Правящая элита Лондона XIV-XVI веков: олдермены в политической, экономической и социальной жизни города

Феномен города был и остается предметом живого интереса, подчас острых дискуссий и неоднозначных оценок. И это не случайно. Городявление историческое: он не только менялся сам в ходе цивилизационных процессов, но и воздействовал, прямо или косвенно, на их динамику1. Именно в силу этой его природы и роли в развитии цивилизаций проблема города выступает как одна из фундаментальных проблем современной науки.

Сказанное особенно актуально в отношении Средневековья — эпохи, когда сложилась собственно городская европейская система, когда город, как особая социальная структура, достиг наибольших успехов и сыграл поистине выдающуюся роль в эволюции Западной цивилизации2. В этой связи изучение городского развития в Средние века приобретает исключительное значение для уяснения механизмов движения истории на одном из ключевых ее этапов, связанных с развитием Европейской цивилизации — ее хозяйственных, социальных, политических основ, этнокультурного, духовного облика и регионального своеобразия. Во всех этих процессах роль города неоспорима. Задача современной науки состоит в раскрытии этой конкретно-исторической роли, ее осмыслении и выработке для этого адекватных подходов.

Средневековый город — не только одна из важнейших, но и традиционная область исследования в исторической наукеотечественной и зарубежной. Заявив о себе на рубеже XVIII—XIX вв., проблема города Средних веков вызвала неиссякаемый интерес, в полной мере сохраняющийся и приумножающийся сегодня. При этом каждое.

1 См.: Ястребицкая A. JI. Средневековая культура и город в новой исторической науке. М., 1995. С. 15- Галямичев А. Н. Экономическое и социальное развитие раннего чешского города. Прага X — начала XIII века. Саратов, 1995. С. 3.

2 См.: Сванидзе А. А. Средневековые города Западной Европы: некоторые общие проблемы // Город в средневековой цивилизации Западной Европы / Отв. ред. А. А. Сванидзе: В 4 т. М., 1999. Т. 1: Феномен средневекового урбанизма. С. 10−11. последующее поколение исследователей, со своими концепциями и своим видением истории, снова и снова обращается к урбанистической тематике, подвергая пересмотру, казалось бы, незыблемые положения. Благодаря этому медиевистическая урбанистика, ее проблематика и источниковый материал являют собой гигантское «опытное поле», на котором уже не первое столетие пересматривается и совершенствуется арсенал познавательных средств и приемов исторической науки. Принципиальные методологические изменения, имевшие место на протяжении XX в., не обошли стороной и урбанистику.

Проблематика истории английского города эпохи Средневековья на сегодняшний день является наиболее интенсивно и динамично развивающейся в британской и англоязычной историографии в целом1. Феномен города изучается представителями разных научных школ и направлений, наиболее признанными и перспективными из которых представляются «локальная история» («local history») и «социальная», или «новая социальная история» («social», or «new social history»).

Становление «локальной истории» в Великобритании исследователи относят к 1948 г., когда в университете города Лестера была учреждена Кафедра английской локальной истории во главе с У. Дж. Хоскинсом2. Сегодня локальную историю изучают во многих университетах Британии.

1 См.: The English Medieval Town. A Reader in English Urban History 1200−1540 / Ed. by R. Holt and G. Rosser. L.- N.Y., 1990 P. 1.

2 В 1951 г. У. Хоскинс переехал в Оксфорд (где пробыл до 1965 г.) и на посту председателя Кафедры его сменил X. Финберг, а затем, в 1968 г., — А. Эверитт. В настоящее время Лестерский университет занимает особое место, распола1ая уникальной библиотекой по «local history» всей Англии и Уэльса. В силу этого библиотечные фонды и исследования специалистов этого университета имеют не только региональное, но и общенациональное значение. На аналогичном уровне находится университет Оксфорда, знаменитая Бодлеанская библиотека которою содержит обширные собрания манускриптов, официальных и личных документов, памфлетов и церковных архивов почти со всей Англии (см.: English local history at Leicester, 1948;1978. A Bibliography of writings by members of the Department of English Local History, University of Leicester / Compiled by A. Everitt and M. Tranter. Leicester, 1981. P. XI-XVIICampbell-Keasc J. A companion to local history research. Sherborne, 1989. P. 349−350).

— Восточной Англии1, Йорка2, Кента, Ланкастера и Ливерпуля3, Лидса и Манчестера4, Халла5, Шеффилда6 и др. Интересы «локальных» историков в настоящее время выражает созданная еще в 1982 г. «Британская Ассоциация локальной истории» с центром в Чичестере, которая проводит конференции в различных регионах страны, публикует бюллетени и известия7.

Исследовательское поле «local history» весьма обширно. Это не только история отдельного города или деревни, но и история различных локальных сообществ, рассматриваемых как целостная система, и история ландшафта, топографии и пр. Важно, что локальные исследования не замыкаются исключительно на воссоздании истории отдельной семьи, отдельной отрасли производства или торговли местного значения, либо какого-то одного института, будь то, например, манор или школа. Благодаря комплексному анализу локальный материал, касающийся «частного», так называемой «локальной автономии», способствует более полной и адекватной реконструкции тех или иных аспектов, явлений и о проблем провинциального и национального развития Британии. Уже к началу 1980;х гг. многочисленные локальные исследования подготовили.

1 Обширная подборка рукописей из фондов этого университета касается, прежде всего, «культурной активности» — местных праздников и фестивалей, деятельности разного рода ассоциаций, поэтических объединений и г. д.

2 Институт Босуика в составе этого университета с 1953 г. специализируется на изучении преимущественно административной и юридической истории церковных институтов.

3 Здесь имеются коллекции документов, позволяющие исследовать региональные особенности истории городской планировки и архитектуры.

4 В библиотеках этих университетов собраны многочисленные коллекции семейной переписки и генеалогий с XII по XX вв. из четырех графств — Дербишира, Йоркшира, Йорикшира и Чешира.

5 Здесь изучают, главным образом, историю труда и социалистических идей.

6 Библиотека этого университета содержит несколько коллекций документов по истории шрикультуры и в целом аграрной сферы, а также культурных традицийфольклорных несен, танцев, домашних промыслов и прикладного искусства.

7 См.: 1Ъе Oxford Companion to Local and Family History / Ed. by D. Hey. Oxford, 2002. P. 48−49.

8 См.: Hveritt A. Ways and means in local history. Oxford, 1971. P. 5−6- Phythian-Adams Ch. Re-thinking English Local History. Leicester, 1991. P. 1−14. обновленную и гораздо более совершенную основу для обобщений на национальном уровне1.

Яркий пример — исследование известного британского историка Кита Л.

Райтсона об английском обществе 1580−1680 гг.. Созданная им теоретическая модель охватывает три элемента — семью, включая взаимоотношения между супругами, родителями и детьми, локальную общность и систему социальных отношений и основополагающих тенденций социальных изменений. Центральное место в данной конструкции отведено локальной общине, включающей в свой «силовой контур» и семью, и элементы социально-классовой структуры, и иные проявления социального целого. Показательно, что предложенная К. Райтсоном обобщенная модель ориентирована на максимальный учет всех региональных вариантов в их специфической связи с национальным целым.

Изучение городской истории уже с начала 60-х гг. XX в. является одним из важнейших и стремительно развивающихся направлений «локальной истории"3. Можно выделить несколько наиболее значимых проблем в урбанистической тематике локальных исследований, опирающихся, прежде всего, на методы микроанализа: поливариантность генезиса городов4, городская топография и планировка, история улиц5, зданий, церковных приходов в определенном географическом ареале, а также история отдельных отраслей производства и торговли, транспорта и образования, институтов городского самоуправления, социальных групп и.

1 См.: Репина JI П., Зверева Г. И., Парамонова М. Ю. История исторического знания: Пособие для вузов. М., 2004. С. 240.

2 См.: Wrightson К. English Society 1580−1680. L., 1982.

3 См.: The Oxford Companion to Local and Family History. P. 280−285,466−469.

4 См.: Russell J. Medieval Regions and their Cities. L., 1972.

5 См.: Smith A. Dictionary of City of London street names. N.Y., 1970; Bebbington G. London Street names. L., 1972; Smith S. Underground London. Travels beneath the City Streets. L., 2004. сообществ, включая городскую семью1. Однако уже с 1970;х гг. в полной мере проявилась тенденция к комплексному анализу феномена урбанизма на основе междисциплинарных и компаративных исследований в русле «локальной истории"2. Показательны в этом отношении работы, посвященные изучению семей известных лондонских купцов (Сели)3 или отдельных, наиболее ярких представителей торгового сообщества и правящей элиты английской столицы XIV—XVI вв. (Ричарда Уиттингтона, Уильяма де ля Поля, Адама Фронсиса, Джона Паейла, Джона и Уильяма Лэмбардов)4. Через их судьбы авторы воссоздают основополагающие тенденции развития города — его экономику, социальные и политические отношения, деловые и личные контакты внутри купечества и основные проявления его диалога с иными сообществами (в первую очередь — с джентри). Иными словами, казалось бы, локальные исследования оказываются теснейшим образом связанными с довольно широкими обобщениями, присущими историкам социального направления. Такая взаимосвязь между «local history» и «social history» становится еще очевидней при рассмотрении последней.

Понимание истории как социального взаимодействия людей проявлялось в разные времена в специфических формах, обусловленных особенностями их исторического бытия5. При этом социальная история.

1 Необходимо заметить, что в последнее время «family history» все чаще рассматривается в качестве самостоятельного исследовательскою направления, на характеристике которого мы подробнее остановимся в части III данной работы.

2 См.: The Oxford Companion to Local and Family History. P. 281.

3 См.: Hanham A. The Celys and their world. An English merchant family of the fifteenth century. Cambridge, 1985.

4 См.: Barron С. M. Richard Whittington. the man behind the myth // Studies in London History / Ed. by A. Hollaender and W. Kellaway. L., 1969. P. 197−248- Warnicke R. M. William Lambarde. Elizabethan Antiquary, 1536−1601. L.- Chichester, 1973; Fryde E. B. William de la Pole. Merchant and King’s banker. L.- Ronceverte, 1988; O’Connor S. Adam Fraunceys and John Pyel: Perceptions of status among merchants in Fourteenth-Century London // Trade, devotion and governance. Papers in later medieval history / Ed. by D. Clayton, R. Davies and P. McNiven. Stroud, 1994. P. 17−35.

5 Основателем социальной истории в Великобритании по праву считают Джорджа Маколея Тревельяна (1876−1962) Создавая свою знаменитую «Социальную историю Англии» (см.: Тревельян Дж. М. Социальная история Англии. Обзор шести столетий от благодаря открытости другим областям знания отличается удивительной подвижностью и способностью адаптироваться к радикальным изменениям в динамично развивающейся современной историографии1.

Возникновение «новой социальной истории» связано с интеллектуальным движением второй половины XX в., направленным на создание аналитической полидисциплинарной истории, обогащенной теоретическими моделями и исследовательской техникой общественных наук и выдвинувшей задачу интерпретации исторического прошлого в терминах социальности, которые описывают внутреннее состояние общества, его отдельных групп и отношений между ними. В становлении и развитии «новой социальной истории» можно выделить последовательные этапы, на которых она испытывала влияние различных общественных наук. В 1960;е — начале 1970;х гг. стремление к изучению социальных отношений проявлялось в рамках историко-социологических исследований, а в понимании самой социальной истории доминировали идеи тотальности, ориентированные на изучение общества как целостности. В 1970;е — начале 1980;х гг. значительно расширилось само понятие социальной истории: наряду с классами, сословиями и иными большими группами людей она сделала предметом своего изучения социальные микроструктуры — семью, общину, приход, прочие общности и корпорации, столь распространенные в доиндустриальную эпоху.

Чосера до королевы Виктории / Пер. с англ. М., 1959), он исходил из понимания тою, что «без социальной истории экономическая история бесплодна и политическая история непонятна» (Там же. С. 3) При этом сферу социальной истории исследователь определил довольно широко: «она охватывает как общечеловеческие отношения, так и экономические отношения разных классов друг к другу, характер семейных отношений, домашний быт, условия труда и отдыха, отношение человека к природе, культуру каждой эпохи, возникшую из этих общих условий жизни и принимавшую непрестанно меняющиеся формы в религии, литературе и музыке, архитектуре, образовании и мышлении» (Там же. С. 4).

1 См.: Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. 10. История историческою знания. С. 231−232.

2 См.: Fairburn М. Social History. Problems, strategies and methods. L.- N.Y., 1999. P. 1, 15−16- Репина JI П. Парадигмы социальной истории в исторической науке XX столетия (Обзор) // XX век: Методологические проблемы исторического познания. Сб. обзоров и рефератов / Отв. ред. А. Л. Ястребицкая: В 2 ч. М., 2001. Ч. 1. С. 71.

Классовому подходу была противопоставлена более сложная картина социальных структур, позволявшая «тоньше нюансировать» характер социальных противоречий, политики государства, роли религии и церкви, различных форм идеологии. Важнейшей исходной установкой стал взгляд на общество как целостный организм, в котором все элементы взаимодействуют в сложной системе прямых и обратных связей. С 80-х гг. XX в. под воздействием культурной антропологии происходит очевидный сдвиг интересов социальных историков от исследования объективных структур и процессов к изучению обыденного сознания людей прошлых эпох, их ментальных представлений и психологических установок, стереотипов восприятия и моделей поведения1. Таким образом, вслед за социологическим в современной историографии произошел антропологический поворот, а «новая социальная история» из «золушки» (по выражению JI. П. Репиной) превратилась в самую привлекательную и влиятельную область зарубежных исторических исследований, «в королеву, претендующую на самодержавное правление"2.

Необходимо подчеркнуть, что развитие социальной истории в разных странах имело определенную специфику, отражавшую особенности соотношения различных традиций в национальных историографиях. В Великобритании «новая социальная история» складывалась под воздействием нескольких факторов. Во-первых, это авторитет и активность социальных историков марксистского направления (A. J1. Мортон, Э. Хосбоум. К. Хилл, Р. Хилтон), сформировавшегося в британской историографии в первой половине XX в. Во-вторых, вековые традиции различных школ локальной истории и исторической географии. В-третьих, мощное влияние английской социальной антропологии и демографиии, наконец, непреходящая популярность истории семьи,.

1 См.: Репина JI. П., Зверева В. В., Парамонова М. 10. История исторического знания. С. 232−237.

2 Согрин В. В, Зверева Г. И., Репина JI. П. Современная историография Великобритании. М., 1991. С. 103. родной деревни, прихода, города и прочей краеведческой тематики и их включение в контекст так называемой «народной истории» (или «социальной истории снизу»)1.

В настоящее время в «новой социальной истории» доминируют два направления: историко-социологическое, сосредоточившееся на исследовании разнообразных социальных структур и институтов, функционирующих на протяжении большой исторической длительностии историко-антропологическое, изучающее умонастроения, психологию, морально-этические нормы, поведение различных социальных групп в определенном пространственно-временном ареале2.

Социальная история" разрабатывается как на макро-, так и на микроуровне3. Параллельно с изучением социальных структур в масштабах страны историки детально исследуют локальные сообщества в пределах графства, города, сельского прихода и т. д. Таким образом, изучение состояния общества ведется с разных точек зрения: и «сверху» -сквозь призму социальных структур4, и «снизу» — через быт, поведение и сознание людей в местных сельских и городских сообществах5.

1 См.: Согрин В. В., Зверева Г. И., Репина JI. П. Современная историография Великобритании. С. 89- Репина JI. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю. История исторического знания. С. 238.

2 См.: Репина JI. П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С. 103. Питер Берк перечислил составные компоненты «социальной истории» в следующей последовательности: отношение общества к его природному окружениюструктуры общественного целого и социальных взаимоотношенийистория повседневной жизииистория частной жизниистория общественных классовистория социальных групп, взятых в качестве самостоятельных единиц и в их взаимосвязи (см.: Burke P. Sociology and History. L., 1980. P. 13, 30−31). Заметим, что в данном случае для нас особенно важен последней элемент. С аналогичных позиций определяет структуру социальной истории Э. Брипс (см.: Briggs A. A Social History of England. L., 1983. P. 8).

3 См.: Соколов А. Б.

Введение

в современную западную историографию Ярославль, 2002. С. 37.

4 См., например, исследования П. Ласлетта, JI. Стоуна, Э. Эверитта, К. Бэрроп, Я. Арчера и пр.

5 См., например, работы Д. Хея, II. Корфилда, JI. Пикард и др. Ярким представителем направления «новой социальной истории», в значительной степени объединившим макрои микроуровни в своих исследованиях, является ф К. Б. МакФарлейн, основатель научной школы по изучению английского дворянства преимущественно XV в. (см.: McFarlane К. В. The Nobility of later medieval England.

Работы, относящиеся к «новой социальной истории», исключительно разнообразны по методам (квалитативный и квантитативный, компаративный, макрои микроанализ и т. д.1) и тематике исследований. Это — история различных общностей, в том числе история семьи2 и медицины3, ландшафтная история, предметом которой является эволюция окружающего человека физического мира и происходящая непрерывно под влиянием человеческой деятельности4, и пр. При всем многообразии и тематической разноплановости современных исследований англоязычных авторов по социальной истории выделим лишь некоторые из них, имеющие непосредственное отношение к проблематике английского города эпохи Средневековья.

Это, прежде всего, работы по истории Лондона, принадлежащие перу Роберта Грэя5, Фрэнсиса Шеппарда6 и Стивена Инвуда7, а также п исследование Колина Платта об английских средневековых городах ,.

Oxford, 1973; а также см.: Payling S.J. Social mobility, demographic change, and landed society in late Medieval England // Economic History Review. 1992. No. XLV. P. 51−73).

Характеристике методов социальных исследований посвящено немало работ, среди которых, например, см.: Fairburn М. Social History. Problems, strategies and methods. P. 2−5, 309−312- Bryman A. Social research methods. Oxford, 2001. P. 501−506- Neuman W. L. Basics of social research. Qualitative and quantitative approaches. Boston, 2004. P. 354−363- Wysocki D. K. Readings in social research methods. Wadsworth, 2004. P. 300−305.

2 Это направление «новой социальной истории» ярко представлено в исследовании JI. Стоуна об Англии 1500−1800 гг. (см.: Stone L. The Family, Sex and Marriage in England 1500−1800. L., 1990). Автор исследовал динамику форм брачных связей, взаимоотношений между родителями и детьми, характер сексуального поведения, как в высших слоях общества, так и в низах.

3 Историю или «новую историю медицины», когда история медицины анализируется в связи с социальными явлениями и процессами, считают одной из ветвей «новой социальной истории». Среди наиболее значимых исследований см.: Porter R. Disease, Medicine and Society in England, 1550−1860. Cambridge, 1993; Dobson M. Contours of Death and Disease in Early Modern England. Cambridge, 1997.

4 Одним из примеров наиболее интересных работ, написанных в русле «ландшафтной истории», является исследование К. Бакера и Р. Кэйна «Карты и история в Юго-Западной Англии», сопровожденное большим количеством карт, используемых в качестве источника для изучения истории (см.: Maps and History in South-West England / Ed. by K. Barker and R. Cain. Exeter, 1991).

5 См.: Gray R. A History of London. L, 1978.

6 См.: Sheppard F. London. A History. Oxford. 1998.

7 См.: Inwood S. A History of London. L., 2000.

8 См.: Piatt C. The English Medieval Town. L.- TorontoSydneyN.Y., 1979. которые являют собой весьма удачные попытки представить полную картину исторической жизни города во взаимодействии собственно исторических, историко-географических, историко-демографических, социально-политических и экономических факторов.

К «новой социальной истории» с полным правом можно отнести и исследование Дж. Ландера, рассматривающего политическую историю, структуры власти и реальную политику английского королевского правительства 1450−1509 гг., в том числе в отношении городов, в связи с социальными и экономическими процессами и явлениями, а также ролью и психоисторическими особенностями личностей монархов — Ричарда II, Эдуарда IV, Ричарда III, Генриха VII1.

Представителем данного направления, затронувшим многие аспекты городской жизни, является также Дж. Томсон, комплексно исследовавший социально-политические, правовые структуры, экономико-географические, историко-демографические процессы и их изменения в Англии 13 701 529 гг., роль личностей королей — Эдуарда III, Ричарда II, Генриха VI, Эдуарда IV, Генриха VII2.

Книга Трэвора Роули характеризует несколько уровней социальной жизни в Англии в 1200—1550 гг.: король и знать в контексте их повседневной жизни в условиях замков и дворцовсельские жители в связи с развитием агрикультуры и особыми ландшафтными зонами (луга, леса, парки) — средневековые горожане в системе производства, торговли и коммуникацийа также церковь и ее функции в обществе3.

Монография Селины Фокс посвящена изучению лондонского населения и многообразных условий его жизнедеятельности: численность и социально-профессиональная структура, торговля, финансы и.

1 См.: Lander J. R. Government and Community. England 1450−1509. L., 1980.

