания «Дантовского сборника». С 1968 года было выпущено 12 сборников, отражающих основные тенденции отечественной дантологии. На основании опубликованных там материалом можно сделать вывод, что если в момент «формального» возникновения мощной российской дантологической школы (1965) интерес сосредотачивался в основном на литературоведческом аспекте исследований творчества самого Данте, то на данный момент основное внимание дантолгов сосредоточено на изучении влияния текстов Данте на русскую и, шире, славянские литературы.
В 70−80 гг. появились работы Е.П. Наумова20, впервого в российской дантологии начавшего серьёзно рассматривать Комедию как источник для реконструкции политической истории Европы рубежа XIII—XIV вв. М. Шахиди21 в своей статье «Абу Али ибн Синаобитатель Лимба» вслед за Э.Е. Бертельсом22 обратился к широко обсуждаемой в западной литературе теме христианско-исламских культурных контактов в эпоху Данте, обратив внимание на весьма любопытную параллель между Комедией Данте и одним малоизвестным трактатом Ибн Сины. Среди достаточно ограниченного числа российских работ, посвященных Данте, можно выделить несколько статей Игоря Бэлзы, впрочем, достаточно спорных, где была предпринята попытка вписать Данте в весьма нетривиальный историко-культурный контекст. Однако в целом объектом внимания российской дантологии по-прежнему остаётся литературоведческий аспект наследия Данте.
17 Morgan Е. Dante and Medieval Other World. Cambridge, 1990 s Дживелегов A.K. Данте. M., 1933
19 Голенищев-Кутузов Н. И. Данте. M., 1967, а так же его обобщающее исследование, посвященное Данте: Голенищев-Кутузов Н. И. Творчество Данте и мировая культура. М., 1971
20 Наумов Е. П. Политическая карта Европы 1300 года по оценке Данте. // Дантовские чтения 1976. М., 1976. С. 13−43- Наумов Е. П. Сословные монархии средневековой Европы и политические концепции Данте. // Дантовские чтения 1979. М&bdquo- 1979. С. 10−33- Наумов Е. П. Данте об истории французского королевства. // Дантовские чтения 1985. М., 1985 С. 36−66.
21 Шахиди М. Абу Али ибн Синаобитатель Лимба. //" Дантовские чтения" М., 1985. С. 151−174
22 Бертельс Е. Э. Одна из мелких поэм Сенаи в рукописи Азиатского Музея. // Бертсльс Е. Э. Суфизм и суфийская литература. М., 1965. С. 320−323.
Говоря о российской дантологии, необходимо назвать целый ряд работ, в которых тексты Данте рассматриваются с историко-философских позиций. Как пример обзорного историко-философского исследования нельзя не упомянуть монографию A.JI. Доброхотова23. Проблемы философской антропологии Данте освящаются в работе В.А. Карпушина24. M.JI. Андреев в своей статье25 анализирует предтавления Данте о вечности, тем самым, обращаясь к историко-философской проблематике и отчасти затрагивая эсхатологичкчую проблематику. Проблематика вечности в философских представлениях Данте также рассматривается в статье B.JI. Рабиновича26. Особого внимания заслуживает работа И.Е. Малашенко27, освещающая не вполне ясный пока вопрос о степени влияния аверроизма на философские представления Данте. О возможных связях Данте с ближневосточной традиции писали, как мы же указали выше, Э. Е. Бертельс и М. Шахиди.
Как это ни странно, сколько-нибудь значительных работ, посвященных анализу историко-эсхатологических представлений Данте, не существует. Вычленяемая из его текстов модель «иного мира» рассматривается либо в контексте теологии, притом обычно — в весьма предвзятой, «про-католической» манере, либо в контексте его политических воззрений, что также едва ли справедливо. Весьма интересны попытки рассмотрения текстов Данте в свете иоахимитской эсхатологической истории, когда тексты флорентийца сопоставляется с сочинениями Иоахима Флорского28. Но в целом приходится констатировать, что корпус текстов Данте не был ещё серьёзно рассмотрен в контексте жанра эсхатологический истории.
