Понятие принципов уголовного судопроизводства и их значение для обеспечения прав и свобод личности

С категорией «принципы уголовного процесса» связаны давние научные дискуссии, участники которых высказывали самые разные мнения относительно сущности, содержания, генезиса, значения принципов процесса, их системы, атрибутов, которыми должны обладать принципы процесса и др. В обоснование каждой позиции по этой проблеме приводилось так много доводов и аргументов, что едва ли возможно проанализировать их все. Однако в этой массе суждений можно выделить два прочно утвердившихся в процессуальной науке подхода к исследованию принципов процесса.

Первое суждение связывает признание положения, претендующего на роль принципа процесса, лишь с его содержанием. Сторонники этого подхода исходят из того, что непременными атрибутами каждого принципа процесса являются социальная обусловленность и предельная универсальность (всеобщность) его содержания. Поэтому для выделения принципа процесса из массы предписаний, составляющих отрасль уголовно-процессуального права, необходим качественный подход: учет содержания составляющих предписаний и сопоставление этих предписаний по степеням их общности. Так, по мнению Т. Н. Добровольской, «для признания того или иного положения принципом права или принципом одной из его отраслей необходимо учитывать содержание этого положения, исследованное как с точки зрения его социальной обусловленности, так и с точки зрения внутренней логической связи между нормами закона» .

Отталкиваясь от анализа содержания и соотношения (логической связи) процессуальных норм, по мнению указанного автора, к числу принципов процесса могут быть отнесены лишь те положения, которые связаны общностью целей и задач, не противоречат друг другу и не выводимы друг из друга.

Многие теоретические положения, выработанные в рамках этого подхода, прочно утвердились в теории уголовного процесса: принципы — это наиболее общие правовые идеи, которые имеют фундаментальное значение для уголовного процесса; принципы являются носителями господствующих в данном обществе юридических ценностей; принципы образуют смысловой центр для понимания уголовно-процессуального закона и служат исходными посылками при формировании и истолковании его текста и др.

Вместе с тем в процессуальной литературе отмечают, что рассматриваемый подход методологически недостаточен для исследования принципов процесса, ему не по силам дать этим принципам дедуктивное обоснование. В его рамках каждый принцип процесса обосновывается как бы сам по себе, автономно от других принципов и формы процесса в целом. Косвенно это признавала и сама Т. Н. Добровольская. «Как положения наибольшей степени общности в пределах данной дедуктивной системы, — писала она, — принципы процесса с логической точки зрения целиком недоказуемы в пределах самой этой системы. Для их обоснования надо выходить за пределы уголовного процесса, обращаясь к природе советского социалистического строя, к иерархии социальных ценностей, законам психологии и т. д. Но так как все эти явления лежат за пределами самого уголовного процесса, они не определяют место каждого процессуального принципа в системе уголовно-процессуального права» .

Недостатки рассматриваемого подхода сводили к минимуму его прикладное значение. Как оказалось, его невозможно провести строго алгоритмически, на чисто формальном уровне. «Признак „наибольшей общности“, как и социальной обусловленности, — пишет И. Б. Михайловская, — не мог дать более или менее четкого критерия для признания конкретной нормы или их совокупности принципом процесса. Не было критерия ни для определения степени общности, ни для выявления ее соответствия потребности общества, т. е. социальной обусловленности». Критерии же, предлагаемые в литературе, были мало пригодны для практического применения. Возможно, поэтому в литературе так существенно варьировался состав положений, относимых разными авторами к принципам процесса. Оптимальным для уголовного процесса называлось число принципов, равное 132, 143, 154 и т. д., вплоть до 20. При этом свое видение системы принципов каждый автор обязательно сопровождал доводами об особой теоретической, юридической и практической значимости для уголовного процесса каждого из включенных в эту систему правил. Серьезное неудобство в практическом применении этого подхода создавало и традиционное для него правило о возможности экстрагирования (индуктивного выведения) принципа из некоего множества действующих частных норм, что нарушало одну из правовых аксиом — закон должен быть достаточно ясен и понятен.

