Латинская Америка в «холодную войну»

Развитие Латинской Америки в «холодную войну» имело свои особенности и шло под влиянием европейской моды на идеологические решения всех социально-экономических и политических проблем.

Влияние иберийской политической культуры (Испания и Португалия долгое время преобладали здесь) вызвало появление в Латинской Америке нигде более не встречавшегося в истории (кроме современной Африки) феномена — ведущая роль военных в политической жизни. Так же, как в Испании и Португалии, в Латинской Америке довольно продолжительное время в политической сфере доминировали военные (весь XIX в. и значительную часть XX в.), что объясняется практическим отсутствием гражданского общества, которое было бы способно к самоорганизации, а также отсутствием действенных политических институтов, способных играть роль посредника и регулятора конфликтов. В таких обстоятельствах нетрудно понять, что парламентская демократия в большинстве стран Латинской Америки была чахлым цветком, растущим на голых камнях. К тому же местное индейское население, обладая совершенно отличной от европейской культурой, очень слабо поддавалось интеграции — чем выше процент индейцев в стране, тем менее она развита во всех отношениях. Самый высокий процент индейцев — в центральноамериканских странах, а наименьший — в Аргентине и Чили.

Упомянутая активность армии объясняется просто — если бы армия оставалась нейтральной, то буйные и деструктивные гражданские элементы превратили бы страну в ад. Так уже было в Испании в Гражданскую войну 1936—1939 гг., когда военные выступили против анархического беспредела — эту войну европейская интеллигенция ошибочно восприняла как противостояние демократии и авторитаризма. На самом деле противостояли одинаково идиотические позиции: правые действовали под лозунгом «да здравствует смерть», а левые — «да здравствует динамит». Также и в Латинской Америке военные довольно часто с согласия и одобрения (или без) общества брали на себя политическую ответственность. Как справедливо отмечал американский ученый Сэмуэль Хантингтон, «чем более отсталым является общество, тем прогрессивней роль военных, чем более передовым становится общество, тем консервативней и более реакционной армия». Это в полной мере справедливо по отношению к латиноамериканским странам. В рассматриваемый период армия играла в Латинской Америке преимущественно реакционную роль. В период с 1920 по 1966 г. в Латинской Америке в 18 странах произошло 80 успешных по преимуществу военных государственных переворотов. С 1945 по 1980 г. лишь несколько латиноамериканских стран избежали военной диктатуры. Только в Мексике сохранялось гражданское правительство, но в 1960 г., 50 лет спустя после Мексиканской революции, 1% населения сосредоточил в своих руках половину земли, а более половины промышленности Мексики находилось в руках иностранных компаний. Итогом такого развития стала Кубинская революция и победа социалистов на выборах в Чили в 1970 г. во главе с Сальвадором Альенде.

Иногда в публицистике говорится о «фашистском» характере этих многочисленных латиноамериканских хунт — это чепуха, поскольку армия в оригинальных фашизме и нацизме никакой политической роли не играла, а была просто инструментом власти. Внешнее сходство латиноамериканских военных хунт с фашизмом совершенно обманчиво — это социально-экономическое явление другого происхождения и свойства. С другой стороны, в Латинской Америке влияние европейского фашизма было очевидным. Его проводниками выступили как отдельные политики: Хорхе Эльесер Гайтан в Колумбии и Хуан Доминго Перон в Аргентине, так и целые режимы, например бразильское «Новое государство» в 1937—1945 гг. Жетулиу Варгаса. Оно было устроено явно по итальянскому образцу. Подражая Муссолини, Варгас основал рабочую партию, способствовал развитию государственного сектора в экономике страны. Бразильские военные долгое время сознавали себя наследниками величайшего популиста Варгаса. В начале 1960;х гг. они симпатизировали левым партиям, поддерживали демократию, земельную реформу и не доверяли США. Слабые попытки бразильских повстанцев свергнуть военный режим в конце 1960;х гг. не причинили ему ни малейшего вреда. Впрочем, с начала 1970;х гг. военный режим стал менее жестким, и к 1985 г. страна перешла к гражданскому правлению.

Большой проблемой в Латинской Америке являлась экономическая зависимость от США. Для того чтобы экономические связи с США были равноправными, требовались энергичные реформы, но после войны во многих странах Латинской Америки модернизация сельского хозяйства (главной отрасли народного хозяйства) была до крайности медленной: так, к 1960 г. 5% земельных магнатов имели 75% земли. В Перу 9 из 10 крестьян не имели земли. Бразилия была одним из крупных поставщиков сельскохозяйственной продукции, при этом 7 из 9 бразильских детей младше 5 лет не получали полноценного питания, а мяса на душу населения в Бразилии потреблялось меньше, чем его уходило на корм кошке в США. Штаты предпринимали усилия, направленные на сужение пропасти между бедными и богатыми, проведение социальных реформ, демократизацию общественной жизни. Однако господствующие классы этих стран только на словах поддерживали преобразования, при этом не желая мириться с посягательствами на свои привилегии. Когда нужно было сделать выбор между военной диктатурой и радикальными переменами, выбирали первое.