Тема «Комедия» Данте в контексте описания «путешествия в себя», то есть эсхатологической истории в узком смысле, на данный момент практически не разработана. Объясняется это, на наш взгляд, прежде всего тем, что само по себе изучение текстов эсхатологической истории «в узком смысле» находится
23 Доброхотов A.JI. Данте, М, 1990
24 Карпушин В. А. Некоторые аспекты философской концеции личности у Данте. //Дантовские чтения. М., 1968
25 M.JI. Андреев Время и вечность в «Божественной Комедии». // Дантовские чтения. М., 1979
26 Рабинович В. Л. Божественная комедия и миф о философском камне. //Дантовские чтения. М., 1985
27 Малашенко И. Е. Мировоззрение Данте и проблема философской эволюции Сигера Брабантского. //Дантовские чтения. М., 1982
28 Piromalli A. Gioacchino da Fiore е Dante. Raveima, 1966; Tondelli L. Da Gioacchino a Dante. Torino, 1944 пока лишь на зачаточной стадии, хотя бесспорен и быстрый рост интереса к этой теме. Прежде всего, в сферу рассмотрения попадают тексты, историко-культурный контекст которых легко допускает их интерпретацию в рамках опытов рефлексии внутреннего мира человека. Прежде всего, это относится к текстам тибетского буддизма. Ваджраянистская традиция путешествия в себя изучена достаточно хорошо, переведены и изучены ряд фундаментальных текстов, существуют десятки монографий и статей, посвященных исследованию этой темы. Тексты персидской традиции о «путешествии в себя» изучены в меньшей степени, можно указать лишь на переводы нескольких текстов, при практическом отсутствии научных работ, интерпретирующих саму традицию. Эта тема привлекала внимание иранистов лишь в контексте изучения суфизма, при этом по сию пору остаётся открытым вопрос, принадлежат ли эти тексты суфийской или же исмаилщской традиции. Существенно, что при интерпретации в рамках «науки о человеке» тибетских и персидских текстов, описывающих «путешествие в себя», западные исследователи в большинстве своём опираются прежде всего на «формальную» философскую традицию, в рамках который эти тексты функционировали, но не на сами тексты. В тех случаях, когда текст оказывается вне традиции, как-то мы видим на примере «Комедии» Данте, его интерпретация оказывается делом исключительно сложным, требующим весьма тонких методологических орудий, но прежде всего — определённых интерпретационных установок.
В качестве историко-философской интерпретационной установки мы имеем в виду концепцию протонаучного текста. Концепция эта возникла относительно недавно в контексте развития истории научно-философской мысли как отдельной дисциплины. Её основоположниками можно считать Мартина Хайдеггера и Хосе Ортегу-и-Гассета, предпринявших серьёзную попытку переосмысления текстов досократиков как исходной точки развития европейской научно-философской мысли. Таким образом, произошло включение в историко-научный дискурс значительного количества текстов, являющимися философскими текстами, однако формально не соответствующих критериям научности, но тем не менее содержащих в себе «зародыш» той научной проблематики, той парадигмы, в рамках которой впоследствии развивалась европейская наука. Интерпретация прото-научных текстов досократиков позволил выделить и проанализировать фундаментальные протонаучные концепты, сыгравших исключительно важную роль в формировании научной онтологии и концептуального аппарата. Замечательным примером подобного концептуального анализа могут служить работы И. Д. Рожанского.
К середине 20 века историки науки обратили свой взгляд на прото-научные тексты пред-Модерна, вызвавшие особый интерес в контексте исследования генезиса классической европейской науки Нового времени. Нельзя не упомянуть классические работы Френсис Йейтс «Искусство памяти» и «Джорано Бруно и герметическая традиция» 29, по сути, первой обратившей внимание на огромный пласт философских и одновременно прото-нучных текстов, до этого вообще не рассматривавшихся в рамках историко-научного дискурса и воспринимавшихся как мистические писания или откровенное шарлатанство. В контексте переосмысления прото-научных текстов пред-Модерна значительный вклад внесли исследования B.JI. Рабиновича, рассматривавшего роль алхимических текстов в формировании химии как науки30. В. П. Зубов и М. А. Гуковский в своих фундаментальных работах на основании весьма тонкого анализа текста вскрыли структуру прото-научных концептов Леонардо да Винчи, продемонстрировав механику возникновения опытного научного знания из образов прото-научного мышления.31 Начиная с 1960;х годов появились несколько интересных работ, в которых «Великое искусство» Рамона Луллия, сугубо средневековое и схоластическое на первый взгляд, рассматривалось как едва ли не первая попытка создания теории «искусственого интеллекта». Можно констатировать, что изучение прото-научных текстов пред-Модерны является одним из наиболее перспективных и быстроразвивающихся направлений историко-культурных исследований.
