Проблемы социально-научного понимания

Такого рода феноменами и конкретными формами подобных феноменов занимаются теперь и социологи. Вообще говоря, социологи часто занимаются вещами, которыми люди обычно и без того занимаются. Но социологи занимаются этими вещами несколько иначе, чем это делается нормальным образом в повседневности. Это значит, что социально-научный способ видения обладает перспективой мировосприятия, хотя и опирающейся на повседневный опыт, но сильно от него отличающейся. Социология — это одна из форм теоретического отношения к действительности. Однако это не означает, что практическое приложение социологии как науки нс может иметь места и в повседневности. Но институциональное повседневное применение социологии служит — или должно было бы по крайней мерс служить — тому, чтобы давать социологам возможность «отступать» на особые позиции. Эта особая теоретическая установка со временем освобождается от прагматических интересов обыденного рассудка и замещает их чисто познавательным интересом, т. е. интересом, преследующим цель не практического овладения положением вещей, а его рационального анализа «sine ira et studio» [без гнева и пристрастия (лат.). — Ред.). Практическая общественная полезность социологии состоит в том, чтобы обращать внимание людей на игнорируемые обыденным рассудком обстоятельства, зависимости и правила, в рамках которых проходит их жизнь. Полезность социально-научного понимания заключается также в том, чтобы обращать внимание на «самоочевидные» структуры и функции обыденного знания и обыденного рассудка.

Вместе с тем социология — это особое, профессионализированное знание, которое более или менее годится для того, чтобы более или менее детально реконструировать реальные общественные конструкции. Социолог дистанцируется от прагматизма обыденного рассудка. Он, так сказать, скептически относится к тому, чтобы освещать повседневную практическую жизнь людей. Очевидно, это не эмпирическое, а нормативное, описывающее некий «идеал» понимание социологии. Потому что практически незаинтересованный социолог является не только социологом, но и обычным человеком. Он многими нитями связан с социальным бытием. Он, так сказать, перманентно пребывает в дилемме, как одновременно быть участником, наблюдателем и репортером-интерпретатором реконструкции действительности. Его исследовательская работа делается в социальном мире и при этом неизбежно воздействует на него. Его научная «продукция» по большей части просачивается в обыденное знание, хотя зачастую и обходными путями.

Коротко: знание социолога опирается на обыденный рассудок, который в свою очередь изменяется благодаря особенному знанию социолога. Или, иными словами: любой элемент социологического знания не имеет значения, если он не соотносится — также всегда опосредованно — с обыденным знанием людей. Однако социологическое видение мира — более ясная, логичная и систематизированная точка зрения, чем обыденный рассудок. В социологии мы выбираем свои объекты на основе ясных критериев познавательной ценности и систематически их классифицируем. В социологии мы также строго эмпирически определяем релевантную нам действительность, тогда как обыденный рассудок делает это далеко не всегда и уж совсем не делает определенных различий между эмпирически проверяемыми и эмпирически непроверяемыми суждениями.

Социально-научное понимание в такой интерпретации является искусствоведением, искусственным методом, предназначенным служить тому, чтобы реконструировать общественную среду — соразмерными и созвучными ей, внушающими доверие, законными и ревизуемыми методами. Социально-научное понимание, в отличие от других искусственных форм понимания (вроде интуитивных, мистических, экзистенциалистских), имеет целью познание типичного, а именно как типичного поведения, так и сопряженного с ним типичного обыденного понимания. Только на основе «понимания понимания» обнаруживаются — также систематически — подобия и различия между повседневным и научным пониманием. Фактически они включены не в процесс понимания, а скорее касаются степени рефлексии, организационных форм и целеполагания: достижения в интерпретации социально-научного понимания основываются не на обращении к обыденному рассудку, а на привлечении ресурсов профессионального специального знания; не на обращении к прагматическим потребностям жизнедеятельности, а на системе значений прагматически неангажированного наблюдателя. Кроме того, с этим связано то обстоятельство, что понимание социолога относится не к актуальному, полному жизни окружающему миру, а к воображаемому миру предков и современников¹.