2 См.: Thomson J. A. F. The Transformation of medieval England. 1370−1529. N.Y., 1983. В аналогичном ключе написаны исследования А. Бршгс и П. Джонсона (см.: Briggs A. A Social History of England from the Romans to Mrs Thatcher. L., 1985; Johnson P. A History of the English people. N.Y.- Cambridge, Philadelphia, 1985).

3 См.: Rowley T. The High Middle Ages 1200−1550. L.- N.Y., 1986. землевладение, семья и нравственные установки, образование и культура1. Хотя необходимо признать, что это исследование представляет некую обобщенную картину жизни лондонцев.

В таком же русле написана работа Мэрайи Кин об английском обществе 1348−1500 гг., однако, наряду с прочим, автор акцентирует внимание на взаимодействии социальных и политических, социальных и культурных факторов в контексте городской истории, особо останавливаясь на разных аспектах жизнедеятельности Лондона и его общества2.

Исследование ведущего английского специалиста по социальной истории Яна Арчера посвящено острейшей проблеме социальных отношений в Лондоне при Елизавете I, правительство которой столкнулось с невиданным ранее притоком населения в столицу, с ужасающей бедностью и пауперизацией общества3. Автор показывает, как эти «социальные вызовы» отразились на лондонском обществе, в предместьях и в самом Сити, отдельных его районах и приходах. Подчеркивая всеохватывающий характер социального кризиса в Лондоне конца XVI в., Я. Арчер ставит проблему взаимосвязи социальных изменений и локальных сообществ и выясняет, как на происходящее реагировали городские власти на уровне муниципалитета, территориальных округов и ливрейных компаний. Говоря об «ответственной социальной политике» властей, он отмечает ее ярко выраженную направленность на смягчение социальных противоречий и конфликтов за счет принятия специальных мер в отношении огромной массы городской бедноты. Прежде всего, это создание госпиталей и приютов не только муниципальных, но и частных, а.

1 См.: Fox S. Londoners. L., 1987. См. также: Britnell R. Н. 'lhe Commercialisation of English Society, 1000−1500. Cambridge, 1993; Patterson C. F. Urban Patronage in early Modern England. Corporate Boroughs, the Landed Elite, and the Crown, 1580−1640. Stanford, California, 1999.

2 См.: Keen M. English Society in the Later Middle Ages. 1348−1500. L., 1990. ф 3 См.: Archer I. W. The pursuit of stability. Social relations in Elizabethan London.

CambridgeN.Y.- Port ChesterSydney, 1991. также ужесточение наказаний за бродяжничество и совершение преступлений.

Уже в работе Я. Арчера, на наш взгляд, просматриваются не только особенности британской «новой социальной истории», но и тенденция к синтезу двух ведущих исследовательских направлений в англоамериканской историографии — «локальной» и «новой социальной истории», хотя сам он однозначно позиционирует себя в качестве «социального историка"1.

Еще более заметна такая тенденция в исследовании о лондонском управлении и обществе XIII—XV вв., принадлежащем перу авторитетного британского социального историка, ведущего специалиста по истории средневекового Лондона Каролины Бэррон2. Автор не только представляет картину взаимоотношений Сити и короны, их реальные потребности и претензии друг к другу на протяжении трех столетий, не только показывает условия и возможности экономического процветания Лондона (как производящего и распределяющего центра внутри королевства и во внешней торговле) и выявляет структуру его самоуправления, но и анализирует практику муниципального управления, в том числе в отношении городского строительства, подробно описывая историю возведения и архитектурные особенности городских стен, тех или иных зданий, каналов, садов и парков, а также отдельные этапы благоустройства пространства, занятого под производственные нужды и используемого для отдыха горожан.

Таким образом, в исследованиях Я. Арчера и, особенно, К. Бэррон отчетливо проявляются элементы нового подхода к изучению исторического прошлого Лондона, нередко дополняющие друг друга.

1 Именно так доктор Яи Арчер, действительный член Совета и научного общества колледжа Кибл в Оксфорде, главный редактор изданий Королевского историческою общества библиографии Британской и Ирландской истории, определил свое научное кредо в личных беседах с автором данной диссертации.

2 См.: Barron С. М. London in the Later Middle Ages. Government and People 12 001 500. Oxford, 2004. принципы «новой социальной» и «локальной истории». Авторы обращаются к разработке исследовательских парадигм целостной, «глобальной» истории и к микроанализу как конкретному историческому методу системного изучения локальных социальных идентичностей, производства и репроизводства социального. На тесную взаимосвязь и взаимозависимость «local history» и «social history» обратил внимание ведущий специалист в области социальной истории Чарльз Фитиан-Адамс, отметивший, что мозаичное панно английского общества, созданное усилиями «локальных историков», необходимо обобщить, систематизировать и превратить в «разнообразное единство», для чего требуются усилия, в том числе и «социальных историков"1.

Можно констатировать, что сегодня на качественно новом уровне происходит изучение частного, локального во всем разнообразии и многообразии его проявлений для воссоздания целостной картины прошлого. По сути, кардинально меняются принципы, цели, методы и структура современной исторической науки. Основой нового видения истории постепенно становится признание сущностного единства субъективного и объективного, материального и духовного, целого и частного, коллективного и индивидуального в историческом процессе2. В данном контексте и городская история Средневековья становится, особенно с начала 1970;х гг., одной из важнейших областей, где развернулась отработка новых методов структурно-системного анализа, историко-демографических, культурно-антропологических исследований и микроанализа, к которым обратились медиевисты. Главным достоинством нового подхода к изучению средневековой городской истории на Западе, по мнению A. JI. Ястребицкой, постепенно становится «принципиальное.

1 Phythian-Adams Ch. Re-thinking English Local History. P. 19−26,43−45.

2 Некоторым аспектам этой проблемы была, в частности, посвящена международная конференция «Индивидуальное и коллективное в истории», проходившая в Саратовском государственном университете 24−27 сентября 2001 г. (см.:

9 Индивидуальное и коллективное в истории: Матер, междунар. конф. / Огв. ред.

В. С. Мирзеханов. Саратов, 2004). расширение горизонта наших представлений о городе как историческом феномене и одной из форм общественного существования"1 в средневековой Европе. Однако при очевидных достижениях новые подходы и направления в изучении истории европейского города, накопленный материал и возможности, которые открываются для более глубокого понимания сущности городского феномена в средневековой Европе и современной ему социально-экономической и социально-культурной системы в целом, не стали еще предметом специального критического осмысления и обобщения в зарубежной науке. Сегодня задача заключается в дальнейшей разработке сравнительной истории европейского города, исходящей из целостного представления о нем и одновременно раскрывающей широкие взаимосвязи разнообразных факторов, определяющих многообразие локальных форм и конкретно-историческое своеобразие «городских индивидуальностей"2.

С последней четверти XX в. и в отечественной исторической науке происходят важные изменения. История приобретает иной облик, получает новую оценку. Это переосмысление в той или иной степени затрагивает весь исторический процесс и методологию исторического познания. Смещаются интересы историков: профессиональная практика и жизненная необходимость ставят их перед новыми проблемами, меняя также ракурс рассмотрения старых3. Дискуссии медиевистов о традициях и новациях в деле изучения истории Средних веков, в целом завершившиеся к середине 90-х гг. XX в., вызвали и продолжают вызывать к жизни новые направления в развитии российской урбанистики, рассматривающей город, как своеобразный микрои макромир одновременно, основывающийся на.

1 Ястребицкая A. JI. Средневековая культура и город в новой исторической науке. С. 53.

2 Там же. С. 17,54.

3 См.: Гуревич А. Я. Историк конца XX века в поисках метода. Вступительные замечания // Одиссей. Человек в истории. Ремесло историка на исходе XX века. М., 1996. С. 5. Хачатурян Н. А. Запретный плод. или новая жизнь монаршею двора в отечественной медиевистике // Двор монарха в средневековой Европе: Явление. Модель. Среда / Под ред. Н. А. Хачатурян. М.- СПб., 2001. Вып. 1. С. 7. сложной системе специфических взаимосвязей, на диалектическом взаимодействии между индивидами и общностями, материальными условиями и культурными силами, между нормами и реальной практикой1. В рамках такого подхода город предстает «как комплексный объект в единстве своих многообразных (хозяйственных, организационных, административно-политических, военно-стратегических и др.) функций и одновременно — как элемент включающей его целостности, как пространственное воплощение ее социальных связей и культурной л специфики». Это позволяет определить новые темы и подходы, поставить новые проблемы3 в русле «новой социальной истории». Среди таковыхэтническая история городов и городская демография4, социально-профессиональная структура населения городов (в том числе проблема «среднего звена» — бюргерства и ранней буржуазии), история семьи, политико-правовая история5, микроструктуры, непосредственно связанные.

1 См.: Ястребицкая A. JI. Средневековая культура и город в новой исторической пауке. С. 13.

2 Репина JI. П. «Новая историческая наука» и социальная история. С. 18−19.

3 См.: Бессмертный Ю. Л. Несколько вводных замечаний // Историк в поиске: Микрои макроподходы к изучению прошлого: Докл. и выст. на конф., 5−6 октября 1998 г. / Отв. ред. Ю. Л. Бессмертный. М., 1999. С. 7.

4 Введение в изучение города «демографического» измерения, по мнению А. Л. Ястребицкой, является одним из решающих моментов в формировании медиевистической урбанистики именно как социально-исторической дисциплины. Обращение к историко-демографическому анализу принципиально расширяет и обогащает ее источниковую базу, тематику, исследовательский инструментарий, вскрывает важность изучения юродских социальных микроструктур и микрогрупп. Одновременно обозначается и новый круг ключевых сегодня проблем, в частности, касающихся взаимосвязи микрои макроистории — истории семьи, повседневности, материальной жизни и системных хозяйственных, социокультурных, политических процессов (см.: Ястребицкая А. Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. С. 145).

5 Можно назвать лишь некоторые работы, появившиеся в последние десятилетия Сванидзе А. А. Суд и право в шведских городах XIII—XV вв. // Средневековый i ород. Саратов, 1978. Вып. 4. С. 20−44- Негуляева Т. М. Условия возникновения средневекового городскою права // Там же. 1989. Вып. 9. С. 3−18- Она же. Городское право Страсбурга XII—XIII вв.еков: датировка и характер // Там же. 2000. Вып. 14. С. 4349- Она же. Зарождение правосознания и чувства личности у немецких бюргеров в XII—XIII вв.еках // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. М., 2000. Т. 3: Человек внутри городских стен. С. 254−259- Солодкова Л. И. К истории городского права средневекового Кельна // Средневековый юрод. Саратов, 1983. Вып. 7. С. 127 131- Рогачевский A. JI. Меч Роланда: правовые взгляды немецких горожан XIIIс человеком, кругом и формами его общения, принципами поведения и повседневной жизнью, а также конкретными судьбами людей1.

Важно, что в течение нескольких последних десятилетий в сфере анализа социальных отношений происходят серьезные изменения, связанные с разработкой проблемы сословной стратификации общества и смещением научного интереса от классов к сословиям, к общности и л человеческой личности, обнаруживает себя тенденция к конструированию «социальной ткани» — составляющих ее множественных, подверженных изменениям социальных идентичностей — «малых» групп и общностей3. Специальный интерес к ним в теоретическом и конкретно-историческом плане перерос в изучение более широкой проблемы средневекового корпоративизма, в реализации которой особое место заняли исследования социальных общностей эпохи Средневековья: семейно-родственных, профессиональных, религиозных, локально-территориальных, этнических4.

Самостоятельным и весьма перспективным направлением в системе научных исследований проблемы социальных общностей является изучение места и роли элит в обществе периода Средних веков, что позволяет иначе посмотреть на уже ставшие традиционными для.

XVII вв. СПб., 1996; Право в средневековом мире. Сб. статей / Отв. ред. О. И. Варьяш. М., 1996. Вып. 1- СПб., 2001. Вып. 2−3- Варьяш О. И. Городское право и право в городе как фактор единения // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. С. 232−254- Historia Animata: В 3 ч. Ч. 1−2: Право в средневековом мире. М., 2004.

1 См.: Сванидзе А. А. Средневековые города Западной Европы: некоторые общие проблемы. С. 14−15,18.

2 См.: Репина J1. П. Средневековый человек в системе социальных коммуникаций: новые подходы и методы исследования // Общности и человек в средневековом мире. М.: Саратов, 1992. С. 23−25.

3 В литературе нет единого мнения по вопросу о соотношении понятий «группа» и «общность». Как правило, социологи различают их лишь по количественному показателю: социальные общности — это «большие социальные группы» (см.: Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. М., 1996. С. 18). Но чаще данные понятия рассматривают как тождественные и определяют как «социальные классы, слои и другие крупные единицы макросоциалыюй структуры Bcei о общества, а также единицы мезосоциальной структуры территориальных общностей» (Там же. С. 16).

4 См.: Хачатурян Н. А. Феномен корпоративизма // Общности и человек в средневековом мире. С. 17. медиевистики темы и поставить новый круг проблем1. По мнению А. А. Сванидзе, изучение элитарных групп в каждой стране и круге общения, критериев и проявлений их элитарности открывает новые подходы к общественной пирамиде, социальному взаимодействию между стратами иерархии и внутри них, в конечном счете — к управляющему механизму общества2. Здесь еще далеко недостаточно изучена природа власти и способы властвования, повседневная практика судебных и муниципальных учреждений. Между тем, разгадка феномена власти, приращение всякого нового знания о ней является едва ли не самой актуальной задачей современной науки. Ведь власть и ее конкретные носители всегда оказывали социально значимое влияние на жизнь любого общества, поскольку обладали способностью и возможностью в своих интересах определять цели и направления деятельности других социальных субъектов, распоряжаться материальными, информационными и статусными ресурсами общества, формировать и навязывать правила и нормы поведения, предоставлять полномочия, услуги, привилегии4. В данном контексте особое значение приобретает опыт, накопленный в ходе развития европейских средневековых городов, ставших важнейшим фактором цивилизационного своеобразия Западной Европы.

В современных социально-философских теориях можно обнаружить не менее десятка определений элиты. Это и наиболее активная в политическом отношении часть общества, ориентированная на власть и обладающая формальной властью в институтах, определяющих социально-политическую жизнь обществаи те, кто имеет в обществе наиболее.

1 См.: Международные медиевистическне центры. Центр Западноевропейского Средневековья ИВИ РАН // Бюлл. Всерос. Ассоциации медиевистов и историков раннего нового времени. М., 1997. № 7. С. 26.

2 См.: Сванидзе А. А. Элиты в контексте этнокультурного взаимодействия // Элита и этнос средневековья / Отв. ред. А. А. Сванидзе. М., 1995. С. 6.

3 См.: Хачатурян Н. А. Достижения, потери и перспективы отечественной медиевистики (по материалам направления политической истории западноевропейского средневековья) // Бюлл. Всерос. Ассоциации медиевистов и ф историков раннею нового времени. М., 1995. № 6. С. 9.

4 См.: Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. С. 30−31. высокий престиж, статус и богатство. В любом случае элиты — это высшие или «избранные» общественные группы, выдвинувшиеся вследствие своей родовитости, богатства, власти или иных свойств, чаще всего, в их сочетании, и обладающие наибольшим политическим весом и престижем в масштабах каждого общества или его отдельных структур1.

В. В. Радаев обоснованно полагает, что исходное понятие «элиты» проявляется в трех дополняющих друг друга определениях: 1. Элита — это верхние слои общества, группы, занимающие в нем высшие или ведущие позиции (властные, экономические, профессиональные и пр.). 2. Это совокупность относительно замкнутых групп, доступ в которые ограничен и реализуется механизмом достаточно жесткого отбора. Во всяком обществе элита стремится монополизировать свои позиции и передать их своим потомкам, стремится к превращению в наследственную касту. 3. Это группа, обладающая особыми культурными ориентациями и менталитетом, образом жизни и действия, которые отделяют ее от прочего населения, поддерживая с ним ощутимую социальную дистанцию2. Первое определение фиксирует элиту как номинальную статистическую группу. Второе высвечивает ее институциональные рамки в виде корпоративной организации, регулирующей процессы социальной мобильности. Третье предполагает определенное единство норм и ценностей как основу поведения.

Исследователи выделяют различные элиты: политическую, экономическую (земельную, купеческую и пр.), административную,.

1 См.: Сванидзе Л. Л. Элиты в контексте этнокультурного взаимодействия. С. 6. Многочисленные подходы к понятию «элита» можно условно разделить на две основные группы — властные и меритократические (от «меритократия» — «заслуга»). В соответствии с первыми, элитой являются те, кто обладает в данном обществе решающей властью (классическая формула, описывающая эту позицию, предложена Гаэтано Моска (1858−1941) в 1939 ь). А в соответствии со вторыми, — те, кто обладают некими особыми достоинствами и личными качествами, независимо от тою, распола1ают ли они властью или нет (Вильфредо Парето (1848−1923), Хосе Ортега-и-Гассет (1883−1955), Райт Миллс (1916;1962)).

2 См.: Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. С. 166−167,169. военную, религиозную, интеллектуальную, научную, культурную и т. д.1. Можно сказать, что существует столько элит, сколько есть областей социальной жизни. Но следует обратить внимание на то, что какую бы сферу мы ни взяли, элита — это меньшинство, противостоящее остальной части общества. При этом положение элиты как высшей общности, высшего сословия или касты может закрепляться формальным законом или религиозным уложением, а может достигаться совершенно неформальным образом.

Среди элитарных групп средневекового общества важное место принадлежит городскому патрициату — слою, в котором наиболее концентрированно отразились основные этапы, экономические, социальные и политические процессы и противоречия городской истории. Патрициат представляет собой непосредственное детище средневекового города, формируясь и эволюционируя вместе с развитием самого города, в полной мере впитывая в себя и отражая всю неоднозначность, дуалистичность его экономической и социально-политической структуры. По замечанию A. JI. Ястребицкой, социально-административные особенности города, «еще более амбивалентны, чем экономические. и самый яркий показатель — патрициат». Таким образом, изучение «запущенной» (по выражению А. А. Сванидзе) проблемы городского патрициата позволяет прояснить центральный и до настоящего времени дискутируемый в медиевистике аспект, без которого невозможно понять значение средневекового урбанизма, — это социальная природа города, его место в феодальной системе.

Вопрос о существовании патрициата в средневековых городах Англии был поднят еще в конце XIX в. в работе умеренного либерала Уильяма.

1 См.: Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. С. 167.

2 Ястребицкая A. JI. Средневековая культура и город в новой исторической науке. С. 49.

Кеннингема (1849−1919)', одного из ведущих представителей историко-экономического направления2, в течение долгих лет возглавлявшего кафедру истории в Кембриджском университете. Значительное внимание У. Кеннингем уделил истории городов, ремесел и торговли (последнюю он считал главным источником возникновения городов и дальнейшего их развития). Приоритетное значение, отводившееся автором торговле, межгородской и внешней, определило и его отношение к самой возможности существования патрицианского слоя в городах Англии: по его мнению, в XUJ-XIV вв. здесь не было патрициата, поскольку отсутствовал слой богатых купцов. Сравнивая английскую действительность с немецкой, автор отмечал, что в городах Германии уже в XII в. была немногочисленная купеческая группа, занимавшаяся торговлей с другими странами. Впоследствии именно эти купцы заняли главенствующее положение в городе и, захватив власть, эксплуатировали основную массу городского населения. В Англии же, полагал У. Кеннингем, внешняя торговля находилась в руках иностранцев, поэтому она не могла способствовать образованию богатого английского купечества, а, следовательно, и патрициата. В лучшем случае они могли.

1 См.: Cunningham W. The Growth of English industry and commerce in Early and Middle Ages. L, 1890. Рус. иер.: Кеннишем У. Рост ашлийской промышленности и торговли в ранний период и средние века. М., 1903.

2 Основателем этого направления в Англии был Дж. Э. Т. Роджерс (1823−1890), окончивший Оксфордский университет и на протяжении длительного времени работавший там на кафедре политической экономии (см.: Роджерс Дж. Э. Т. История труда и заработной платы в Ашлии с XIII по XIX в. СПб., 1899). Еще один крупный представитель данного направления — У. Дж. Эшли (1860−1927), одно время также преподававший в Оксфордском университете, затем работавший в Канаде и США, а по возвращении в Англию в 1901 г. ставший профессором Бирмингемского университета (см.: Ashley W.J. An Introduction to English Economic History and Theory: in 2 v. L., 1886. Рус. пер.: Эшли У. Дж. Экономическая история Англии в связи с экономической теорией. М., 1897). По своим общеметодоло1 ическим воззрениям У. Кепнишем может быть причислен к позитивистской историографии, однако, в отличие от Дж. Э. Т. Роджерса и У. Дж. Эшли, он отводил экономическому фактору в истории лишь подчиненную роль и стремился доказать, что экономическое развитие общества вне изучения прочих «равноправных факторов» не имеет самостоятельного значения. появиться в XV в., когда стали создаваться компании купцов-авантюристов, и управление городами приняло олигархический характер1.

