Политическая модернизация и демократический транзит

Изучение процессов демократизации появилось на повестке дня сравнительных политологов в связи с подъемом третьей волны демократизации, начавшейся с крушения диктатуры в Португалии, накрывшей в 1974 г. авторитарные страны Латинской Америки, Южной Европы, Африки, Азии и Восточной Европы, и сошедшей только к началу нового тысячелетия.

Исследователи, занимающиеся проблемой демократизации, ставят своей целью описать процессы глобального распространения демократий, объяснить порождающие их причины, дать оценку перспективам демократизации стран по всему миру. Независимо от выбираемых методов сравнения, стран и временных периодов, для всех ученых представляют интерес: предпосылки становления и поддержания демократии в странах третьей волны;

• — агенты демократизации;
• — причины, по которым устойчиво авторитарные страны неожиданно встают на путь демократического транзита;
• — внешние факторы, благоприятствующие демократизации.

Демократизация трактуется исследователями как глобальный процесс, в той или иной степени затрагивающий все страны мира, а демократия — как наиболее предпочтительный политический режим. Процесс становления демократии носит синусоидальный характер, что означает как возможность откатов, возврата к авторитаризму, так и подъема новых волн.

С. Хантингтон (1991) определил «волну демократического транзита»^[1] как совокупность процессов перехода от авторитарного режима к демократическому, протекающих в определенный период времени и существенно превышающих по количеству переходы в обратном направлении в течение этого же периода. В мировой истории он выделил три основные волны: первая — 1828—1926 гг., вторая — 1943—1962 гг., третья — 1974—1989 гг. Каждая волна прерывается периодом демократического отката, при котором ранее установившийся демократический режим сменяется авторитарным правлением.

В период между 1828 и 1926 гг. в мире возникло порядка 30 демократий (США, Великобритания, Франция, Германия, Канада, Австралия, Новая Зеландия, Нидерланды, Швейцария, Скандинавские страны, Аргентина и др.). Страна признавалась демократической, если отвечала двум ключевым критериям: 1) 50% взрослого мужского населения имело право голоса; 2) глава исполнительной власти либо сохранял за собой поддержку большинства в избранном парламенте, либо избирался в ходе периодических всенародных выборов.

Приход к власти в 1922 г. Б. Муссолини в Италии ознаменовал начало первого авторитарного отката, к 1942 г. сократившего число демократий до 12. Этот процесс затронул прежде всего те страны, которые приняли демократическую форму правления позднее других (накануне или сразу после Первой мировой войны). В этот период набирают силу коммунистические, фашистские и военные режимы.

Победа союзников во Второй мировой войне способствовала подъему второй волны демократизации, приведшей к установлению 36 демократий (Западная Германия, Италия, Япония, Корея, Израиль, Индия и др.). Однако уже в 1962 г. последовал второй откат, сокративший число демократий до 30. Этому способствовали процессы в Латинской Америке, где становление авторитарных режимов приобрело масштабный характер. В 1973 г. только в двух латиноамериканских странах (Венесуэле и Колумбии) действовали демократически избранные правительства. Второй откат увлек за собой страны, в которых демократическое правление держалось четверть века и дольше (Чили, Уругвай, Индия, Филиппины).

Третья волна демократизации поднимается после падения диктатуры в Португалии в 1974 г. В течение 15 лет после этого события демократические режимы пришли на смену авторитарному правлению в 30 странах Европы, Азии и Латинской Америки. С. Хантингтон выделяет пять факторов, повлиявших на подъем этой волны:

• 1) кризис легитимности авторитарных режимов в странах, где широкую популярность приобрели демократические ценности, особенно в условиях неспособности правящего режима решать острые экономические проблемы;
• 2) беспрецедентный экономический рост 1960;х гг., способствовавший росту уровня жизни населения, образования и городского среднего класса;
• 3) изменение позиции католической церкви в отношении авторитаризма;
• 4) изменение стратегии внешних политических акторов (США, Европейского сообщества, СССР);
• 5) эффект «снежного кома»: страны, первыми попавшие в третью волну, мотивировали страны, последовавшими их путем, так как продемонстрировали позитивные результаты демократизации.