В меньшей степени изучены прото-научные тексты иных культур. В первую очередь это объясняется тем, что применительно к Китаю, Ирану или Индии до начала 20 века трудно говорить о существовании «нормальной» науки. По сути своей, она вся, с западной точки зрения, прото-научна. Среди ряда попыток анализа прото-научных текстов иных культур можно упомянуть классическое исследование Нидэма о китайской науке, а так же работы Е. А. Торчинова,
29 Yates F. Giordano Bruno and the hennetic tradition. London, 1991; Yates, 1990 — Yates F. The Art of the Memory. London. 1990
30 Рабинович B.JI. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979
31 Зубов В. П. Леонардо да Винчи. M.-JL, 1962; Гуковский М. А. Механика Леонардо да Винчи. М.-Л., 1947 посвященные интерпретации даосских алхимических текстов. При анализе прото-научных текстов Востока, которые могут быть отнесены к области «науки о человеке», основная сложность состоит в разграничении собственно прото-научных текстов, и текстов мистико-религиозных. Собственно, в большинстве случаев это разграничение повести практически невозможно. Как представляется, разработка теории прото-науки применительно к неевропейским культурам, в значительной мере — дело будущего.
Подводя итог, мы можем констатировать, что помимо литературоведческого подхода к Комедии Данте, возможны совершенно иные подходы, в рамках которых интересующий нас текст оказывается вовлечённым в историко-научный дискурс, расширяя наши представления о развитии прото-научной мысли пред-Модерна. В своём подходе к интересующей нас проблеме, в формулировании целей и задач данной работы мы опираемся на новейшее, культурологическое направление, стремясь тем самым не только проинтерпретировать тексты Данте, но и вписать их в широкий историко-культурный контекст, позволяющий по-новому осознать культурное единство той эпохи, в которую жил Данте.
Источниковедческие основания исследования.
Постановка исследовательской цели и приоритетных исследовательских задач предопределили наши выбор основных источников. Привлекаемые источники мы можем разделить на две группы.
К первой группе источников, которые мы будем использовать в данной работе, относится корпус текстов Данте, и прежде всего — «Комедия» и «Новая Жизнь». Так же нами будут привлекаться трактат «Монархия», содержащий ценный материал для реконструкции представлений Данте об идеальной структуре макрокосма. Следует особо отметить, что мы избегаем привлекать те сочинения, авторство которых лишь приписывается Данте некоторыми учёными, но при этом эти тексты включены в собрание творений флорентийца.
Ко второй группе источников, дающих возможность охарактеризовать жанр средневековой «эсхатологической истории» как таковой, нами будет отнесён ряд персидских текстов: надпись Картира, Арда-Вираф намак", трактат Ибн Сины «Хай ибн Якзан», поэма Санаи «Путешествие рабов божьих к месту возврата», а так же ряд второстепенных текстов. Необходимо оговорить причины привлечения персидских текстов в качестве жанрового компаратива к текстам Данте. Прежде всего, в средневековой Европе жанр эсхатологической истории не был прагматически выделен, он был маргинален, и потому его изучение на европейском материале представляет отдельную, весьма сложную научную задачу. В Иране же, наоборот, этот жанр был весьма популярен, имел свой достаточно ясный канон, и поэтому персидский материал весьма удобен для изучения специфики жанра эсхатологической истории. В сопоставлении философских исламских текстов с текстами Данте мы идём по стопам таких авторитетных учёных, как упомянутые нами ранее Асин Паласиос, Черулли и Сакконе. Сопоставление это тем более оправдано, ибо мы можем говорить о единой «средиземноморской культуре» как в отношении античной эпохи, так и применительно к средневековью. Иран и Средняя Азия, географически не принадлежа к этому региону, тем не менее принадлежала к нему в культурном смысле, что весьма остроумно и убедительно показывает С. П. Толстов в своей известной работе32.
Теоретические и методологические основания работы
Наша цель — реконструировать представления Данте о структуре внутреннего мира человека. Для этого нам необходимо избрать соответствующие методологические орудия, позволяющие найти правильный путь к достижению нашей цели. Прежде всего, мы обращаемся к герменевтическому анализу как к одному из наиболее эффективных инструментов историко-философского исследования текста.
Корпус текстов Данте потенциально содержит в себе материал для реконструкции философской картины мира флорентийца. Ограниченные объёмом исследования, мы вынуждены сконцентрироваться на текстах Данте, оставив за рамками рассмотрения значительное количество средневековых итальянских текстов, способных пролить свет на историко-культурный ландшафт дантовых представлений о мире и человеке. Сосредоточенность на корпусе текстов Данте, прагматика которые, как мы говорили выше, не совсем ясна, определяет нашу методологию: чтобы вычленить из совокупности текстов
32 Толстов С. П. Древний Хорезм. М, 1948 те смысловые структуры, которые позволят реконструировать интересующие нас представления о структуре внутреннего мира Данте, мы вынуждены обратиться к герменевтике и анализу текста как к инструменту, позволяющему нам достигнуть своей цели.
