Глобальные проблемы XXI века

Среди будущих проблем («патологических», угрожающих выживанию субъектов МЭ) можно выделить кризис управления и недоиспользования человеческого и интеграционного потенциала.

Кризис управления

Проблема управления — это кризис, порождаемый управлением (И. Адизес). Сегодня все чаще проявляется кризис управляемости МЭ и ее ключевых субъектов. Усиление неуправляемости МЭ, системы МЭО и более широкий феномен — кризис мирового управления — иногда квалифицируют как основную черту периода глобализации. Кризис управления проявляется на всех уровнях МЭ и МЭО: в неадекватности государственного и надгосударственного управления конкурентным потребностям развития национальной, региональной и мировой экономики; в растущем отставании государственного и надгосударственного управления от теоретических достижений и прогресса менеджмента узкого круга (3−5%) лидирующих корпораций МЭ.

Лидерство часто представляют сосредоточенным в руководстве организаций. Но в мире наблюдается избыток руководителей и недостаток лидеров. Субъектам МЭ, намеренным стать конкурентоспособными, необходимо лидерство на всех уровнях (Р. Скейз), и потребность во всеобщем лидерстве нарастает. В эру глобализации конкуренции структура и характер управления нуждаются в глубокой перестройке (фактически в перевороте пирамиды управления) и непрерывном совершенствовании, адекватном глубинным изменениям рыночной экономической конкурентной среды.

Глобализация, ослабив традиционные средства госрегулирования экономики, не привела к созданию наднациональных механизмов регулирования, способных восполнить возникший пробел. Неразрешенпость этого противоречия глобальной экономики выражается в снижении управляемости МЭ (и ее ключевых субъектов), системы МЭО в целом. Управляемость определяется как свойство международной системы, отражающее ее способность гасить и предотвращать конфликты и кризисы, которые могут угрожать стабильности всей системы и безопасности ее основных участников, а также способность контролировать и направлять главные процессы. Конечный экономический результат определяется прежде всего конкурентным взаимодействием хозяйствующих субъектов, а не регулирующей деятельностью государства. Но государство в рыночной экономике несет прямую ответственность за обеспечение (совокупностью форм и методов регулирования процесса воспроизводства общественного капитала) дееспособности, стабильности, конкурентоспособности национального хозяйственного механизма.

В период между двумя мировыми войнами в ведущих странах Запада сложился трехуровневый хозяйственный механизм, включающий уровни спонтанно-рыночного (конкурентного), корпоративного и государственного регулирования. Ускорение интернационализации после Второй мировой войны способствовало формированию четвертого уровня — наднационального («международного», «межгосударственного») с регулирующей деятельностью международных организаций (МВФ и др.) и интеграционных блоков (ЕС и др.). Этот уровень первоначально рассматривался как дополнение к национально-государственному. Но уже в 1960—1970;е гг., с углублением европейской интеграции, выяснились возможности развития регулирования на наднациональном уровне. В эпоху ГЭ ширилось ослабление госрегулирования в мировых масштабах (прежде всего из-за бурной транснационализации капитала и либерализации системы МЭО), что требовало адекватной реорганизации четвертого уровня регулирования. Но осуществить это не удалось, что привело к снижению управляемости МЭ и системы МЭО.

В современных МЭ и МЭО проявилось немало глобальных проблем, требующих эффективного решения, в связи с чем усиливается потребность в формировании и развитии надгосударственных регулирующих механизмов. Зарождается новая, многоярусная глобальная регулирующая система, где, дополняя друг друга, взаимодействуют национальные государства, ТНК, международные правительственные и неправительственные организации, СМИ, которые становятся все более влиятельной политической силой в национальном и мировом масштабах.

С развитием ГЭ все большая часть государственного суверенитета и функций перераспределяется (вверх и вниз) между локальными, региональными и всемирными регулирующими институтами. В основе такого распределения — принцип субсидиарности: полномочия концентрируются на уровне, где регулирование данной сферы осуществляется наиболее эффективно, с наибольшей пользой для общества. Такой механизм приобретает все более сетевой характер: правительства могут выступать узловыми субъектами глобальной управленческой сети, включающей кроме государств межправительственные и общественные организации, ТНК, глобальные деловые элиты (типа Давосского форума) и т. д.

Проблема снижения управляемости во многом связана с отсутствием на глобальном уровне международного института или органа, полномочного в принятии совместных решений по ключевым мирохозяйственным проблемам, способного направлять и контролировать процесс их претворения в жизнь. Часто упоминаемая в таком контексте «Большая восьмерка» (G8) ни по составу (включает не все страны — лидеры МЭ), ни по полномочиям не отвечает этим требованиям. По сути, G8 — узкий дискуссионный клуб для обсуждения некоторых глобальных проблем, представляемых участникам актуальными. G8 не обладает и минимальной инфраструктурой даже для мониторинга (не говоря уже о контроле) реализации того, что принято в итоговых документах саммитов; нет и международно-правовых инструментов их реализации. Документы G8 не носят рабочий характер руководства к действию, являясь декларацией о намерениях (формулируемых обычно в обтекаемой форме), не согласованных с другими глобальными «игроками» — не членами клуба.

В МЭ обостряется противоречие между глобализацией и национальным суверенитетом (особенно в сфере экономики) многих государств. С середины последнего десятилетия XX в. проявилось ослабление регулирующей роли в МЭ ряда международных структур: МВФ, ВТО, ОЭСР, других органов системы ООН. Так или иначе, ГЭ уже повлекла за собой изменения сложившейся системы МЭО, сделавшие последнюю менее предсказуемой, существенно осложняя разработку надежных долгосрочных прогнозов развития МЭ.