С 1960;х гг. практически 90% стран, вставших на путь демократизации, демонстрировали средние показатели по уровню ВВП па душу населения, т. е. находились в середине рейтинга, в то время как в половине стран третьего мира — всего от 1000 долл, до 3000 долл. Экономический рост запустил ряд социальных процессов, которые оказались вне контроля авторитарных режимов и привели к их крушению.

Акцентируя внимание на роли католической церкви в подъеме третьей волны демократизации, С. Хантингтон подчеркивает, что 75% стран, совершивших переход к демократии в этот период, — католические. Второй Ватиканский собор 1962—1965 гг. стал отправной точкой в модернизации Церкви и изменил ее отношение к ряду принципиальных проблем. В итоге это способствовало росту активности беднейших слоев населения в сопротивлении тяжелым социально-экономическим условиям и репрессиям со стороны авторитарных властей, действия которых подверглись критике со стороны папы римского.

Д. Маркофф (2005) также обратился к проблематике волнообразного развития демократии. Он пояснил, что «во время демократической волны меняется организация правительства — иногда путем мирных реформ, иногда свержением — таким образом, что оно становится более демократическим. Во время такой демократической волны много говорят о преимуществах демократии, социальные движения требуют больше демократии, а люди, занимающие ответственные посты, объявляют о своей приверженности демократии. Во время антидемократических волн организация правительства меняется в таком направлении, которое считается недемократическим, социальные движения заявляют о своем намерении покончить с демократией, и лица в правительстве торжественно провозглашают свою враждебность демократии»^[2].

Очевидно, что и вторая, и третья волны демократизации существенно расширили список демократических стран, однако большинство из них испытывают серьезные проблемы с закреплением демократических практик. Ч. Тилли пришел к выводу о том, что «как только режим входит в зону, где возможно движение как к демократии, так и обратно, оказывается, что движение назад — от демократии — происходит быстрее и с меньшим участием населения, при большем влиянии элиты, чем движение вперед, к демократии. Напротив, усилия „сверху вниз“ оказались гораздо менее значимыми в реформировании этих режимов»^[3]. Иными словами, если правящая элита видит угрозу в дальнейшем продвижении по демократическому маршруту, то она задействует все возможные рычаги для интенсивной дедемократизации режима.

Уместно вспомнить процессы демократизации стран первой волны — возможно, именно они помогут разобраться в причинах дедемократизации современных переходных режимов. Еще в 1966 г. Р. Даль выделил три ключевых этапа становления демократии:

• 1) инкорпорирование широких масс населения в политическую жизнь;
• 2) формирование системы политического представительства;
• 3) формирование организованной политической оппозиции.

Инкорпорирование широких масс населения в политическую жизнь стало возможным благодаря постепенному распространению всеобщего избирательного права па все взрослое население страны. В странах, имеющих длительную демократическую историю, этот процесс начался в середине XIX в. и продлился до второй половины XX в. По данным, собранным Д. Карамани (2000), всеобщее избирательное право для мужского населения впервые было установлено в Швейцарии, Франции и Германии (1848), далее в США (1870), Новой Зеландии (1893) и Бельгии (1894); к концу Первой мировой войны оно было установлено во всех современных демократиях. Всеобщее избирательное право распространилось на женщин гораздо позднее: в Повой Зеландии (1893), Австралии (1902), Финляндии (1907), последней стала Швейцария (1971).

Таким образом, процессы демократизации начались с постепенного снятия различных избирательных цензов, от имущественных до расовых (1993 г., падение режима апартеида в ЮАР), что позволило жителям этих стран стать полноправными участниками политической жизни. Только во второй половине XX в. государства экспериментировали с возрастным порогом, снижая его с 25 лет до 18, а в Австрии в 2007 г. в качестве эксперимента провели выборы, снизив возраст избирателей до 16 лет.

Формирование системы политического представительства связано с появлением принципиального нового института — политических партий, претендовавших на активное участие в деятельности парламентов. Длительная политическая борьба привела к появлению пропорциональной системы представительства, что позволило новым партиям оказывать влияние на политическую власть (табл. 5.1).

Таблица 5.1.

Становление всеобщего избирательного нрава в мире и введение пропорционального представительства, год.