В связи с этим отдельные ученые при исследовании принципов процесса стали использовать подход, основанный на идеальной типологии уголовного процесса, согласно которому для признания некоторого положения принципом процесса отталкиваться следует уже не от анализа его содержания, а от представления о форме (типе) процесса. В рамках этого подхода исследователи исходят из того, что каждая форма процесса имеет свою особую, органически присущую ей систему принципов, которая не только не тождественна по содержанию системе принципов процесса иной его формы, но и, как правило, откровенно ей противоположна. Поэтому непременным атрибутом каждого принципа должно быть свойство конструктивности, т. е. способность быть частью целого — системы принципов конкретной идеальной формы процесса.

По мнению А. С. Александрова, между формой уголовного процесса и его принципами существует тесная взаимосвязь. С одной стороны, «форма процесса есть эффект его содержания, т. е. принципов», а с другой — «именно форма процесса дает бытие системе принципов». «Провозглашение того или иного положения принципом уголовного судопроизводства, — считает И. Б. Михайловская, — отражает выбор законодателя между различными формами судопроизводства. Но выбор предполагает наличие вариантов, которые, в свою очередь, являются характеристиками различных форм процесса» .

Алгоритмичность, с которой выводятся принципы процесса, выгодно отличает анализируемый подход от предыдущего. Здесь он подчинен законам логики: принципы отождествляются с логическими следствиями, которые выводятся из общей посылки, роль которой играет форма процесса. Тем не менее и этот подход не вносит ясности в вопрос о количественном и качественном содержании системы принципов процесса. В его рамках на роль принципа может претендовать всякое положение, дедуктивно выводимое из формы процесса, поскольку связь логического следования — единственный критерий, которому такое положение должно отвечать. Поэтому плюрализм мнений относительно перечня принципов — явление закономерное. Например, И. Б. Михайловская сводит этот перечень к содержанию гл. 2 УПК, специально посвященной принципам процесса, где в этом качестве закреплено 14 отдельных нормативных предписаний. У А. В. Смирнова данный перечень почти вдвое больше и наряду с положениями, закрепленными в гл. 2 УПК, включает в себя и те, которые прежде в качестве принципов процесса (вообще или как правило) в литературе не выделялись.

Таким образом, ни один из подходов к исследованию принципов процесса не дает удовлетворительного ответа на вопрос о системе этих принципов. Эта проблема все еще находится в поисках своего метода исследования, она по-прежнему существует и по-прежнему конкретно и постоянно решается в науке, свидетельством чего служит большое число публикаций последнего времени, где предлагается выделять принцип допустимости доказательств, принцип обеспечения безопасности личности в уголовном процессе, принцип процессуальной независимости должностных лиц — участников уголовного процесса и др. Однако, если для науки уголовного процесса плюрализм мнений относительно содержания системы принципов процесса явление нормальное, то для законодательства — нет.

В связи с этим появление в УПК гл. 2, специально посвященной принципам процесса, где четко определен их перечень, следует воспринимать как безусловное достоинство УПК, выгодно отличающее его от прежнего УПК РСФСР, который такой главы не содержал и вообще не употреблял термина «принцип». «Главный смысл ее появления в законе, — пишет А. А. Тарасов, — видится в установлении законодательного препятствия для стремления авторов безгранично расширять круг положений, относимых к числу принципов». С этого момента принципом в строгом смысле этого слова, на наш взгляд, может называться лишь такое предписание, которое включено в эту главу. Бесспорно и то, что принципы уголовного процесса находятся в единстве с его назначением и характеризуют его форму.

Предельная универсальность норм-принципов накладывает определенный отпечаток на их содержание и языковое выражение. Принципы процесса — всегда предельно широко сформулированные нормативные выражения: содержанием каждого из них является достаточно общая, широкая юридическая идея. Они не задают участнику процесса каких-либо готовых моделей поведения, а дают лишь общие основания, из которых логически выводятся процессуальные нормы более частного порядка, и критерий для применения (выбора) норм в самых различных обстоятельствах. Таким образом, принципы играют роль исходного начала для конструирования, изменения, развития системы уголовного процесса, его стадий, институтов, отдельных норм. Это «деятельное» начало принципов находит свое выражение уже в грамматической форме терминов, употребляемых в различных определениях принципов процесса, — «основополагающие», «обусловливающие», «определяющие», «руководящие» и т. д. — причастий действительного залога.

