От Хладениуса к Канту

Понимание того факта, что история, описывая изменения, предполагает и наличие меняющегося объекта, существовало и до Хладениуса, замечает Козеллек, но заслуга Хладениуса состояла в том, что он объектом истории сделал саму историю, показав этим, что «история может мыслиться «сама по себе», т. е. без подчиненного ей субъекта. И теперь «с точки зрения фактичности персон и событий «история сама» стала метапонятием»^[1], т. е. одновременно субъектом и объектом самой себя.

Козеллек прав, утверждая, что с открытием точки зрения на прошлое или «пункта наблюдения» на него, человеку открылись и новые горизонты видения прошлого, которые позволили ему увидеть в новом свете как его настоящее, так и будущее. Однако осознанное восприятие собственного «пункта наблюдения» имело для нас и другие, более важные последствия: благодаря открывшимся новым горизонтам видения действительности человек смог сориентироваться в бесконечном потоке времени, найти в настоящем ту опорную точку, которая позволила ему делать различие между тем, что было, и тем, что будет. Без этой точки у человека не было бы ни прошлого, ни будущего, а значит, не было бы настоящего.

Но с другой стороны, и сама эта точка опоры является относительной. Ведь после того, как человек открыл относительность «пункта наблюдения» прошлого, он шагнул дальше, что позволило ему сделать и другое важное открытие, а, именно, понять, что и пункты наблюдения прошлого постоянно меняются, так что «время, от которого ожидают, что оно будет новым, не может поступить иначе, как не принести с собой и новое прошлое, которое дает познать себя только в перспективе. С каждым новым будущим рождаются и новые прошлые»^[2].

Заслуга Хладенуса состоит в том, что он, обратив внимание на относительный и ограниченный характер человеческого знания о прошлом, открыл в нем и субъективную сторону, совершив нечто вроде коперниковского поворота в области исторического познания. Последний, однако, обычно связывают с именем И. Канта. Вправе ли мы применять понятие «коперниковский поворот» по отношению к теории Хладениуса? Попытаемся разобраться. При этом мы вынуждены будем обратиться к чисто философской тематике, что историк может воспринять как вызов. Но такой шаг может не только обогатить терминологический и методологический инструментарий историка, но и открыть ему новую перспективу восприятия прошлого. Тем более, что без знания, например, основ философии Канта современную теорию исторического познания понять будет невозможно. Но почему современная теория истории не может обойтись без Канта? Речь здесь идет уже о понимании другого уровня, «понять» которое нам поможет только философия. По этой причине не будем огораживаться от философии, а смело перейдем границу, отделяющую ее от истории. И начнем мы переходить эту границу именно с философии Канта.

Последний исходил из принципа, что человеческий разум в стремлении познать мир неизбежно наталкивается на границы своих познавательных возможностей, т. е. на те границы, которые не человек сам себе устанавливает, а которые устанавливаются законами разума. По мнению Канта, задача философии как раз и заключается в том, чтобы познать или определить эти границы, т. е. законы разума. Для этого философия должна отказаться от старых методов интерпретации мира: «До сих пор мы исходили из того, что все человеческое познание должно ориентироваться на предметы внешнего мира…»^[3]. Однако подобная ориентация не дала нам возможности продвинуться вперед. «Попытаемся же теперь для того, чтобы продвинуться вперед, предположить, что предметы внешнего мира ориентируются на нас»^[4]. А это означает — попытаемся понять механизмы человеческих познавательных процессов, обратившись к самому человеку, к его способностям и к необходимым условиям его познавательного акта, которые Кант определяет как «условия a priori». Таков был ход его мысли. Но именно такой логике (исторического) мышления и следует Хладениус, который как и Кант рефлектирует не о самих объектах прошлого, а о когнитивных условиях их познания, а конкретно о «пункте наблюдения прошлого», т. е. исходит из основного методологического принципа кантовской философии, что «условия возможного опыта являются одновременно и условиями предметов этого опыта…»^[5].

Кант, как известно, в ходе анализа пришел к необходимости различать имманентную природу человеческих предметов как «вещей для нас» и их существование как «вещей в себе», предполагая тем самым существование «определенных предметов как явлений, чувственных восприятий (феноменов)» и отличая «наш способ восприятия этих предметов, от них самих (их качеств, их природы)»^[6].