Мнение о том, что вплоть до середины XIV в. английские, в том числе лондонские, купцы не выходили далеко за пределы собственного государства, что внешняя торговля почти целиком находилась в руках иноземных купцов, в первую очередь флорентийцев, довольно устойчиво в исторической литературе. Скорее всего, речь может идти только об относительном и временном преобладании иностранного купечества, осуществлявшего экспортную торговлю, прежде всего английской шерстью: уже в конце ХШ в. английским купцам принадлежала примерно треть этой торговли3.

Точку зрения У. Кеннингема разделял профессор Гарвардского университета, один из основателей историко-экономического направления в позитивистской историографии США Чарльз Гросс (-1909). Получив образование в Геттингенском университете в Германии, он посвятил свои главные исследования истории специфически английского средневекового института — «Торговой гильдии» (Gild Merchant). Именно с этой темой связан опубликованный им в 1890 г. двухтомный труд4, основанный на тщательном анализе архивных материалов и высоко оцененный в Англии. Основное внимание автор уделил правовой истории гильдии, однако осветил и некоторые аспекты экономической (отводя решающую роль торговле) и социально-политической жизни английского города, особенностью которого считал то, что «в Англии не было коммун, как это.

1 См.: Кеннингем У. Рост английской промышленности и торговли в ранний период и средние века. С. 290−294.

2 См.: Ramsey P. D. English overseas trade during the centuries of Emergens. L., 1957. P. 97- Carus-Wilson E. M. Medieval Merchant Venturers. Collected studies. L., 1967. P. XXV, 275.

3 См.: Carus-Wilson E. M. Medieval Merchant Venturers. P. XXVI. Айлин Пауэр считает, что господство итальянцев в сфере торговли шерстью закончилось во второмтретьем десятилетиях XIV в.: именно с этого времени ведущая роль начинает переходить к англичанам (см.: Power I. The wool trade in the Fifteenth Century // Studies in English Trade in the Fifteenth Century. N.Y., 1933. P. 55).

Gross Ch. The Gild Merchant. A Contribution to British Municipal History: in 2 v. Oxford, 1890. было во Фландрии, но не было и таких острых, бурных конфликтов между патрициатом и ремесленниками, как это было в Нидерландах или в Германии"1. Сильная королевская власть, по мнению Ч. Гросса, в корне пресекала такие конфликты. Отсутствие всякой социальной борьбы в городах между ремесленниками и торговыми гильдиями он объяснял и тем, что в английском городе никогда не существовало олигархической формы правления. Лишь в XIV в. управление городом стало постепенно переходить из рук городской общины к узкому кругу бюргеров, но и тогда ремесленники продолжали принимать участие в городском самоуправлении2. Тезис о существовании в городах Англии даже в XIV в. демократической формы управления позволил Ч. Гроссу отрицать активную роль и значение городского патрициата, существование которого также ставится им под сомнение.

Представляется, что утверждение Ч. Гросса о социальной гармонии в английских средневековых городах противоречило истинному положению вещей, нашедшему отражение в исторических хрониках, сборниках городских постановлений, протоколах городских судов и других источниках этого периода, материалы которых не позволяют говорить о мирном, идиллическом городском развитии.

Точке зрения У. Кеннингема и Ч. Гросса можно противопоставить мнение исследователей, с именами которых связаны первые шаги английской медиевистики в области истории средневековых городов, предпринятые в русле того же историко-экономического направления.

Чарльз Колби в конце XIX в. отметил, что если ХШ столетие — это «время демократических тенденций» в самоуправлении английских городов (заметим, что данное утверждение не совсем соответствует действительности и нуждается в серьезном уточнении), то в XIV в. ни о какой «демократии» не может быть и речи. Доказательство этому автор

1 Gross Ch. The Gild Merchant. A Contribution to British Municipal History. V. 1. P. 106.

2 См.: Ibid. P. 108,110,112−114. видел в протестах бедных горожан против узурпации их прав и притеснений со стороны городской верхушки и муниципалитета. Хотя он оговорился, что узурпация прав основной части горожан еще не доказывает наличия ярко выраженной олигархии, но свидетельствует о переходе к ней. Ч. Колби обратил внимание на то, что постепенно должность мэра в ряде городов становится пожизненной, так как сроки переизбрания отодвигаются из года в год. При этом он ссылался на факты из истории Беверли, Бристоля, Херефорда, Ипсвича, Линна, Винчестера, Шрусбери и других английских городов1. В течение всего XIV в., отметил Ч. Колби, создавался узкий круг людей, «тесная корпорация» внутри городов, группа городских богачей, которая, захватив в свои руки власть, утверждала и расширяла свои права на протяжении XIV в. и последующих столетий.

Ирландский историк национально-либерального толка Алиса Грин (1847−1929), автор капитального для своего времени труда о городской жизни в XV в.2, рассматривала ее основные аспекты в исторической перспективе, начиная с XIII, а иногда с XII в. Центральной проблемой в исследовании А. Грин является организация городского управления и борьба городов за муниципальные вольности с королем, светскими и церковными сеньорами. В связи с эти автор уделила значительное место социальной структуре английских городов XIV—XV вв. — положению купечества, торговой гильдии, цехам и их взаимоотношениям с муниципалитетом, соотношению городской «демократии» и «олигархии». А. Грин показала, что вовсе не следует ждать XV в., чтобы обнаружить олигархическую форму управления: она была в готовом виде уже в начале XIV в., а отдельные ее проявления можно отыскать пятьюдесятью годами ранее. Городской Совет и должностные лица, отметила А. Грин, выбирались из «класса магнатов», постепенно формировалась особая.

1 См.: Colby Ch. W. The growth of oligarchy in English Towns // The English * I Iistorical Review. L, 1890. No. 20. P. 639−642,648−651.

2 См.: Green A. K. Town Life in the Fifteenth Century: in 2 v. L, 1907. каста", которая очень быстро развилась из узкого круга купцов, образовавших «аристократию» средневековых городов Англии XIV в. Такая картина была характерна не только для Лондона, но и для Глостера, Иорка, Кембриджа, Линкольна, Линна, Оксфорда, Сандвича и других городов1.

Дж. Ануин, несомненный продолжатель историко-экономического направления в английской историографии, работы которого, написанные в первые два десятилетия XX в., отличает привлечение большого числа источников и широта постановки проблем, обратился к лондонскому материалу. Он полагал, что уже в конце XII в. «класс олдерменов под руководством мэра, ими самими выбранного», консолидировался и укрепил свою власть, осуществляя управление Лондоном «исключительно в корыстных целях». Этот правящий «класс», отметил Дж. Ануин, был не только купеческим по своему составу: олдермены являлись также землевладельцами, что служило основой их социально-политических привилегий. В то же самое время, по мнению автора, олдермены стали и королевскими чиновниками: монетчиками, городскими управляющими, поставщиками вин, откупщиками налогов, что значительно укрепило их позиции2.

В исследовании Дж. Ануина обращают на себя внимание некоторые моменты. Прежде всего, применительно к Лондону речь идет о конце XII в. как о времени формирования патрициата, представленного олдерменами. В провинциальных английских городах, как было отмечено выше, таким рубежом служил XIII в. Возможно, в условиях лондонской действительности процесс становления муниципальной власти со всеми ее атрибутами, консолидация правящей группы проходили быстрее и завершились раньше, чем в других английских городах. Показательно также, что автор, обозначая социальный статус олдерменов,.

1 См.: Green А. К. Town Life in the Fifteenth Century: V. 1. P. 35−124- V. 2. P. 266 268.

2 См.: Unwin G. The Guild and companies of London. L., 1925. P. 55. монополизировавших муниципальное управление Лондона, в первую очередь называет их купцами и лишь затем говорит о землевладельческой компоненте. Это, очевидно, должно подчеркнуть приоритетное значение купеческой компоненты в составе олдерменской группы, доминирующую роль торговли в структуре занятий столичных олдерменов уже в конце XII столетия.

Начиная с послевоенного периода, проблема патрициата английских средневековых городов, активно изучается как немарксистской, так и марксистской историографией «социальной», а с 1960;х гг. — «новой социальной истории» в Великобритании и США. Остановимся подробнее на характеристике некоторых наиболее важных исследований.

В 1948 г. была опубликована работа о лондонском купечестве XIV—XV вв. американской исследовательницы Сильвии Трапп1, одного из ярких представителей социальной истории, сформировавшейся в послевоенный период. Необходимо признать, что и сегодня, в том числе в британской историографии, исследование С. Трапп, написанное на основе разнообразного и ранее неопубликованного архивного материала, отличающееся исключительным фактологическим богатством и тщательностью анализа, считается во многих отношениях непревзойденным2.

Круг проблем, в той или иной мере рассматриваемых автором, достаточно широк: состав лондонского населения, его имущественная и социальная гетерогенность, социально-экономическое положение купечества, капиталовложения в торговлю и предпринимательство,.

1 См.: Thrupp S. The merchant class of the medieval London (1300−1500). Chicago,.

1948.

2 Об этом, в частности, пишет К. Бэррон, являющаяся наиболее авторитетным специалистом по истории средневекового Лондона в современной английской медиевистике (см.: Barron С. М. London in the Later Middle Ages. Government and People 1200−1500. P. 1). В отечественной медиевистике высокую оценку монографии американской исследовательницы дала в 1960 г. Е. В. Гутнова (см.: Гутнова Е. В. Некоторые проблемы социальной истории средневековой Англии в современной англоамериканской медиевистике // Средние века. М., 1960. Вып. 18. С. 79−103). кредитные операции, землевладение, ренты, образ жизни купцов, включая образование, морально-этическое воспитание, отношение к религии и церкви, взаимоотношения купечества и джентри.

С. Трапп не склонна идеализировать лондонское самоуправление XIV-XV столетий. Она убедительно показывает, что все попытки цеховой массы демократизировать управление городом посредством организации представительства от ремесленных гильдий в городском Совете, неоднократно предпринимавшиеся во второй половине XIII и в XIV вв., в конечном счете, не увенчались успехом. И в XIII-XIV, и особенно в XV вв., лондонское самоуправление носило олигархический характер и находилось в руках того же самого купечества, которое занимало господствующее положение в экономической жизни города1. Это была элитарная группа купцов, осуществлявших оптовую торговлю, владевших крупными мастерскими и лавками, раздававших сырье ремесленникам и скупавших готовую продукцию2.

Необходимо, однако, отметить, что С. Трапп особо не выделяет олдерменов и не рассматривает их в качестве специфической группы. Они представлены лишь в общем контексте жизнедеятельности лондонского купечества, которое и является главным предметом ее исследовательского интереса.

Как «исключительно олигархическое», представленное мэром и олдерменами — «знатными горожанами из числа крупнейших купцов», определяют управление в Лондоне XIV—XV вв. Р. Митчелл и М. Лэйс. Они особо подчеркивают, что такая форма организации власти была свойственна и прочим английским городам, но «именно в Лондоне «степень олигархизации» была наивысшей в силу особого экономического и политического положения этого города"3. К сожалению, авторы лишь констатируют этот факт, не раскрывая его сути. Тезис о «наивысшей.

1 См.: Thrupp S. The merchant class of the medieval London (1300−1500). P. 60−84.

2 См.: Ibid. P. 6,8−12,109.

3 Mitchell R. J., Leys M. A History of London Life. L.- N.Y., 1958. P. 52. степени олигархизации" управления в средневековом Лондоне, на наш взгляд, заслуживает пристального внимания и конкретизации с привлечением серьезной источниковой базы, а его развитие и наполнение должно стать одним из перспективных исследовательских направлений.

Мэй МакКизак считает, что к началу XIV в. древние права городской общины Лондона уже давно «атрофировались», остались далеко в прошлом. Реальная же власть принадлежала олдерменам и мэру -«олигархии наиболее состоятельных лондонских горожан из числа богатейшего купечества, осуществлявшего контроль над всеми сферами жизни города"1. Существование олигархической власти в английских городах уже с середины ХШ в. отмечает и Э. Джекоб .

Сьюзен Рэйнолдс, более того, полагает, что в Лондоне, единственном из всех городов Англии, развивался так называемый «купеческий патрициат» («mercantile patriciate»), «находившийся на одном уровне с аналогичным слоем крупнейших городов Фландрии и Италии"3. И, с точки зрения автора, олдермены являлись «лучшими кандидатами» в «патриции». Или, говоря другими словами, представляли «доминирующую группу», с XII в. связанную с торговлей, землей и гражданской службой. Можно констатировать, отмечает С. Рэйнолдс, что уже в начале XIII в. в Лондоне имелась «относительно замкнутая и связанная общими торговыми и политическими интересами группа «патрицианских династий» («patrician dynasties»), ставшая к XIV в. «процветающей элитой» («prosperous elite»), отгороженной от прочих горожан богатством, политическим влиянием, социальным престижем"4.

Р. Грэй отмечает в своем исследовании, что к XIV в. лондонские олдермены превратились в «самоизбираемую клику крупнейших купцов».

1 McKisack М. Ihe Fourteenth Century. 1307−1399. Oxford, 1959. P. 376−382.

2 См.: Jacob E. F. The Fifteenth Century. 1399−1485. Oxford, 1961. P. 365−367, 387 390,395.

3 Reynolds S. An Introduction to the History of English Medieval Towns. Oxford, 1977.

P. 78.

4 Ibidem. a self-elected clique of great merchants), и именно они составляли городскую олигархию1.

К. Платт полагает, что, в сущности, не было никаких условий, препятствующих формированию «английским городским классом городского патрициата, аналогичного патрицианским фамилиям континента"2. Среди признаков лондонского патрициата автор называет богатство, полученное, прежде всего, от торговлифактически наследственную передачу власти, которая удерживалась в узком кругу нескольких десятков фамилий олдерменов3- связь с королевской властью, которая привлекала представителей верхушки «городского класса» к службестремление породниться с дворянством — рыцарями и баронами, иметь собственный герб и фамильное захоронение4.

С. Фокс, говоря о существовании олигархии в средневековом Лондоне, отмечает непосредственную связь власти, находившейся в руках мэра и олдерменов, с ливрейными компаниями, с торговлей и финансовыми операциями, с инвестированием средств в недвижимость, в том числе в землю, а также указывает на тесные родственные и дружеские связи и отношения, пронизывавшие правящую элиту и властные структуры и создающие дополнительные возможности для успеха в деловой сфере и на поприще гражданской службы5.

Своего рода итог этим рассуждениям подводит М. Кин в исследовании об английском обществе середины XIV—XV вв. Она пишет: «нет ничего удивительного в том, что городское управление Лондона имело олигархическую направленность"6: «небольшая правящая элита.

1 См.: Gray R. A History of London. P. 113.

2 Piatt К. The English Medieval Town. P. 119.

3 Тимоти Бэйкер полагает, что в XIII в. Лондоном управляли 16 фамилий, связанных деловыми и родственными отношениями (см.: Baker Т. Medieval London. N.Y.- Washington, 1970. P. 166).

4 См.: Piatt К. The English Medieval Town. P. 121−122. 5 См.: Fox S. Londoners. P. 94.

6 Keen M. English Society in the Later Middle Ages. 1348−1500. P. 98. богатейших купцов1, принадлежащих в то же время к известным «Большим ливрейным компаниям», монополизировала высшие городские должности — мэра, шерифов и олдерменов из различных округов" .

В 2004 г. была опубликована монография К. Бэррон, представляющая собой первое наиболее полное исследование по проблеме муниципального управления Лондона в XIII—XV вв.3, написанное в русле современной социальной истории. Автор рассматривает структуру городского управления и состав должностных лиц (в том числе, олдерменов, мэров и шерифов), показывает, как и кем они избирались, каким образом в их деятельности сочетались подчас противоречивые интересы города и короны, какова была повседневная практика органов городского управления в сфере градостроительства, обустройства города и благотворительности. Для нас в данном случае важно весьма авторитетное мнение К. Бэррон по поводу характера власти в Лондоне XIII-XV столетий. Она показывает, что уже к XIII в. лондонское управление находилось в руках probi homines — олдерменов, из числа которых избирались мэры, а часто шерифы и другие оффициалы. Причем на протяжении трех рассматриваемых автором столетий городское управление Лондона имело явную тенденцию к дальнейшему усилению олигархизации, что во многом было связано с углублением социальной дифференциации и поляризации городского общества на фоне интенсивного и порой противоречивого развития городской экономики.

С середины XX в. сложилась устойчивая традиция изучения проблемы патрициата историками, принадлежащими к марксистскому направлению в социальной и «новой социальной» истории Великобритании. В начале 1950;х гг. Э. Хибберт на основании материалов.

1 М. Кип пишет о «купеческих капиталистах» («merchant capitalists») и «капиталистической элите» («capitalist elite») (Keen М. English Society in the Later Middle Ages. 1348−1500. P. 117,120).

2 Ibid. P. 117.

3 См.: Barron С. M. London in the Later Middle Ages. Government and People 1200.

1500. из истории Линкольна и Кембриджа пришел к выводу, что в этих городах «имела место олигархия богатых и влиятельных горожан, которую можно определить как патрициат"1. В ХШ в. этот слой имел землевладельческий и рантьерский характер. Экономическое положение такой группы было тесно связано с владением землей. В то же время патриции использовали любую возможность для укрепления своего могущества и власти: сдавали в аренду земли и строения, захватывали прилавки на рыночных местах, отдавали в рост значительные денежные суммы, брали на откуп пошлины, вкладывали капиталы в торговлю и предпринимательство. С развитием города, с укреплением его экономики влияние этой части горожан все больше становилось зависимым от их рыночной активности, от степени участия в торговле и финансовых операциях. Таким образом, Э. Хибберт фактически выделяет два этапа в развитии патрициата ряда провинциальных английских городов. До XIII столетия экономическую основу могущества этой социальной группы составляла преимущественно земля. Примерно с конца XIII — начала XIV вв., на фоне активного развития городов, торговли и ремесел, на первый план в структуре доходов патрициата выходят поступления от собственно «городских» занятий, напрямую с землевладением не связанных.

Как отмечает Э. Хибберт, представители патрициата Линкольна и Кембриджа не только занимали городские должности, передавая их по наследству, но и служили при дворе короля и крупных магнатов, отчасти вливаясь в состав феодальной знати. По сути, исследователь предлагает несколько критериев принадлежности к патрицианскому слою в городах провинциальной Англии: богатство, созданное благодаря торговле, ростовщичеству, землевладениюфактически наследственная власть в городе, основанная на таком богатствесвязь с королевской властьючастичное аноблирование.

1 Hibbert А. В. 1 he origins of Medieval Town Patriciate // The Past and Present. Cambridge, 1953. No. 3. P. 15−27.

Проблеме патрициата английских городов посвящена весьма содержательная статья социального историка-марксиста Эдуарда Миллера1. Автор основывает свое исследование на традиционном определении патрициата как «наиболее богатых бюргеров, игравших главную роль в городском управлении», и признает необходимость изучения данной группы в контексте истории конкретного города2. Привлекая материал из архивов Йорка, Кембриджа, Лестера, Линкольна, Ньюкасла, Оксфорда и Саутгемптона, Э. Миллер дает характеристику правящей верхушке этих городов в XIII — первой половине XIV столетий. Он отмечает, что это была небольшая, довольно закрытая группа, состоявшая из высших муниципальных должностных лиц (мэров, олдерменов, бейлифов и пр.), тесно связанная родственными отношениями, представители которой нередко привлекались на королевскую службу. Источниками богатства городских патрициев служили торговля, городское землевладение и ренты. Таким образом, Э. Миллер в дополнение к критериям патрициата, изложенным в статье Э. Хибберта, предлагает еще один — наличие тесных родственных связей, пронизывавших патрицианскую среду и делавших ее более устойчивой и сплоченной.

Темы городского «правящего класса» касается в своей статье известный историк-марксист Родни Хилтон3. Он полагает, что, примерно, XIII в. в правящих структурах городов Англии наибольшим влиянием пользовались, в первую очередь, землевладельцы, располагавшие собственностью как в городской черте, так и за ее границами. Однако автор обращает внимание на то, что еще к XII в. наблюдается очевидное усиление «торговых элементов» и постепенный рост их политического.

1 См.: Miller Е. English Town Patricians, с. 1200−1350 // Gerarchie Economiche e Gerarchie Sociali secoli XII-XVII / A cura di Annalisa Guarducci. Serie 11.12. Firenze, 1990. P. 217−240.

2 Ibid. P. 217.

3 См.: Hilton R. Status and class in the Medieval Town // The Church in the Medieval Town / Ed. by T. R. Slater and G. Rosser. Aldershot, 1998. P. 9−19. могущества, приведшие к тому, что в XIII в. именно такие социальные силы доминируют во всех сферах городской жизни, включая управление городом1. С этого времени, считает Р. Хилтон, можно говорить о существовании «правящей купеческой группы» — «probi homines», или «worthy men» («достойные люди»). Для ее обозначения в разных английских городах употреблялись похожие по смыслу термины: «самые достойные горожане» («the more worthy citizens») — в Ньюкасле-на-Лайме, «лучшие», «благороднейший народ» («the better sort», «the greater people») -в Херефорде, «благороднейшие и богатейшие» («the greater and healthier») -в Кентербери и Шрусбери. И за всеми этими названиями скрывалось одно л.