Естественный вопрос, который здесь возникает, состоит в том, как и благодаря чему принципы способны играть роль подобных оснований.

В процессе обоснования частных норм принципы процесса сообщают им свои определенные свойства. Частные нормы, предписывая участнику процесса определенные модели поведения, вменяют и обосновывают их ему как должные. Но эти (частные) нормы не могут вводиться законодателем как нечто само собой разумеющееся. Они сами нуждаются в обосновании легитимности закрепленных в них моделей поведения. Такое обоснование частные процессуальные нормы находят именно в принципах процесса. «Закон легитимен, — пишет А. В. Смирнов, — т. е. имеет правовое содержание постольку, поскольку он отвечает принципам права», которые являют собой «не просто юридические идеи, а объективно необходимые критерии справедливого и должного в праве» .

Принципы права, в том числе уголовно-процессуального, являются носителями господствующих в данном обществе юридических ценностей и в этом качестве представляют собой частный случай ценностного отношения между мыслью и действительностью. Именно тем случаем, который представляется настолько значимым для существования общества, чтобы обеспечить его постоянную воспроизводимость в действительности и установить санкцию за действия, с ним не согласующиеся. Так из правила значимого принцип права становится правилом должным, т. е. предписанием. Принципы права оценивают действительность с точки зрения ее соответствия юридическим ценностям, идеалам, носителями которых они являются, и одновременно ставят вопрос об укорененности этих идеалов через частные нормы в действительности. «В принципах, — пишет А. С. Александров, — выражается опыт понимания социально-юридической реальности. Правовой принцип есть общая мысль, которая проходит через нормы, институты, отрасль, формируя их в соответствии с каким-то идеалом» .

Принципы уголовного процесса как предельно универсальные положения данной отрасли права фиксируют сущность отношения власти к личности, обществу, раскрывают смысл и общую цель многообразных процессуальных действий и решений, принимаемых при производстве по уголовному делу. Поэтому, получая обоснование в принципах уголовного процесса, частная норма, в свою очередь, вписывается в более широкое представление о «назначении» власти и человека, должном и «подобающем» им.

Всякая частная норма, раз она следует из принципа, должна толковаться в контексте смысла, придаваемого ей соответствующим принципом процесса. Из этого положения следует, что принципы служат исходными посылками не только при формировании, но и при истолковании уголовно-процессуального закона, ибо они образуют смысловой центр для понимания его текста. Необходимость в этом может возникнуть, если при изложении правовой нормы в законе были допущены логические или лингвистические ошибки. Одним из способов устранения последствий таких ошибок является легитимно-коррекционное толкование, призванное привести содержание интерпретируемой нормы в соответствие с принципом.

В целях поиска «верных» значений в толковании нуждаются и обобщенные правовые понятия, используемые в формулировках норм. Язык уголовного процесса стремится избегать неточных или многозначных терминов, но, к сожалению, это не всегда удается. Достаточно часто законодатель заимствует обыденные понятия, например такие, как «исключительный случай», «тайна», «частная жизнь», «свобода» и т. д., а они, как правило, многозначны. С одной стороны, известная неточность этих понятий позволяет придать нормам права «эластичный» характер и обеспечить гибкость правового регулирования, а с другой — нарушает требование правовой определенности, что создает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и неизбежно ведет к произволу. Единообразие в употреблении таких понятий складывается далеко не всегда и не сразу. Кроме того, когда толкование того или иного правового понятия из теории смещается в сферу правоприменения, то определяющее влияние на этот процесс нередко начинают оказывать такие далекие от существа вопроса факторы, как уровень правовой культуры и правосознания общества и правоприменителя, его интеллектуальный и нравственный потенциал и т. п. Поэтому важно при толковании этих понятий опираться на прочные основания, роль которых играют принципы процесса. При столкновении различных интерпретаций того или иного обобщенного правового понятия предпочтение должно отдаваться именно той его интерпретации, которая наиболее адекватна букве и духу одновременно и соответствующего принципа, и Конституции в целом. «Интерпретация текста УПК РФ, — пишет А. С. Александров, — должна носить направленный характер — в соответствии с принципами состязательной идеологии, исходя из приоритета прав личности». Отметим, что в современной правовой доктрине и практике конституционного правосудия ряда европейских стран уже давно и прочно утвердился подобный подход: если при толковании подлежащего применению закона возникает несколько вариантов его прочтения, то предпочитается тот, который гарантирует защиту прав и свобод человека и исключает возможность их нарушения.

