Принцип основания. 
Система философии

Существенно иначе обстоит дело, если понятие, над которым должно быть произведено деление, и члены его не противополагаются друг другу как субъект и предикат, но эти последние вместе образуют члены деления одного общего понятия. Тогда именно субъект и предикат могут быть всегда сами рассматриваемы как соподчиненные друг с другом понятия. Но соподчиненные понятия могут быть с точки зрения тождества приводимы в отношение друг к другу лишь отрицательно, как нетождественные. Тем не менее, между такими понятиями всегда должно существовать и положительное отношение. Указанием на это служит то, что они содержатся в одном и том же общем целом понятии. Если мы постараемся теперь найти это положительное отношение, то, если его вообще выразить, оно представляется нам как отношение зависимости. Зависимость в наиболее общем смысле слова означает, что свойство одного понятия определяет каким-либо образом свойство другого понятия. В этом смысле все понятия, которые благодаря внутренним признакам получают соотносительное значение, зависят друг от друга. Такими соотносительными понятиями оказываются, например, отец и мать, родители и дети, растения и животные, черное и белое и т. п. Здесь каждые два сообща определяющие друг друга понятия можно с точки зрения тождества связать лишь в отрицательном суждении. Всякий, однако, видит тотчас, что этим не исчерпывается их действительное соотношение, а только выражается неспособность указанной точки зрения определить это соотношение положительным образом и что, следовательно, это отношение в положительном смысле вовсе не есть отношение тождества. Но все понятия, стоящие друг к другу в каком-либо внешнем отношении, которое можно выразить положительно, находящиеся, например, в пространственном или временном взаимоотношении, всегда могут быть подобным же образом приводимы в соотношение зависимости на основании этого отношения. Так, мы мыслим себе Луну уже в чисто геометрическом смысле зависящей от Земли, гром — зависящим от молнии как пространственно, так и временно, падение тела — как событие, по времени зависящее от поднятия его на определенную высоту. Эти временные и пространственные отношения вследствие своего по большей части сложного характера заставляют нас применять для выражения одного единичного отношения зависимости большее число понятий, так что и субъект и предикат состоят из соединений понятий, и таким образом суждение зависимости постоянно принимает форму сложного суждения. Когда под влиянием указанных условий образовались особые частицы — союзы, которые преимущественно годятся для выражения определенных отношений зависимости, это развитие языка в свою очередь повело к тому, что большей частью в форме сложных предложений выражаются и такие зависимости, в которых сложность приведенных в соотношение понятий сама по себе не принудила бы к этому. Далее, на это возникновение суждений, выражающих зависимость, оказывает влияние процесс, развивающийся из саморазмышления о собственных связях логического мышления. Как в системе понятий, возникшей из логической обработки внешнего воззрения, представляются разнообразные отношения соподчинения и зависимости, так и вследствие совершения актов мышления между самими этими актами возникают впредь совершенно подобные отношения. Каждые два суждения, относящиеся к одному и тому же самому предмету, вступают в отношение соподчинения, и, между как благодаря деятельности сравнивающего мышления из них получаются новые суждения, эти последние рассматриваются как зависящие от первых. Таким образом, развитие процесса умозаключений становится решающим для логического положения отношений зависимости. Когда вывод признается обусловливаемым посылками умозаключения, к этому неизбежно присоединяется обратная зависимость; ведь самостоятельное исследование вывода делает предпосылки в свою очередь зависящими от правильности вывода, и эта точка зрения приобретает значительное влияние, именно благодаря выводам из заключений, допускающих несколько различных толкований. Таким образом, к данным отношениям зависимости, происходящим из мира представлений в сознании, примыкают отношения зависимости, находимые в мышлении, которыми всюду определяется сама логическая деятельность мысли. Каждое сознание рано оказывается уже обладающим отношениями между своими представлениями, которые заимствованы из правильных пространственных и временных связей в воззрении. Отношения, данные в форме чисто логической зависимости, значительно уступают им по количеству. Тем не менее, именно в этом небольшом остатке есть мощь, скоро доставляющая ему господство над всеми остальными. Мощь эта состоит в том, что логическая зависимость есть единственная, которая понимается как необходимая, как такая, от которой не может отказаться мышление.