Рассматривая совокупность текстов Данте как систему, где отдельные элементы проясняют и толкуют друг друга, мы должны извлечь из этого корпуса текстов объективные свидетельства об интересующих нас элементах Дантовой картины мира. Текст полифоничен по своей природе, внутри него возникает своеобразный диалог, перекличка смыслов, и интерпретация текстаэто прежде всего толкование этого скрытого диалога33. Однако процесс герменевтического анализа — то есть сам текст-анализ — технически весьма сложен. Прежде всего, мы должны проанализировать прагматическую структуру текста, проинтерпретировать его форму. Прагматика текста не может быть случайной, ибо именно прагматика делает текст понимаемым другими людьми, «пристыковывает» его к сознанию читателя34. Прагматический анализ текста даёт ответ на вопрос, как текст должен был восприниматься современниками автора.
Следующий этап — анализ скрытых семантических структур текста35, являющихся весьма существенными элементами философских взглядов автора. Любой текст, возникающий как единое целое, неизбежно обладает семантическим единством. Первое, что необходимо сделать предположительно выделить принципы, семантически интегрирующие текст. По существу, это является ответом на вопрос, зачем данный текст был создан. Чтобы найти ответ на этот вопрос, необходимо проделать ряд герменевтических операций. Вначале необходимо выделить структурообразующие, наиболее семантически нагруженные фрагменты текста. Подчас это сделать весьма легко, ибо ими могут оказаться наиболее известные фрагменты рассматриваемого текста, интуитивно привлекавшие внимание многих поколений читателей и интерпретаторов. Однако иногда мы видим иную картину — текст, в целом легко интерпретируемый, содержит «тёмные»
33 Бахтин М. М. Проблема речевых жанров. // Бахтин М.СМ. Эстетика словесного творчества. М&bdquo- 1979. С. 237−280.
34 Тодоров Ц. Понятие литературы.// Семиотика. М., 1983. С. 335−370. фрагменты, чей «сюжетный» смысл утерян — иными словами, непонятно, почему автор включил их в текст. Весьма вероятно, что именно эти фрагменты, утратившие для нас смысл, и являлись для автора стержневыми, смысл ообразующими.
И в том, и в другом случае выбранные фрагменты должны быть подвергнуты тщательному филологическому и герменевтическому анализу. Филологический анализ позволяет привлечь структуры языка, на котором написан интерпретируемый текст, в качестве инструмента интерпретации, то есть позволяет учесть все лексические и грамматические многозначности данного текста. Таким образом, все словарные и грамматические смыслы оказываются учтёнными. После этого необходимо истолковать эти многозначности — отсечь пустые, случайные смыслы и углубить своё понимание тех смыслов, которые были вложены в текст либо волей автора, либо же «распределённым разумом» культуры36.
После интерпретации выбранных нами для анализа фрагментов необходимо воссоздать ту смысловую структуру, которую они некогда образовывали, то есть понять, почему именно те, а не иные совокупности смыслов были выбраны автором для построения семантического скелета текста. Эта реконструкция тем более необходима, если проинтерпретированные фрагменты по-прежнему остаются «тёмными местами» — ясен их буквальный смысл, но не ясна роль в общей архитектуре текста. В таком случае «тёмные места», объединённые в некую структуру, будут прояснять друг другато, что неясно в отдельности, обретёт ясный смысл как целостность.
В результате произведённого по такой схеме анализа текста мы получаем совокупность концептов и образов, которые для автора текста имели принципиальное значение. Эти концепты и образы, в свою очередь, так же нуждаются в интерпретации. По существу, мы получаем концептуализированное описание реальности, но при этом нам априорно не известна граница применимости выделенных нами концептов. Для прояснения
35 Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Л., 1972; Якобсон Р. Взгляд на «Вид» Гёльдсрдина //Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 364−286- Хайдеггер М. Разъяснения к поэзии Гёльдерлина. СПб., 2003
36 Гадам ер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988; Рикёр П. Конфликт интерпретация. Очерки о герменевтике. М., 1995 их смысла мы должны прибегнуть к помощи концепт-анализа37. Существенно, что интерпретируя прото-научными концептами, мы по существу интерпретируем метафорами, ибо, детерминологизировавшись, они вновь метафоризировались38. По существу, мы вынуждены применять концепт-анализ к метафорическим структурам, что необходимо делать не только при изучении прото-научных текстов, но так же и в исследованиях текстов «формального» философского и политического дискурса. В последнее время методология и практика концепт-анализа активно развивается в связи с такими философскими направлениями, как лингвистическая философия, философская семантика, а так же историками культуры и политологами39. В силу необходимости анализировать концептуальные структуры дантовского текста нами были предприняты определённые усилия для разработки методов анализа концептов с помощью конитивных схем40. Для решения поставленных нами задач концепт-анализ служит важнейшим методологическим орудием, позволяющим объективизировать смысл интерпретируемого текста, «перевести» его на язык современного понятийного аппарата. Без разработки теории и практики концепт-анализа было бы невозможно обосновать прото-научность рассматриваемых нами текстов.