В литературе распространено мнение, что в силу своей высокой абстракции и общности принципы права — наиболее удаленный от общественных отношений тип норм и потому наиболее бедный по своим «регулятивным возможностям». «В отличие от всякой родовой нормы права, — пишет Р. X. Якупов, — призванной непосредственно регулировать общественные отношения, взаимоотношения людей, их организаций, принципы определяют приоритеты норм и только через них опосредованно регулируют поведение субъектов права». Об этом же пишет Т. Н. Добровольская, с точки зрения которой «в принципах права не формулируются все элементы правовой нормы (гипотеза, диспозиция, санкция). Названные качества правовых норм принципы приобретают лишь в сочетании с конкретными нормами данной отрасли права, во взаимодействии с которыми они и оказывают воздействие на общественные отношения». Это позиция при всей ее распространенности ошибочна. Не только из-за абстрактности и общности, но именно благодаря им принципы способны регулировать общественные отношения. В обобщенном виде в принципах выражена вся суть права как воплощенного в тексте закона, так и еще подлежащего воплощению в нем. Поэтому в свете принципов процесса можно оценить всякое процессуальное решение, принять или отвергнуть его в качестве правового или неправового.

Своеобразие регулятивного воздействия принципов права на общественные отношения состоит в том, что при урегулировании конкретной правовой ситуации они, как правило, используются правоприменителем не в качестве явно соблюдаемых норм подобно нормам частным, а лишь подразумеваются. Но если среди частных норм нет подходящих (пробельность права) или есть лишь такие, при помощи которых эту ситуацию разрешить однозначно невозможно (коллизия норм), то озабоченный поиском правовых оснований своего решения правоприменитель обращается уже непосредственно к тому принципу, в предметной области которого обнаружена такая пробельность или коллизия, и действует в соответствии с его буквой и духом.

Все принципы современного российского уголовного процесса исходят из признания высшей ценностью прав и свобод человека (ст. 2 Конституции). Статья 9 УПК закрепляет уважение чести и достоинства личности, ст. 10 — неприкосновенность личности, ст. 11 — охрану прав и свобод человека и гражданина, ст. 12 — неприкосновенность жилища, ст. 13 гарантирует тайну переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, в ст. 14 зафиксирована презумпция невиновности обвиняемого. Состязательность сторон нашла свое выражение в ст. 15 УПК, принципы обеспечения подозреваемому (обвиняемому) права на защиту, свободы оценки доказательств, языка судопроизводства и права на обжалование процессуальных действий и решений соответственно в ст. 16−19 УПК. Правам человека служат также принципы законности уголовного судопроизводства (ст. 7 УПК) и осуществления правосудия только судом (ст. 8 УПК), положение о разумности срока уголовного судопроизводства (ст. 6.1 УПК).

Среди всех этих исключительной важности правовых положений особняком стоит группа принципов, непосредственно характеризующих правовой статус личности в уголовном процессе независимо от ее процессуального положения (ст. 9−13 УПК). Их источником служат фундаментальные права личности, закрепленные в соответствующих конституционных нормах (ст. 21−25 УПК), поэтому эти принципы (охраны достоинства личности, свободы и личной неприкосновенности, неприкосновенности частной жизни, личной и семейной тайны, жилища) являются одновременно и общеправовыми, и отраслевыми. Данные принципы не следуют непосредственно из состязательной идеи, хотя близки и созвучны ей, ибо и здесь, и там их питают общие гуманистические идеалы индивидуальной свободы личности. Мы уже отмечали, что построение уголовного процесса и положение личности в государстве находятся в тесной взаимосвязи друг с другом. «Общей предпосылкой, способствующей появлению процесса состязательного типа, — пишет А. В. Смирнов, — является наличие определенной социальной свободы и автономии индивидов в обществе…». По мнению И. Б. Михайловской, «чем прочнее фундамент, на котором зиждется „территория свободы“ личности, ее относительная автономия от властных структур, тем полнее комплекс процессуальных гарантий личности, обеспечивающих юридическое равенство сторон, представляющих фактически неравнозначных субъектов, т. е. государственную власть и частное лицо» .