Источник: Caramani D. Elections in Western Europe since 1815: Electoral Results by Constituencies. London: Palgrave, 2000.

Организованная политическая оппозиция появляется в тот момент, когда действующую политическую элиту в исполнительной власти смещает парламентское большинство. Впервые это происходит, когда представители социалистических и социал-демократических партий попадают во власть. Среди первопроходцев оказалась Австралия (1904), последней стала Япония (1993), в США, Канаде и Люксембурге левые партии ни разу не оказывались у власти; в большинстве классических демократий социалистические и социал-демократические партии пришли к власти либо в межвоенный период, либо после окончания Второй мировой войны (табл. 5.2). На сегодняшний день оппозиция стала политической повседневностью, решения принимаются не единолично, а коалиционными правительствами, а в двухпартийных системах оппозиция наиболее организованна и мобилизованна.

Таблица 5.2.

Первый приход социалистических партий к власти.

Заметим, что для Р. Даля принципиально важен тот факт, что современные стабильные демократии прошли эти этапы демократического развития последовательно: сначала получение политических прав, затем политическое участие граждан. Демократии второй и третьей волн нарушили эту логику развития: процессы наделения политическими правами и институты представительства возникали в них параллельно или же возможность участия появлялась раньше гарантированных политических прав. Попытки разобраться в специфике и перспективах демократизации стран третьей волны предпринимались многими компаративистами.

К. Джиггере и Т. Гарр (1995) провели глобальное количественное сравнительное исследование стран третьей волны демократизации, используя базу данных «Polity III», которая содержит информацию по 177 странам мира за период с 1880 по 1986 г. Эти страны разделенны на две категории — авторитарные и демократические — по восьми индикаторам. Среди них: регулирование, конкурентность и открытость процессов рекрутирования элиты; ограничения, возлагаемые на высших руководителей исполнительной власти; единовластие; регулирование и конкурентность политического участия; централизация государственной власти. Страна получает высший ранг по шкале демократичности, если для нее характерны: высокий уровень конкурентности политического участия и рекрутирования политической элиты; отсутствие регулирования; открытость процессов рекрутирования и наличие законодательных ограничений на деятельность высших руководителей (система «сдержек противовесов»).

Авторы высказывают идею о том, что помимо меньшинства стран, которые являются демократическими или авторитарными в чистом виде, большинство стран сочетают в себе демократические и авторитарные практики. Описание полученных временных рядов позволило авторам сделать вывод о том, что до конца 1970;х гг. в глобальном масштабе наблюдается тенденция роста авторитарных режимов при сопутствующем упадке демократий. Тенденция изменяется лишь с момента падения диктаторских режимов в Испании и Португалии, продолжившихся в Латинской Америке, Восточной Европе, частично в Азии и Африке. К 1990 г. число демократий в мире стало превосходить количество автократий. Данные этого глобального количественного исследования подтвердили выводы С. Хантингтона о третьей волне демократизации, сделанные им на основе качественных оценок.

Авторы исследования изучили также различия в степени демократичности пяти регионов (Южной и Северной Америки, Евразии, Африки, Среднего Востока, Азии и Тихого океана). Выясни лось, что в 1990;х гг. только в странах Среднего Востока и к югу от Сахары преобладали авторитарные режимы. Кроме того, они разделили все страны мира на консолидированные демократии и консолидированные автократии. Консолидированная автократия — это классический авторитарный режим. Консолидированной демократией признается политическая система, характеризуемая через конкурентное политическое участие, выборность должностей в системе исполнительной власти, существенное давление на исполнительную власть. Исследователи выяснили, что в 1994 г. из 155 стран 18% относились к консолидированным автократиям, 50% — консолидированным демократиям, 19% — неконсолидированным автократиям, 13% — неконсолидированным демократиям. Это означает, что 32% стран мира потенциально могут выбрать в качестве траектории развития либо демократию, либо авторитаризм.