— «купеческая элита» («the mercantile elite»).

Отдельно необходимо остановиться на исследованиях, посвященных городскому управлению в Англии XVI столетия, хотя сразу заметим, что на фоне работ, затрагивающих аналогичную проблематику более раннего периода, их число относительно невелико.

XVI в. был временем, когда английское королевство столкнулось с целым рядом новых и чрезвычайно сложных проблем. В их числе изменения в характере и организации производства, стремительный рост уровня цен и численности населения, эпидемии, религиозные столкновения, пауперизация и безработица, резкое ухудшение криминальной ситуации3. Все это в первую очередь затронуло Лондон, где политическая власть, как и прежде, принадлежала небольшой группе богачей-олдерменов, «олигархам», по терминологии Стивена Раппапорта4.

Олигархический характер городского управления в столице и других английских городах в это время справедливо признают многие социальные.

1 См.: Hilton R. Status and class in the Medieval Town. P. 11,12.

2 См.: Ibid. P. 13−14.

3 См.: Barron С. M. London in the Later Middle Ages. Government and People 12 001 500. P. 307.

4 Rappaport S. Worlds within worlds: structures of life in Sixteenth century London. Cambridge, 1989. P. 165. и локальные исследователи1. Они же констатируют тот факт, что на протяжении XVI в. городская элита Лондона и провинциальных городов Англии значительно консолидировалась, сплотилась, стала еще более недоступной, замкнутой по своему составу, чем прежде. Это наблюдение британских специалистов, несомненно, нуждается в дальнейшем исследовании на конкретно-историческом материале, в серьезном фактологическом наполнении.

В целом, оценивая состояние разработанности проблемы городского патрициата в англо-американской историографии второй половины XXначала XXI вв., следует отметить следующее. Во-первых, британские и американские исследователи признают, что в середине XIII—XIV вв., и, особенно, в XV—XVI вв. лондонское самоуправление носило олигархический характер: власть принадлежала олдерменам и мэруолигархии наиболее состоятельных лондонских горожан из числа богатейшего купечества, осуществлявшего контроль над всеми сферами жизни города. Это была элитарная группа купцов, занятых преимущественно в сфере оптовой торговли, тесно связанных с «Большими ливрейными компаниями». Во-вторых, особо подчеркивается, что в Лондоне, единственном из всех городов Англии, развивался исключительно «купеческий патрициат», находившийся на одном уровне с аналогичным слоем крупнейших городов Фландрии и Италии. В-третьих, историки, принадлежащие к марксистскому направлению в современной историографии Великобритании, особое внимание уделили анализу взаимосвязи экономического роста города и эволюции городского.

1 См.: Dyer A. D. The City of Worcester in the Sixteenth century. Leicester, 1973. P. 224−226- Hoskins W. G. The Age of Plunder. King Heniy’s England, 1500−1547. L., 1976. P. 100−104- Clark P., Slack P. English Towns in Transition, 1500−1700. Oxford, 1976. P. 129- Foster F. F. The politics of stability. A portrait of the Rulers in Elizabethan London. L., 1977. P. 97−100- Phythian-Adams Ch. Desolation of a City. Coventry and the Urban Crisis of the Late Middle Ages. Cambridge, 1979. P. 271−272- Rappaport S. Worlds within worlds: structures of life in Sixteenth century London. P. 173- Swanson H. Medieval artisans. An # Urban class in Later Medieval England Oxford, 1989. P. 150- Archer I. W. The Pursuit of.

Stability. Social relations in Elizabethan London. P. 18,40−49. патрициата, выделив два этапа в развитии данного социального слоя ряда провинциальных английских городов в зависимости от значения доходов, извлекаемых от эксплуатации либо земли, либо торговли и ремесла. Рубежным в этом отношении можно считать конец XIII — начало XIV вв., когда на фоне интенсивного развития городов и городской жизни приоритетную роль в структуре доходов патрициата стали играть поступления /"городских" занятий, напрямую с землевладением не связанных. С этого времени, считают исследователи, можно говорить о существовании «правящей купеческой группы» в городах Англии. Ценно, что авторами признается необходимость изучения данной группы в контексте истории конкретного города, с учетом «городской индивидуальности». В-четвертых, с 1970;х гг. для англо-американских исследований становится характерной постановка новых проблем, связанных с функционированием городской власти. Это — структура муниципального управления, состав должностных лиц, избирательные процедуры, повседневная практика органов власти. Авторы стали проявлять интерес к персоналиям, к судьбам отдельных представителей правящей элиты Лондона и их семьям, что связано, в том числе с введением в научный оборот ранее не известных источников в контексте интенсивного развития «новой социальной истории». В-пятых, на фоне обогащения проблематики произошел постепенный отказ от применения термина «патрициат» в пользу другого — «элита» — при фактической идентичности их содержания. X. Суонсон прямо пишет о том, что «правящая элита и есть патрициат английских городов"1. Признается, что за терминами «патрициат» и «элита» скрывается, по сути, одинаковый набор характеристик, которые можно рассматривать в качестве критериев, определявших принадлежность к данному социальному слою. Этобогатство, полученное, прежде всего, от торговли, а также от использования недвижимости, в том числе земли в городах и графствах;

1 Swanson Н. Medieval British Towns. N.Y., 1999. P. 91. фактически наследственная передача власти, которая удерживалась в узком кругу нескольких десятков фамилий, «патрицианских династий» («patrician dynasties») — тесные родственные и дружеские отношения, пронизывавшие правящую элиту и властные структуры и создававшие дополнительные возможности для успеха в деловой и политической сферахсвязь с королевской властью, привлекавшей представителей городской верхушки к службестремление породниться с дворянством, иметь собственный герб и фамильное захоронение наподобие дворянских, желание подражать дворянам в поведении и частной жизни. В-шестых, важно подчеркнуть, что практически все упомянутые нами авторы не ставили перед собой целью специально изучить олдерменскую элиту Лондона. Как правило, олдермены представлены лишь в общем контексте жизнедеятельности лондонского купечества, которое и является главным предметом интереса большинства исследователей, которые лишь тезисно касаются характеристики отдельных признаков и аспектов деятельности этой группы городского сообщества. Единственным исключением можно считать монографию К. Бэррон (2004 г.)1. Однако автор не стремилась дать олдерменам всеобъемлющую характеристику. За пределами ее внимания остались вопросы экономических основ власти олдерменов в городе, их социальные контакты и взаимодействия, матримониальные интересы и весь спектр внутрисемейных и дружеских отношений, элементы повседневной жизни. Подчеркнем также, что исследование К. Бэррон охватывает XIII—XV вв., но не касается XVI столетия. В-седьмых, необходимо признать, что исследовательский интерес историков сосредоточен преимущественно на XIII—XV вв. и в гораздо меньшей степени на XVI в. — времени, когда английское королевство столкнулось с целым рядом новых и необычайно сложных проблем экономического, социального и политического свойства, которые в первую очередь и в.

1 См.: Barron С. М. London in the Later Middle Ages. Government and People 12 001 500. наибольшей степени затронули Лондон. Представляется чрезвычайно важным проследить, как реагировали на происходившие в различных сферах общественной жизни изменения представители властной столичной элиты.

Многие современные британские авторы признают недостаточную степень изученности проблемы городской правящей элиты в Англии и связывают ее разрешение с дальнейшим исследованием социальной структуры, как на локальном уровне, так и в русле компаративной истории1.

Уточнению социального облика городской элиты во многом способствовали работы, написанные в русле «новой социальной истории» и посвященные проблеме миграций, социальной мобильности и обновления состава городского населения.

К. Платт затронул тему миграции горожан в сельскую местность и пришел к выводу о существовании тесных связей между семьями наиболее преуспевающих лондонцев и джентри, об активном взаимопроникновении этих социальных групп, что во многом объясняется, с его точки зрения, общностью их хозяйственных интересов. И С. Рэйнолдс подметила существование интенсивных контактов между «высшим классом» Лондона и джентри, нараставших от XIV к XV вв.3.

В 1983 г. было опубликовано исследование Джона Томсона о качественных изменениях в средневековой Англии, где отмечалось, что «социальная стратификация английского общества не была жестко закрепленной"4, «связи между аристократией и «купеческим классом» не исчерпывались браками между ними, но были, возможно, более тесными и регулярными, чем их связи с рыцарями и джентри"5.

1 См.: Reynolds S An Introduction to the History of English Medieval Towns. P. 67−68- Miller E. English Town Patricians, c. 1200−1350. P. 217.

2 См.: Piatt K. The English Medieval Town. P. 124−125.

3 См.: Reynolds S. An Introduction to the History of English Medieval Towns. P. 163.

4 Thomson J. The Transformation of medieval England. 1370−1529. P. 125.

5 Ibid. P. 129.

Исследования по проблеме социальной мобильности вызвали к жизни дискуссию об открытости британской элиты в Позднее Средневековье и Раннее Новое время. Начало дискуссии (Оксфорд, 1984 г.) было положено работой о землевладельческой элите, принадлежащей перу известного английского историка JI. Стоуна, написанной в соавторстве, «Открытая элита? Англия, 1540−1800"'. К этой дискуссии вскоре присоединились и историки, занимающиеся изучением средневековой городской элиты. В частности, П. Джонсон применительно к XIV—XV вв. заметил, что «английская аристократия, жадная и реалистичная, никогда не испытывала угрызений совести по поводу размывания своей социальной чистоты: цена вопроса решала все и давала право на все"2.

С. О’Коннор, отмечая высокую степень социальной мобильности, особенно в XIV в., называет и ее причины. Это, прежде всего, сокращение численности населения вследствие «Черной смерти" — рост земельного рынка в условиях, когда лендлорды и прочие собственники земли столкнулись с серьезными экономическими трудностями, с нерентабельностью хозяйства при старых методах его веденияувеличение числа людей, включая мелких землевладельцев, юристов, всякого рода администраторов, купцов, способных извлекать доходы от земель, используемых по-новомуа также влияние Столетней войны, послужившей, по мнению автора, мощным катализатором социальной динамики3.

М. Кин констатирует отсутствие четких границ между «правящей элитой» Лондона и рыцарством. В рассматриваемый ею период преуспевшие купцы покупали земли (иногда целые поместья) в графствах, заключали межсословные браки (в XV в. треть олдерменов, по ее мнению, находила себе жен в семействах рыцарей из графств), а через некоторое.

1 См.: Stone J., Stone L. An Open Elite? England 1540−1800. Oxford, 1984.

2 Johnson P. A History of the English people. P. 137.

3 См.: O’Connor S. Adam Fraunceys and John Pyel: Perceptions of status among merchants in Fourteenth-Century London. P. 17−18. время либо они сами, либо их ближайшие потомки оказывались вне города, пополняя ряды сельских джентри1.

Э. Миллер отмечает характерную для патрициата английских городов в XIII — первой половине XIV вв. высокую социальную мобильность. Его состав постоянно обновлялся за счет представителей разбогатевшего преимущественно на экспортной торговле купечества, а также джентри. В динамичности, подвижности городской элиты Англии, в ее тесных деловых и родственных связях с джентри автор справедливо усматривает важнейшие проявления специфики именно английского городского патрициата2.

Таким образом, в англо-американской историографии утвердилось мнение о значительной социальной подвижности, характерной для английского и, в частности, лондонского общества XIV—XVI вв. Однако данный вывод необходимо подкрепить конкретно-историческими исследованиями, представить реальную, возможно, детализированную картину взаимоотношений различных социальных групп и общностей. Исследователи же в большинстве своем склонны лишь констатировать наличие тесных связей, взаимопроникновения и обновления городской элиты и дворянства, прежде всего — джентри.

В отечественной историографии вопрос об английской городской элите — городском патрициате до настоящего времени остается мало исследованным. Хотя в целом изучение проблемы средневекового городского патрициата — его критериев, разнообразия путей формирования данного социального слоя, видов его экономической деятельности, взаимоотношений с другими категориями горожан — имеет устойчивую историографическую традицию: с 60-х гг. XX в. она рассматривалась.

1 См.: Keen М. English Society in the Later Middle Ages. 1348−1500. P. 127.

2 См.: Miller E. English Town Patricians, c. 1200−1350. P. 222−223,236−240. преимущественно на материале городов континентальной Европы: Германии, Фландрии, Южной Франции, Швеции, Далмации1.

Как известно, начало исследованию английского города в советской медиевистике положил Я. А. Левицкий. Однако следует иметь в виду, что он избрал объектом своего изучения ранний город, патрициат же охарактеризовал в самом общем виде: «во главе городов стоял патрициатнаиболее богатые купцы, ростовщики, землевладельцы, тесно связанная с.

1 См.: Стоклицкая-Терешкович В. В. Основные проблемы истории средневекового юрода X—XV вв.еков. М., 1960; СтамС. М. Об одном реакционном течении в современной французской историографии средневекового города и о проблеме городского патрициата // Средние века. М., 1964. Выи. 25. С. 299−310- Он же. Возникновение городского патрициата средневековой Тулузы // Экономическое развитие и классовая борьба в средние века и в античности. Саратов, 1968. С. 35−73- Он же. Тулузский патрициат в XII—XIII вв. // Средние века. М., 1969. Вып. 32. С. 156 182- Он же. Экономическое и социальное развитие раннего города (Тулуза XI.

XIII веков). Саратов, 1969. Гл. IVОн же. Складывание социальной структуры средневекового города (XI-XIII вв.) // Стам С. М. Избранные труды. Средние века: город, ереси, Возрождение, Реформация. Саратов, 1998. С. 73−93- Осипов В. И. Складывание патрициата в Монпелье в XII—XIII вв. // Средневековый i ород. Саратов, 1968. Вып. 1. С. 94−110- Негуляева Т. М. Складывание городского патрициата в средневековом Страсбурге. XII — начало XIV вв. // Средневековый город. Саратов, 1974. Вып. 2. С. 81−110- Никулина’Г. С. Любекский патрициат во второй половине XV — первой половины XVI в. // Классы и сословия средневекового общества. М., 1988. С. 198−203- Она же. Социально-корпоративный строй 1анзейского Любека: патрициат в.

XIV веке // Средневековый город. Саратов, 1998. Вып. 13. С. 58−67- Она же. Купец-патриций XV в. и корпоративный строй ганзейского Любека // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. М., 1999. Т. 2: Жизнь города и деятельность горожан. С. 95−101- Она же. Совет, бюргерская община и церковь Любека в Реформации (к вопросу о «городской Реформации») // Средневековый город. Саратов, 2002. Вып. 15. С. 106−120- Солодкова Л. И. Ранний Кельн: социально-экономическое развитие и освободительная борьба горожан XI—XIII вв. Саратов, 1991. С. 115−132- Она же. Формирование кельнского патрициата. XI—XIII вв.ека // Средневековый город. Саратов, 1991. Вып. 10. С. 3−12- Фрейденберг М. М. Патрициат далматинских юродов XII.

XIV вв. По данным Задара и Трогира // Славянские исследования. Матер. Великолукской межвуз. конф. по истории славянских стран. Л., 1966. С. 10−62- Сванидзе А. А. Механизм патрицианской олигархии в средневековом шведском юроде // Средние века. М., 1991. Вып. 54. С. 72−95- М., 1992. Вып. 55. С. 50−72- Она же. Стратегия удержания власти: к вопросу о «демократии» в средневековом городе.

XV века // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. С. 80−86- Мананчикова Н. П. Структура власти в Дубровнике XIV—XV вв.еков: От коммуны к республике // Там же. С. 50−57- Подопригорова II. Н. Дубровницкий патрициат XIVпервой половины XV века // Средневековый город. Вып. 15. С. 42−52- Она же. Дубровник: структуры власти и правящая элита (вторая половина XIII — первая половина XV вв.). Воронеж, 2003. королевской властью олигархия, сформированная из верхушки фрименов"1.

Проблему патрициата в английском городе отчасти затронула Е. В. Гутнова2. Анализируя социальный состав городских представителей в парламенте Англии конца ХШ — начала XIV вв., она пришла к выводу, что «это была городская олигархия, состоявшая, очевидно, из купцов-монополистов, нечто вроде наследственной городской аристократии, представленной мэрами и олдерменами, которые фактически монопольно избирались в парламент"3.

Специально английскому городскому патрициату посвящены исследования А. А. Кирилловой, появившиеся в момент становления урбанистической традиции в советском англоведении4. Как и британские историки-марксисты А. А. Кириллова рассматривала возникновение и эволюцию патрициата, его характерные черты сквозь призму имущественного расслоения и социальной дифференциации в городах Англии XIV—XV вв. Она писала о том, что уже в ХШ в. городское самоуправление Лондона было олигархическим по своему характеру, поскольку выборы мэра проводились не собранием всех горожан и даже не собранием гильдий, а узким кругом наиболее зажиточных и почтенных бюргеров. Автор считала, что в Лондоне XIV—XV вв. имелась оформившаяся группа горожан, выделявшаяся своим богатством,.

1 Левицкий Я. А. Английский средневековый город. Лекция 2: Формирование и развитие городов в Англии // Левицкий Я. А. Город и феодализм в Англии. М., 1987. С. 270.

2 См.: Гутнова Е. В. Городское представительство в английском парламенте конца XIII — начала XIV века // Средние века. М., 1953. Вып. 4. С. 103−123- Она же. Города и сословные собрания // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. М., 2000. Т. 4: Extra muros: город, общество, государство. С. 29−45.

3 Гутнова Е. В. Городское представительство в английском парламенте конца XIII-началаXIV века. С. 122.

4 См.: Кириллова А. А. К вопросу об образовании городского патрициата в английских городах XIV—XV вв. // Очерки социально-экономической и политической истории Англии и Франции XII1-XVII вв М., 1960. С. 30−48- Она же. Классовая борьба в городах Восточной Англии в XIV в. // Учен зап. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1969. Вып. 321: Вопросы социальной и классовой борьбы в английских городах XIV—XV вв. С. 3−253. владевшая домами, лавками, деньгами, поместьями, получавшая дворянское звание, роднившаяся с семьями английских дворян и превратившаяся в своего рода дворян-землевладельцев, получавших немалый доход со своих рыцарских держаний, т. е., к XIV в. сложился патрициат Лондона. И он не стал исключением: аналогичная городская верхушка сформировалась также в Ковентри, Линкольне, Линне, Честере и других городах1. А. А. Кириллова выдвинула тезис о том, что основным богатством патрициев являлась земля, крупные земельные владения, хотя они в то же время владели товарами, лавками, деньгами.

Представляется, что последнее утверждение не следует распространять на патрициат всех городов Англии, а вопрос о землевладении лондонской правящей верхушки, о получении патрициями «немалых доходов со своих рыцарских держаний» необходимо уточнить и более тщательно аргументировать, привлекая значительный фактический материал из источников2.

Говоря о социальном статусе патрициата, А. А. Кириллова отметила, что такой слой создавался из наиболее богатых горожан, связанных с ведущими отраслями торговли или производства того или иного города. Правящий слой Ковентри сформировался преимущественно из членов гильдии суконщиков, поскольку сукноделие являлось главной отраслью производства в этом городе в XIV столетии. В большинстве торгово-ремесленных центров Англии доминирующим было купечество, специализировавшееся в основном на торговле, как в Линкольне, либо на торговле и ростовщичестве, как в Линнепорою в составе патрициата.

1 См.: Кириллова А. А. К вопросу об образовании городского патрициата в английских городах XIV—XV вв. С. 32−48- Она же. Классовая борьба в городах Восточной Англии в XIV в. С. 86−106.

2 Некоторые аспекты вопроса о городском землевладении представителей правящей верхушки Лондона XIV—XVI вв. рассматривались автором дайной диссертации в ряде статей (см.: Чернова Л. Н. Городская недвижимость лондонских олдерменов XIV—XVI вв.еков: структура и использование // Средневековый город. Саратов, 1998. Вып. 12. С. 94−103- Она же. Городская недвижимость лондонских олдерменов XIV—XVI вв.: условия владения //Там же. Вып. 13. С. 76−86). оказывались не только купцы, но и представители других профессий, в частности, ремесленники, как в Честере1. Таким образом, автор совершенно справедливо предлагает рассматривать английский городской патрициат «индивидуально», выявляя его специфику в каждом конкретном городе, условия развития которого непременно накладывали зримый отпечаток на социальный облик правящей элиты2.

Заметим, что работы А. А. Кирилловой не представляют собой полномасштабного и глубокого исследования проблемы городского английского патрициата: это, скорее, лишь штрихи к социально-экономическому портрету городской правящей элиты, попытка осмысления вопросов, связанных с выяснением особенностей происхождения и развития английского городского патрициата, выяснения в целом специфики социального облика этого слоя горожан. Но для своего времени сама постановка этих вопросов была большим достижением отечественной урбанистики.