Понимание этой закономерности позволяет говорить, что «история свободы — это история процессуальных гарантий», а история процессуальных гарантий — история свободы. Свобода личности есть предоставленная человеку возможность располагать собой и своим временем, мыслить и поступать в соответствии со своими представлениями о «подобающем» и желаемом, дистанцироваться от государства и обособиться от окружающего мира, устанавливать и развивать отношения с другими людьми, контролировать информацию о самом себе и препятствовать ее разглашению без каких-либо вмешательств, посягательств, воздействий. Важнейшими гарантиями, обеспечивающими эту возможность, являются неприкосновенность личности и жилища, тайна переговоров и переписки. «Эти принципы устанавливают свод правил, без соблюдения которых государственная власть не вправе лишать человека свободы, проникать в его жилище, нарушать тайну его общения с другими людьми» , — полагает И. Б. Михайловская. Названные принципы призваны защитить сферу свободы личности, пространство действия ее частных интересов, гарантировать возможности индивидуального самоопределения и самореализации личности. Названые положения принадлежат к числу фундаментальных начал правовой системы. Они отражают гуманистическую сущность современного права, обеспечивающего целостность и развитие всего общества благодаря свободе, правовой защищенности и равноправию индивидов.

В рассматриваемых принципах уголовного судопроизводства выражены не просто притязания индивида на сферу свободы, в которую не вправе вмешиваться ни государство, ни частные лица, но и обращенные к государству притязания обеспечить эту свободу. Реализовать эти притязания невозможно без содействия со стороны государства. Это значит, что государство обязано не просто пассивно воздерживаться от вмешательств в сферу свободы личности, но и активно защищать эту свободу. Такой подход к неприкосновенности личности и жилища, тайне переговоров и переписки, требующий расширенных обязательств государства по их обеспечению, реализуется в решениях ЕСПЧ по правам человека. По мнению Суда, действительное уважение сферы частной жизни и личной свободы человека обязывает государство не просто воздерживаться от произвольного вмешательства в эту сферу, но и в дополнение к этому негативному первоначальному обязательству возлагает на государство позитивные обязательства обеспечить при помощи законодательства и других средств ее защиту.

Рассматриваемые положения уголовного судопроизводства принципиально неотъемлемы от правового статуса личности и закономерны для состязательного процесса, где при возникновении потребности к ограничению свободы личности сторона обвинения не может непосредственно применить эти ограничения, а вынуждена обращаться к суду за соответствующим решением. Отсюда понятна роль суда в обеспечении гарантированных Конституцией прав и судебной практики как индикатора уровня защищенности личности. В свою очередь, отнесение свободы и неприкосновенности личности к принципам уголовного судопроизводства формирует судебную интерпретацию конкретных правил УПК, наполняет эти правила ценностным и нравственным содержанием.

Подведем итоги. Конституция, принятие которой символизирует начало нового этапа развития Российского государства и общества, провозглашает человека, его права и свободы высшей ценностью. Признавать, соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина — обязанность государства (ст. 2). Каждому гарантировано право на жизнь, достоинство, свободу и личную неприкосновенность, неприкосновенность частной жизни, личной и семейной тайны, защиту своей чести и доброго имени, неприкосновенность жилища, свободу передвижения, свободу совести и вероисповедания, свободу мысли и слова и др. Названные конституционные гарантии прав и свобод личности не только воплощены в назначении уголовного судопроизводства, но и обусловили ту систему принципов, которая закреплена в гл. 2 УПК. Принципы уголовного процесса определяют правовой режим уголовно-процессуальной деятельности и правовой статус его участников, характер взаимоотношений властных и подвластных субъектов, пределы допустимых при производстве по уголовному делу ограничений прав личности. Принципы служат мерилом законности и справедливости процессуальных действий и решений, нарушение принципа всегда порочит совершенное действие, влечет его недействительность, отмену процессуального решения. При коллизии уголовно-процессуальных норм следует руководствоваться теми, которые в большей степени гарантируют права и свободы личности, а при отсутствии нормативного регулирования — принципами уголовного процесса.