Т. Ванханен (1984, 1990, 1997, 2003) поставил задачу не просто описать процессы демократизации, а выявить причины столь уверенного движения демократии по миру, опираясь на разработанный им индекс демократизации. Исследователь исходит из гипотезы о том, что характер распределения властного ресурса в обществе является главным фактором демократизации с 1850 г. По этой причине распределение властного ресурса является независимой переменной, описываемой шестью индикаторами: 1) численность студентов университетов на 100 тыс. населения; 2) площадь семейных ферм как процент от общей площади владений;

• 3) степень централизации неаграрных экономических ресурсов;
• 4) процент городского населения; 5) процент несельскохозяйственного населения; 6) процент грамотных. Таким образом, занятость в индустриальном секторе экономики, образование и собственность создают основу для разрушения политической монополии в обществе и условия для становления демократического режима. Индекс демократизации, в свою очередь, является зависимой переменной, автор строит его на трех временных отрезках: 1850— 1979;е гг. (119 стран), 1980—1988;е гг. (147 стран), 1991 —1993;е гг. (172 страны).

На основе полученных результатов Т. Ванханен высказывает предположения о вероятности демократизации стран различных регионов (табл. 5.3).

Несмотря на стремление к объективности данных, Т. Ванханен не смог предсказать крушение СССР, демократический транзит в Восточной Европе, сохранение авторитаризма в Северной Африке, па Среднем Востоке и в Восточной Азии, а также демократизацию стран Южной Азии и Океании.

Таблица 53.

Перспективы демократизации регионов мира (1997).

Источник: Vanhanen Т. The Prospects of Democracy. London: Routledge, 1997.

Использование метода сравнения нескольких стран позволило исследователям изучить специфические условия демократического транзита в отдельных регионах и сделать выводы относительно перспектив консолидации демократии в странах третьей волны. Г. О’Доннелл, П. Шмиттер (1986) и соавторы на основе сравнительного анализа 13 стран (Италия, Греция, Португалия, Испания, Турция, Аргентина, Боливия, Бразилия, Чили, Мексика, Перу, Уругвай, Венесуэла) впервые обратили внимание на ведущую роль элиты в процессе демократизации политической системы, а также гражданского общества, зарождающегося при либерализации авторитарных режимов. Непосредственно переход к демократии происходит при проведении первых выборов, мотивирующих партии как из авторитарного прошлого страны, так и новые из демократического настоящего выступить «мотором» дальнейшего транзита.

Дж. Пилер (1992) сравнил исторический опыт Колумбии, Коста-Рики и Венесуэлы, которые с 1950;х гг. отличала стабильность демократических институтов, что делало их образцом политического развития для других стран региона. На примере этих государств автор демонстрирует значение консенсуса политической элиты для появления демократии, а также конвергенции элиты для сохранения демократического режима. Это означает, что для консолидации демократии необходимо достижение согласия внутри элиты по поводу ведения конкурентной борьбы только в установленных политико-правовых рамках, т.с. оппозиционным силам необходимо договариваться по ключевым вопросам, а не разжигать конфронтацию. Консенсус элиты достигается на протяжении длительного времени через конфликты и кризисы, угрожающие разжечь масштабные акции насилия. Консенсус элит был достигнут в Англии (1688—1689), Швеции (1809), Коста-Рике (1948), Колумбии (1957—1958), Венесуэле (1958), Испании и Доминиканской Республике (1970).

После достижения консенсуса наступает этап конвергенции элит, характеризующийся созданием коалиции оппозиционных сил внутри разобщенного политического класса с целью мобилизации электорального большинства для занятия доминирующих позиций в исполнительной ветви власти. Этот процесс продолжается до тех пор, пока оппонирующие группы не выступят друг против друга на выборах, что будет означать принятие ключевых правил демократического режима и его консолидации. Исторические примеры конвергенции элиты: Франция (1958—1980), Норвегия и Дания (1900—1933), Италия, Япония, Греция (1970— 1990).

Колумбия, Венесуэла и Коста-Рика прошли период диктатуры, но именно эти страны начали транзит с заключения пакта конкурирующих элит, обеспечившего цивилизованную конкуренцию по установленным правилам. В итоге эти страны выдержат и серьезные демократические преобразования, однако положительный результат закрепился только в Венесуэле и Коста-Рике, где с середины 1950;х гг. регулярно проводятся выборы. В Колумбии деконсолидация демократии произошла в 1974 г.