В конце 1970;х гг. JI. П. Репина поставила под сомнение правомерность применения термина «патрициат» в приложении к реалиям английских городов3. По ее мнению, даже в целом ряде континентальных.

1 См.: Кириллова А. А. Классовая борьба в городах Восточной Англии в XIV в. С. 97,100.

2 Важным и сохраняющим актуальность в паши дни представляется и наблюдение В. В. Стоклицкой-Терешкович относительно того, что «богатство, удельный вес и роль патрициата в жизни города зависели в первую очередь от экономического развития юрода, от развития в нем ремесла и торювли, от размера сбыта ремесленной продукции. Они зависели также и от характера государственного строя той страны, в которой находился город» (см.: Стоклицкая-Терешкович В. В. Основные проблемы истории средневекового города X—XV вв.еков. С. 244). Исходя из этого, считает автор, наибольшего значения достиг патрициат фландрских городов с их исключительно развитым шерстоткацким производством и широким рынком сбьгга. Большое, но несравненно меньшее, чем во Фландрии, значение приобрел патрициат крупных немецких имперских городов, чему в немалой степени способствовала децентрализация империи. Патрициат же северофранцузских и английских юродов не играл той роли, которую история отвела патрициям Германии и, особенно, Фландрии. Главную причину этого исследователь справедливо усматривает в определенном «политическом принижении» городов Северной Франции и Англии, в результате чего относительно «приниженным» оказалось и положение патрицианского слоя (см.: Там же. С. 244−245).

3 См.: Репина Л. П. Городское сословие в английском парламенте XIV в. // Средневековый юрод. Вып. 4. С. 60−73- Она же. Сословие горожан и феодальное городов наличие данного социального слоя нуждается в дополнительном обосновании, поскольку и там его существование ограничивалось только крупнейшими городами, зависевшими, главным образом, от торговли на дальние расстояния или являвшимися важными центрами экспортного производства и обладавшими широкой автономией, включая политическую. Именно в таких городах, считает автор, появилась замкнутая правящая наследственная каста, монополизировавшая политическую власть в городе и захватившая полный контроль над городским хозяйством и финансами. Привилегированное положение этой группы было юридически оформлено, она образовывала особую правовую категорию и может быть выделена в самостоятельную сословную группу внутри горожан1.

Что же касается городов Англии, то, по мнению JI. П. Репиной, «выделившаяся внутри городского сословия высшая группа, состоявшая из представителей крупнейшего купечества, заняла прочные позиции в городском управлении и парламентском представительстве, имела значительные земельные владения, родственные связи с дворянством, то есть, этой купеческой верхушке был присущ ряд признаков, характерных для патрициата континентальных городов. Однако некоторые специфические особенности данного слоя горожан в Англии не укладываются в устоявшийся в исторической литературе смысл термина «патрициат"2. государство в Англии XIV в. М., 1979; Она же. Potentiores и meliores Лондона в начале.

XIV в. // Средние века. М., 1981. Вып. 44. С. 225−228- Она же. Городское сословие средневековой Англии: основные проблемы и этапы истории // Проблемы Британской истории. М., 1984. С. 158−172- Она же. Лондонские землевладельцы в начале XV века (по данным налогового списка 1412 г.)// Городская жизнь в средневековой Европе. М., 1987. С. 199−219- Она же. Английскии средневековый город // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 1. С. 92−106.

1 См.: Репина Л. Г1. Городское сословие средневековой Англии: основные проблемы и этапы истории. С. 168- Она же. Лондонские землевладельцы в начале.

XV века (поданным налогово! о списка 1412 г.). С. 218.

2 Ренина Л. П. Сословие горожан и феодальное государство в Англии XIV в. С. 80−81.

Эти особенности, как отмечает Л. П. Репина, состоят в следующем. Во-первых, в целом значительная мобильность социальной структуры Лондона в начале XIV в. и мобильность высшей группы горожан, в частности: в условиях быстрого развития ремесленного производства и городской торговли типичным явлением было быстрое обогащение и возвышение в городе вчерашнего мелкого сельского землевладельца, однако в течение нескольких десятилетий он и его потомки покидали город и вновь появлялись в сельской округе уже в качестве представителей титулованного дворянства1.

Представляется вполне естественным, что некоторые патриции в условиях интенсивного развития городского товарного производства и обращения, в условиях рыночной конкуренции теряли часть своих средств, опускались вниз по социальной лестнице и отстранялись от власти. В то же время другие купеческие фамилии, используя благоприятную для них рыночную конъюнктуру и собственные предпринимательские навыки, быстро богатели, добивались власти и пополняли состав патрициата. Следует принять во внимание и замечание К. Платта о том, что распространенной практикой для старшей линии процветающих лондонских фамилий была миграция в графства, но в столице оставалась младшая ветвь — сыновья занимали место отцов. И это не являлось исключительной особенностью Лондона и прочих английских городов. Средневековый городской патрициат повсеместно оставался частично открытой социальной группой, доступ в которую был относительно свободен для разбогатевших горожан. Хотя некоторые знатные фамилии могли держаться у власти довольно долго (в некоторых городах Германии, например, в Нюрнберге или Кельне, патрицианские династии насчитывали по два-три столетия своей истории), определенная ротация патрициата наблюдалась всегда. В большинстве случаев век патрициаского линьяжа.

1 См.: Репина JI. II. Potentiores и meliores Лондона в начале XIV в. С. 227- Она же.

Ашлийский средневековый юрод. С. 104.

2 См.: Piatt К. The English Medieval Town. P. 121−122. был недолог, что связано и с естественным пресечением, и с социальной деградацией, а также с уходом в сельскую местность, слиянием с дворянством, со службой монарху или князю. В любом случае, на место выбывающих патрицианских родов приходили новые семьи крупных купцов или, значительно реже, разбогатевших ремесленников.

Неустойчивость и мобильность социальной структуры средневекового города, не только английского, но немецкого и итальянского, объясняется и еще одним фактором, на который обратила внимание Т. В. Мосолкина: наследственные фамилии медленно приживались среди горожан, и даже использование фамилии двумя поколениями не могло помешать представителям третьего изменить ее. Поэтому исчезновение фамилии еще не означало вымирания семьи или выбывания из рядов торгового сословия в связи с разорением. Может быть, просто была изменена фамилия, но даже при такой неустойчивости наследственных фамилий представители некоторых семей встречаются среди высших должностных лиц города на протяжении 100 лет и более1.

Необходимо напомнить также существование высокой смертности в средневековых городах, когда естественная убыль населения не покрывалась за счет рождаемости, а требовала притока новых сил извне.

Второе, на чем останавливается Л. П. Репина, ставя под сомнение существование патрициата в английском городе. Она считает, что купеческая верхушка, захватив уже в конце XIII в. контроль над органами городского самоуправления, не обладала какими-либо особыми правами и привилегиями в городской общине, «о фиксации права наследственной передачи статуса и говорить не приходится"2. Видимо, права и привилегии патрициев были обусловлены их богатством, в том числе, существовавшим имущественным цензом и самой системой власти, которой они обладали в городе. Речь должна идти, скорее, не о формальных признаках патрициата,.

1 См.: Мосолкина Т. В. Город Бристоль в XIV—XV вв. Экономика, общественные отношения, социальная психология. Саратов, 1997. С. 162−163.

2 Репина JI. П. Английский средневековый юрод. С. 104. а о фактических, реально отграничивавших представителей этой социальной группы от всех прочих категорий городского населения. Обратим внимание на то, что далеко не всегда и не везде городской патрициат был формально юридически отграничен от других слоев и категорий бюргерства1.

И третье обстоятельство: экономическая основа существования potentiores и meliores Лондона, считает Л. П. Репина, не ограничивалась крупной торговлей, ростовщичеством, землевладением и другими характерными для патрициата сферами деятельности, а охватывала также ремесленное производство и мелкую розничную торговлю. В состав potentiores и meliores начала XIV в. входили представители не только высшей и средней, но и низшей имущественной категории. Сами термины «potentiores» и «meliores» не имели социально-правового характерасовокупность лиц, которую они обозначали, не представляла собой нечто однородное и обособленное. Эти термины, отмечает Л. П. Репина, служили лишь условным, техническим, обозначением достаточно широкой, чрезвычайно аморфной и текучей по своему составу группы фрименов, полноправных горожан Лондона, наиболее способных в данный момент нести материальные затраты, связанные с обязательствами города перед королем2. Однако, как данное положение согласуется с наличием в составе potentiores и meliores лиц из низшей имущественной группы, остается не.

1 Дискуссионным оказался и вопрос о критериях определения патрициата немецкого города Любека в XIV—XVI вв., исследованию которого посвящены работы Т. С. Никулиной. Некоторые немецкие историки (А. Фон Брандт, К. Фридленд) сомневались, можно ли вообще говорить об элите североганзейских городов и Любека, в особенности, как о патрициате, «поскольку там отсутствовал формально закрепленный и замкнутый круг привилегированных родов» (Никулина Т. С. Купец-патриций XV в. и корпоративный строй ганзейского Любека. С. 95). Критерий «формального закрепления» не представляется Т. С. Никулиной определяющим. Признавая, что правящий элитарный слой Любека следует считать патрициатом, она концентрирует свое внимание па выявлении «механизмов фактической отграниченности» данной группы от других социально-корпоративных общностей юрода и господства над ними. И такой подход представляется более перспективным и научно плодотворным.

2 См.: Репина Л. П. Сословие горожан и феодальное государство в Англии XIV в. С. 10, Она же. Potentiores и meliores Лондона в начале XIV в. С. 228. ясно. Представляется также, что не следует полностью отождествлять лондонский патрициат с potentiores и meliores: финансовые обязательства перед короной имели не только патриции, которые занимались, в том числе, раскладкой налогов среди горожан.

JI. П. Репина отмечает, что и зарубежные, и отечественные историки часто используют термин «патрициат» для того, чтобы подчеркнуть те общие черты, которыми характеризовалась верхушка горожан в Англии и в странах континентальной Европыно в этом случае пропадают специфические черты, имеющие существенное значение в рамках исследования городского сословия Англии'. Думается все же, что исследование особенностей патрициата английских городов не обязательно связывать с отрицанием самого факта существования там подобного социального слоя. Будем исходить из того, что сам термин «патрициат», которым историки по традиции обозначают городскую элиту, в достаточной мере условен. «Средневековье не знало его, как. собирательного обозначения городской верхушки"2. На наш взгляд, вполне правомерно его применение в качестве именно условного обозначения городской правящей элиты, своеобразной «фракции бюргерства», которой принадлежало «политическое и социальное лидерство, основанное на сочетании богатства, престижа и власти"3.

Аналогичного мнения придерживается Т. В. Мосолкина. Говоря о Бристоле XIV—XV вв., она отмечает, что уже к началу XIV столетия в этом городе существовал узкий слой людей, монополизировавших все высшие должности в городском самоуправлении. В первой половине XIV в. господствующее положение занимали оптовые торговцы продовольствием, а со второй половины столетия лидерство перешло к экспортерам сукна, в число которых вошли и представители семей, торговавших зерном, рыбой.

1 См.: Репина J1. П. Potentiores и meliores Лондона в начале XIV в. С. 227.

2 Уваров П. Ю. Община горожан: структуры и конфликты // Город в ф средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 3. С. 11.

3 Там же. или вином. Высокий имущественный ценз и определенные социальные ограничения при избрании на высшие административные должности способствовали превращению правящей элиты города в относительно замкнутую группу, проникнуть в которую было достаточно трудно1. Однако, на выяснении сути такого рода «трудностей» автор специально не останавливается.

Как видим, проблему правящей городской элиты Англии эпохи Средневековья нельзя считать абсолютно не изученной. Хотя надо признать, что внимание отечественных специалистов сосредоточилось преимущественно на обсуждении дискуссионного вопроса о самом существовании патрициата в английском городе. Многие аспекты многогранной проблемы правящей элиты в городах Англии, в частности Лондона, требуют либо дополнительного изучения и уточнения, как, например, вопрос о критериях, факторах социальной идентичности патрициата, экономических основах его возникновения и эволюциилибо специального исследования с учетом тематики и перспектив «новой социальной истории»: проблемы социального и политического взаимодействия, механизмов властвования и практики осуществления властных полномочий2, разнообразных аспектов повседневной жизни.

1 См.: Мосолкина Т. В. Город Бристоль в XIV—XV вв. Экономика, общественные отношения, социальная психология. С. 181.

2 В этой связи особое значение приобретают перечисленные выше исследования А. А. Сванидзе о патрицианской олигархии в шведском городе XV в. Автор включила проблему патрицианско-олигархического режима в русло «новой социальной истории», что представляет перспективную новацию в медиевистической урбанистике. А. А. Сванидзе прояснила целый ряд принципиальных вопросов, связанных с механизмом формирования и удержания власти, с особенностями стоящего у власти социальною контингента: кто допускался к власти, какими методами власть доставалась, осуществлялась, удерживалась и использовалась? Тщательное изучение разнообразных источников по всем поставленным вопросам позволило автору сделать важнейшие выводы. Шведский юродской патрициат имел вполне типичные социальные параметры: принадлежность к высшему имущественному Kpyiy бюргерства, крупномасштабная торгово-иредпринимательская деятельность, владение недвижимостью в городе и вне его, в том числе с целью извлечения феодальной земельной ренты. Вполне типичной была и тенденция правящих кругов бюргерства к.

0 интеграции в господствующий слой общества — дворянство. При этом А. А. Сванидзе замечает, что интеграция дворян в господствующие слои бюргерства, характерная для.

Необходимо также признать, что интерес специалистов сконцентрирован на изучении правящей элиты английских городов, в том числе Лондона, преимущественно XIIIXIV вв., в меньшей степени XV в. и лишь незначительно XVI столетия.

Выбранные хронологические рамки исследования заслуживают изучения, по меньшей мере, с трех точек зрения. Во-первых, XIV-XVI столетия в истории Англии (и Европы) — это период наивысшей зрелости средневековых институтов и начала их упадкаво-вторых, — это время зарождения в недрах старого общества новых, раннекапиталистических, отношений1- в-третьих, это особый переходный период, когда ни одно явление не существовало в чистом виде, когда все в ряда европейских стран, в Северной Европе была, видимо, многократно слабее, при том, что сами коммерческие занятия были для феодалов весьма характерны. Автор выделяет и еще одну особенность: уровень общественной элитарности стокгольмского городского патрициата был ниже, чем патрициата, например, богатых немецких городов. Это проявлялось и в имущественном положении советников, и в степени замкнутости этой среды: ни абсолютной вертикальной, ни горизонтальной замкнутости Совета не было (см.: Сванидзе А. А. Механизм патрицианской олигархии в средневековом шведском городе // Средние века. Вып. 55. С. 69). Обобщая обширный фактический материал, А. А. Сванидзе намечает и некоторые признаки патрицианско-олигархическо1 о режима: 1. Относительная узость, келейность, замкнутость состава.

2. Формирование юродских органов власти и состава высших служащих путем кооптации. 3. Сращивание с верхушкой исполнительного аппарата, образование единой муниципальной среды". 4. Пожизненно-наследственное пребывание у власти или около власти представителей одних и тех же семей. 5. Сосредоточение в одних руках нескольких ключевых постов, в том числе, связанных с казенными фондами. 6. Связь между правящими семьями по линии личного бизнеса. 7. Неразрывные и многоплановые узы родства и свойства, буквально пронизывающие эту среду.

8. Тесные родственные и деловые связи между патрицианскими кругами разных городов страны, позволяющие i оворить о едином элитарном слое бюргерства. 9. Связь с учреждениями и людьми из высшего эшелона государственной власти (см.: Там же. С. 71−72).

1 Подробно об этом см.: Яброва М. М. Зарождение раннекапиталистических отношений в английском городе (Лондон XIV — начала XVI вв.). Саратов, 1983; МосолкинаТ. В. Город Бристоль в XIV—XV вв.еках. Экономика, общественные отношения, социальная психологияСтам С. М. К проблеме генезиса капитализма в Западной Европе // Средневековый город. Вып. 13. С. 87−100- Крелепко Н. С.

Восточные" мотивы в европейской культуре XVII—XIX вв.еков (к вопросу о «Диалоге культур» // Новая и новейшая история. Саратов, 1999. Вып. 18. С. 79−81. экономике и социальной жизни было неустойчиво и подвижно, когда старое и новое сосуществовало, уживалось вместе в том или ином виде1.

И для английского города это было время, «когда переплеталось то, что тянуло назад к средневековью, и то, что вело вперед к новому времени, л порождая неожиданные явления в различных сферах жизни». Вследствие этого городская правящая элита данного периода предстает, с одной стороны, в наиболее завершенном, развитом виде, с другой, — неизбежно переживает внутренние изменения, ярко отражая всю противоречивость эпохи. Поэтому период XIV—XVI вв. позволяет дать не только какие-то сущностные характеристики, свойственные указанному слою городского населения, но и проследить изменения, происходившие с ним на протяжении трех столетий.

В качестве объекта исследования выбрана правящая элита Лондона, представленная олдерменами, олицетворявшими городскую власть, оказывавшими огромное социально значимое влияние на жизнь столичного общества и Англии в целом. Поэтому все вопросы, связанные с их происхождением, объемом полномочий, политическими, деловыми и прочими интересами представляют несомненный интерес.

Закономерно также обращение к изучению правящей элиты именно Лондона — самого крупного и богатого города Англии, центра общенационального и международного значения, не имевшего внутри страны сколько-нибудь серьезных конкурентов и колоссально влиявшего на экономическую и социально-политическую жизнь королевства. Вследствие этого, как справедливо замечает М. М. Яброва, изучение различных аспектов жизни Лондона имеет не локальное, а общеанглийское.

1 См.: Дмитриева О. В, Социально-экономическое развитие Англии в XVI веке. М., 1990. С.З.

2 Мосолкина Т. В. Основные проблемы истории английского города XIV—XV вв. // Новая и новейшая история. Вып. 18. С. 31. Это весьма убедительно показал В. А. Евсеев в своем исследовании о городах Англии XVI — начала XVII вв. (см.: щ Евсеев В. А. Английский город в Тюдоровскую эпоху: Регионы и города. Иваново,.

1995). значение «не в том смысле, что остальные города развивались точно так же, а в том, что, опережая их, Лондон наиболее полно и ярко выражал ведущие тенденции развития страны"1. На таком фоне до настоящего времени фактом остается очевидное несоответствие огромного объема научной информации о развитии Лондона эпохи Средневековья, содержащейся в необозримом множестве публикаций историков разных поколений, с одной стороны, и опытов целостного осмысления ведущих тенденций этого развития и, прежде всего, правящей элиты английской столицы, — с другой.

Следует также обратить внимание на оценку, данную Лондону С. Трапп: уже к началу XIV в. он был более схож с крупнейшими городскими центрами континентальной Европы, чем с прочими английскими городами. Это дает возможность выявить как общие черты лондонского патрициата и патрициата континентальных городов, так и специфику его состава, видов деятельности и проявлений повседневной жизни, положения в обществе, в тенденциях развития.

Источниковая база исследования. Благодаря деятельности архивных обществ Лондон располагает немалым количеством опубликованных материалов, в разной степени имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. Вместе с тем, необходимо сразу же оговориться, компактных источников по интересующим нас вопросам не существует: сведения приходится выбирать, за редким исключением, из большого числа разнородных по типу и характеру материалов: законодательных, документальных, нарративных.

В числе законодательных источников были привлечены парламентские статуты, королевские хартии, распоряжения и прокламации.

Парламентские статуты XIV—XVI вв., содержащие обширный.

1 Яброва М. М. Зарождение раннекапиталистических отношений в английском городе (Лондон XIV — начала XVI вв.). С. 35.

2 См.: 'Ihrupp S. The merchant class of the medieval London (1300−1500). P. 1. материал по вопросам функционирования и регулирования финансов, торговли, суда, администрации и т. д., проливают свет на некоторые важнейшие аспекты социально-экономической и административно-правовой политики королевского правительства и парламента, имеющих непосредственное отношение как к королевству в целом, так и к Лондону и его муниципалитету. Большинство таких документов опубликовано в изданном в 1810 г. в Лондоне своде статутов парламента1.

Королевские распоряжения и хартии, пожалованные Лондону на л протяжении XIV—XVI вв., позволяют проследить расширение прав и полномочий городской общины в сфере финансов, налогообложения, администрации и самоуправления в целомвыявить динамику взаимоотношений города и монархии, а также характер и специфику политики короны в отношении крупнейшего хозяйственного и административно-политического центра Англии.

Применительно к концу XV — началу XVI вв. немаловажное значение имеют королевские прокламации3, представлявшие собой опубликованные обращения к народу, подкрепленные и заверенные Большой печатью, подтверждавшие или аннулировавшие действие того или иного акта или парламентского статута. Издавались прокламации, как правило, королем (королевой) по самым актуальным вопросам социальной, экономической или политической жизни королевства.

