Франсуа де ларошфуко (1613—1680)

Ларошфуко принадлежал к старинному дворянскому роду и, как многие дворяне его поколения, принимал непосредственное участие и в дворцовых интригах, и в важнейших политических событиях своего времени, прежде всего в движении Фронды. Оппозиционность Ларошфуко по отношению к Людовику XIV способствовала его уходу в литературную деятельность: начиная с середины 1650-х годов он посещал салоны мадам де Сабле и мадам де Лафайет, с которой его связала многолетняя дружба, писал мемуары, в которых размышлял над итогами Фронды и причинами своей опалы, составлял «Максимы, или Моральные размышления». Последнее сочинение впервые было опубликовано в 1662 г. в Голландии, в Париже издание появилось на год позже — в 1663. Как позднее утверждал Ларошфуко, оба раза публикация осуществлялась без ведома и как бы вопреки желанию автора. В то же время сохранившиеся рукописи свидетельствуют о тщательной и постоянной работе писателя над сочинением: если в первом варианте содержались 272 максимы, то в последнем прижизненном издании (1678) их насчитывалось уже 504. В последующих публикациях к основному тексту прибавляют еще несколько десятков максим, которые автор то включал в некоторые издания, то оставлял в рукописях. Максимы родились из светской литературной игры, которой с удовольствием предавались Ларошфуко и его друзья, соревнуясь в искусстве острого, точного и стилистически совершенного морального высказывания, но только автору «Максим» удалось превратить салонную забаву в высокую философско-этическую прозу.

Антиномично соединяя в своих воззрениях идеи рационалиста Р. Декарта и сенсуалиста П. Гассенди, Ларошфуко исходит одновременно из связи человека с природой, телесным началом, эмоциями и из деятельности разума. Он полагает, что на человека влияют и его физиология (природа), и обстоятельства жизни (судьба), и характер (эмоциональные особенности, сила или слабость ума). Но автор «Максим» не ставит целью создать некое последовательное философское учение о человеке, а переводит в своих моральных размышлениях личный опыт жизни в обобщающие суждения о человеческой природе. В соответствии с классицистической этикой, подобно Декарту разделяющей сложные явления на более простые, устойчивые и универсальные, он был убежден, что «легче познать людей вообще, чем одного человека в частности». Краткость, блестящая афористичность высказываний писателя способствовала их читательской популярности.

Притом Ларошфуко — писатель-моралист, и моралист горький, пессимистический. В «Максимах» он безжалостно разоблачает добродетели, которые вознаграждаются славой или выгодой. Писатель не отрицает существования добродетели вообще, но, как и Монтень, считает, что она — сама себе награда. В то же время Монтень в «Опытах» исходил из еще по-ренессансному амбивалентного суждения о человеческой природе, из различия поступков индивида и поведения людской общности, из своеобразной динамики добра и зла в человеческой жизни, из того, что представляет собой его собственное «я» («содержание моей книги — я сам…») — несовершенное, но заслуживающее снисхождения. Ларошфуко, набрасывая собственный автопортрет в «Мемуарах», в «Максимах» решительно обращается к анализу поведения «человека вообще», притом человека, живущего в обществе и проявляющего свой характер прежде всего в общественном поведении. За этим своего рода отказом от самопознания стоит осознанная позиция: Ларошфуко разделяет убеждение многих своих современников в том, что правду о человеке можно обнаружить лишь в наблюдениях за другими, ибо самолюбие мешает адекватному самопознанию, порождает лишь обман (см., например, П. Николь. «Эссе о морали»). Но и опыт общественной жизни неизменно выявляет разрыв между видимостью и сущностью, между «быть» и «казаться». Истинная добродетель, благородство, любовь, встречаются, по мнению автора, необычайно редко: «Искренность — это чистосердечие. Мало кто обладает этим качеством…»; «Любовь одна, но подделок под нее — тысячи»; «Добродетели теряются в своекорыстии, как реки в море» (пер. Э. Липецкой). К тому же парадоксальным образом «наши добродетели — это чаще всего искусно переряженные пороки». Порой утверждают, что автор надевает маску цинизма и разочарования для того, чтобы тем эффективнее воздействовать на читателя^[1]. Но главный предмет размышлений писателя — не редкое, особенное, «singulier», а то, что является правилом, нормой («Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос»). Именно это питает искреннее разочарование автора. Хотя максимы не сгруппированы по темам или мотивам, они скреплены вокруг центральной идеи — пессимистической оценки нравственно-психологических побуждений человека: «То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний и поступков, искусно подобранных судьбой или нашей хитростью…»; «У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать всем велениям рассудка»; «Люди делают добро часто лишь для того, чтобы обрести возможность безнаказанно чинить зло» (пер. Э. Липецкой). Начиная с пятого издания, Ларошфуко предпосылает всей книге уже цитированный эпиграф: «Наши добродетели — это чаще всего искусно переряженные пороки». Но одновременно афоризмы строятся на парадоксе, так что иногда могут быть истолкованы и противоположным образом: «Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства»; «Не доверять друзьям позорнее, чем быть ими обманутым»; «Кто никогда не совершал безрассудств, тот не так мудр, как ему кажется». Горький взгляд на человека связан у мыслителя с убеждением в эгоистической природе нравственных побуждений людей. И важным для Ларошфуко является не столько констатировать результат людских поступков, сколько выявить побудительный мотив к ним. А побудительным мотивом, считает мыслитель, всегда оказывается себялюбие: «Мы способны любить только то, без чего не можем обойтись; таким образом, жертвуя собственными интересами ради друзей, мы просто следуем своим вкусам и склонностям»; «Чем бы мы ни объясняли наши огорчения, чаще всего в их основе лежит обманутое своекорыстие или уязвленное тщеславие».