Теперь возникает вопрос, откуда является у мышления это сознание внутренней необходимости, которую оно соединяет с теми именно из своих актов, которые оно совершает согласно принципу логической зависимости, — вопрос, который тем более должен быть поставлен, что именно это соединение данных суждений есть свободный акт, предпринимаемый без принуждения со стороны внешних чувственных восприятий. Ответ на этот вопрос непосредственно дает то, что именно там, где мы, не будучи зависимы от случайных условий, связываем понятия согласно мотивам, лежащим в нас самих, эти мотивы могут состоять только в основных функциях сравнения. Эти функции, будучи единственными и всегда и всюду свойственными мышлению, потому и рассматриваются им самим как необходимые ему. А так как эта необходимость всегда возможна лишь при предположении той свободы, которая свойственна всякому мышлению как произвольному действию, то здесь нет никакого противоречия в совместной наличности признаков свободы и необходимости.

То превосходство над всеми остальными формами зависимости, которое удерживает за собой зависимость логическая, состоит следовательно, в том, что это — зависимость, возникшая согласно законам логического сравнения, а потому и подчиняющаяся необходимо этим законам. Под влиянием этих условий наше мышление всюду старается подчинить логической зависимости те отношения зависимости, которые представляются в воззрении. Так как члены этой логической зависимости обозначаются нами как основание и следствие, то и правило, согласно которому мы связываем понятия или акты мышления сообразно их зависимости, было названо вообще принципом основания.

Теперь по отношению к этому принципу возникает вопрос, следует ли признать его за самостоятельную логическую аксиому в подобном же смысле, как принцип тождества и принцип противоречия, или не следует ли видеть в нем лишь указание на необходимость применения предписываемых упомянутыми принципами функций сравнения и к самостоятельно данным актам мышления. В самом деле, если всякое сравнение состоит в установлении согласий и различий, то оно, можно сказать, составляет лишь продолжение той же самой сравнивающей деятельности, которая проявлялась при установлении отдельных уравнений, А = В и В = С, когда из них образуется третье уравнение, А = С. Не менее того применим этот способ рассмотрения к таким умозаключениям, в которые входят только частичные равенства. И даже суждения, выражающие зависимость, хотя они не допускают, правда, как мы видели, вполне равносильного превращения в суждения, выражающие равенство, но все же дозволяют род истолкования при посредстве последних, и они таким образом доставляют возможность выразить их в форме частичных или полных равенств. Таким образом и относительно их возможно было бы утверждать, что они приводят в конце концов к тем же самым основным функциям сравнения. В самом деле, так смотрел на дело не кто иной, как Лейбниц, впервые введший в учение о познании принцип основания. «Principium rationis suffientis» он признавал за простой принцип связи эмпирических, то есть случайных фактов. Чтобы отметить это, он воспользовался атрибутом «suffientis». Это определение должно было указывать на недостаток логической необходимости, присущий этим связям. Для связей же логического мышления принципы тождества и противоречия казались ему совершенно достаточными. Его примеру последовали многие из новейших логиков, иногда идя еще далее, а именно даже в принятом Лейбницем ограничении, согласно которому принцип основания совпадает с принципом эмпирической причинности, отрицая за последним значение самостоятельного основного закона, принимая равенство и здесь за подлинный критерий связи.

Я полагаю, что легко можно убедиться в несостоятельности этого учения. Стоит только припомнить себе те общие предпосылки, в связи с которыми оно стояло у своего родоначальника. По Лейбницу, отвлеченное мышление понятиями и воззрение далеки друг от друга. За кажущимся различием в степени между ясным и темным представлением, по его мнению, скрывались противоположности, требовавшие непременно и различных принципов. Утверждалось поэтому, что принцип противоречия не осуществляется ни в одном воззрении, а принцип основания, напротив того, излишен в мире ясных понятий. Тут не могло быть и речи о сведении этих основных логических законов к основным функциям сравнивающего мышления. Наоборот, эти принципы были даны непосредственно сами по себе: логические аксиомы вместе с очевидными формами их применения к нашим понятиям, принцип основания в виде промежуточного члена между обоими родами познания, сам по себе будучи априорным законом, но в своем применении служа для установления связи между спутанными представлениями опыта. Но, если мы рассматриваем принципы тождества и противоречия только как общие выражения для обеих основных функций сравнивающего мышления, тогда решительно нельзя понять, каким образом могут в нас действовать эти законы, не будучи впредь применяемы и к воззрениям. Предметы воззрения и представляют нам согласия и различия. Если бы их не существовало здесь, каким образом попали бы они в наши понятия? Ведь воззрения становятся понятиями лишь тогда, когда мы применяем к ним указанные законы сравнивающего мышления, и ведь непосредственное продолжение деятельности мышления, начинающей с воззрения, приводит затем и сами понятия в отношения друг к другу, устанавливаемые благодаря согласованию и различению. Но и таким образом добытые отношения мы должны уметь снова представить себе наглядно, чтобы понятия вообще были пригодны для нашего мышления. Указанные принципы тождества и противоречия далеко не такие законы, которые не допускают никакого применения к опыту, наоборот, они сами суть наиболее общие законы, которые соблюдает наше мышление при соединении эмпирических фактов. Они оказываются, следовательно, логическими законами в том отношении, что они вытекают из основных функций нашего мышления, но они суть эмпирические законы в том отношении, что имеют значение для всякой обработки опыта и не могли бы существовать в нашем мышлении, если бы предметы воззрения не подчинялись их применению.