Наиболее разнообразными являются документальные источники, опубликованные по материалам архивов Лондона и включающие самые разные публичные и частные акты в составе так называемых Городских.

1 См.: Statutes of the Realm: in 12 v. L., 1810. V. 1−2,4.

2 См.: The Historical Charters and Constitutional Documents of the City of London / Ed. by W.G. Birch. L, 1887. P. 1−131- British Borough Charters, 1042−12HW Ed. by A. Ballard. Cambridge, 1913; Select charters and other illustrations of English Constitutional History from the earliest times to the reign of Edward the first / Ed. by W. Stubbs. Oxford, 1929; British Borough Charters, 1307−1660 / Ed. by M. Weinbaum. Cambridge, 1943.

3 См.: Tudor Royal Proclamation. V. 1. The early Tudors (1485−1553) / Ed. by P. L. Hughes and J. F. Larkin. New HavenL., 1964. книг, хранившихся вместе с важными муниципальными документами и городской печатью в помещении магистрата — Гилдхолле.

Прежде всего, необходимо отметить городские обычаи, законы, клятвы должностных лиц лондонского магистрата, опубликованные в знаменитой «Белой книге» Лондона1 и позволяющие проанализировать механизм формирования столичного муниципалитета, роль в этом процессе олдерменов, мэров, шерифов и прочих оффициалов, а также их функциональные обязанности и сферу полномочий. Важно, что в этом издании содержатся действительно полные публикации, а не изложение основного смысла источников, что не является редкостью в англоамериканских изданиях. Появление «Белой книги» исследователи относят примерно к 1419 г. Ее главным автором-составителем является городской л клерк — Джон Карпентер. Любопытно, что его труд был по достоинству оценен: 13 февраля 1429 г. мэр Лондона Уильям Эстфелд от лица «всей Общины Лондона» назначил Джону Карпентеру пожизненную ежегодную л ренту в 10 фунтов .

Широко распространенными и представленными в данном диссертационном исследовании являются различные частноправовые акты.

В первую очередь это завещания, до сих пор остающиеся недостаточно изученными. Между тем, этот источник содержат богатую и разнообразную информацию о многих сторонах жизнедеятельности средневековых горожан. Ценность завещаний как источника на.

1 См.: Liber Albus, Liber Custumarum, et liber horn // Munimenta Gildhallae Londoniensis/Ed. byTh. Riley. V. 1. Part 1−2. L., 1859−1862.

2 Джон Карнентер был поистине примечательной личностью. Известно, что родился он, скорее всего, в конце правления Эдуарда III, получил юридическое образование, поступил на службу в Лондонский Сити, и в апреле 1417 г. был избран городским клерком. В 1436 и 1439 гг. Джои Карпентер представлял Сити на парламентских сессиях. Судя по завещанию, он владел лавками и другими строениями в Лондоне, которые оставил для нужд образования. Именно блаюдаря завещанному.

Джоном Карпентером имуществу в последней четверти XV в. была основана Лондонская школа Сити, существующая и поныне.

9 3 Calendar of Letter-Books preserved among the archives of the corporation of the City of London at the Guildhall / Ed. by R. Sharpe. Letter-Book K. 1422−1461. L., 1911. P. 108. английском материале показала А. А. Кириллова1, а применительно к Л истории немецкого города — Т. С. Никулина .

Завещания лондонских купцов и мастеров" были опубликованы Реджинальдом Шарпом в 1889 г. и охватывают период с середины ХШ до конца XVII вв.3. Из огромного количества завещаний, имеющихся в сборниках публикаций Р. Шарпа, нами были отобраны и использованы только те, что составлены лондонскими олдерменами и их ближайшими родственниками на протяжении XIV—XVI вв. Таких завещаний оказалось 221, из которых 73 относятся к XIV в., 116 — к XV в. и 32 — к XVI в.

Завещания лондонцев, как правило, составлены по единой формуле: они начинаются с имени завещателя и указания его профессиональной принадлежности. Затем следуют распоряжения о похоронах, на проведение которых выделяется некоторая сумма. Вслед за этим обычно идет перечисление пожертвований различным церквам, монастырям и монашеским орденам, бедным и больным. Но главной целью завещаний все же является обеспечение семьи и близких, которые выступают в качестве наследников лондонских олдерменов. Эта часть текста завещаний позволяет характеризовать родственные связи и отношения завещателя с получателями наследства.

Завещания содержат ценные сведения об имуществе купцов, о структуре их собственности. Важно, что в завещаниях речь идет и о таком виде собственности как земля, которая находилась не только в Лондоне и его предместьях, но и в английских графствах. Данных о размерах земельных владений олдерменов почти нет, но есть возможность выявить.

1 См.: Кириллова А. А. Завещание как источник по истории средневекового английскою города XIV—XV вв. // Из истории западноевропейскою средневековья. М., 1972. С. 21−43.

2 См.: Никулина Т. С. Бюргерские завещания как источник по социально-культурной истории средневекового города (на материалах Любека) // Средневековый город. Вып. 10. С. 138−148.

3 См.: Calendar of wills proved and enrolled in the court of Husting, London.

A.D 1258−1688 / Ed. by R. Sharpc: in2v.L., 1889. качественный состав, структуру и местонахождение земель, иногдахарактер их использования.

Несомненно важны содержащиеся в завещаниях сведения о торговой и кредитной деятельности представителей олдерменства. На этот счет имеется богатая информация, позволяющая оценить величину их денежных средств, находящихся в обороте, сопоставить ее с инвестициями, вложенными в недвижимость, в ряде случаев определить масштабы и широту деловых связей ряда лондонских олдерменов.

Значение завещаний как исторического источника не исчерпывается сведениями социально-экономического характера. Они содержат много данных, позволяющих судить об образе жизни, быте влиятельных лондонцев XIV—XVI вв., их одежде, жилище, мебели, украшениях и пр.

Неоценимое значение при написании данной работы имели также многочисленные грамоты дарений, договоры аренды, купли-продажи, залога и пр., из которых можно извлечь сведения о занятиях олдерменов, структуре и движении их собственности, финансовых операциях, торговых связях и деловых партнерах, практике разрешения имущественных споров в XIV-XV столетиях.

Большинство из них помещено и зарегистрировано в «Книгах записей», или «Памятных книгах Лондона"1, и «Описях исков и памятных л событий Лондона», или «Свитках». Из огромного множества такого рода документов нами проанализировано более 500: 285 — от XIV в. и 220 — от XV столетия.

1 См.: Letter-Book Е. A.D. 1312−1337. L., 1903; Letter-Book F. A.D. 1337−1352. L., 1904; Letter-Book G. A.D. 1352−1374. L., 1905; Letter-Book I. A.D. 1400−1422. L., 1909; Letter-Book K. A.D. 1422−1461- Letter-Book L. A.D. 1461−1497. L, 1912.

2 См.: Calendar of Flea and memoranda rolls (1364−1381) of the city of London / Ed. by A. H. Thomas. Cambridge, 1929; Calendar of Plea and memoranda rolls (1413−1437) of the city of London / Ed. by А. НЛ homas. Cambridge, 1943; Calendar of Plea and memoranda rolls (1437−1457) of the city of London / Ed. by Ph. E. Jones. Cambridge, 1954; Calendar of.

0 Plea and memoranda rolls (1458−1482) of the city of London / Ed. by Ph. E. Jones.

Cambridge, 1961.

Памятные книги Лондона" велись в английской столице с 1275 г. Здесь, пожалуй, наиболее полно отразилась деятельность городского магистрата, обладавшего судебными, исполнительными, а зачастую и законодательными функциями и действовавшего как нотариальная контора, оформляя купчие, закладные, дарственные и прочие акты, связанные с движением имущества, проводя по ним расследования и взыскания.

Описи исков и памятных событий Лондона" представляют собой отдельную серию из 102 свитков, относящихся к периоду с 1298 по 1485 гг. Первоначально «Свитки» задумывались как официальный регистр, но уже с 1326 г. записи стали приобретать самый общий характер. Большинство документов, включенных в «Свитки», посвящено судебному разбирательству дел, связанных с нарушением условий сделок лондонцев. Рассматриваются также многочисленные имущественные споры, возникавшие в среде горожан. Важно, что в этих случаях дается описание имущества лиц, участвовавших в судебном процессе в качестве оспаривающих то или иное право сторон.

Содержащиеся в «Памятных книгах» и «Свитках» редчайшие сведения об олдерменах предоставляют возможность охарактеризовать их имущественное положение и социальный статус, выявить некоторые формы их участия в управлении городом и взаимоотношений с короной, а также проанализировать состав и перемещение их собственности, степень деловой активности и специфику деятельности, отдельные детали бытовой обстановки и внутрисемейных отношений.

В 1993 г. усилиями С. Дж. О’Коннора были опубликованы любопытнейшие материалы, имеющие непосредственное отношение к двум богатейшим представителям лондонского купечества — Адаму Фронсису и Джону Пайелу, олдерменам XIV в.1. Это картулярии щ 1 См.: Calendar of the Cartularies of John Pyel and Adam Traunceys / Ed. by.

S. J. O’Connor. L., 1993. Camden fifth series. V. 2. P. 101−433. сборники актов и грамот, касающихся, главным образом, владельческих прав этих олдерменов и членов их семей на земли, находившиеся в столице и в графствах Англии. При этом основной земельный комплекс Адама Фронсиса располагался (помимо Лондона) преимущественно в Эссексе и Миддлсексе, Джона Пайела — в Нортхэмптоншире. Необходимо особо подчеркнуть, что данные источники еще не введены в научный оборот отечественными исследователями, а британские авторы делают лишь первые шаги в этом направлении1.

По справедливому замечанию С. М. Стама, подготовившего к публикации на русском языке один из редких комплексных памятников истории средневекового города2, «городские картулярии — явление не частое. Даже в наиболее значительных городах средневековой Западной Европы подобные сборники актов появляются, как правило, не ранее конца XIII века и становятся устойчивым явлением только в XIV и XV веках"3. Применительно к истории Лондона (как и английского города в целом) и истории семей отдельных лондонских горожан эпохи Средневековья обнаружение такого рода источников, в силу относительно низкой сохранности архивных материалов из-за частых и разорительных пожаров, — большая удача для исследователей. Хотя, по признанию С. О’Коннора, картулярии были весьма популярны среди богатых горожан, стремившихся приобрести земли и, соответственно, повысить свой социальный статус. Цель создания таких сборников заключалась в том, чтобы собрать воедино копии важнейших документов о владельческих правах, поскольку их оригиналы в нужный момент могли оказаться.

См.: Barron С. М. London in the Later Middle Ages. Government and People 12 001 500. л.

См.: Картулярий Тулузскою консулата (XII-XIII века) / Пер. с лат. JI. М. Лукьяновой. Вступ. ст., ред., примеч. С. М. Стама. Саратов, 1998.

3 Стам С. М. Окно в мир средневекового города // Там же. С. 17. недоступными по разным причинам: привлечения в судебных разбирательствах, порчи или утраты1.

Рукопись картулярия Адама Фронсиса была обнаружена в архиве Роберта Сесила, первого герцога Солсбери в начале XVII в.2. По всей видимости, она перешла к этой фамилии вместе с манором Эдмонтон (в Миддлсексе), который был конфискован короной после известных событий 1485 г., а в конце XVI в. приобретен Уильямом Сесилом, лордом Беркли. Создание картулярия было начато в 1362 г., когда Адам Фронсис I приобрел манор Эдмонтон, а завершено в 1369 г. Манускрипт состоит из 112 пергаменных свитков, написанных на латинском и французском языках, содержит 1286 актов и грамот периода 1285−1369 гг.3, которые были проанализированы нами и привлечены при написании данной работы. Картулярий имеет четкую структуру, содержащиеся в нем документы сгруппированы по хронологическому и топографическому (с описанием владений в конкретных манорах) принципам.

Рукопись картулярия Джона Пайела с 1684 г. является частью обширной коллекции манускриптов College of Arms и представляет собой 120 бумажных свитков, содержащих 255 актов и грамот за период 13 481 369 гг., написанных на латыни и французском языке4- все они детально проанализированы в данном диссертационном исследовании. Первые 17 свитков касаются собственности в Лондоне, приобретенной Джоном Пайелом совместно с Адамом Фронсисомостальные связаны с владениями Пайела в Нортхэмптоне. В отличие от картулярия Адама.

1 См.: O’Connor S.J. The Cartularies: the Cartulary tradition // Calendar of the Cartularies of John Pyel and Adam Fraunceys. P. 75, 77.

2 Этот архив не представляет единого комплекса. Одна его часть хранится в Хатфилде, другая — в Государственном Архиве Великобритании, третья — в Британской библиотеке, четвертая, самая обширная часть коллекции, находится в архиве Вестминстерского аббатства.

3 В переводе на английский язык все они опубликованы С. О’Коннором (см.: Calendar of the Cartulary of Adam Fraunceys // Calendar of the Cartularies of John Pyel and Adam Fraunceys P. 193−433).

4 4 Все они также в переводе на английский язык представлены в публикации.

С. О’Коннора (см.: Calendar of the Cartulary of John Pyel // Ibid. P. 101−192).

Фронсиса этот памятник полностью не систематизирован. Содержащийся в нем материал сгруппирован только хронологически, в остальном же его структура довольно хаотична.

Во многих отношениях оба картулярия уникальны. Прежде всего, ценно то, что они позволяют четко выявить структуру и масштабы земельных комплексов двух лондонских олдерменов, имена и статус их деловых партнеров, с которыми заключались многочисленные сделки, и, что особенно важно, детализируют представления о способах приобретения и иногда методах использования земель могущественными лондонцами XIV столетия. Кроме того, картулярии предоставляют редкую возможность воссоздать и сопоставить социальные портреты и историю жизни двух лондонских современников, теснейшим образом связанных друг с другом деловыми узами, а также реконструировать этапы их карьерного роста, их социальные устремления. По оценке самого публикатора, картулярии позволяют составить «персонифицированное представление о городском среднем классе, стремительно набиравшем силу и влияние"1.

Любопытные сведения о семействе Фронсисов удалось обнаружить в публикации архивных материалов Йоркского собора, осуществленной в 1993 г. Н. Дж. Трингэмом2. Это, прежде всего, грамоты, фиксирующие сделки с недвижимостью между клириками и горожанами, в числе которых нами обнаружены шесть представителей фамилии Фронсисов: в 1274—1395 гг. они владели в Иорке и его предместьях землями, усадьбами и разнообразными строениями3.

При написании диссертации нами привлекались разнообразные нарративные источники: памятники эпистолярного творчества, хроники, описания и исторические сочинения.

1 Calendar of the Cartularies of John Pyel and Adam Fraunceys. P. 1.

2 См.: Charters of the vicars choral of York Minster: City of York and its suburbs to * 1546 / Ed. by N. J. Tringham. Leeds, 1993. Record Series. V. 148.

3 См.: Ibid. P. 9,27,138,141,195−198,259.

Среди эпистолярных комплексов в первую очередь необходимо назвать официальную переписку мэров и членов городского Совета Лондона с муниципальными властями другими английских и ряда континентальных городов в 1350—1370 гг.1. Как правило, такие послания направлялись после судебных разбирательств о долговых обязательствах и нарушениях условий контрактов для урегулирования отношений между отдельными купцами, в том числе олдерменами, или же группами купцов. «Письма» позволяют определить районы и сферы проникновения столичного купеческого капитала, степень влияние лондонских олдерменов, масштабы их деятельности. Немаловажно, что «Письма» дают возможность оценить политику лондонской мэрии и магистрата в отношении торгово-кредитной деятельности столичного купечества, в том числе олдерменов, за период 1350—1370 гг.

Много полезной информации по разным интересующим нас аспектам жизнедеятельности лондонских олдерменов можно извлечь из источников личного происхождения. В данном случае это охватывающая вторую половину XV в. семейная переписка Сели — лондонских купцов, входивших в состав компании стапелыциков Кале2. Данный эпистолярный комплекс состоит преимущественно из писем членов семейного объединения (большинство принадлежит перу Ричарда-старшего, отца семейства) и их корреспондентов из числа лиц, теснейшим образом связанных с этой семьей.

Как замечает М. М. Яброва, подготовившая публикацию на русском языке значительной части данного источника, эти письма весьма неординарны как по содержанию, так и по их количеству — 247 писем3. Их тщательный анализ может дать представление не только об основных.

1 См.: Calendar of letters from the mayors and corporation of the City of London. A.D. 1350−1370/Ed. by R. Sharpe. L, 1885.

2 См.: The Cely Letters, 1472−1488 / Ed. by Alison Hanham. Oxford, 1975.

3 См.: Яброва M. M.

Введение

// Купцы-складчики Кале. Деловая переписка # семейной компании Сели (XV в) / Пер. со староангл., прим. и вступ. ст. М. М. Ябровой.

Саратов, 1998. С. 10,18. направлениях торговли, ее объеме, финансовых операциях, внешних связях семейного объединения, но и позволяет выявить особенности повседневной жизни, внутрисемейных и дружеских отношений1.

Необходимо сказать несколько слов об общей видовой специфике эпистолярных комплексов XV столетия2. Анализ семейной переписки Сели позволяет предположить, что начало складывания такого вида источников, как частная переписка, в Англии может быть отнесено к XV в. В письмах семейной компании Сели есть ряд черт, благодаря которым их можно отнести к данному виду источников, но присутствует и ряд особенностей, характерных, скорее, для официальных документов .

1 См.: Яброва М. М.

Введение

// Купцы-складчики Кале. С. 11.

2 Этот вопрос, применительно к семейным эпистолярным комплексам джентри XV в., был исследован Е, Д. Браун (см.: Браун Е. Д. Особенности семейных архивов и частной переписки в Англии XV в. (на материалах семейных архивов Пастонов, Стоноров и Пламптопов) // Делопроизводство: Информационно-практический журнал. М., 2001. № 1.С. 69−72).

3 Прежде всего, следует упомянуть о том, что дошедшие до нас письма еще не могут быть названы частной перепиской в полном смысле этого слова, поскольку они не обладают всеми отличительными особенностями данного вида источников. В современном российском источниковедении существует мнение о том, что источники личного происхождения как особый тин сформировались в Европе в XVI—XVII вв. (см.: Данилевский И. Н., Кабанов В. В., Медушевская О. М., Румянцева М. Ф. Источниковедение: Теория. История. Метод Историки российской истории. М., 1998. С. 319). Ряд черт сближают письма Сели с официальными документами. В данный период письма, за редким исключением, писали не просто из желания общенияповодом для написания письма была необходимость сообщить корреспонденту информацию, имеющую существенное значение для автора письма или его адресата, либо для них обоих. Основными темами писем Сели были перипетии, связанные с торговлей, финансовыми операциями, хозяйственными вопросами, брачными отношениями или политическими катаклизмами. Корреспонденты, как правило, выделяют те вопросы, которые, по их мнению, заслуживают особого внимания. Необходимо также подчеркнуть, что сведения, предоставляемые перепиской, по достоверности зачастую превосходят документальный материал. Не случайно, когда после смерти Ричарда-старшего между братьями Сели началась тяжба из-за наследства, именно данная переписка явилась основным документом для юристов и тяжущихся сторон (см.: Яброва М. М.

Введение

// Купцы-складчики Кале. С. 11).

С другой стороны, письма Сели отличает ряд черт, присущих частной переписке. То обстоятельство, что оии писали письма, как правило, по существенным поводам, не мешало им добавить к основному содержанию письма личную информацию. В письмах Сели встречаются упоминания о состоянии здоровья корреспондентов, их опасениях, надеждах, переживаниях и т. д. От официальных документов эти письма отличает также их стиль. Практически он представляет собой зафиксированную на бумаге устную речь, со всеми ее повторами и междометиями. Необходимо также отметить, что.

Специфика эпистолярного наследия Сели позволяет предложить следующий подход к этим относительно недавно (1975 г.) введенным в научный оборот источникам. Переписка семейного объединения купцов Сели может рассматриваться как своего рода автопортрет элитарного купечества. Как уже было сказано выше, в своих письмах Сели и их корреспонденты сообщали друг другу лишь ту информацию, те сведения и оценки, которые они сами были готовы обнародовать. То есть, мы имеем дело с дошедшим до нас в текстовом выражении представлением социальной группы о самой себе и современном ей обществе.

Для воссоздания политических событий общенационального масштаба, к которым непосредственное отношение имели олдермены, был привлечен ряд наиболее известных общеанглийских и лондонских хроник, содержащих материалы, относящиеся к XIV—XV вв.1.

С. Кингсфорд, редактор классического издания хроник Лондона, отмечает, что они были составлены кем-то из состоятельных граждан города около 1496 г. 2. В частности, некоторые исследователи полагают, что одним из авторов мог быть Уильям Грегори, меховщик и мэр Лондона 1451 г. Однако этот факт не принадлежит к числу достоверно установленных. Возможно, что одну из известных лондонских хроник.