37 Skinner Q. The Foundations of Modern Political Thought. 2 vol. Cambridge, 1978; Вайнрих X. Лингвистика лжи. // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 44−87- Ильин М. В. Слова и смыслы. М., 1997
3SBlack М. Models and Metaphors. Studies in Language and Philisophy. Uthaca-London, 1962; Lakoff G. Women, Fire and Dangerous Things. What Categories Reveal about the Mind. Chicago-London, 1987; Lakoff G" Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago-London, 1980; Lakoff G, Turner M. More than Cool Reason. A Field Guide to Poctic Metaphor. Chicago-London, 1989; Кассирер Э. Сила метафоры. // Теория метафоры. М., 1990 С. 33−43- Ортега-и-Гассет Х. Двс великие метафоры. //Теория метафоры. М., 1990 С. 68−81.
З90стин Дж.Л. Слово как действие. // Ново е зарубежной лингвистике, вып. 17 М., 1986; Стросон П. Ф. Намерение и конвенция в речевых актах. // Ново е зарубежной лингвистике, вып. 17 М., 1986; Серль Дж. Что такое речевой акт // Ново е зарубежной лингвистике, вып. 17 М., 1986; Филмор Ч. Оснолвные пррооблемы лексической семантики, акт // Ново е зарубежной лингвистике, вып. 12 М., 1983; Ильин М. В. Слова и смыслы. М., 1997
40 Сергеев К. В. «Универсальны» ли метафоры лидерства? Материалы к сравнительной типологии метафор лидерства в индоевропейских и японском языках. // Концептуализация политики. Москва: МОНФ, 2001. Стр. 271−294- Сергеев К. В. Когнитивные модели и формирование религиозных институтов: античный протогностицизм. // Полис, 2002, № 5 Стр. 86−95- Сергеев К. В. Интерпретационный кризис и «ментальные институты»: опыт изучения институционализации индивидуальной рефлексии. // Когнитивные модели и институциональные трансформации. М&bdquo- 2003 С. 139−157- Сергеев К. В. Периферийное знание в дискурсе креативности: социальные сети интересного. // Полис, 2003 № 1.
Наконец, истолковав концепты, тем самым де-метафоризировав их, мы приступаем к последнему этапу — к воссозданию системы концептов, которые и являются скелетом искомых нами представлений Данте о структуре внутреннего мира человека. Одновременно, мы вычленяем и осевую систему концептов эсхатологической истории «в узком смысле», что позволяет в будущем обратиться к структурному анализу корпуса текстов эсхатологической истории в целом.
Таким образом, в качестве методологических орудий нами использован ряд исследовательских подходов: герменевтический анализ текста, анализ метафорических структур, концепт-анализ. В качестве методологических принципов нами использован принцип культурного диалога (возможность сопоставления текстов сходной прагматики, принадлежащих к различным культурам), а так же принцип семантического единства корпуса текстов, принадлежащих одному автору. В итоге эти методологические орудия, использованные по описанной выше схеме анализа текста, позволяют нам обнаружить в тексте Данте и реконструировать, в рамках историко-философского анализа, прото-научные представления флорентийца.
Научная новизна исследования.
Широкое использование методов герменевтического анализа текста и концеп-анализа позволило нам придти к ряду новых выводов о генезисе и развитии философских представлений Данте о структуре внутреннего мира человека.
— Герменевтический анализ текста позволил нам обнаружить во всём корпусе дантовских текстов единую образно-метафорическую структуру, описывающую модель ментального мира человека в кризисной ситуации.
Несмотря на значительное внимание к темы «Данте и ислам», сопоставление с персидскими философскими источниками ранее практически не производилось. Нами же были обнаружены фундаментальные параллели дантовской модели кризисного сознания с широком кругом средневековых персидских текстов, принадлежащих к жанру эсхатологической истории ~ Реконструкция модели кризисного сознания позволило обосновать тезис о прото-научном характера текста «Комедии» Данте.