Открытый Кантом принцип внутренней или имманентной природы человеческих предметов имел для теории исторического познания серьезные последствия, потому что позволил принципиально различать прошлое и историю. Сформулированный Кантом тезис, что «ваш предмет существует только в вашем сознании и вне его он не может быть вам дан»^[7], с абсолютной точностью отражает суть процесса исторического познания, в котором предметы и процессы прошлого, действительно, существуют только в сознании человека, т. е. являются имманентными объектами. Мы можем характеризовать прошлое как, своего рода, «вещь в себе», которая в настоящий момент существует только в нашем сознании, т. е. существует как «вещь для нас» или как «история». Прошлые вещи и явления, разумеется, существовали и в реальности, но сейчас они существуют в человеческом сознании, а потому и являются «историей». Если бы предметы прошлого существовали в настоящий момент не только в сознании, но и вне его, тогда они не были бы «предметами прошлого», а являлись бы «предметами настоящего». Сами предметы (события) прошлого, по аналогии с «вещами в себе», остаются принципиально недоступны человеческому сознанию. Если они в нем и присутствуют, то лишь как представления об этих предметах (событиях).

Лишь принимая имманентную форму, т. е. становясь историей, прошлое начинает присутствовать в настоящем, но одновременно оно начинает и отсутствовать в нем. Ведь для того, чтобы прошлого «не было», необходимо, чтобы оно «было», т. е. чтобы прошлое отсутствовало в настоящем, необходимо, чтобы оно каким-то образом об этом отсутствии заявляло и себя каким-то образом как отсутствующее проявляло. Отсутствие прошлого должно быть заметным и воспринимаемым, а иначе мы ничего не будем знать об его отсутствии, а это значит — не будем иметь его.

Однако каким образом человек может познать отсутствующее прошлое? Каким образом он может сделать его присутствующим? В поиске ответа на этот вопрос нам неоценимую помощь, опять же, могут оказать принципы кантовской философии. Здесь, конечно, не место подробно излагать теорию познания Канта, но ее существенные элементы мы все-таки назвать должны. Кант исходит из того факта, что все процессы человеческого познания начинаются с акта чувственного восприятия. И в этом случае история — не исключение. Также исторический акт познания начинается с восприятия тех предметов, которые имеются в настоящем, которые для нас являются источниками, следами и остатками прошлого. Но человек всегда вначале воспринимает предметы своего настоящего, а уже потом он начинает осознавать их прошлость, т. е. открывать для себя их прошлое происхождение. И уже одна эта операция «узнавания» предметов настоящего является сложным мыслительным актом, который никак не ограничивается восприятиями и ощущениями, а требует применения понятий, категорий и суждений. Однако акт исторического познания протекает на еще более сложном уровне, потому что требует не простого «узнавания» предметов, а их идентификации с определенным прошлым, т. е. требует способности наблюдателя «видеть» в предметах своего настоящего исторические феномены, которые к тому же наблюдатель должен связать в «имеющее смысл целое» («verbinden zu einem sinnlichen Ganzen»)^[8]. Причем связать не только в логическое, но и в историческое целое, т. е. такое целое, которое включает в себя как элементы прошлой, так и настоящей действительности. Подобная операция умственного связывания различных предметов и явлений в одно логическое или историческое целое может быть только «актом человеческого сознания», стремящегося к «синтетическому единству разнообразных явлений»^[9]. Само «единство явлений» не может быть дано человеку объектом, и уж тем более — отсутствующим объектом. Подобное «единство явлений» — это результат познавательной деятельности одного только субъекта^[10], продукт его «я», которое сопровождает все его мысли и познавательные процессы. По этой причине, считает Кант, принцип «я мыслю — должен сопровождать все мои представления»^[11]. И этот принцип, действительно, сопровождает также исторические представления человека, которые не существуют «сами по себе», а всегда принадлежат определенному «я».