Сели, как правило, не утруждали себя изложением известных им деталей, поэтому их письма изобилуют намеками и недомолвками.

Следует указать также на ту особенность писем Сели, которая значительно увеличивает ценность указанных источников, — они сами и их корреспонденты зачастую не скрывали своего отношения к событиям, о которых упоминали (хотя, в известной мере, рассчитывали на публику). Оценочный момент в этом эпистолярном комплексе выражен достаточно ярко, но о полной откровенности в данном случае речь идти все же не может.

1 Fabian R. The New chronicles of England and France / Ed. by H. Ellis. L., 1811. P. 669−670- William Gregory’s chronicle of London // The Historical Collections of a citizen of London in the fifteenth century / Ed. by J. Gairdner. Westminster, 1876. P. 55−240- Chronicles of the reigns of Edward I and Edward II. Roll Series. № 76. V. I. L., 1882- Documents touching John of Northampton and Sir Nicholas Brembre // A Book of London English, 1384−1425 / Ed. by R.W.Chambers and M. Daunt. Oxford, 1931. P. 18−33- fr Chronicles of London / Ed. with introd. and notes by C. L. Kingsford. Glous., 1977.

2 См.: Chronicles of London. P. XVI. написал не этот человек или не только он1. Но в любом случае, независимо от авторства, хроники предоставляют обширный, прежде всего, фактологический материал, позволяющий реконструировать реалии социально-политической жизни Лондона XIV-XV столетий, участниками которых были и олдермены. Эти сведения важны как для воссоздания событий, имевших место непосредственно в столице, где позиции олдерменов, их политические симпатии проявлялись особо выпукло и наглядно, так и для характеристики взаимоотношений представителей правящей элиты Лондона и королевской власти на разных этапах политической истории Англии. Исключительно ценным является то, что хроники «оживляют» историю, наполняя ее реальными персонажами, помогают приблизить эпоху, отделенную от нас несколькими веками. В результате многие олдермены, имена которых упоминаются в хрониках, воспринимаются не только как абстрактные представители правящей верхушки, но и как реально действующие люди, со своими интересами, симпатиями и страстями, что во многом помогает лучше понять мотивацию тех или иных их поступков.

Для воссоздания социально-хозяйственного облика средневекового Лондона были привлечены его описания. Это, в первую очередь, датируемое 1175 г. «Описание Лондона» Уильяма Фиц-Стефена (ок. 1140−1191)2, лондонца, автора «Жития» Фомы Бекета, а затем (несмотря на лояльность, проявленную в отношении опального архиепископа) шерифа о.

Глостера и важного чиновника в правление Генриха II и Ричарда I .

1 См.: William Gregory’s chronicle of London. P. III.

2 См.: FitzStephen W. Description of London // London 1066−1914: Literary Sources and Documents / Ed. and with Introductions by X. Baron. Mountfield, 1997. V. 1: Medieval, Tudor, Stuart and Georgian London. 1066−1800. P. 53−60. Характеристику этому источнику дала Н. А. Богодарова, осуществившая также перевод на русский язык значительной его части (см.: Фиц-Стефен У. Описание благороднейшего города Лондона / Пер. и коммент. II. А. Богодаровой // Городская жизнь в средневековой.

W Европе. С. 147−156).

3 См.: London 1066−1914: Literary Sources and Documents. V. 1. P. 52.

Кроме того, нами было использовано описание Лондона, составленное в 1483 г. итальянским монахом-августинцем Доминико Манчини (14 341 500)', посланником архиепископа Вены Анжело Като, советника французского короля Людовика XI. Манчини оказался в Лондоне в конце правления Эдуарда IV, наблюдал приход к власти, а затем и падение Ричарда III, результатом чего и стала написанная им «Узурпация Ричарда III», куда входит словесный портрет английской столицы2. В торжественно-официальном стиле Манчини описывает важность стратегического и географического расположения Лондона, преимущества его торговли, ремесел, обращает внимание на внешний вид лондонцев, большое количество дворцов и церквей.

Очень интересное описание главного города Английского королевства оставил Томас Платтер (1574−1628), посетивший Лондон в период между 18 сентября и 20 октября 1599 г. во время своего путешествия по Англии и Франции, которое он воспринимал как необходимый элемент своего культурного образования4. Лондон был выбран далеко не случайно. Возрастание могущества и влияния Англии в европейской экономике и политике в конце XVI столетия сделало ее столицу исключительно популярной для самых разных посетителей5. Спустя шесть лет после.

1 См.: Mancini Dominic. From The Usurpation of Richard the Third: Concerning the Situation of the Town of London // London 1066−1914: Literary Sources and Documents P. 77−79.

2 См.: Ibid. P. 77.

3 Томас Платтер был младшим сыном также Томаса Платтера из Базеля, который обучался вместе с Эразмом Роттердамским и был его университетским другом. Его старший брат Феликс был хорошо известным доктором и одним из первых начал преподавать медицину в Базельском университете. Томас Платтер тоже стал профессором ботаники, анатомии и практической медицины (см.: London 1066−1914: Literary Sources and Documents. P. 187).

4 Это отвечало общеепринятой в интеллектуальной среде того времени практикеио завершении молодыми людьми образования на родине отправлять их в длительное путешествие за границу для «шлифовки» манер, иностранно1 о языка, наконец, просто для расширения кругозора (см.: БаргМ. Л., Авдеева К. Д. Or Макиавелли до Юма: становление историзма. М., 1998. С. 88).

5 Достаточно отметить, что в среде интеллектуальной элиты того времени Лондон воспринимался в качестве обязательною пункта посещения образованными посещения появились его «Путешествия по Англии», значительная часть которых посвящена описанию Лондона1.

Томас Платтер провел в английской столице пять недель, посмотрел основные наиболее значимые достопримечательности города — Темзу, Лондонский мост, Тауэр, Уайтхолл, Гилдхолл, театры в Саутуорке и Ислингтоне, собор св. Павла и Вестминстерское Аббатство — и оставил их весьма подробное описание с передачей собственных, довольно сильных, впечатлений. Путешественник обратил внимание на особенности лондонской топографии и структуры населения, в том числе купцов и банкиров, счел нужным дать характеристику торговле и различным производствам, коснулся структуры управления и положения мэра, а также некоторых деталей быта лондонцев конца XVI столетия.

Отдельные штрихи к портрету английского общества середины и конца XVI в. содержат также нарративные источники: фрагменты проповеди Т. Левера, касающейся проникновения богатых горожан в аграрную сферу, и трактата Т. Вильсона «Государство Англия в 1600 г.», 7 посвященного проблемам управления страной, опубликованные в переводе на русский язык О. В. Дмитриевой.

Дополнительным нарративным источником послужило историческое сочинение родоначальника английского материализма Ф. Бэкона «История правления короля Генриха VII"4 — блестящий образец ренессансной историографии на английской почве, созданный в первой четверти XVII в. М. А. Барг, оставивший общую и источниковедческую характеристику трудов Ф. Бэкона, оценил интересующее нас произведение следующими европейцами. В нем побывали Леопольд ван Ведель — в 1584 г., Фредерик, герцог Вюртембергский — в 1592 г., Пауль Хенцнер и барон Вальдштейн — в 1598 г.

1 См.: Thomas Platter’s Travels in England // London 1066−1914: Literary Sources and Documents. P. 188−197.

2 См.: Проповедник Т. Левер о горожанах-фермерах (1550) // Дмитриева О. В. Социально-экономическое развитие Англии в XVI веке. С. 85−86.

3 См.: Вильсон Т. Государство Англия в 1600 г. // Там же. С. 77−84. р 4 См.: Бэкон Ф. История правления короля Генриха VII / Общ. ред. М. А. Барга.

Пер. с ашл. В. Р. Рокитянскою, Н. А. Федорова, Ф. Э. Яврумяна. М., 1990. С. 5−148. словами: «. мастерская сводка наличного к тому времени историографического материала, освещенного выдающимся государственным умом и обработанного высоким литературным талантом"1.

Кроме перечисленных источников и публикаций нами был использован разнообразный материал XIV—XV вв., включающий королевские распоряжения по самым разным вопросам, в том числе касающимся городов и горожан, фрагменты городских хартий, обычаев и постановлений муниципалитетов городов Англии, хроник, преимущественно общеанглийских по своему содержанию, находящийся в сборниках хрестоматийного характера — «Английских исторических документах"2 и «Документах, иллюстрирующих историю цивилизации средневековой Англии"3.

Исключительно ценный материал, который невозможно отнести к какому-то определенному типу источников, содержит двухтомное издание «Олдермены Лондона со времен Генриха Ш до 1912 г.», опубликованное Альфредом Бивеном в 1908;1913 гг.4. По самым разным архивам автор сумел составить практически полные погодные списки лондонских олдерменов с 1220 по 1912 гг., о некоторых из представителей столичной правящей верхушки собрал свидетельства биографического, имущественного, социального, а отчасти и политического характера. Благодаря этой публикации, материалы которой могут быть подвергнуты статистической обработке, появилась во многом уникальная возможность в хронологической последовательности восстановить имена олдерменов, выяснить, какие должности и в какое время они занимали в органах.

1 Барг М. А. Историзм Фрэнсиса Бэкона // Бэкон Ф. История правления короля Генриха VII. С. 249.

2 См.: English Historical Documents. 1189−1327 / Ed. by H. Rothwell. L., 1975. V. 3- English Historical Documents. 1327−1485 / Ed. by A. R. Myers. L., 1969. V. 4.

3 См.: Documents illustrating the History of civilization in Medieval England (10 661 500) / Ed. by R. T. Davies. N.Y., 1969.

4 См.: Beaven A. B. Aldermen of the City of London: in 2 v. L., 1908. V. 1. P. 200−489- 1913. V. 2 P.1−39. городского самоуправления, каков был их имущественный и социальный статус. Приводимые А. Бивеном сведения позволяют проследить семейно-родственные связи представителей некоторых олдерменских фамилий, в отдельных случаях выявить социальное и территориальное происхождение олдерменов, их взаимоотношения с английским дворянством и королевской властью.

Не менее важный аналогичный материал, извлеченный из архивов, опубликован в качестве «Приложений» в книге о купечестве американской исследовательницы С. Трапп1. Она включила в них значительное количество извлечений из документов, проливающих свет на землевладение городской верхушки, что позволяет полнее восстановить имущественный и социальный облик лондонских олдерменов, их взаимоотношения с представителями городских и дворянских кругов Англии XIV-XV столетий.

Эти данные дополняют архивные сведения, опубликованные в исследовании Дж. Уиллана о Московской компании 1555 г. 2. В «Приложение» к работе он включил самую разнообразную информацию о купцах Московской компании, среди которых представлены и олдермены Лондона. Материалы, опубликованные Дж. Уилланом, касаются происхождения отдельных олдерменов XVI в., их семейно-родственных связей, имущественной и социальной характеристики, видов экономической деятельности, структуры и движения собственности.

Неоценимые по важности данные о территориально-географическом происхождении лондонских олдерменов XIV—XVI вв., содержатся в публикации архивных материалов в работе Э. Эквелла3.

1 См.: Thrupp S. The merchant class of the medieval London (1300−1500). Appendix. P. 321−369.

2 См.: WillanJ. S. The Muscovy Merchants of 1555. Manchester, 1953. Appendix. P. 75−130.

3 См.: Ekwall E. Studies on the population of medieval London. Stockholm, 1956. Appendix. P. 1−316.

По характеру содержащихся сведений к перечисленным публикациям примыкает материал, собранный и изданный Дж. Рилом в 1975 г. 1.

В качестве дополнительного привлечен литературный источник -«Кентерберийские рассказы» Дж. Чосера, предоставивший интересный и полезный материал по повседневной жизни богатейшего купечества, его отношению к торговле и богатству.

Каждый из используемых нами источников представляет ценность сам по себе, но значительно важнее, что они дополняют друг друга и дают возможность для комплексного исследования на основе принципа историзма и системно-сравнительного анализа. Весь круг источников охватывает довольно длительный период — XIV—XVI вв., что позволяет исследовать правящую элиту Лондона не только в статике, что, безусловно, важно, но и в динамике, определяя основные тенденции в ее эволюции на протяжении трех столетий.

Цель диссертационного исследования заключается в том, чтобы комплексно изучить и представить облик лондонской правящей элиты и проследить динамику ее развития, выявив специфику и основные тенденции в эволюции на протяжении XIV-XVI столетийопределить место и роль олдерменов Лондона в социальной, политической и экономической жизни города и королевства.

В рамках реализации этой главной цели необходимо поставить и решить следующие задачи:

— «вписать» лондонских олдерменов в контекст истории города, проследив развитие Лондона и его городской общины на протяжении XIV—XVI вв. и охарактеризовав социальный статус олдерменов;

— исследовать место и роль олдерменов Лондона в системе властных отношений в городе и во взаимоотношениях с короной;

1 См.: Reel J. V. Index to biographies of Englishmen, 1000−1485, found in dissertations and theses. L., 1975. P. 431−689. p 2 См.: Чосер Дж. Кентерберийские рассказы / Пер. с англ. И. Кашкина, О. Румера.

М., 1980.

— выявить принципы формирования и функционирования органов городского самоуправления в связи с участием в этих процессах олдерменов;

— проанализировать участие лондонских олдерменов в экономической жизни города и королевства в целом, охарактеризовать материальные основы власти и могущества олдерменской элитыпроследить динамику в хозяйственно-экономической сфере деятельности лондонских олдерменов на протяжении XIV-XVI столетий и на этой основе попытаться представить эволюцию отдельных аспектов социального облика правящей элиты Лондона;

— охарактеризовать место и роль олдерменов Лондона в системе социальных связей и отношений, в пространстве жизненного мира отдельных представителей этой общественной группывыявить социальные «корни» и матримониальные предпочтения олдерменов, акцентируя внимание на городских истоках и интересах, с одной стороны, и на проблемах «городского джентри», социальной мобильности и аноблирования, — с другой;

— проанализировать некоторые социально-этические представления олдерменов (прежде всего их отношение к торговле и богатству), практику их повседневной жизни в аспекте обыденных запросов и проведения досуга, во взаимоотношениях внутри семьи;

— представить правящую элиту Лондона системно, как цельный, внутренне взаимосвязанный комплекс, не сводя характеристику и определение ее места и роли в обществе, в экономике, в системе власти и политических процессов к одной из возможных составляющих.

Методологическая основа и принципы исследования. Данное диссертационное исследование выполнено в русле «новой социальной истории» с присущими ей основополагающими принципами и методами.

В основу комплексного анализа правящей элиты Лондона, ее * социального облика, места и роли в системе власти, экономических и социальных отношений были положены следующие принципы. Принцип объективности, требующий анализировать изначально присущие данному явлению черты, качества, свойства и в этом же русле изучать его сущность. Поскольку все в объективном мире пребывает в процессе непрерывного изменения и развития, постольку принцип историзма имеет общее научное значение. Этот принцип позволяет рассмотреть олдерменскую элиту Лондона с точки зрения возникновения и эволюции этой социальной группы, с позиций ее дальнейших исторических судеб.

Важнейшими методами исследования стали следующие. Исторический и логический методы, выступающие в своем диалектическом единстве и противоположности, позволяют исследовать объекты реальности и синхронно, и диахронно, т. е., в пространственном и временном выражении. В этом плане исторический метод показывает движение объекта в интервалах времени «по вертикали», позволяет познавать реальность посредством изучения ее истории. Логический метод демонстрирует движение объекта преимущественно в пространстве, «по горизонтали», раскрывая суть явления путем анализа данного его состояния. Именно эти методы позволяют исследовать олдерменскую элиту Лондона в статике, выявляя ее сущностные черты и характеристики, и в эволюции, прослеживая возможные изменения на протяжении трех рассматриваемых столетий. Эту непростую задачу помогает решить и историко-сравнительный метод, который дает возможность вскрывать сущность изучаемых явлений и по сходству, и по различию присущих им свойств, а также проводить сравнение в пространстве и времени. Он позволяет выходить за пределы изучаемых явлений и на основе аналогий приходить к широким историческим обобщениям и параллелям.

Особое место в данном исследовании занимают системный подход, позволяющий изучать правящую элиту Лондона XIV—XVI вв. как некую, внутренне взаимосвязанную, общественную систему, обращенную также и ф во внешний окружающий ее мир. Ведущим конкретным методом системных исследований является структурно-функциональный анализ, призванный раскрыть структуру, функции и развитие системы (в данном случае — правящую элиту Лондона) и характеризующийся целостностью и комплексностью1. Изучаемая система рассматривается не столько со стороны ее отдельных аспектов и свойств, а как целостная, качественная определенность с комплексным учетом ее собственных основных черт и ее места и роли в иерархии других, более широких или узких, общественных систем. Структурно-функциональный анализ особенно эффективен при исследовании олдерменской элиты в системе власти и в контексте ее социальных связей и предпочтений.

Немаловажное значение в диссертационном исследовании имеют квантитативные методы, позволяющие подвергнуть статистической обработке имеющийся в нашем распоряжении количественный материал из источников. Особенно эффективным оказался просопографический метод, суть которого — в постановке перед всеми индивидуумамиолдерменами, входящими в данную социальную группу, комплекса стандартных вопросов (время и место рождения, происхождение, время избрания и пребывания на тех или иных должностях в городском муниципалитете, количество должностей, занимаемых поочередно или одновременно и т. д.). Исходя из них, можно, в частности, проследить роль этой группы в общественно-политических процессах.

При анализе доступных нам источников были использованы приемы микроанализа. Это позволило в определенной мере интенсифицировать аналитические процедуры за счет концентрации внимания на сравнительно небольших исследовательских объектах (одна или несколько генеалогических групп, отдельная семья или индивид). Это помогло всестороннему изучению личных контактов отдельных личностей, имея в виду контакты, обусловленные не только хозяйственными обязанностями р 1 См.: Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М., 2003. С. 179,.

199. или социальным положением, но и родством, свойством, личными пристрастиями и т. п. Предмет исторического анализа, хотя и минимизировался, стал гораздо более многоплановым. Прояснились сложные сети социальных взаимосвязей, в которые был включен каждый из исследуемых представителей интересующей нас общественной группы. Микроистория помогла увидеть на исторической сцене не анонимных исполнителей слепых закономерностей, но живых людей, действующих под воздействием определенных мотивов и стимулов.

Научная новизна работы определяется тем, что в ней на базе широкого круга разнообразных по типу источников впервые в отечественной и зарубежной историографии в русле «новой социальной истории» проведен системный анализ места и роли олдерменов — правящей элиты Лондона периода XIV—XVI вв.

Впервые на материале английского города предпринята попытка комплексного исследования патрицианско-олигархической системы власти, выявления ее характерных черт, особенностей и тенденций развития на протяжении трех столетий (XIV-XVI вв.).

Изучение широкого спектра общественно-политической жизни позволило в значительной степени расширить, углубить и уточнить научные представления о городском самоуправлении Лондона и роли в нем олдерменов, о сложном и противоречивом характере взаимоотношений правящей элиты английской столицы и королевской власти.

Впервые в историографии сделан существенный шаг в комплексном исследовании экономических основ власти лондонских олдерменовторговли, финансов и кредита, вложения инвестиции в недвижимость, внесены дополнения и уточнения в их характеристику. Предпринята попытка проследить изменения в характере и структуре занятий олдерменов на протяжении XIV—XVI вв., и воздействие этих изменений на социальный облик и административную активность представителей правящей элиты Лондона.

Социальный портрет лондонских олдерменов впервые представлен в нескольких измерениях — в городском социумев системе общественных связей и отношений с дворянством, церковью и королевской властьюв повседневной практике, важнейшей составной частью которой является семья.

Привлечение разнообразного материала источников позволило и конкретизировать представления по нескольким актуальным научным проблемам: «союза верхушки горожан и дворянства» в Англии, «городского джентри», социальной мобильности и аноблирования.

В диссертации впервые в историографии исследована проблема внутрисемейных отношений олдерменов не только в социальном, но и в социально-психологическом, историко-демографическом и историко-правовом аспектах.

Научная новизна диссертационного исследования обусловлена также вовлечением в научный оборот ранее не использовавшихся отечественными специалистами научных исследований и источниковых материалов, в том числе выявленных в результате работы в библиотеках Оксфордского университета1.

Практическая значимость. Содержащийся в диссертации материал может быть использован при дальнейшем исследовании процессов, происходивших в европейском обществе в XIV—XVI вв., особенно — в позднесредневековом английском и континентальном городе, а также реализован в практике учебной работы вузов: в процессе подготовки и преподавания общих лекционных курсов по истории Средних веков и.

1 См.: 'Ihe Historical Charters and Constitutional Documents of the City of LondonLetter-Book I. A.D. 1400−1422- Letter-Book K. A.D. 1422−1461- Letter-Book L. A.D. 14 611 497- Calendar of the Cartularies of John Fyel and Adam FraunceysCharters of the vicars choral of York Minster: City of York and its suburbs to 1546- William Gregory’s chronicle of # LondonDocuments touching John of Northampton and Sir Nicholas BrembreThomas.