— Анализ текста «Новой жизни» позволил нам реконструировать генезис текста Комедии, а так же проследить формирование философских и историко-эсхатологических идей Данте, найдя истоки его концепции «путешествия в себя» .
Научно-практическая значимость диссертационного исследования заключается, прежде всего, в том, что результаты исследования позволяют добавить ряд новых элементов в представления о путях формирования европейской средневнковой философской мысли.
Кроме того, рассмотрение текстов эсхатологической истории «в узком смысле» — то есть описаний «путешествия в себя» — как прото-научных текстов, позволяет, с одно стороны, типологизировать значительное количество текстов, чей жанр не был до этого ясно определён, с другой же стороны, позволяет интерпретировать их смысл в рамках философского прото-научного дискурса, тем самым рассматривая их в контексте эволюции философской мысли. Такой подход может не только обогатить наши представления об эволюции философских идей, но и, возможно, выделить ряд семантически богатых образно-метафорических структур, способных привнести новые идеи в современную когнитивную науку. Таким образом, предлагаемый нами подход к текстам эсхатологической истории может способствовать углублению наших представлений об истории средневековой философии, в частности об идеях средневековой «науки о человеке», структурированию корпуса текстов, ранее трудно поддававшихся семантической классификации, а так же включению значительного историко-философского материала в современный интеллектуальный дискурс.
В связи со сказанным выше, результаты диссертационного исследования могут быть использованы при чтении лекций и проведении семинарских занятий по курсам истории средневековой философии, истории науки, теории герменевтики. Содержание диссертационной работы может служить основой для разработки таких специальных курсов, как «Семиотический анализ прото-научных текстов», «История философской мысли в средневековой Италии», «Данте и ислам» .
Апробация работы.
Основные выводы и положения диссертационной работы были доложены на различных семинарах Института Истории Естествознания и Техники в 20 022 003 гг., и годичной конференции ИИЕТ в апреле 2002 г., а так же были представлены на Учёном Совете Института Истории Естествознания и Техники, рекомедовавшим к печати монографическое исследование по теме диссертации «Театр судьбы Данте Алигьери: введение в практическую анатомию гениальности», опубликованную в 2004 г. в издательстве «Летний Сад». Также они были представлены в виде доклада на международной конференции Arabic and Judaic influences in and around Dante Alighieri в Венеции в сентябре 2002 г. Промежуточные выводу были доложены на III Всероссийском конгрессе политологов в апреле 2003 г. в г. Москве. Методические разработки в области концепт-анализа, в дальнейшем применённые нами в диссертационном исследовании, были доложены на конференции Rhetoric and Conceptual Change в Тампере, Финляндия, в июне 2001 г.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключении мы можем сформулировать извлечённую из текстов Данте модель преодоления ментального кризиса через «путешествие в себя» — то есть через рефлексию структуры внутреннего мира и обретение креативности.
Первым и изначальным условием обретения креативности является природная способность человека порождать метафорические конструкции, то есть совмещать образы на одной воображаемой «плоскости». Проще говоря, человеку необходимо умение оживлять абстрактные понятия через трансформацию их в зримые, ощущаемые образы. Потенциально способность эта есть у каждого человека, актуально она присутствует у многих. И тем не менее актуализироваться во всей полноте она может лишь в том случае, если человек к этому прикладывает осознанные интеллектуальные усилия. Итак, первый необходимый этап — это осознанное совершенствование способности воображения трансформировать абстрактные понятия в образы, видимые внутренним зрением. Собственно говоря, это есть ни что иное, как особый вид визионерства, когда концентрация сил воображения способна оживить во «внутреннем театре» образ объекта, о котором человек усердно думает. Если мы обратимся к тексту Vita Nuova, то без труда поймём, что молодой Данте не только изначально обладал удивительной способностью создавать внутренние образы, но и сознательно развивал её, при этом ясно осознавая, что всё виденное им есть лишь фантомы разума.
Второй необходимый этап — это осознанное создание системы образов, призванных служить некими «инструментальными метафорами». Можно вспомнить суфийскую традицию создания внутри сознания образа возлюбленной, который отождествляется с божественным светом и тем приближает человека к высшей реальности. Хорошо известно, что эту традицию унаследовали провансальские трубадуры, и таким путём она укоренилась и в европейской культуре74.
