Модель защищающегося субъекта: симптоматическая интерпретация

В качественных исследованиях интерпретация, основанная на позиции глубинной герменевтики, может осуществляться по-разному. Один из наиболее характерных способов психологической интерпретации, инициированный психоанализом, — симптоматическое прочтение, основанное на модели защищающегося субъекта, не прозрачного для самого себя. Предполагается, что личность искажает некоторую информацию, для того чтобы справиться с негативными аффектами. То, что выражается, — симптом некоторой скрытой психологической динамики.

Пример 23.1.

Симптоматическая интерпретация В главе 20 приведен подробный тематический анализ интервью об оценках. Феноменологический анализ интервью (см. главу 22) может привести нас к несколько иной теме, раскрывающей, как представлена оценка на уровне внутреннего опыта. Мы коснулись феномена отчуждающего эффекта оценки как возможного результата феноменологического анализа с фокусированием на содержании феноменов. Можно феноменологически отследить, как переживается оценка данной рсспонденткой, что именно та фиксирует в качестве наиболее значимых аспектов опыта получения оценок. В нашем случае результаты такого феноменологического анализа будут близки к результатам тематического, отличаясь от них лишь большим акцентом на субъективных переживаниях.

В конце интервью респондента делает очень важное замечание, что она прорабатывала тему близости к учителю в личностной терапии. Замечание позволяет предположить, что тема близости к учителю и отчуждения от сверстников имеет глубокую личностную значимость. Данные интервью можно прочитать в этом контексте, ориентируясь на симптоматическую интерпретацию и «вскрывающие» техники. По-видимому, близость к учителю и переживания, с нею связанные, являются отражением некоего глубинного паттерна отношений, характерного для рсспондснтки и повторяющегося в разных ситуациях.

Респондента подчеркивает, как важны были для нее в детстве высокие оценки, говорит о связанном с ними «праздничном настроении». Высокие оценки удовлетворяли ее потребность «быть в числе лучших», получать похвалы со стороны значимых взрослых. Довольно показательна реплика, в которой респондента вводит прямую речь (Р4: Ну, я была любимицей учительницы, и кто-то мог бы сказать: «Ага, может быть, она этого и не заслуживала, может, это просто от того, что учительница ее очень любила»). В данном случае прямая речь может быть отражением собственного внутреннего голоса, проекцией внутреннего чувства вовне, когда неприятные мысли о себе приписываются другим. Незаслуженность оценок (и, более широко, незаслуженность любви значимых взрослых (родительских фигур), к которым относится и учительница) — это не голос других, а собственное глубинное переживание. Негативное отношение к ней со стороны сверстников, обусловленное ее высокими оценками, о котором женщина говорит сразу вслед за этим, — возможная проекция собственного переживания незаслуженности любви (признания, успеха) на действия и отношение других (сверстников). Из рассказа рсспондснтки реконструируется структура «воображаемого мира», поделенного на «мир родительских фигур» и «мир равных, сверстников». Похоже, что в психологическом пространстве респондентки невозможно быть принятой в обоих мирах одновременно: близость к миру родительских фигур неизбежно порождает отдаление от мира сверстников.

Респондента говорит о чувстве дистаицироваиности от сверстников, которое она переживала в школе. Возможно, это чувство имеет «скрытую» психологическую историю, которая берет начало из соперничества с другими детьми за любовь взрослых; высокие оценки — продолжение истории, инициируемой потребностью быть лучше сверстников, отделить себя от них, получить «метку» признания в авторитетном мире взрослых. Иными словами, скрытая история, возможно, имеет иное направление по сравнению с направлением рассказываемой истории: дисганцированность от сверстников — не результат высоких оценок, а один из источников, запускающих последующую динамику связанных с оценками процессов и переживаний. По-видимому, желание любви «родительских фигур», стремление получать высокие оценки, соперничество с другими детьми за внимание авторитетных взрослых довольно болезненны для самоуважения и потому подвергаются вытеснению, а в рассказываемой истории акценты меняются и на первый план выходит социальное пространство оценивания, в котором и рождается внутренний конфликт (хотя, на самом деле, связанные с оцениваем процессы лишь продолжают то, что уже имеет место на «внутренней сцене»).

Если продолжить выбранную нами логику симптоматической интерпретации, конфликт между желанием «быть с учительницей» и желанием «быть со сверстниками» можно прочитать как одно из выражений более общего конфликта, свойственного респонденте: это конфликт между желанием самоутвердиться в глазах иптериоризированных авторитетных («родительских») фигур (желанием социального успеха, желанием быть выше других) и боязнью изоляции. Желание получить признание в мире авторитетных фигур неизбежно сопровождается конкурентными отношениями (и возможно, враждебными чувствами) с миром равных. Мотивы, связанные с достижением признания и конкуренцией, вытесняются из сознания, динамически порождая страх изоляции. Размышляя о предпочтении обучения «без оценок», женщина подчеркивает невыносимость для нее ситуаций, связанных со сравнением себя с другими. Можно предположить, что в ситуациях сравнения у нее легко актуализируется мотив самоутверждения, необходимости выделяться, что помимо связанного с конкуренцией страха изоляции влечет за собой чувство несвободы, боязнь рисковать и т. п.

Применяя инструментарий психоанализа, можно было бы продолжить поиск источников обозначенного конфликта в более ранней биографической истории (разумеется, у нас пет этого материала, мы лишь предлагаем возможный методологический вектор анализа). Психоаналитическая логика, однако, не подразумевает обязательной необходимости работать с ранней историей, можно остановиться и на симптоматической реконструкции глубинного смысла переживания в координатах актуального времени.