Понимание социолога реализуется в рамках особой, вовсе не обыденной, а теоретической установки, установки на принципиальное сомнение в социальной самооправданности, установки, которую можно было бы обозначить как «методический скептицизм» или — в несколько гротесковой форме — как «искусственную глупость». Эта установка в идеальном плане характерна тем, что забота о собственном существовании вынесена за скобки, а интерес направляется лишь на то, чтобы видеть действительность насквозь и познавать ее истину. В этой установке нет места ни социальной наличности, ни существованию внутри ситуации, ни живым близким людям, но присутствуют только идеализирующая модель социальных явлений и сконструированные социологом творения. Благодаря этому становится ясно, что социально-научное понимание представляет собой в меньшей мере исследовательскую проблему, чем проблему рефлексии. Говоря конкретно: особенность понимания как научного метода лежит не в плоскости собирания данных, а в сфере их интерпретации^[1][2].

Когда мы проводим социально-научное исследование, мы понимаем общественно сконструированную реальность на основе нашей обыденной компетенции, результирующей из взаимности перспектив. Таким образом, научное понимание реализуется в ходе отступления в теоретическую установку, в то время как практика исследований, как и нормальная практика научных обсуждений, пребывает в рамках обыденного понимания. Иначе говоря, социально-научное понимание ориентируется на снятие чар с общественных конструкций действительности. Социально-научное понимание служит в конце концов объяснению того, как из субъективных достижений сознания образуются объективные смысловые связи. Такое познание есть познание посредством системы типовых конструкций, которые должны быть логически связными, субъективно интерпретируемыми по смыслу, а также адекватными как повседневному, так и научному опыту. Конструкции социологов — это конструкции конструкций, соотносящиеся с реальной жизнью в том смысле, что «деятель в жизненном мире выполнял бы эти типизированные действия в случае, если бы он имел полностью ясное и определенное знание обо всех элементах и только о тех элементах, которые социолог предусмотрел как релевантные своим действиям, и если он имел постоянную склонность к тому, чтобы использовать самые подходящие из имеющихся в распоряжении средств для достижения своих целей, дифинированных посредством конструкций»¹.

Таким образом, методическая и методологическая проблема понимающего представителя социальных наук заключается в том, как он может гарантировать то, что он действительно постиг перспективу другого^[3][4]. Наивное и широко распространенное в социологии «решение» таково: тем, что я опрошу другого. Но такой «ура-эмпиризм» игнорирует по крайней мерс две возможности впасть в заблуждение. Во-первых, он ничтоже сумняшеся воспринял сомнительное основное положение обыденной установки о том, что другой живет в таком же мире, как и я, и что мы в самом главном одинаково узнаем мир, что наши значения совпадают или что мы, по крайней мере, можем «беспроблемно» объясняться. Во-вторых, он отождествляет уровень коммуникативных значений с уровнем понятийного опыта (то есть: кто-то говорит, что он видит нечто так, как он действительно это видит) или пренебрегает различием между памятью и опытом^[5]. Но как раз субъективно подразумеваемый разум другого совершенно не очевиден, и «собственно говоря» мы вообще не понимаем «субъективно подразумеваемого разума» другого. То, что мы понимаем, есть всегда нечто типичное. Это типичное может быть совершенно анонимным, в высшей степени индивидуальным или чем-то промежуточным^[6]. Даже совершенно неповторимую информацию мы воспринимаем в форме типичного: она выражается в языковых штампах, должна выражаться в таких штампах. Мы осваиваем нашу повседневность только посредством типизации. Это, так сказать, первая лекция, которую должны прослушать социологи, чтобы понимать и чтобы понимать понимание.

• [1] Ср.: SchUtz A. Op. cit. S. 3—54, 55—76; Schiitz A., Parsons Т. Op. cit. S. 72 ff.
• [2] Cp.: Honer A. Op. cit.; SchUtz A. Das Problem der Rationalitat in der sozialen Welt //Gesammclte Aufsatze. Bd. 2. S. 22—52.
• [3] SchUtz A. Op. cit. S. 51.
• [4] Эта проблема реконструкции других жизненных миров занимает нас как с теоретико-методологической, так и с эмпирической стороны уже многие годы (ср. с принципиальных точек зрения, например: Honer A. Op. cit.; Hitzler R. Sinnwelten. Opladen: Westdeutschc Verlag, 1988 и др.).
• [5] Ср. также: Luckman Th. Handlung und Handlungsdeutung in den Sozialwissenschaften// Vestehen und Erklaren / P. Rusterholz, M. Svilar (Hrsg.). S. 65—76.
• [6] Cp.: Natanson M. Anonymity. Bloomington: Indiana University Press, 1986; Becker H. Typologisches Verstehen // Verstehende Soziologie / W.L. Biihl (Hrsg.). Miinchen: Nymphenburger, 1972.