Напрашивается вопрос, что является самой существенной причиной экономического отставания этого региона? Наиболее часто отвечают, что перенаселение, но это абсолютно неверно: в Латинской Америке живет 6% населения земли, а общая площадь обрабатываемой земли составляет 17% от мировой. Неверно и то, что беды Латинской Америки связаны с нехваткой капиталов, на деле реальные экономические излишки в Латинской Америке составляли более половины национального продукта, но они тратились не на экономическое развитие в интересах этих народов, а для покупки предметов роскоши, недвижимости, перевода в виде прибылей за границу. В условиях периферийного капитализма действие рыночных факторов изменяется: в расчет принимается только спрос на рынке, а не действительные нужды народа. Система рынка находится в равновесии, а часть народа голодает по той причине, что капитал используется непроизводительно.

В итоге получилось, что латиноамериканская модель — это нестабильный и деформированный государством капитализм, основной особенностью которого является этатизм. К тому же в странах Латинской Америки в полном упадке находилась система среднего образования, в отличие от азиатских «тигров», зато огромные суммы ссужались на высшее образование. В университеты же попадали в основном молодые люди из обеспеченных семей: получалось, что бедные оплачивают образование богатых. То же и с бензином, который весьма дешев за счет государства, но у бедных машин нет.

Впрочем, положение в экономике в иных латиноамериканских странах некоторое время было стабильным: если в 1930;е гг. в условиях нарастающей политической нестабильности и резкого ухудшения мировой конъюнктуры латиноамериканские страны находились в полосе застоя экономики, то в годы Второй мировой войны они получили возможности включиться в систему мировой торговли. Особенно успешно это делали Бразилия, Аргентина, Мексика, Чили. За счет средств, полученных от торговли, стали создавать предприятия обрабатывающей промышленности и вытеснять с местного рынка импортные изделия, ранее оплачиваемые выручкой от сырьевого экспорта. Такая модель индустриализации называется импортозаменяющей. В благоприятных условиях эта модель работала, но с ухудшением экономической ситуации со временем стала давать сбои по причине нехватки инвестиций, новых технологий, ресурсов. Эти временные трудности, разумеется, в условиях «холодной войны» стали идеологизировать, взваливая ответственность на коварных западных империалистов.

Американцы стали рассматривать отношения с Латинской Америкой через призму «холодной войны». К примеру, Эйзенхауэр санкционировал переворот в Гватемале, где президент Хакобо Арбепс Гусман приступил к национализации, под которую попадали и американские компании, в том числе знаменитая бостонская группа «Юнайтед фрут», занимавшаяся экспортом бананов. Отсюда и метафора «банановая республика» — это якобы указывало на причины заинтересованности США.

Арбенсу было 37 лет, когда он стал президентом в 1951 г., получив на выборах 65% голосов. При вступлении в полномочия он заявил о трех своих приоритетах: освободить страну от полуколониальной зависимости в экономической сфере, превратить феодальные институты экономики в капиталистические и сделать это не в ущерб жизненным стандартам людей. Две трети населения (из 3 млн) страны были не только неграмотными, но и жили в нищете. 2% латифундистов владели 70% земли, а 2/3 крестьян — 10%. Для того чтобы преодолеть неравенство, Лрбенс в 1952 г. провел через парламент закон об аграрной реформе. Он предлагал передать крестьянам неиспользуемые земли латифундистов, а владельцам земли государство компенсировало бы стоимость этой земли из налоговых поступлений. Закон касался самого крупного собственника земли в Гватемале — американской «Юнайтед фрут компани», ей принадлежала почти пятая часть угодий страны, но она пользовалась только 15%. Предложенные правительством компенсации предприниматели отвергли как недостаточные.

Президент компании и его помощники организовали в прессе кампанию о «коммунистической опасности» в Гватемале, для которой на самом деле не было ни малейшего основания. Зато мысль очень понравилась госсекретарю Джону Ф. Даллесу, который до своего государственного назначения несколько лет работал адвокатом этой компании. Поскольку интересы бизнеса вошли в противоречие с реформой, Арбенс начал полагаться на коммунистов из профсоюзов и правительственных учреждений. Поскольку ему отказали в покупке американского оружия, он совершил глупость — приказал купить оружие в Чехословакии, корабль с которым пришел в порт Барриос в мае 1954 г. Оружие было большей частью устаревшее и вряд ли могло быть использовано при отражении агрессии. Для путчистов это была находка, они стали уверять, что Лрбенса поддерживает Москва.

