Разгром Белорусской академии наук в 1930 г

1920;е годы ознаменовались перестройкой исторической науки на методологию марксизма-ленинизма. Однако это был период относительной свободы исследований. Еще не было жестких стандартов, ограничивавших эту свободу. Они появляются в 1930;е годы. Вершиной этого стал легендарный «Краткий курс истории ВКП (б)» 1938 г. Перед гуманитарными науками возникло много новых теоретических и практических задач, и все это повело к реорганизации ряда, прежде всего, центральных учреждений. В Москве и Ленинграде перед работниками ГАИМК были поставлены задачи критического пересмотра научного наследия, задачи овладения новым подходом к археологическим источникам как к средству познания прошлых эпох. В дискуссиях осваивалась отныне обязательная новая марксистская методология, разрабатывались новые методы исследования [Генинг, 1982. С. 106—108; Пряхин, 1986. С. 109 и сл.]. Далеко не все здесь следует расценить положительно, не все было прогрессивным. По словам Б. А. Рыбакова, работы многих исследователей того времени, «полные громких фраз и талмудического начетничества, не способствовали теоретическому обогащению археологии, а наоборот, уводили ее в самые глубокие дебри схематизма и отрыва от изучения и осмысления фактов». Социологизм этой эпохи был, по-видимому, болезнью роста: «…доходило до того, что издаваемый ГАИМК журнал… в некоторых своих номерах не содержал ни одной статьи (выделено Б. А. Рыбаковым. —Авт.) по археологии» [Рыбаков, 1957. С. 58]. Что касается полевых исследований, то они, связанные в значительной степени с новостройками первых пятилеток, приобрели более широкий размах.

В условиях широкого строительства социализма, проведении глубоких социальных преобразований на рубеже 1920;х—1930;х гг., изучение истории, а тем более национальной истории в республиках, должно было отойти на второй план. На это же наложились политическая борьба и утверждение культа личности Сталина. В подобных условиях занятия «неактуальными дисциплинами», отвлекавшими население от первоочередных задач, а уж тем более «неправильное» занятие ими (хотя никаких критериев еще выработано не было), вполне могло использоваться для обвинения в отклонении от идеологического курса.

В 1930 г. в связи с уже упомянутым «академическим делом», или «делом академика С. Ф. Платонова» пострадали такие ученые, как С. В. Бахрушин, В. К. Любавский, Е. В. Тарле и т. д. В Белоруссии в этот год разразилась грандиозная чистка в составе республиканской Академии наук.

Создание Белорусской республики в 1919 г. привело к необычному энтузиазму ее населения, обнаружило в нем большие творческие силы. Это выразилось в страстном увлечении изучением страны народом, ее населявшим, в краеведение включились очень многие. Инбелкульт, а с 1928 г. АН БССР возглавляли и направляли эту интереснейшую работу. Однако на фоне интернационального учения марксизма высшими белорусскими инстанциями это было расценено как националистический угар, что в конце концов привело к печальным последствиям. На рубеже 1920—1930;х годов начался период пресловутой борьбы с «нацдемовщиной» — в значительной степени придуманным центральной властью так назваемым «национал-демократизмом». Как это происходило, нагляднее всего можно проследить по одному из лучших научно-популярных журналов Белоруссии того времени — журналу «Наш край» за 1929—1930 гг.