Применяя эти точки зрения к принципу основания, мы наперед уже должны и у него предположить воззрительную подкладку, данную в определенных свойствах наших представлений; но мы не должны, конечно, ожидать, что связь основания и следствия где-либо предстанет нам готовой. Воззрительные условия для образования логического понятия зависимости на самом деле несомненно даны нам в отношениях сосуществования в пространстве и последовательности во времени. У понятия зависимости не может быть другого основания, ведь в нашем воззрении, кроме этих, вовсе нет других отношений, из которых было бы возможно вывести обусловленность одного данного другим данным, точно так же, как у тождества не может быть другой воззрительной подкладки, кроме согласия предметов в известных свойствах. Но пространственное сосуществование и временная последовательность сами так же мало суть уже отношения зависимости, как мало согласие представлений в известных свойствах есть тождество. Для того чтобы сосуществование и преемство превратились в зависимости, в сочетаемых представлениях должны оказываться условия, заставляющие мышление приводить их в связь друг с другом таким образом, что всякое изменение одного члена такого соединения необходимо изменяет и другой член. Таким образом изменяются стороны вписанного в крут правильного шестиугольника, если возрастает диаметр описанного круга. Здесь круг и вписанный в него шестиугольник составляют два члена одного целого, и связь их дана непосредственно в воззрении. Мышление превращает эту связь в зависимость, понимая это соотносительное изменение обоих членов как такое, которое невозможно иным образом без изменения существенных свойств целого. Качающийся с неизменной амплитудой маятник представляет при каждом колебании для воззрения одну и ту же связь между скоростью и отклонением от положения равновесия. Чтобы эта связь представлялась зависимостью, уменьшение скорости с удалением от среднего положения должно быть признано свойством, необходимо принадлежащим наблюдаемому движению в том смысле, что всякое изменение одной составной части представления изменяет и другую составную часть. В действительности при этом временно-пространственном процессе дело обстоит не иначе, чем в предшествующем примере чисто геометрической связи, если не обращать внимание на большую сложность его. Тот факт, что качания маятника при одинаковой амплитуде повторяются однообразно, дан нам в воззрении точно так же, как другой факт, что сторона вписанного шестиугольника правильно изменяется совместно с диаметром описанного круга; в обоих случаях только мышление при посредстве отнесения друг к другу членов целого объема данного в воззрении понятия превращает эту связь воззрений в зависимость понятий. Поэтому незаконно приписывать геометрическим формам зависимости существенно иное значение, чем формам зависимости временной, с которыми мы встречаемся в воззрении известных представлений движения. Обыкновенно это оправдывают тем, что в последнем случае физическое рассмотрение природы принуждается к гипотезе о силах природы как о видах причинности, существующих независимо от нас. Но при установлении указанных форономических соотношений дело настолько же мало идет непосредственно о подобном предположении, как в геометрических соотношениях о вопросе, существует ли пространство независимо от нас или нет. И те и другие соотношения мыслятся как зависимости лишь благодаря тому, что определенные элементы воззрения предполагаются изменяющимися совместно с другими определенными элементами. Принципиально безразлично, присоединяется ли при этом в качестве самоочевидной мысли в первом случае неизменность свойств пространства, или во втором — неизменность определенных представлений о движении. Ведь в этой первоначальной логической форме отношение зависимости вообще имеет значение лишь именно для определенной совокупности представлений, в которой всякий раз к одному члену приурочен другой. Обобщение, переносящее соотношения зависимости и на дальнейшие случаи подобного рода, есть познавательный процесс, который развивается из этих примитивных проявлений мышления, но сам он вовсе еще не содержится уже в них.