Надо сказать, что в теории истории предпринимались неоднократные попытки найти применение этому кантовскому принципу. Подобная попытка была предпринята, например, как В. Гумбольдтом, так и Дройзеном, которые исходили из существования как недоступных прямому восприятию человека и скрытых от его глаз идей (сущности), так и существования доступных восприятию человека исторических явлений. Без знания идей, считали оба исследователя, человек будет не в состоянии познать и исторические явления. Идеи Канта пытался реализовать в проекте трансцендентальной историки философ Г. М. Баумгартнер (Н. М. Baumgartner). Подобную попытку предпринял также и А. Я. Гуревич, который опираясь на вышеупомянутый принцип Канта, стремился методологически отделить друг от друга понятия «памятник» и «источник» прошлого, что ему, впрочем, не удалось. Но к его попытке мы вернемся позже. Все эти попытки демонстрируют нам, что Кант оказывал и оказывает мощное влияние на теорию исторического познания, в которую органично вписывается и Хладениус, хотя его концепция «точки зрения» на прошлое появилась до главных работ Канта. Немецкий философ Курт Рётгерс обозначил этот начатый Хладениусом и продолженный Кантом процесс анализа акта человеческого восприятия прошлого как процесс «трансцендентализации эстетического», имея в виду под этим специфическим понятием процедуру поиска априорных (отсюда понятие «трансцендентальный») условий в акте восприятия (отсюда и понятие «эстетический») прошлого.

Теория познания Канта оказала мощное влияние на все последующие модели историк, включая и самую знаменитую модель, которая была обоснована Иоганном Густавом Дройзеном. Но прежде чем мы обратимся к Дройзену и его модели, нужно все-таки сказать несколько слов о его талантливом предшественнике Вильгельме фон Гумбольдте, опубликовавшем в 1821 г. небольшую, но для теории истории очень важную работу «О задачах историописателя»^[12].

• [1] «Das andert sich, sobald die aufgeklarten Historiker die „Geschichte selbst“ zu erfassentrachteten. Die „Geschichte an sich und fiir sich“ konnte ohne ein ihr zugeordnetes Subjekt gedachtwerden. Gemessen an der Faktizitat der Personen und Ereignisse war, die Geschichte selbst' einMetabegriff». Cm.: Koselleck R. Geschichte, Historie. S. 649.
• [2] «?ine Zeit, die immer als neue Zeit erwartet wird, kann gar nicht anders als eine Geschichteaus sich hervortreiben, die nur perspektivisch erfahrert wird. Mitjeder neuen Zukunft entstehenneue Vergangenheiten». Cm.: Koselleck R. Geschichte, Historie. S. 701—702.
• [3] «Bisher nahm man an, alle unsere Erkenntnis miisse sich nach den Gegenstandenrichten […]» Cm.: Kant I. Kritik der reinen Vernunft. Stuttgart, 1995. S. 28.
• [4] «Man versuche es daher damit besser fortkommen, dass wir annehmen, die Gegenstandemtissen sich nach unserer Erkenntnis richten […]» Cm.: Kant I. Kritik der reinen Vernunft. S. 28.
• [5] «Die Bedingungen der Moglichkeit der Erfahrung iiberhaupt sind zugleich Bedingungender Moglichkeit der Gegenstande der Erfahrung und haben darum objektive Giiltigkeit in einemsynthetischen Urteile a priori». Cm.: Kant I. Kritik der reinen Vernunft. S. 232.
• [6] Als man «gewisse Gegenstande, als Erscheinungen, Sinnenwesen (Phaenomena)» erkanntund angefangen hat, «die Art, ivie wir sie anschauen, von ihrer Beschaffenheit an sich selbst» zuunterscheiden. Cm.: Kant I. Kritik der reinen Vernunft. S. 335.
• [7] «Denn euer Gegenstand ist blofi in eurem Gehirne, und kann aufier demselben gar nichtgegeben werden». Cm.: Kant I. Kritik der reinen Vernunft. S. 527.
• [8] Kant I. Kritik der reinen Vernunft. S. 174.
• [9] Ebd.
• [10] Diese «synthetische Einheit von Erscheinungen» sei die einzige, «die nicht vom Objektegegeben, sondern nur vom Subjekt selbst verrichtet werden kanrt, weil sie ein Actus seinerSelbsttatigkeit ist». Cm.: Kant I. Kritik der reinen Vernunft. S. 174.
• [11] «Das: Ich denke, mufi alle meine Vorstellungen begleiten konnen». Cm.: Kant I. Kritik derreinen Vernunft. S. 175.
• [12] Humboldt W. Uber die Aufgabe des Geschichtsschreibers. Schriften zur Anthropologieund Geschichte. Stuttgart, 1960. S. 595—606.