При внимательном просмотре этого издания из номера в номер можно видеть, как над журналом сгущаются тучи, как в нем постепенно исчезает историческая тематика, уступая место совсем иному, далекому от научной объективности направлению, как его сотрудники безнадежно стремятся спасти журнал. В номерах «Нашего края» за предыдущие годы, даже и за 1928 г., часто печатаются статьи, где историческое краеведение фигурирует наравне с другим материалом. В номере 12 за 1928 г., например, А. Н. Лявданский во весь голос говорит о необходимости вести учет археологических памятников, охранять их, собирать отдельные древние находки и приводит примеры участия краеведов в раскопках (С. С. Шутова из Минска, Я. Колодкина из Мозыря и пр.: Ляудансю, 1928а). В статьях, посвященных экскурсионным маршрутам (по Минску, Витебску, Орше, Оршанщине), наравне с современными объектами еще полностью фигурируют и исторические [Касъпяров1ч М., 1929]. Таким образом, до 1929 г. журнал пытался удовлетворить потребность своих читателей в знании о прошлом своего края, которая была подхлестнута историческим развитием 1917 — первой половины 1920;х годов. Однако с 1929 г. и особенно со следующего 1930 г. положение с исторической тематикой начинает круто меняться. Сообщение В. Глатенка об археологических памятниках Освейщины, помещенное в марте 1930 г., оказывается последней археологической статьей [Глаценак, 1930. С. 55—57]. Вместе с тем с 1930 г. резко увеличивается количество статей на современную тему. Открывая первый номер журнала в 1930 г., читатель прежде всего видел воззвание ЦБК с сообщением, что в связи со строительством фабрик и заводов, в связи с «небывалым подъемом коллективизации в сельском хозяйстве» местные краеведческие организации призываются к изучению колхозного строительства, строительства фабрично-заводских и ремесленных предприятий [Увага…, 1930]. Здесь же главный редактор Д. Бедуля помещает статью о работе колхоза «Октябрь», о кулаках [Бядуля, 1930]. В летних номерах 1930 г. читаем статью А. К. Супинского о новом музее, в которой автор вопрошает: «чему учит музей нового зрителя?», «выходит ли зритель из художественного музея с пониманием искусства как средства борьбы за идеологию господствующего класса… С таким явлением, — продолжает он, — встречаемся фактически в музеях разных типов. Об этом нужно… кричать!» [Cynmcid, 1930]. С 1929 г. в журнале все чаще стали появляться статьи о колхозном строительстве, о пятилетием плане [Самцэв1ч, 1929; Самцэв1ч, 1930а; Самцэв1ч, 19 306]. Кто-то явно властной рукой распоряжается в нем, требует переориентировки его издателей, нападает на него за историческую тематику. Это видно уже из того, что те из краеведов, кого ранее интересовали только исторические сюжеты, Д. Василевский, М. Касперович, А. Немцов — пишут теперь на иные, «полезные» темы: Д. Василевский — о рыбах Оршанщины, А. Немцов — о коллективизации в д. Верхи, М. Касперович — о быте рабочих [Bacuieycici Д., 1930; Касъпяров1ч М., 1930; Нямцоу А., 1930]. В конце № 9—10 «Нашего края» за 1930 г. помещено сообщение: «От редакции: критический обзор ряда краеведческих материалов, помещенных ранее в журнале „Наш край“, будет даваться в следующих номерах журнала…» [Самцэв1ч, 19 306. С. 89]. Журнал явно тонет, его пытаются спасти самокритикой… Сделать это не удается: если в № 7—8 за 1930 г. редактором еще обозначен Д. Бедуля с членами редколлегии М. Белугой и С. Журавским, то в следующем номере журнала — № 9—10, оказавшемся к тому же последним, этих имен уже нет: «Редактор, — отмечено там, — редакционная коллегия» [ср.: Самцэв1ч, 1930а. № 78. С. 84; Самцэв1ч, 19 306. С 89]. Нам ясно: после № 7—8 за 1930 г. прежняя редакция журнала была отстранена, ее заменил какой-то неизвестный коллектив, а на следующем номере журнал прекратил существование.