X. Линц и А. Степан (1996) сосредоточились на изучении стран Южной Европы (Испания, Португалия, Греция), Латинской Америки (Уругвай, Бразилия, Аргентина, Чили) и посткоммунистической Европы (Польша, Венгрия, Чехословакия, Болгария, Румыния, Россия, Эстония, Латвия). Это исследование демократических транзитов является одним из последних по времени, что позволило, во-первых, изучить специфику посткоммунистических стран, которые позднее других встали на путь демократизации, во-вторых, иначе взглянуть на опыт транзита стран Южной Европы, определить ключевые факторы успеха и неудач.

Авторы ставят цель выявить основные переменные, с помощью которых возможно объяснить различные типы демократических транзитов и различные способы консолидации демократии. В качестве гипотезы они рассматривали 7 переменных трех уровней, влияющих на сценарии политического развития стран:

• — макропеременные: (1) государственность (суверенность, национальная идентичность, национальная сплоченность) и (2) тип предшествующего режима (авторитаризм, тоталитаризм, посттоталитаризм, султанат);
• — переменные среднего уровня: (3) основа правления предшествовавшего демократизации режима (военные, гражданские, султанат) и (4) инициаторы демократического транзита (гражданское общество, крушение режима, вооруженный переворот, военный переворот, централизованное государство);
• — контекстуальные переменные: ((5) внешнее воздействие, (6) модель экономики, а также (7) среда, в которой обнародуется новая демократическая конституция).

Сравнение по семи переменным позволило авторам выделить три группы стран по степени консолидации демократии: высокий уровень (Испания, Португалия), низкий и рискованный (Греция и Уругвай), неконсолидированные (все остальные). По мнению авторов, наибольшее влияние на результат оказали две переменные — предшествующий режим и инициаторы транзита. Гражданский авторитаризм создает наименьшие препятствия на пути демократизации (Испания и Португалия), султанат и тоталитарный режим — наибольшие (посткоммунистические страны). Кроме того, процесс демократизации осложняется проблемой поддержания государственности (Венгрия, Румыния, Россия, Эстония, Латвия). Следует отмстить, что вскоре после публикации этого исследования многие страны все же достигли высокого уровня консолидации демократии (Греция, Уругвай, Бразилия, Аргентина, Чили, Польша, Венгрия, Чехия, Болгария, Словакия, Румыния, Эстония, Латвия).

Среди исследований процессов демократизации в отдельно взятых странах особый интерес представляет работа Дж. Коломера и М. Паскаля (1994) о переходных процессах в Польше. Авторы идентифицировали ключевых участников демократического транзита и смоделировали их взаимодействия, используя теорию игр. Акторами демократизации, по мнению авторов, стали польское правительство, контролируемое Коммунистической партией, и демократическое оппозиционное движение, представленное движением «Солидарность». Каждый из этих акторов в конце 1980;х гг. столкнулся с двумя альтернативами развития событий. Правительство выбирало между сохранением доминирования авторитарного правления и легализацией оппозиции с последующей либерализацией политической жизни страны. Движение «Солидарность», в свою очередь, выбирало между свержением правительства и реализацией реформ, инициированных им же. Эту ситуацию авторы исследования представили сообразно логике «дилеммы заключенного» (табл. 5.4; см. также раздел 1, глава 1, с. 20).

Таблица 5.4.

" Дилемма заключенного" на примере противостояния движения «Солидарность» и коммунистического правительства.

Источник: Colomer J., Pascual М. The Polish Games of Transition // Communist and Post-Communist Studies. 1994. P. 275—294.

Каждая из четырех ячеек (I—IV) представляет собой результат взаимодействия каждого из акторов, придерживающегося одной из двух стратегий. «Открытая конфронтация» — выбор правительством стратегии поддержания авторитарного правления, а оппозицией — радикального противостояния власти. «Хуже для правительства» — выбор правительством стратегии реформирования политической системы, а оппозицией — радикального противостояния, что приведет к потере правительством политических позиций. «Хуже для оппозиции» — выбор правительством стратегии сохранения режима, а оппозицией — стратегии реформ, что приведет к подавлению оппозиции. «Согласие» — оба участника выбирают стратегию реформирования системы.