Эйзенхауэр усмотрел в этом угрозу распространения коммунизма и поручил ЦРУ организовать свержение Арбенса. Гватемальские беженцы, скопившиеся в Гондурасе, получили от ЦРУ оружие, а йотом при помощи ВВС США были переброшены в Гватемалу. Даллес сам отдал приказ о начале военной операции по свержению Арбенса.

Арбенс бежал, а население пассивно наблюдало за происходящим, гватемальская армия осталась в казармах. После этого Гватемала оставалась под властью военной диктатуры. Эйзенхауэра, естественно, обвинили в том, что он действовал в интересах «Юнайтед Фрут», это не соответствовало истине, он был уверен, что нити заговора тянутся в Москву.

По объективным обстоятельствам невозможно фронтально обратиться к развитию всех латиноамериканских стран, поэтому выберем самый яркий, показательный и значительный пример — Аргентину.

Первоначально самой подходящей для роли лидера в Латинской Америке была Аргентина, которая подобно Канаде пережила бум в развитии в 1900—1914 гг., прошла через период замедленного развития в 1920;е гг., резкий спад в 1929—1933 гг., а потом через долгий период роста по 2—3% годовых с уверенным прогрессом промышленности, добычи руды, нефти, коммунальных услуг, производства электроэнергии. Первой в Латинской Америке в Аргентине была создана работающая рыночная экономика, правительство вмешивалось минимально, рос средний класс, ввели политические свободы, началось господство закона. Во Вторую мировую войну Аргентина, как никто другой в южном полушарии (за исключением Австралии), процветала экономически, заработные платы были на уровне западноевропейских. Накопился большой валютный резерв. Но процветавшая страна пала жертвой идеологии европейского происхождения, а также милитаризма. Фатальным стал военный переворот 1943 г., когда хунта назначила министром труда некоего полковника Хуана Доминго Нерона.

Во время войны аргентинское правительство больше симпатизировало Германии и Италии. В 1943 г. профашистская группа офицеров установила контроль над Аргентиной. Ее дятелыюсть и была кулисами перонизма. Перон стал лидером этой группы в 1946 г. Он некоторое время пребывал военным атташе в Италии и был в восторге от фашизма. Перон говорил, что Муссолини самый значительный государственный деятель XX в., но он допустил несколько значительных ошибок: «Я пойду по его стопам, избегая его ошибок».

Перон был спортсменом — чемпионом по лыжам и фехтованию, псевдоинтеллигентом, изучавшим социологию. Он обладал большим личным обаянием, даром демагогической риторики. Перон называл свою философию хустисиалистской (от иси.justicia — справедливость). По надобности он брал идеи то от Ленина, то от Муссолини, то от Гитлера, Франко или Сталина. Он показал, как демагогическими приемами и тактикой можно манипулировать неопытной демократией. В этой манипуляции ему помогала весьма обаятельная и популярная в Аргентине актриса Эвита Дуарте, умершая в разгар карьеры Нерона, что также стало частью мифа о матери нации.

Став президентом, Перон провел классическую демонстрацию, как во имя отвлеченных идей можно разрушить экономику: он национализировал Центральный банк, железные дороги, сталелитейную промышленность, рыболовную промышленность, воздушный транспорт, страховое дело. Одним махом увеличил расходы на социальную сферу с 19,5 до 29,5%. У Перона не было системы приоритетов, он просто объявил народу, что все получат все сразу: тринадцатую зарплату, оплаченные отпуска, социальные блага как в Скандинавии, но без соответствующего уровня экономики. В итоге все ресурсы были исчерпаны к 1951 г., страна лишена капитала, инфляция приобрела угрожающий характер. Вследствие явного провала в экономике Перон перешел к демагогии в политической сфере, обратился к поиску врагов, которые моментально были обнаружены: Англия, США, все иностранцы. В числе врагов в итоге оказалась даже католическая церковь — в 1955 г. науськанные им рабочие уничтожили две самых красивых церкви Аргентины. Правда, это переполнило чашу терпения нации и армия прогнала Перона, но вернуться к минимальному участию государства в экономике аргентинцы уже не смогли: уже было создано слишком много защищенных интересов, громадный паразитирующий государственный аппарат, сверхмощные профсоюзы. Наследство Перона оказалось более долговечным, чем его болтовня, он даже смог ненадолго вернуться к власти в 1973—1974 гг. К этому моменту ход истории Аргентины переменился, она упустила шанс своевременно превратиться в развитое государство.

Пероиистская революция была крупным бедствием для всей Латинской Америки, где среди разрухи и отчаяния расцвели демагоги и всякие спекуляции, которые основывались на том, чтобы во всем обвинять США. Без перонизма не мыслима и Кубинская революция.

Эти примеры ясно показывают значение атмосферы «холодной войны» для принятия важных политических решений и в Латинской Америке тоже.