В конце 1930 г. подписчики «Нашего края» получили журнал с новым названием: «Савецкая Краша», обозначенный № 1—2, в скобках № 11— 12. Тираж нового журнала был увеличен с 1000 до 1300 экземпляров. Чем не угодил прежний орган Центрального бюро краеведения? Судя по новому наименованию журнала, «Наш край», по-видимому, признавался не советским органом. И действительно, в начале первого номера нового журнала сообщалось: «Контрреволюционный белорусский национал-демократизм сплел себе мощное гнездо в БАН при преступном попустительстве националоппортунистов из былого руководства Академии [наук] и Наркомпроса Игнатовского, Белицкого, Белуги и пр. […] Белорусский национал-демократизм — этот непосредственный агент фашистско-империалистического толка превратил кафедры и институции АН в свои трибуны… творил свое грубое контрреволюционное дело подготовки интервенции против СССР». Их рупором был избран ежемесячник «Наш край», основной установкой которого были «контрреволюционные [задачи] в виде общебелорусского, общенационального „бесклассового“ развития, курс на самовозрождение капиталистической Белоруссии… на Белоруссию панскую, кулацкую, капиталистическую…» «Отсюда понятно, — писалось далее, — почему краеведение БССР… гонялось за древностью, прошлым, копалось в грязи церквей, костелов, синагог, упуская задачи социалистического строительства» [Садоуст, 1930. С. 1—5]. Все это выглядит сейчас достаточно грустно, ибо ложные политические обвинения падали на замечательных энтузиастов, специалистов-белорусоведов — Я. Лёсика — одного из первых белорусских академиков и создателей «Грамматики белорусского языка», В. Игнатовского — президента АН БССР, крупного белорусского историка, участника революции 1905 г., и многих других. Все так называемые «нацдемы» были арестованы и погибли в лагерях. Всеволод Игнатовский, не выдержав травли, покончил жизнь самоубийством [Орлов В., 1988]. Каждое выступление против «нацдемов» фактически равнялось политическому доносу.

В борьбу с «нацдемовщиной» (как тогда называлось), борьбу, которая неминуемо должна была кончиться и кончилась плачевно для белорусской археологии, включился самым активнейшим образом А. Н. Лявданский (сам позднее погибший в сталинской мясорубке). Еще в начале борьбы с «нацдемами» он передал в журнал «Савецкая Краша» свою статью под крайне тенденциозным названием: «Нацдемы в союзе с религией и церковниками против диктатуры пролетариата», которая была опубликована в мартовском номере журнала за 1931 г. [Ляуданст, 1931]. Как видно уже по названию, статья ударяла сразу по «нацдемам» и одновременно по служителям церкви, гонения на которых, сопровождавшиеся разрушением наших ценнейших исторических памятников, были в самом разгаре. Статья эта обходится даже тогдашними библиографическими справочниками [Дубшсы, 1933]. На ней придется остановиться подробнее. А. Н. Лявданский обвинял известного нумизмата и прежнего директора Белорусского государственного музея П. Харламповича в том, что, собирая «церковщину» — древние иконы, Евангелия, облачения, — он не отличал задач нового советского музея от задач Минского церковно-археологического музея, а после него это делалось уже «организованно под руководством С. Некрашевича и др. нацдемов Наркомата просвещения БССР. По социальному заказу нацдемов […] [собирались] этнографические материалы, которые должны были осветить „самобытность“ белорусской культуры. Все это, как уже выяснено, — заключал автор, — делалось с целью организации белорусской автокефальной церкви…» (!). Далее с возмущением писалось об открытии в музее отдела «Староцерковная живопись», который якобы более всего привлекал к себе «попов и архиереев». «Это же явление, — писал А. Н. Лявданский, — мы видим в Витебском музее, где также было нацдемовское руководство… Директор музея нацдем Василевич всю заботу вкладывал в церковный отдел…» Возмущен автор и записью известного этнографа в книге отзывов белорусского музея в Минске А. Сержпутовского) «нахожу, что необходимо выставить церковные предметы»), а также тем, что его поддержал «гость» из Германии А. Фасмер (крупнейший филолог).

