Эстетическая география и география как искусство
Такое смешение понятий, основанное на неясности мышления, наделало много путаницы в споре историков об истории, как науке и как искусстве и, по-видимому, ведет к такой же путанице в головах многих географов. Если мы говорим об искусстве изложения, то слово искусство означает способность выразить то, что и хотели сказать, т. е. сказать так, чтобы не только отдельные выражения были удачны, но чтобы… Читать ещё >
Эстетическая география и география как искусство (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Наряду с теоретической географией существует эстетическая география: наряду с географией-наукой существует география-искусство. Уже Георг Форстер, Александр фон Гумбольдт и другие путешественники относились к географии преимущественно с художественной стороны, и в систематической литературе эстетический момент тоже имеется; Криск в своей интересной статье об эстетической географии («Schriften zur allgemeinen Erdkunde», 1840, стр. 225) говорит: «Описания, составляемые географом, лишаются своего настоящего содержания и своего лучшего украшения, если он не может, подобно художнику-пейзажисту и поэту, подойти к характеристике страны с эстетической точки зрения». Но он здесь же указывает на большую разницу между изображением географа и изображением художника и поэта. За последнее время замечается сильное движение в пользу художественной географии (schonen Geographie). В Германии тревогу забил Банзе и в ряде статей, скорее громких, чем ясных, и не заслуживающих детального рассмотрения, пытался поставить географию как искусство сначала на место научной географии, а потом хотя бы над нею; его призыв нашел большое сочувствие среди учительства. Это указывает на то, что в области географии не все обстоит благополучно, что за исследованием было заброшено обобщающее изображение или синтез и что абстракция и изыскивание причин слишком отодвинули на задний план непосредственное восприятие. В Англии за эстетический уклон в географии выступил Юнгхесбенд (Younghusband) в своей книге о сердце природы и в качестве примера дал прекрасные описания Гималаев. Но если в данном случае английский и немецкий ученые преследуют одну и ту же цель, то всетаки между ними есть значительная разница: оружие Банзе направлено против научной географии, Юнгхесбенд обращается не столько против нее, сколько против преувеличенного внимания к практическим целям. Но вопрос в том, существует ли география как искусство, и в каких отношениях она находится с географией как наукой, а с этим связан также и вопрос о том, что следует понимать под эстетической географией.
Говоря о географии как искусстве, нельзя понимать под ним, как определенно заявляет и Банзе, искусство географического изложения.
Такое смешение понятий, основанное на неясности мышления, наделало много путаницы в споре историков об истории, как науке и как искусстве и, по-видимому, ведет к такой же путанице в головах многих географов. Если мы говорим об искусстве изложения, то слово искусство означает способность выразить то, что и хотели сказать, т. е. сказать так, чтобы не только отдельные выражения были удачны, но чтобы и расположение мыслей было ясно и целесообразно, язык чист и обороты красивы. Об искусстве изложения можно говорить не только при описаниях ландшафта, но и при чисто научных исследованиях, блестящими примерами чего являются «Космос» Гумбольдта или «Новые проблемы» Пешеля, а также и его «Народоведение». Об этом искусстве изложения должен заботиться всякий; мы теперь уже отошли от равнодушного отношения к форме описания и уже не склонны считать научным только плохое изложение. Но это искусство изложения не имеет ничего общего с географией как искусством.
Но и помимо искусства изложения следует различать две вещи: эстетическая география и география как искусство не одно и то же, так же как не одно и то же эстетика и искусство.
Эстетическая география остается в пределах науки, она является в некотором смысле отраслью эстетики, применяя ее точку зрения к географическим фактам. Она взвешивает эстетическую ценность или красоту явлений природы: форм поверхности, вод, флоры и фауны, человеческих поселений и вообще появляющихся в ландшафте произведений и следов деятельности человека с точки зрения их формы и окраски; при этом нужно заранее, на почве эстетики, решить, существуют ли вечные эстетические ценности, или же различие и изменчивость эстетических ценностей скорее указывает на то, что происхождение их субъективно и основано на психологии и что поэтому эстетическая оценка ландшафта всегда возможна только с какой-нибудь определенной точки зрения. Эстетическая география в таком значении написана Кригком; части работ по эстетике Т. Фишера или Кестлина, книга Hallier и др., которые посвящены эстетике природы вообще, также включают в себя эстетическую географию. Но это только отдельные статьи; интересная книга Ратцеля об описаниях природы дает только афоризмы, а книга Макса Гаусгофера о ландшафте затрагивает только поверхность вопроса. В литературе можно найти разбросанными отдельные интересные замечания, как например сравнение северного и особенно альпийского ландшафта с итальянским в прекрасной книге Гена об Италии. Необходима более интересная и систематическая разработка эстетической географии. Она должна примыкать к результатам научной географии, а именно к морфологии и географии растений, ибо различные генетические типы форм поверхности и растительных формаций, как и вообще природы, имеют различную эстетическую ценность. Как различны, например, формы Альп и среднегерманских гор или Апеннин, как различны краски и тона северных стран, средиземного юга, пустыни, тропиков, высоких гор. Такое эстетическое исследование стран несомненно обогатило бы географическую науку, но это наука, а не искусство и не то, чего хочет Банзе. Такого рода исследование можно отнести к географии человека, — во всяком случае оно близко с ней соприкасается, поскольку речь идет о влиянии ландшафта на душу человека[1].