Впрочем, иное толкование чисто геометрической зависимости неуместно еще и с другой точки зрения. Непосредственно наши представления никогда не даны нам ни как только пространственные, ни как только временные, но всегда и везде как пространственно-временные. Обстоятельства воззрения позволяют нам в известных случаях оставлять в стороне временные свойства вещей или в других случаях даже совершенно отрешаться от их особых временно-пространственных свойств, чтобы рассматривать их только с точки зрения понятия количества. Но это наше отвлечение настолько же мало может помешать самим представлениям оставаться временно-пространственными, насколько, например, одностороннее исследование представлений не может когда-либо устранить волю из действительного мышления. Поэтому решительно невозможно, чтобы наше рассмотрение пространственного руководилось иными общими точками зрения, чем наше рассмотрение временного, или, так как воззрение времени всегда остается в то же время связанным с пространственными субстратами, рассмотрение временно-пространственного. Все различие состоит именно в том, что чисто только пространственное представление, требуя далее идущего отвлечения, представляет более простые условия. Соотношение же зависимости как таковое предлагает в качестве воззрительного основания всегда лишь совокупное представление, которое расчленяется на частные представления. Коль скоро весь объем только что упомянутого совокупного представления фиксируется затем в понятии как определяемый известными свойствами, тогда и относящиеся к нему частные представления надлежит мыслить себе как зависящие друг от друга члены этого целого.

С понятий, на которые наводит непосредственное воззрение, и которые непрерывно находят свое осуществление в определенных совокупных представлениях, тот же самый способ рассмотрения переносится и на те более сложные понятия, которые возникают лишь благодаря более обширной обработке предметов опыта мышлением. Везде, где этого рода цельные объемы понятия разделяются на подчиненные понятия, стоящие в соотношениях друг с другом и сообща определяемые признаками целого понятия, отношение этих членов может быть определено только как отношение зависимости. Так, растения и животные, преступление и наказание, движение и покой и бесчисленные другие пары понятий представляют отношение, которое можно определить при посредстве выраженного или молчаливо подразумеваемого отношения к более обширному понятию, которое предполагают оба понятия, тогда как это последнее само в свою очередь определяется свойствами подчиненных ему понятий. Поэтому соотношение последних не может быть изменено без того, чтобы и общее понятие не испытывало также известных изменений. В этом смысле растения и животные предполагают понятие живого существа, преступление и наказание — понятие правового порядка, движение и покой — понятие пространственно-временного отношения предметов. Следовательно, каждая такая зависимость основывается на подчинении обоих приведенных в соотношение друг с другом понятий более обширному понятию и на соподчинении самих указанных понятий. При этом, однако, соподчинение следует понимать в более широком смысле, а не в обычном — простого сопоставления видовых понятий, исчерпывающих объем определенного рода. Конечно, и это соподчинение в тесном смысле слова содержит в себе зависимость, как это видно из первого из вышеприведенных примеров. Но здесь обыкновенно преобладает точка зрения одновременного подчинения высшему понятию, а потому именно в этом случае сравнительно реже представляется повод давать логическое выражение зависимости как таковой. Дело обстоит иначе при тех соотношениях, при которых менее обращается внимания на подчинение, так что последнее обыкновенно составляет лишь молчаливо подразумеваемую мысленно предпосылку, как при понятиях движения и покоя, преступления и наказания и т. п. К зависимости соподчиненных понятий присоединяется, наконец, как последнее отношение зависимости отношение зависимости суждений, стало быть, соединений понятий, элементы которых, отдельные понятия, сами уже стоят в определенных отношениях друг к другу. Именно эта зависимость и послужила для нас выше исходным пунктом, так как она представила ближайший повод для установления принципа основания. В ней находит свое завершение общее развитие отношений зависимости, так как она является наиболее сложной формой последних. Именно потому, что здесь отношение причины и следствия вытекает из отношений между понятиями, — отношений, которые сами вовсе не должны быть непременно зависимостями, в этом сложнейшем случае наименее непосредственно ясна самостоятельность отношения. Там, где отдельные понятия соединены посредством отношений равенства, эти отношения представляются сами по себе достаточными, чтобы вызвать соединение согласно основанию и следствию. Если применить и к этому случаю точку зрения, выработанную на предшествующих простейших, тогда не может уже быть никаких сомнений относительно того, что и здесь дело идет всюду об отношениях того же самого рода, как там. Если мы оставим в стороне отношения понятий, выраженные в отдельных суждениях умозаключения, то окажется, что умозаключение как таковое образует всегда связь мыслей, устанавливаемую при посредстве общих (сопринадлежащих) понятий, — связь, отдельные члены которой мыслятся как друг от друга зависящие, но отнюдь не как вполне или отчасти каким-либо образом тождественные. Таким образом уравнение, А = С может зависеть от двух других уравнений, А = В и В = С, но оно не тождественно ни с одним из них. Шаг, сделанный нами при переходе от зависимости понятий к зависимости суждений, и состоит ведь именно в том, что здесь дело идет только об отношении друг к другу этих актов мышления, слагающихся из понятий, а не об отношении понятий в единичном суждении. Аналогия обоих случаев оказывается верной и в том отношении, что посылки вместе с заключением из них образуют целое, которому подчинены все суждения, и в котором они, стало быть, соподчинены друг с другом. На этом способе рассмотрения основываются все те преобразования умозаключений, при которых производится перестановка суждений; а именно вывод становится на место одной из посылок, и таким образом получается обратное умозаключение. Поэтому, если попытка свести отношение зависимости на отношение тождества не удается уже по отношению к равенству, она становится уже совсем окончательно неисполнимой по отношению к тем сложным формам мышления, в которых зависимости содержатся уже в отдельных суждениях. Но и здесь следует твердо помнить, что отношение зависимости, выраженное в посылках, отнюдь не переходит в вывод, а всегда отношение членов заключения друг к другу образует новое отношение зависимости, которое может быть обозначено как отношение высшего порядка. Это явственно обнаруживается в тех случаях, где вывод, относящийся к заключению с условным суждением, сам не содержит в себе условия.