На основании этой модели авторы исследовали конкретные исторические события, связанные с политическим транзитом Польши. Па первоначальном этапе, в 1980 г., правительство сохраняло доминирующие позиции, подавляя оппозицию. Забастовки, организованные движением «Солидарность» в 1980 г., стали первым шагом к открытой конфронтации правительства и оппозиции. Затем правительство и оппозиция начали продвигаться к достижению первых договоренностей, которые были прерваны новым всплеском открытого противостояния, приведшего к установлению в 1981 г. военного положения в Польше. Таким образом, серия взаимодействий акторов привела к устойчивому конфронтационному результату. Изменения во внутренней политике СССР во второй половине 1980;х гг. повлияли и на стратегию польского правительства, в 1989 г. взявшего курс на реформы и легализацию оппозиционного движения, предоставив ему незначительное представительство в парламенте при сохранении тотального политического контроля.

Констатация факта высокой популярности идей демократии в последние десятилетия, а также активности многих стран по демократическому переустройству своих политических систем и подъема третьей волны демократизации оставляет в стороне вопрос о причинах этой популярности и непрекращающихся попытках транзита, несмотря на очевидные сложности и дедемократизацию многих стран. В 1997 г. Д. Маршем и Д. Доловитцем была предложена модель политического трансфера, чтобы попытаться раскрыть причины, по которым страна Л выбирает политику страны В для осуществления преобразований.

В основе политического трансфера лежат два основных процесса: политическая конвергенция и политическая диффузия. Политическая конвергенция заключается в том, что в различных странах, независимо от политических и экономических условий, уникальности культур и исторического прошлого, одновременно начинают появляться одинаковые политические практики. Политическая диффузия отражает пассивную роль политических акторов на уровне национального государства и активную роль акторов, заинтересованных в скорейшем внедрении той или иной политики в практику других государств. Г. Икенбери определяет политическую диффузию как разновидность «социального обучения, предполагающего распространение новой информации, на основании которой государства осуществляют политический выбор»^[4].

Политическая диффузия осуществляется «агентами изменений», объединенных в политическую сеть, аккумулирующую информацию и знания о конкретной политической практике. В данном случае их необходимо отличать от «лидеров мнений». «Лидеры мнений» включены в межличностную коммуникативную сеть и оказывают постоянное влияние на изменение установок и поведение. «Агенты изменений» оказывают внешнее воздействие, постепенно убеждая представителей политической элиты той или иной страны провести реформирование государственной сферы по конкретному сценарию.

В качестве «агентов изменений» могут выступать:

• 1) академическое сообщество, консультанты, привлекаемые для проведения экспертиз, мониторинга уровня эффективности и качества государственного сектора с последующей выработкой рекомендаций по преодолению выявленных проблем и усовершенствованию работы государства в соответствии с современными научными разработками;
• 2) международные организации как сообщества, внутри которых государства обмениваются друг с другом опытом и знаниями, обсуждают различные сценарии решения проблем, усваивают инновации, выбирают ориентиры дальнейшего развития и т. п. Международная организация не может заставить ту или иную страну изменить свою политику или отдельные ее составляющие, но может распространять примеры «хороших решений». В случае с распространением демократических идей одну из ведущих ролей играет Council for Community of Democracy — неправительственная международная организация, созданная в 2000 г. с целью формирования глобальной сети демократических стран для укрепления демократического правления в мире (ccd21. org). Наибольшему воздействию со стороны подобных организаций подвергаются, как правило, развивающиеся страны, ставящие перед собой цели политической модернизации и ускорения развития.

В предлагаемой модели Д. Марш и Д. Доловитц отвечают на ряд принципиально важных вопросов.

• 1. Почему страны принимают решение о восприятии и адаптации новых политико-административных практик?
• 2. Кто является основными участниками политического трансфера?
• 3. Что является объектом политического трансфера?
• 4. Откуда производится перенос практик?
• 5. Какие механизмы политического трансфера используются правительствам и ?
• 6. Какие факторы ограничивают/благоприятствуют политическому трансферу?
• 7. Какова связь политического трансфера с политическими успехами и неудачами правительств?

Ответ на вопрос, почему правительства принимают решение о внедрении новых практик в политико-административную систему страны, предполагает выделение трех типов политического трансфера: добровольного, принудительного и «психологического» .