74 См.: Жизнеописания, 1993; Llull, 1993. Весьма интересен факт упоминания Луллием суфиев: Llull, 1954, vol. Ill, p. 10.
Данте в Vita Nuova подробно описывает процесс создания образной системы, а также вполне ясно говорит об «инструментальной цели» существования этих образов — обеспечить их создателю заступничество в ином мире, а говоря языком современным — освободить сознание, склонное к спонтанному созданию образов, от страха перед образным хаосом, парализующим мыслительные способности. Иными словами, человек, обладающий природной склонностью к спонтанному порождению образов, должен упорядочить этот хаос с помощью определённой системы образов, своеобразной «операционной системы» и, вызывая эти созданные образы, он может блокировать или корректировать хаотическую жизнедеятельность спонтанных образов.
Флорентиец не только создал образную «операционную систему», но и поведал о ней читателю как о бесценном опыте, не убоявшись намекнуть на весьма жестокий в нашем понимании факт использования реального живого человека в качестве вполне условного внутреннего образа. Но у Данте были на то свои причины, и именно вследствие них его образная система оказалась столь потрясающе эффективной — флорентиец в юности пережил «опыт умирания», увидев у пределов жизни свою образную систему в действии. То, что в начале было лишь инструментом структурирования спонтанно возникающих образов, неожиданно (и, практически, случайно) превратилось в инструмент спасения жизни. Исходя из анализа текста «Новой жизни», можно предположить, что ещё в молодости Данте был выведен из тяжёлого состояния (возможно, вызванного сердечным приступом) появлением внутреннего образа Беатриче и, возможно, проводника Гвидо.
Флорентиец, изобретя механизм регулирования внутренних образов, неожиданно осознал, что сфера применения его изобретения несравненно шире, чем он мыслил вначале, а быть может, и безгранична. Созданные им ментальные образы спасли его «физически», и в этот момент он должен был понять, что стоит на пороге великого открытия — создания механизма креативности, управляемого системой образов. И образы эти, замкнутые в систему, но бесконечно свободные в её пределах, способны в критические моменты, когда «актуальное», природное сознание не может защитить человека, брать на себя управление ментальными процессами.
Итак, мы можем чётко сформулировать: вторым этапом обретения гениальности является построение образной «операционной системы», способной в критический момент «перепрограммировать» человеческое сознание и тем обеспечить человеку нахождение такого выхода из невыносимой ситуации, который он раньше был неспособен увидеть. Созданная рефлексией образная система в критический момент, когда природный разум отказывается служить, обретает форму синтетического разума и, в известном смысле, замещает природный, выводя своего создателя к «свету» .
Изобретение этой «операционной системы» — поворотная точка в создании потенциальных условий обретения креативности. Однако само по себе оно ничего не гарантирует. Образная система — лишь приглашение к развитию, необходимая питательная среда, которая способна актуализировать в нужный момент этот синтетический разум. Мы можем утвержать, что для актуализации креативности в её высшей степени, то есть для возникновения актуальной возможности порождать новые ментальные объекты, требуется такая ситуация, в которой эта актуализация станет жизненно необходимой. В первых песнях «Комедии» флорентиец говорит об этом с исчерпывающей ясностью. Лишь «на середине Жизни» — то есть в точке, где земная жизнь встречается с жизнью небесной, в точке умирания — можно реализовать этот имагинативный разум. Едва образы обретут свою внутреннюю, не зависящую от природного разума логику, как человек высшую степень креативности, ибо ему, обретшему «второй разум», станет доступна иная реальность, реальность креативности, невидимая и непредставимая для тех, кто в ней не нуждается как в единственном инструменте спасения.
Мы ещё раз укажем на три уровня, которые преодолел флорентиец на пути к обретению креативности. Первый уровень — открытие в себе способности оперировать образами и сознательное развитие этой способности. Второй уровень — структурирование внутренних образов и создание из них «операционной системы», способной в критической ситуации автономно управлять сознанием и вторгаться в его программы. Третий уровень — актуализация «образного», имагинативного разума, то есть самосогласованной системы внутренних образов, и как следствие — «изменение программы», выживание, ментальное и физическое. Конечным результатом преодоления этих трёх уровней является обретение исключительно мощных креативных возможностей.