Этой самостоятельности отношения, подтверждающейся во всех применениях, соответствует, наконец, и то, что последнее приводит к совершенно особого рода методу сравнительного отношения гсред- ставлений друг к другу. Это явственно обнаруживается из рассмотрения его воззрительных оснований. Ближайшее отличие от тождества состоит здесь в том, что при последнем мы сравниваем понятия, мыслимые самостоятельными, а при зависимости — каждый раз по два понятия, сдерживаемые вместе одним совокупным понятием. В первом случае дело всегда может идти только о степени согласия или различия обоих понятий. В случае зависимости спрашивается, напротив того, как вследствие совместной принадлежности одному определенному общему представлению вместе с изменением одного понятия наступает изменение и другого; или, в применении к сложным актам мышления, как с изменением данного соединения понятий изменяется и другое, принадлежащее к той же самой связи мыслей. При установлении таких отношений применяются, конечно, равным образом и согласование, и различение как элементарные акты сравнивающего мышления, без которых нигде нельзя обойтись, но к ним как новый момент присоединяется момент соотносительного изменения. Конечно, при понятии изменения в том смысле, который здесь имеется в виду, следует вполне отрешиться от мысли о тех временных процессах, которые мы обыкновенно называем изменениями. Имеется в виду только любое варьирование свойств одного понятия, которое связано с изменением свойств другого, приведенного с ним в соотношение. Именно такую связанность, при каких бы особых условиях воззрения она ни встречалась, мы называем зависимостью.

Между тем как принцип тождества и принцип противоречия являются теми законами сравнивающего мышления, согласно которым мы в силу согласующихся признаков приравниваем объекты мышления друг к другу, а в силу противоречивых признаков — противополагаем их друг другу, — принцип основания является, следовательно, законом, выражающим, что мы полагаем объекты мышления, свойства которых изменяются соотносительно, зависящими друг от друга. Но условия применения этого закона даны в воззрении не иным образом, чем условия применения законов тождества и противоречия. Равным образом установление зависимости повсюду совершается лишь благодаря акту мышления, так как зависимость предполагает объединение определенных частей воззрения в одно общее им понятие и отвлечение от всех тех элементов, которые не принимаются в соображение для приводимых в соотношение признаков. При всем том акты сравнения, находящие свое выражение в принципе основания, по существу имеют более сложный характер. Они заключают в себе не сравнение двух данных твердо установленных отдельных понятий, а сравнение двух приведенных в соотношение рядов понятий. Чтобы члены этих рядов не расходились, они должны именно сдерживаться одним совокупным понятием, из объема которого не должно выходить ни одно из них при видоизменении своих признаков. Эта многообъемлющая природа акта сравнения делает его непосредственно способным быть переносимым на целые суждения. А так как суждения, связываемые в один процесс умозаключения, со своей стороны могут быть опять соединяемы с другими актами мышления при посредстве каких-либо сопринадлежащих им понятий, то принцип основания превращается в принцип всеобщей связи актов нашего мышления. В силу этого принципа мы стараемся какие-либо новые действия мышления приводить в отношения зависимости с другими, эти последние, в свою очередь, еще с другими и т. д. без конца. Благодаря этому развитию принцип основания становится из закона мышления — законом познания. Он идет далее ограниченных сравнений, находящих свое выражение в более простых логических законах, так как, будучи последним принципом сравнивающего мышления, он вместе с тем является первым принципом обосновывающего мышления. А именно обосновывающее мышление мы и обозначаем именем познавания.