Обратим внимание, что в 1931 г. Лявданский описывает ситуацию 1926 г. В 1927 г. назначенный на место П. Харламповича крупнейший белорусовед В. У. Ластовский¹ (только что вернувшийся из эмиграции) «сразу взялся за переоборудование церковно-религиозного отдела», придав ему «белорусский стиль». «Усиленным темпом изучается церковщина и в Инбелкульте, а потом и в Белорусской академии наук в лице нацдема Щекотихина, Хозерова и пр., которые свои „труды“ по истории белорусского искусства почти исключительно строят на древних церквах, костелах, разного рода церковном малярстве [т. е. фресковой живописи. —Авт.], вещах и рисунках, орнаментах церковных книг (Библия Скорины и многое другое)». «Накопив таким образом в Белорусском государственном музее огромный „музейный фонд“ разной церков-щиной, которая, разумеется, никакой научной ценности не имела, — продолжает А. Н. Лявданский, — в 1929 г. Ластовский вместе с Красинским, Бурдзейкой (в согласии с Некрашевичем из Главнауки) договаривается во время экспедиций с попами на местах и заводит с ними широкий обмен этих вещей, дающий попам взамен старых „белорусского стиля“ церковных вещей новые…» Музей и Главнаука, оказывается, «хлопотали об охране церквей и костелов и пр. религиозных построек, икон и т. п. С этой целью от музея и Главнауки не один раз ездили в командировку и Щекотихин, и Красинский. Последний, например, в 1928 г. с фотографом ездил осматривать старую церковь в Залужье Стародорожского района, затратив на это значительное количество музейных денег». «Обожая свою „святыню“ Евфросинью Полоцкую, Ластовский в 1928 г. отправил специальную комиссию в Полоцк для отыскания так называемого „Евфросиньевского креста“. Этот крест с помощью нацдема С. Мелешки был найден в местном финотделе и получен для музея…» [Ляуданст, 1931. С. 28—29]. А. Н. Лявданский не мог не понимать, что древнее средневековое искусство было религиозным в самой большой мере, не мог не понимать, для чего собирались предметы религии в действительности, не мог не знать, что крест Евфросинии Полоцкой — один из уникальнейших предметов древности, сделанный в 1161 г. мастером Лазарем Богшей по заказу именно Евфросинии Полоцкой (а не «так называемый Евфросиньевский крест»), — ученый достаточно долго исследовал полоцкие древности. Для чего же создавалась эта безумная научная ложь? Арестованный в 1937 г., он навсегда унес эту тайну в могилу. Впрочем, из другой^[1]

статьи А. Н. Лявданского 1932 г. [Лявданский, 1932. С. 60] мы можем понять, что разгром «наццемовцев» произошел в 1930 г.; статья, следовательно, писалась для «Савецкой Крашы» после всех событий и, повидимому, реально никого конкретно не выдавала.

Разгром Белорусской академии наук в 1930 г. не принес Белоруссии пользы. Из деятелей науки — прежних энтузиастов, объявленных ныне «нацдемами», арестованных и высланных, выжили немногие (среди них Н. Н. Улагцик). Занятия же историческим прошлым страны были резко сокращены. Судя по той же работе А. Н. Лявданского, к 1932 г. со времен революции в БССР было издано различными научными учреждениями 96 печатных листов работ по археологии (три тома трудов Инбелкульта и БАН, том библиографии по археологии, ряд работ в «Историко-археологическом сборнике» 1927 г. и пр.). «Кроме того, — пишет автор, — в разных журналах и газетах БССР напечатано 502 статьи и заметки по археологии, составляющие свыше 20 п.л.» [Лявданский, 1932. С. 58]. Количество статей и заметок 1932 г. нами не подсчитывалось, но на самом деле научных статей на эту тему за все 10 лет в Белоруссии было опубликовано всего три-четыре (и ни одной книги!). Сокращение исторической тематики во всех отраслях знаний Белоруссии отразилось очень скоро и на полевых исследованиях. В 1933 г. журнал «Савецкая Краша» был закрыт.

• [1] Вацлав Устинович Ластовский (1883—1938) был не только крупным ученым, но и видным политическим деятелем. В 1919—1922 гг. он был Премьер-МинистромБелорусской Народной Республики. Выступал против советской власти и польской оккупации. Некоторое время был в эмиграции. Известен также как белорусский писатель, общественный и политический деятель, академик (1928), историк, филолог, директорБелорусского государственного музея. В 1930 г. обвинён по делу о «Союзе за освобождение Белоруссии», приговорён к высылке, расстрелян.