Искусством географическое описание становится в том случае, если оно стремится передать словами или на картине красоту ландшафта в самом широком смысле слова, когда оно обращается не к уму, а к чувству и настроению читателя (или, при графическом или картинном изображении — зрителя); в этом и заключается разница между наукой и искусством. Существует искусство ландшафта, ландшафтная живопись и ландшафтная поэзия, впрочем изображения ландшафта редко являются самостоятельными, а чаще служат лишь фоном для действия, однако в их праве на существование не может быть ни малейшего сомнения. Вопрос в том, должны ли искусство ландшафта и географическая наука идти рядом, но разными дорогами или же географическая наука должна вливаться в искусство, а оно должно собой представлять верхний этаж здания науки. К этому-то и стремятся Банзе и Юнгхесбенд и их приверженцы; «художественная география» должна быть «венцом» географического здания.
Я уже указывал, что в литературе путешествий можно найти много описаний, которые имеют целью передать красоту ландшафта и вызываемые им настроения и которые рассчитаны не только на ум, а и на чувство; правда они часто мало удовлетворительны, кроме того им следовало бы быть многочисленнее и применяться шире. Описания путешествий вообще не являются чисто научными сочинениями, а стоят близко к художественному повествованию. Поэтому остается вопросом, уместны ли художественные изображения также и в систематических описаниях и согласуются ли они с научным изложением и причинным исследованием. И здесь возникают большие сомнения. Помимо того, что стремление к художественному изображению без наличия настоящего художественного дарования, легко приводит к напыщенности, нельзя упускать и различий по существу дела. Наука заботится об истине в смысле соответствия с действительностью. Художник тоже стремится к истине, но его истина означает только возможность и внутреннюю достоверность, он не придает никакой цены соответствию его образа с конкретной действительностью, и приносит ее в жертву, если она мешает законченности картины. Географической науке важнее общий характер страны; живопись, наоборот, все будет сводить к отдельным картинам; отдельных же картин должна будет держаться и поэзия ландшафта, чтобы оставаться наглядной. Не могу отрицать, что современные попытки художественных изображений в географии кажутся мне неудовлетворительными и часто даже безвкусными.
Дальше всего заходит Банзе, требуя для географии даже импрессионистского искусства. «Что может означать для нас природа сама по себе. Важно только ее отражение в нашем сердце, только ради него стоит браться за перо, все остальное — работа ремесленника»[2]. С таким взглядом на вещи он совсем оставляет почву науки и признает право на существование только за поэзией ландшафта. Его личное право на превращение из географа в поэта нельзя оспаривать; в этом качестве он должен искать себе оценки перед другим форумом. Но было бы печально, если география вообще превратится в поэзию ландшафта импрессионистскую ли или экспрессионистскую. Получилось бы то же самое, как если бы место истории занял исторический роман, а место народоведения — жанровая живопись. Современный эстетизм носит в себе зародыши опасности и для географии. Как ни прекрасны и ни полны настроения картины Беклина, они ни в какой мере не географичны.
В некоторой связи с эстетической оценкой природы страны находится также оценка религиозная и этическая. В минувшие столетия, в особенности в век реформации, она играла значительную роль, входя составной частью в теодицеи, т. е. оправдания божественного творения. Сюда же относится телеологическое рассмотрение природы страны, которое мы находим у Карла Риттера и др. и при котором земля рассматривается как место воспитания человека. Об этих религиозных и метафизических концепциях можно сказать то же, что и об эстетическом рассмотрении природы: они не должны становиться на место науки, но занимая место рядом с ней и вслед за научным построением, как философская его оценка, они имеют свое право на существование.