• 1. Добровольный политический трансфер предполагает, что правительство той или иной страны, желая осуществить политические преобразования, целенаправленно ищет сценарий, в наибольшей степени соответствующий ее потребностям и специфике. Добровольность данного типа трансфера проявляется в том, что актор является его активным участником, имеет возможность как принять, так и отклонить тот или иной политический сценарий. Вместе с тем следует принять во внимание, что актор не вполне свободен в своем выборе, так как находится под давлением действующих норм и правил политической системы, политических и межличностных сетей, национально-культурной специфики страны.
• 2. Принудительный политический трансфер предполагает, что при выборе того или иного политического сценария правительство страны находится под давлением внешних сил — более сильного государства или международной организации. В данном случае принуждение не предполагает использование силовых методов, а подразумевает, что правительство занимает пассивную позицию, приспосабливаясь к конкретным, не им сконструированным условиям выбора, копируя ту или иную политическую практику под воздействием прямых и косвенных побуждающих факторов. В качестве таких факторов можно рассматривать принудительную лояльность международной организации, кризисы, требующие поиска эффективных решений в ограниченные сроки, спонсорскую помощь международных организаций во внедрении конкретных политических практик, международную конкуренцию, стимулирующую развивающиеся страны копировать опыт лидеров для усовершенствования своих экономик, и т. п.
• 3. «Психологический» политический трансфер осуществляется в условиях, когда правительство страны воспринимает свои действия как неадекватные практике других стран, опасаясь в этой связи оказаться на периферии международной политической сети, аутсайдером во внедрении передовых политических практик.

Объектом заимствований являются политические практики и институты, конкретные программы преобразований.

Непосредственные участники политического трансфера — девять типов акторов: 1) политики; 2) политические партии; 3) чиновники; 4) группы давления; 5) политические антрепренеры; 6) транснациональные корпорации, «фабрики мысли»; 7) наднациональные структуры; 8) негосударственные институты; 9) консультанты.

Политический трансфер может осуществляться следующими способами:

• — копирование;
• — имитация политической практики;
• — обучение.

Копирование — процесс воспроизводства политических институтов и практик, как правило, некритически заимствованных в других политических системах. Это, с одной стороны, самый простой способ осуществления политического трансфера, но с другой — самый ненадежный, так как не учитывает исторических, социально-культурных особенностей политической системы, в практику которой внедряется новый институт или практика.

Имитация политической практики основана на поиске наиболее успешной политики и ее адаптации в надежде на получение идентичных позитивных результатов. Например, на протяжении долгого времени Швеция считалась образцом государства всеобщего благоденствия, Япония и Германия — экономического и управленческого успеха, Великобритания — лидер в области приватизации части государственных функций. Соответственно, страны, желающие решить аналогичные проблемы, будут имитировать практики стран-образцов.

Другой вариант — обучение — поиск не успешного образца, а действенной политической практики, которая будет эффективна в условиях конкретной страны. Однако очевидными проблемами использования такого механизма политического трансфера являются способность политической элиты извлекать уроки, анализировать последствия различных политико-административных инноваций, а также отсутствие временных ресурсов, так как потребность в изменениях может встать перед правительством неожиданно и остро.

Безусловно, любая страна, заимствуя ту или иную политическую практику или институт, ориентируется на их успешное функционирование в своих национальных условиях. Однако оптимистические ожидания реформаторов далеко не всегда сбываются, им нередко приходится наблюдать негативные последствия политического трансфера, допуская серьезные ошибки. В этой связи важной является проблема выявления причин этих неудач. Обобщая результаты исследований, авторы концепции определяют три основных фактора, негативно влияющих на результаты политического трансфера:

• 1) отсутствие полной и точной информации о том, как копируемые/имитируемые институт или практика в действительности работают в стране, из которой происходит заимствование;
• 2) незавершенность политического трансфера, при котором не заимствуются значимые элементы института или практики, обеспечивающие их успех;
• 3) недостаточное внимание уделяется экономическим, социально-культурным и политическим различиям между страной, у которой заимствуют, и страной, которая заимствует (несоответствующий трансфер).

Схематично модель ЛМарша и Д. Доловитца можно обобщить следующим образом (табл. 5.5).