Итак, мы рассмотрели специфику дантовских представлений о «путешествии в себя», которые в равной степени могут быть определены и как философские, и как естественнонаучные. Модель обретения креативных способностей, обнаруженная нами в текстах Данте, имеет, как мы показали в заключительной главе, параллели в современных исследованиях структуры человеческого сознания. Дальнейшее исследование текстов Данте в ряду других прото-научных текстов о «путешествии в себя» может не только расширитььь наше представление о развтии прото-научной мысли Пред-модерна, но и привнести нечто новое и в современную конитивную науку, включив надолго забытый мыслителный опыт в орбиту современного интеллектульного дискурса. В заключении мы суммируем основные результаты диссертационного исследования, выносимые на защиту.
1. Нами обосновается применимость для интерпретации корпуса текстов Данте парадигмы «путешествия в себя», то есть описания глубинной рефлексии внутренней структуры сознания, которую в настоящей работе предлагается понимать как эсхатологическую историю «в узком смысле». С этой целью нами детально проанализирована образная структуру первой песни, то есть наиболее значимого с этой точки зрении фрагмента текста «Божественной комедии». Мы вычленяем тот «концептуальный аппарат», который позволяет интерпретировать дантовский текст, рассматривая его в рамках прагматики «путешествия в себя». На основании общего структурного анализа первой песни Комедии, нами высказано предположение о том, что Данте описывает в Комедии процесс позитивного познавания возможностей человеческого сознания.
2. Нами проанализирован ряд персидских текстов, проясняющих структурные особенности жанра эсхатологической истории как философского взгляда на конечную судьбу личности и общества, и глубинные связи этого жанра с философскими традициями средневековья. Показано, что для понимания текста Данте с историко-философской точки зрения, необходимо увидеть тот жанровый контекст, в который может быть вписана Комедия. Соответствующие жанровые сходства обнаруживаются в персидской традиции, в рамках которой эсхатологическая история получила значительное развитие. В частности, нами рассмотрены персидские тексты, содержащие в себе основные элементы метафорической системы описания эсхатологической истории.
3. На основе анализа текста «Новой жизни» нами обосновывается значение текста Vita Nuova для реконструкции генезиса эсхатологии Данте, рассматривается внутренняя структура Vita Nuova, и выделяется два основных сюжетных слоя. Нами проанализированы взаимосвязи элементов «визионерского» сюжетного слоя текста, а также подробно разобраны фрагменты, имеющие непосредственное отношение к генезису основной идеи «Божественной Комедии». Также нами выделены и проанализированы ключевые образы эсхатологии Vita Nuova и выявлена их фундаментальная связь с ключевыми образами Комедии
4. На материале трактатов Данте нами расмотрен круг вопросов, связанных с механизмами социализации той формы философского дискурса, которую избрал Данте. Исходя из рассмотренных текстов, мы приходим к предположению, что в этих трактатах Данте развивает идеи, вполне согласующемуся с аверроистским учением, а именно говорит о коллективных актах мышления, по существу — о едином разуме человечества, который можно было бы назвать распределённым разумом.
5. С историко-философских позиций нами рассмотрены структурные особенности Комедии, проясняющие специфику дантовской модели «путешесвия в себя». Следуя избранной методологии, из текста Комедии выделены ключевые для прояснения интересующей нас проблемы фрагменты, подвергнутые всестороннему рассмотрению. Анализ этих фрагментов вскрывает специфику дантовской модели «путешествия в себя». Ключевыми оказываются четыре эпизода Inferno: сцена с Франческой, эпизод с Фаринатой и Кавальканти, эпизод с Уллисом, и сцена с Уголино. На основании этого анализа делается вывод о том, что герои этих эпизодов могут быть проинтерпретированы как двойники Данте, в чьей судьбе он узнаёт возможные, но не реализовавшиеся повороты своей судьбы. Таким образом, можно утверждать, что действующие лица эсхатологической истории Комедии — это проекции самого «путешественника», результаты его философской рефлексии своего жизненного пути. Четыре судьбы, чьими символами стали четыре наиболее известных фрагмента Ада, предстают перед Данте как знаки, отмечающие поворотные точки его жизни, когда от выбранного в данный момент пути зависело конечное спасение. По сути, это — поворотные точки его судьбы. Иными словами, в центре философско-эсхатологической модели Данте стоит сам Данте, он центр созданного его воображением эсхатологического мира, он — цель очерченной им эсхатологической истории. 6. Нами была предпринята попытка интерпретации сюжета «путешествия в себя» на языке современной науки, являющаяся, по сути, попыткой совместить историко-философскую проблематику и проблематику когнитивных исследований. Для этого нами была привлечена теория поисковой активности В. Рутенберга, позволяющая рассматривать сам жанр «пугешестивия в себя» в целом, и «Божественную комедию» в частности как опыт описания механизма преодоления ментального кризиса.