При всей светскости формы и стиля «Максим» они свидетельствуют о близости воззрений автора к философско-этическим представлениям «отшельников Пор-Руаяля» — янсенистов. Как и янсенисты, Ларошфуко полагает, что первородный грех не исключает спасения человека Богом, но отвергает мысль, что это спасение может быть заслужено какими-либо добрыми делами — ведь в их основе оказываются либо ничтожные, либо весьма порочные побуждения. В предисловии к пятому изданию «Максим» автор уточнял даже, что его наблюдения «не касаются тех, кому Богом уготована особая милость». Кроме того, произведение Ларошфуко включается в ту, весьма характерную для эпохи зрелого классицизма линию разрушения иллюзий — гуманистических, героических, стоицистских, которая была начата еще Расином. Пафосом его является и полемика с корнелевской идеей превосходства разума над страстью, и с идеализирующим описанием света в героическом романе «высокого» барокко. Большей частью Ларошфуко не дает моральных предписаний, а описывает этические свойства человека, анализирует его психологию и констатирует нравственно-психологические мотивы и результаты его поведения. Высокая оценка способности человека мыслить («Учтивость ума заключается в способности думать достойно и утонченно»; «Необходимо познать свой ум, ценить его и пользоваться им в жизненных обстоятельствах»; «Порою в нашем уме рождаются мысли в форме, уже такой отточенной, какую он никогда не смог бы придать им, сколько бы ни ухищрялся» и т. д.) сочетается с убежденностью во всесилии страстей («Ум всегда в дураках у сердца»; «Мы сопротивляемся нашим страстям не потому, что мы сильны, а потому, что они слабы»; «По-видимому, природа скрывает в глубинах нашей души способности и дарования, о которых мы и сами не подозреваем; только страсти пробуждают их к жизни и порою сообщают нам такую проницательность и твердость, каких при обычных условиях мы никогда не могли бы достичь»). Ни ум, ни сердце не являются при этом силой, способной привести человека к истине.

Иные ученые обнаруживают в «Максимах» «осуждение порядка, установившегося при абсолютизме»^[2], другие видят в рассуждениях Ларошфуко «чистый» нигилизм — более универсальный, чем критицизм Мольера, пессимизм Паскаля или цинизм Грасиана^[3], однако, думается, срывание покровов идеальности и прекраснодушия с человеческого общества имело целью своего рода «воспитание чувств» — ясного и трезвого ощущения человеком своего несовершенства. Ларошфуко запечатлевал в своих максимах нравственную эволюцию XVII в. от героических, энтузиастических мечтаний эпохи Людовика XIII до суровой строгости не имеющего иллюзий зрелого классицизма.

• [1] АвтуховичН.В. Проблема «лица» и «маски» в «Максимах» Ларошфуко (к проблеме игровой поэтики)//XVII век в диалоге эпох и культур. СПб., 2000. С. 85.
• [2] Разумовская М. В. Проза классицизма // История зарубежной литературы XVIIвека. М., 1897. С 149.
• [3] Biyidi О La Rochefoucauld In: Histoire de la literature frangaise. P., 2000. P. 996.