Заключение. 
Личность в правовом поле

Завершая изложение, остается еще раз напомнить, что конструкторов правового поля как искусственного построения разума вполне устраивает некая отвлеченная категория «личность». По мере необходимости ею обозначают физическое лицо, социального индивида, владельца гарантий, носителя обязанностей, субъекта этических представлений и т. п. Такая многофункциональность феномена удобна, она позволяет маневрировать буквой закона внутри условной ситуации. Когда же личность выступает в роли свойства, присущего конкретному человеку, и юриспруденции приходится считаться с ее психологическими характеристиками, возникает заметное напряжение.

Юридическая мысль, всегда готовая на словах признать право функцией общественного мнения, будучи вынуждена на деле приноравливаться к законам бытия, старается всеми силами уклониться от такого испытания. Интуитивно, если не сказать инстинктивно, она стремится удержать дистанцию, прекрасно понимая, что даже осколок реальной жизни в правовом поле либо будет отторгнут, либо вызовет воспаление окружающих тканей (особенно в нашем обществе, где издревле считалось, что «неотъемлемое право отдельного человека отнимает у государства крупицу власти»). Так что любая инициатива со стороны естественнонаучной мысли вызывает раздражение, отторжение и даже враждебность. Понятно, что в такой ситуации роль и место психолога в отправлении правосудия должны иметь свою специфику.

Лучше всего для юристов, когда взаимодействие человека с обществом и государством на личностном уровне вообще не доходит до суда, а регулируется на уровне положения власти-подчинения («нет ни суда, ни закона»). Если же под давлением политической реформации суду все-таки приходится работать с живущей личностью, способы уклонения от решения по существу давно известны. Хорошо иметь под рукой научного судью, одностороннее мнение которого можно считать непререкаемым доказательством. Так было при советской власти, когда эксперт в области психических свойств человека имел весьма своеобычный процессуальный статус. Однако логика демократических тенденций перестройки как уклада жизни, так и правового поля вынуждает продолжать движение в направлении состязательности процесса, где, как известно, судить на основании одностороннего экспертного заключения невозможно (другая сторона не позволит). Хотя и должно пройти известное время, пока люди овладеют навыками судебной непокорности. Скорее всего, в обозримом будущем суду все-таки придется взять на себя роль арбитра в споре психологов относительно правосубъектности участника разбирательства. Нетрудно предвидеть, с каким лицом психология предстанет перед законом.

Что мы видим вокруг себя на сегодняшний день? Стремительное увеличение количества книг, в названии которых встречается слово «личность», рост числа авторов, претендующих на системное объединение информации в поисках некоего универсального определения, которое удаляется от них тем дальше, чем больше объем исходных данных; отсутствие научной лексики, место которой занимает литературный язык образных описаний и частных мнений; стремление представителей отдельных отраслей знания расширить плацдарм своей дисциплины за счет смежных наук под флагом синергетики, когда захват малознакомой терминологии влечет за собой ее варварское использование; разделение сфер влияния между психологами, социологами, врачами, педагогами, юристами, использующими категорию «личность» по собственному усмотрению.

Естественно, что при этом потусторонний способ существования личности как феномена индивидуальной жизни, недоступность его внутренних смыслов экспериментальному исследованию превращают стремление психологии вникнуть своими методами в мотивацию поведения либо в имитацию научного знания, либо в откровенное мифотворчество.

Мы твердо убеждены, что миссия правовой психологии в сложившейся ситуации состоит в работе по созданию образа личности, приемлемого для правового поля, из тех качеств, которые нужны для оценки правосубъектности человека. Ей предстоит накопить эмпирический материал в количестве, достаточном для обобщений с тем, чтобы вычленить феномены, которые профессиональное сообщество предложит законодателю считать фактами.

Такая работа начинается не на пустом месте. До юриспруденции прикладные знания о душе потребовались медицине, которая поручила их добывать психиатрам, но сама долго не признавала тех же психиатров врачами из-за иррациональности исследуемого предмета и интуитивности знания. Должно было пройти время, пока практический опыт не позволил установить несомненные причинно-следственные связи между явлениями, входящими в предмет их работы.

Для того чтобы сделать нечто подобное, правовой психологии нужно отмежеваться от привычки бессодержательно рефлектировать и почувствовать себя прикладной и прагматичной дисциплиной, обязанной действовать в тех обстоятельствах, которые есть.