Итак, различные события и факторы запускают процесс политического трансфера (добровольного, принудительного, психологического), осуществляемого агентами (бюрократия, политики, консультанты, политические антрепренеры), накапливающими знания о различных политических практиках и впоследствии выбирающими из различных источников способ адаптации политико-административной практики (копирование, имитация, воздействие).

В качестве условий, ускоряющих политический трансфер, следует выделить:

• — относительное преимущество — степень, в которой политическая практика воспринимается как более прогрессивная и совершенная, но сравнению с существующей в данной стране;
• — совместимость политической практики с существующими в стране ценностями, политико-административными традициями, а также потребностями государства;
• — сложность политической практики: более сложные для понимания политической элитой новации имеют меньше шансов быть адаптированными, или же этот процесс будет затяжным;
• — возможность испытать политическую практику посредством эксперимента в ограниченных условиях;
• — «демонстрационный эффект» — возможность для правительств разных стран наблюдать действие и конкретные результаты внедрения политической практики.

Таблица 5.5.

Модель политического трансфера Д. Марша и Д. Доловитца.

Страны стабильной демократии, поддерживая стремление многих стран воспринять демократическое правление, не ограничивались только моральной поддержкой прогрессивно настроенных элит развивающихся стран. Они совершали и продолжают совершать действия по продвижению демократии, стимулируя переходные процессы в различных регионах мира. Идея продвижения демократии по всему миру стала своего рода внешнеполитической стратегией США и стран Европы. По сути, она предполагает целенаправленные действия по развертыванию инициативы и поддержанию демократических транзитов.

Закономерно встает вопрос о мотивах, которыми руководствуются демократические страны, пропагандируя демократические идеи. Во-первых, это идеализм в отношении демократических ценностей со стороны США и Европы, которые испытали позитивное влияние демократического правления на все сферы жизни общества, в итоге взяв на себя миссию помочь другим странам получить аналогичные преимущества. Во-вторых, изменилась парадигма демократизации — первоочередное значение имеет не экономика, а политика, т. е. первично инкорпорирование демократических институтов, а не экономическое развитие, как это утверждалось ранее. В-третьих, приобрела популярность теория демократического мира, в соответствии с которой демократические государства не воюют друг с другом. Соответственно, чем больше будет демократических государств, тем выше вероятность сохранения мира и активнее противодействие международному терроризму.

Ориентируясь на реализацию своей демократической миссии, США и страны Европы используют разнообразный инструментарий в зависимости от политических условий страны, на которую оказывается воздействие. Самый распространенный инструмент — финансовая помощь, благодаря которой осуществляется моделирование институциональной системы государства. Иначе говоря, происходит трансфер демократических институтов и практик, идентичных действующим в стабильных демократиях. Крупнейшим американским финансовым донором является US Agency for International Development, (USAID) (Агентство США по международному развитию). По данным этой организации, в период с 1990 по 2004 гг. была оказана помощь в объеме более 5 миллиардов долларов 39 африканским странам, 16 азиатским, 12 евразийским, 16 европейским, 22 латиноамериканским, 14 странам Среднего Востока. Получаемые средства имеют целевой характер и используются для содействия в становлении электоральной системы, государственных институтов и гражданского общества.

Па протяжении многих десятилетий изучая процессы демократизации в различных регионах мира, компаративисты убедительно показали, что не существует закономерностей перехода к демократии, но существуют механизмы и особые политические обстоятельства, запускающие транзит. Демократический транзит неизбежно сопровождается авторитарными откатами, вызванными как социально-экономическими сложностями перехода, так и активностью недемократически настроенной политической элиты, приходящей к власти на волне общественного недовольства падением уровня и качества жизни.

• [1] Хантингтон С. Третья волна: Демократизации в конце XX в.: пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия, 1991
• [2] Markoff Jh. Waves of Democracy: Social Movements and Political Change. California: Pine Forge, 2005. P. 1—2
• [3] Тилли Ч. Демократия. М.: Ин-т общественного проектирования, 2007. С. 63
• [4] Ikenbeny G. The International Spread of Privatization Policies: Inducements, Learning and Policy «Bandwagoning» // Suleimann E., Waterbury J. The Political Economy of Public Sector Reform and Privatization. Oxford: Westview, 1990