Platter’s Travels in England. истории города, для постановки и чтения специальных курсов по истории Англии и Европы XIV—XVI вв. Вовлеченные в оборот источники могут быть привлечены в работе специальных семинаров, при подготовке дипломных и диссертационных исследований.

Структура исследования. Структура диссертационного исследования подчинена его цели и задачам и выстроена в соответствии с его методологическими основами и принципами. Работа состоит из введения, четырех частей, включающих восемь глав, большинство из которых делится на параграфы, заключения, списка использованных источников и литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Формирование института олдерменов как правящей элиты Лондона происходило параллельно с развитием города, становлением его основных социальных и политических функций. Очевидно, существенной была роль олдерменов уже с конца IX в., хотя говорить об олдерменстве как о сложившемся городском явлении, видимо, не следует ранее конца XII в., а, скорее всего, начала XIII столетия. Именно к этому времени Лондон занял общепризнанные позиции ведущего экономического центра, официальной столицы королевства и приобрел статус самого привилегированного, с максимально возможными тогда социально-политическими правами, города Англии.

В период XIV—XVI вв. олдермены Лондона, как и сам город, предстают в наиболее зрелом виде, ярко отражая сущностные черты и основополагающие тенденции в развитии городской жизни Позднего Средневековья.

Городская власть в Лондоне концентрировалась в муниципалитете, зримым материальным олицетворением которого с XV в. стало здание Гилдхолла. Однозначной и абсолютной властной иерархии, четкого разделения ее функций и полномочий на сегодняшний день не выявляется. Но в целом структура муниципальной власти Лондона XIV-XVI столетий представляется следующей: «Совет олдерменов» в составе 23−26 человек (в зависимости от количества административных округов) и мэр- «Совет избранных», комплектовавшийся за счет мэра, олдерменов и 150 200 советников, избиравшихся по административным округам- «Совет Ассамблеи горожан», состоявший из мэра, олдерменов, шерифов и, примерно, 70 «гильдейских старшин», занесенных в списки фрименов и носивших ливрею одной из «Двенадцати Больших ливрейных компаний». Администрация города была непосредственно связаны с судебной властью, представленной Судом мэра, Судом олдерменов и Судом шерифа, рассматривавших дела об имущественных, торговых и всякого рода финансовых спорах. Имелись также Суды округов во главе с олдерменами, компетенция которых распространялась на вопросы организации защиты административных районов, обеспечения их общественной и противопожарной безопасности и санитарного состояния.

Реально самыми важными должностными лицами в городе были олдермены — «достойные люди», избиравшиеся по административным округам, возможно, из числа советников. Последние, как нам представляется, вполне могли рассматриваться в качестве ближайшего резерва для пополнения состава органов муниципальной власти и служить базовым, основополагающим звеном, с которого начинался карьерный рост.

Олдермены имели значение не только сами по себе, но и в связи с тем, что мэры, возглавлявшие муниципалитет Лондона, избирались только из их числа, и шерифами становились преимущественно тоже олдермены. Они же в основном пополняли состав рикордеров, чемберленов, городских клерков и прочих служащих. Следовательно, вся власть в городеисполнительная, судебно-административная, законодательнаянаходилась в руках олдерменов и избиравшихся из их круга муниципалиев, включая высших. Исходя из этого, можно говорить об олдерменах как о городской правящей элите Лондона в рассматриваемый период.

Власть, осуществлявшуюся представителями лондонской олдерменской группы на протяжении XIV—XVI вв., можно, на наш взгляд, характеризовать как патрицианско-олигархическую, или элитарно-олигархическую.

Отмечается, как правило, пожизненное пребывание олдерменов в должности. Нарушить данный принцип, согласно законодательству, могли лишь исключительные обстоятельства, связанные с неподобающим поведением олдерменов, невыполнением или превышением ими своих должностных обязанностей. Хотя необходимо заметить, что иногда возникала иная ситуация, когда некоторые олдермены сами отказывались от должности, даже идя на выплаты солидных, в несколько сот фунтов, штрафов. Служба в муниципалитете, по всей видимости, требовала слишком много времени и материальных затрат, что негативно сказывалось на деловой сфере деятельности определенной группы олдерменов, отдававших предпочтение коммерции во всех ее проявлениях, приносившей немалые дивиденды. Наиболее отчетливо это проявилось в XVI в. в связи с расширением и усложнением торговли и финансовых операций богатейших лондонских купцов. Однако нельзя говорить об отказе олдерменов от должности как о сложившейся практике — речь идет лишь об отдельных случаях.

Закрепленные городским законодательством критерии для избрания олдерменами были следующими. Прежде всего, это принадлежность претендентов на должность к сообществу фрименов — полноправных горожан, которые, помимо прочих привилегий, единственные имели право участвовать в выборах должностных лиц города и формировании органов городского управления. Далее, предусматривалось их обязательное членство в одной из «Двенадцати Больших ливрейных компаний» Лондона — торговцев предметами роскоши, бакалейщиков, суконщиков, торговцев рыбой, ювелиров, меховщиков, торговцев готовым платьем, галантерейщиков, торговцев железными изделиями, вином, солью, пряностями, сукноделов и торговцев шерстью. При этом важно учесть, что олдермены входили в ограниченную по составу, самую богатую и влиятельную часть компании — верхушку ливреи. Фактически должность олдермена оставалась в руках именно таких богатейших купцов. Значение «Двенадцати Больших ливрейных компаний» на протяжении рассматриваемых трех столетий менялось, отражая изменения в экономике и социальном облике Лондона и королевства в целом. Одни из них отходили на второй план или вовсе исчезали, как это случилось с компаниями торговцев шерстью и торговцев пряностями, к XV в. поглощенными суконщиками и бакалейщиками. Другие, напротив, возвышались и укрепляли свое положение в муниципалитете: XV—XVI вв. принесли усиление влияния таких компаний как торговцы готовым платьем, галантерейщики, торговцы железными изделиями, торговцы солью. В XVI столетии в лондонском муниципалитете впервые появились олдермены из компании сукноделова вот компании торговцев рыбой и особенно торговцев вином, судя по представительству олдерменов из их состава, сдали свои позиции по сравнению с XIV столетием. Но почти неизменно на первых местах оставались торговцы предметами роскоши, бакалейщики, суконщики, ювелиры и меховщики. Олдермены именно из этих ливрейных компаний постоянно и наиболее интенсивно пополняли состав лондонского муниципалитета.

В-третьих, для избрания олдерменами существовал определенный имущественный ценз: в одну тыс. фунтов «в товарах и кредитах» в XIV—XV вв. и в 1,5 тыс. ф. ст. «в товарах, кредитах и землях» в XVI столетии. И последнее: в 1413 г. был зафиксирован еще один критерий — олдерменом Лондона мог стать только урожденный англичанин.

По сути, закрепление в городских документах данных требований, ужесточившихся в XVI в., позволяет говорить об определенной юридической отграниченности олдерменского круга в Лондоне, об относительной замкнутости его состава, определявшейся принадлежностью к высшей имущественной и социально-правовой группе.

Дополнительным, но значимым фактором сплочения и консолидации правящей элиты Лондона, придания ей необходимой устойчивости и закрепления ее корпоративной замкнутости было заключение браков между представителями олдерменских фамилий, чему придавалось очень важное значение и к чему относились со всей ответственностью. Фактически принцип пожизненного пребывания в должности, присущий олдерменам, перерастал в пожизненно-наследственный, обеспечивая представителям определенных олдерменских семей постоянное участие во властных структурах Лондона. Однако необходимо признать, что характер источников, которыми мы располагаем, не позволяет достоверно определить точное количество таких семейств. По-видимому, речь может идти о 20−30 фамилиях, имевших многоплановые и разветвленные узы родства и свойства В олдерменской среде отчетливо прорисовываются деловые связи между правящими фамилиями в сфере торговли, финансово-кредитных операций, инвестирования средств в недвижимость и ее коммерческом использовании. Семейная солидарность представляется важнейшим инструментом реализации политического и экономического господства городской элиты.

Однако замкнутость олдерменской общности XIV—XVI вв. не была абсолютной. Ее состав постоянно пополнялся за счет выходцев из самых разных социальных слоев и общностей. Среди них — лондонские купцы и купцы из различных городов и городков Англии, обладавшие немалыми денежными ресурсами и хорошей репутацией в деловой, купеческой, среде. А так же, как правило, младшие сыновья из дворянских фамилий джентри самых разных графств Англии, стремившиеся обеспечить свою жизнь благодаря непосредственному вовлечению в торговлю, которая, по меньшей мере, с XIV в. была хорошо известной им сферой деятельности.

Широкий и систематический приток свежих сил из графств и провинциальных английских городов, надо полагать, положительно сказывался на качественных характеристиках олдерменской общности Лондона. Происходило значительное и более или менее постоянное обновление ее состава за счет энергичных и предприимчивых социальных элементов, стремившихся добиться успеха, карьерного роста, полагаясь, прежде всего, на собственные силы, способности и возможности. Все это, безусловно, укрепляло экономическое могущество крупных лондонских купцов и межсословные взаимосвязи, а, в конечном счете, усиливало позиции олдерменов в городском сообществе и городских органах власти.

Одним из важнейших инструментов реализации определенной открытости олдерменской элиты Лондона, характерной для нее тенденции к диалогу с окружающим социальным миром можно считать заключение брачных союзов с выходцами из иных, по сравнению с олдерменской общностью, социальных групп и слоев. Матримониальные интересы олдерменов охватывали представителей неолдерменского купечества, как столичного, так и из провинциальных городов. Очевидно, что такие браки способствовали не только укреплению делового сотрудничества между правящей элитой столицы и прочими английскими купцами, но и являлись одним из немногих средств для проникновения богатых и предприимчивых купцов в управленческую верхушку Лондона. Многие семьи столичных олдерменов были связаны брачными узами с английскими дворянами разного уровня, как нетитулованными, составлявшими основу джентри, так и рыцарями и даже титулованным дворянством, аристократией. Это обстоятельство, на наш взгляд, может свидетельствовать о существенном интересе немалой части олдерменов к социально более престижному в условиях XIV—XVI вв. сообществу, о желании проникнуть в него посредством заключения брачных союзов, что соответствовало их социальным амбициям. И представители дворян нередко оказывались не прочь породниться с богатейшим и могущественным столичным купечеством из числа олдерменов. Важную роль в определении именно такого матримониального поведения дворян играла близость в рассматриваемый период хозяйственных и социально-политических позиций крупнейшего купечества и джентри, а также стремление ряда аристократов поправить свое финансовое положение.

Наивысшая степень мобильности олдерменской группы наблюдается в XVI в., но, важно подчеркнуть, что при этом, как и в XIV—XV вв., сохраняется основное элитарное «ядро» олдерменов, которое становится более заметным и ярко выраженным на фоне усилившейся социальной динамики.

На протяжении всего рассматриваемого периода мы сталкиваемся с тем, что формирование городских органов власти и состава высших служащих происходило не путем подлинных выборов, а, по сути, путем кооптации. Более того, наблюдается сосредоточение в одних руках нескольких важнейших постов (от 3 до 9 последовательно, 34 одновременно) на протяжении длительного времени при постепенном снижении в XV—XVI вв. престижа должностей административно-полицейского характера и, напротив, возрастание интереса, особенно у олдерменов XVI столетия, к финансово-хозяйственным должностям.

Можем констатировать рост числа олдерменов, избиравшихся главой лондонского муниципалитета на протяжении XIV—XVI вв. Но при этом отмечается определенное снижение степени концентрации этой важнейшей должности в XV—XVI вв. по сравнению с XIV столетием. Хотя должность мэра оставалась исключительно привилегией олдерменов, лишь очень немногие из них в XV—XVI вв. избирались на нее дважды, не говоря уже о четырех или девяти возможностях переизбрания, встречавшихся в XIV в. Это могло быть связано с более пристальным вниманием королевской власти к соблюдению избирательных процедур в Лондоне, а, возможно, и с изменением позиции самих олдерменов в отношении степени и уровня своего участия во властных структурах в условиях расширения масштабов их коммерческой деятельности.

Обращает на себя внимание заметный рост интереса олдерменов к должности шерифа на протяжении всего рассматриваемого периода. Причем в XVI в. лондонские олдермены становились шерифами не только столицы и графства Миддлсекс, но и ряда других английских графств. Эти факты могут свидетельствовать, на наш взгляд, как о возрастании могущества и значимости столичных олдерменов, так и об укреплении сотрудничества представителей купеческой верхушки Лондона и королевской власти, чьи интересы в графствах, в первую очередь, должны были защищать шерифы, в том числе из олдерменской среды.

Обратим внимание и на то, что зачастую именно олдермены представляли городскую общину в парламенте, фактически монополизировав эту сферу деятельности. При этом отношение представителей правящей элиты Лондона к парламентскому представительству менялось. Если в XIV—XV вв. представительство олдерменов в парламенте оставалось, примерно, на одном уровне, хотя уже наметилась некоторая тенденция к его снижению, то в XVI в. процент олдерменов Лондона, участвовавших в заседаниях парламента, резко сокращается. Возможно, это связано с уменьшением политической активности самих купцов, их нежеланием лишний раз отвлекаться от своего главного занятия — торговли — в условиях возрастания ее масштабов и объемов. Можем предположить также, что в этот период произошло общее понижение значения парламента на фоне укрепления абсолютной монархии в Английском королевстве. Думается, что оба эти фактора в значительной мере повлияли на позицию олдерменской элиты Лондона в отношении ее парламентской деятельности. Тем не менее, при общем снижении парламентской активности олдерменов в XVI столетии доля тех, кто неоднократно избирался в парламент, существенно возрастает, что может свидетельствовать о концентрации данной сферы деятельности в руках довольно узкого круга олдерменской элиты.

Можем отметить, что правящая элита Лондона XIV—XVI вв. не была однородной по своему составу. Видимо, речь должна идти о существовании так называемой «около олдерменской» группы лондонских фрименов, из которой по административным округам во главе с олдерменами и, скорее всего, под их контролем выбирались советники, пополнявшие, в свою очередь, олдерменскую среду, которая непосредственно составляла правящую элиту. Вероятно, советники были и немаловажным социально-административным резервом для избрания и назначения низших должностных лиц муниципалитета.

Но и такое деление правящего элитарного слоя Лондона, на наш взгляд, еще не исчерпывает всей его структуры. Очевидно, что и сама олдерменская элита не была монолитной. Положение тех или иных семей и отдельных группировок в ее составе было различным как в экономической (принадлежность к разным ливрейным компаниям со всеми вытекающими из этого факта последствиями), так и в социально-политической сферах. Вполне возможно, что именно противоречия социально-экономического характера, столкновение торгово-финансовых интересов во многом обостряли отношения внутри олдерменской элиты и даже приводили к конфликтам на почве замещения вакантных должностей и, следовательно, пополнения и неизбежного обновления состава муниципалитета и самой элиты. Нельзя упускать из вида и явление так называемого «бастардного феодализма», нашедшие свое выражение, в том числе в формировании различных «партий» во главе с могущественным и влиятельным лидером из числа, прежде всего, английской аристократии. В такие «партии» вполне могли входить и лондонские олдермены, многие из которых происходили из графств, имели там близких и дальних родственников. И в подобной ситуации противоречия внутри круга столичных олдерменов могли обуславливаться и их принадлежностью к разным «партиям», а не только личными политическими симпатиями и пристрастиями, финансовыми и хозяйственными интересами. Данный сюжет в полной мере может и должен стать предметом специального исследования.

Таким образом, структура городской элиты Лондона в рассматриваемый период представляется, по крайней мере, трехуровневой. Низшая группа — советникиэлитарный слой — олдермены, внутри которого необходимо выделить «средний» уровень и «высшую» элиту, имея в виду такой общепризнанный критерий, как «степень муниципальной активности» или «концентрации должностей». Именно «высшая» элитарная группа составляла верхушку муниципального аппарата, была носителем муниципальной политики и связующим звеном между всем бюргерством и властью вообще. Однако данный вопрос нуждается в более тщательном и детальном исследовании с привлечением, возможно, дополнительных источников.

Следует сказать еще об одной характерной черте элитарно-олигархической власти Лондона, а именно о связи олдерменов, ее олицетворявших, с государственной, королевской властью. Необходимо напомнить, что важнейшие городские должности одновременно рассматривались и как королевские: мэр не только возглавлял лондонский муниципалитет, но был и королевским чиновником. В еще большей мере сказанное относится к шерифам, в деятельности которых служба королю должна была выступать в качестве приоритетной.

Лондонские олдермены занимали должности и непосредственно на королевской службе, а также принимали активное участие в субсидировании короны, став, примерно, с середины XIV в. ее главными кредиторами.

Однако необходимо иметь в виду противоречивый характер взаимоотношений богатейшей и влиятельной городской верхушки с королевской властью. Располагая крупными финансовыми и социальными ресурсами, представители правящей элиты Лондона вынуждали королей считаться с собственными социально-политическими и хозяйственными интересами, принимая непосредственного участие, и далеко не всегда на стороне короны, в наиболее значимых политических событиях XIV—XVI вв. Помимо этого отношение олдерменов к определенному монарху могло определяться противоречиями и соперничеством внутри самой олдерменской элиты, а также упоминавшимися выше явлениями «бастардного феодализма» — возможной принадлежностью того или иного олдермена к некой «партии» во главе с лидером из числа известных дворян-аристократов.

Экономическая основа власти лондонских олдерменов была сложной и отражала противоречивую, амбивалентную социально-экономическую природу самого города XIV-XVI столетий.

Прежде всего, олдермены осуществляли широкомасштабную торговлю самыми разными товарами, как в Лондоне и Англии вообще, так и за ее пределами. Можем констатировать, что именно торговля, воспринимаемая как достойное, благородное и богоугодное дело, занимала важнейшую часть сознания олдерменов, требовала от них проявления рационализма, здравого смысла, деловой активности, профессионализма, осознания того, что целью их деятельности является получение дополнительных материальных средств. Богатство, которое стало мерилом достигнутого олдерменами успеха и социальной значимости, одновременно породило сложнейший конфликт с отдельными элементами христианского сознания. Как распорядиться богатством, чтобы не гореть в «геенне огненной», но и обеспечить свою семью, близких — проблема, которую стремились разрешить олдермены в своих завещаниях. Понимание риска, сопутствовавшего профессии, и желание обеспечить свою безопасность также толкали олдерменов к поискам заступничества у Всевышнего и святых, выражением чего служит широко распространенная практика пожертвований, зафиксированная в завещаниях. Фактически речь идет о том, что в среде олдерменского купечества был выработан новый тип религиозности, объединявший веру в Бога и страх перед загробными карами с коммерческим подходом к так называемым «добрым делам», приносящим успех на этом и вознаграждение на том свете.

Большие возможности для торговли и получения доходов предоставляли ливрейные, купеческие по характеру, компании, в состав которых олдермены входили. Необходимо отметить, что зачастую представители правящей элиты Лондона, располагая крупными материальными ресурсами и не ограничивая себя ассортиментом товаров, проникали в профессионально чуждые торговые корпорации, а также оказывались среди членов нескольких ливрейных компаний одновременно.

Ливрейные компании не были единственной формой организации и осуществления торговли столичными олдерменами. Помимо них наши источники зафиксировали существование в XIV—XVI вв. семейных объединений, компаний купцов-складчиков Кале и купцов-авантюристов, а также ряд новых корпораций, возникших и функционировавших на паевых принципах в XVI — начале XVII вв. (Московская, Левантийская, Ост-Индская и пр.). Важно, что все они объединяли или привлекали к сотрудничеству не только лондонских олдерменов из самых разных ливрейных компаний, но и других купцов, столичных и провинциальных, а также представителей английского дворянства и церкви. Это приводило к вовлечению в торговую сферу значительного числа выходцев из разных социальных групп и их взаимодействию на фоне расширения торговли и увеличения ее объемов. Поскольку олдермены были среди наиболее крупных пайщиков, то и главные выгоды, прибыли от такой торговли получали тоже они.

Особенно наглядно это проявилось в XVI в., когда произошло значительное расширение масштабов и сферы торговли лондонских олдерменов. Применительно к данному столетию есть веские основания говорить о связи отдельных представителей правящей элиты Лондона с процессом становления нового, организованного на раннекапиталистических принципах, производства. Столичные олдермены не только широко включились в экспорт изделий английской промышленности, но и снабжали привозным сырьем целые ее отрасли, возникавшие на раннебуржуазных основах: сукноделие, хлопчатобумажное производство, кораблестроение, горнодобывающая и металлургическая промышленность. Кроме того, отдельные олдермены второй половины XVI в. принимали участие в организации различных пиратских предприятий и колониальных экспедиций, вкладывая в них немалые средства, но и извлекая колоссальные прибыли.

Не менее важной сферой экономической деятельности лондонских олдерменов XIV—XVI вв. были финансово-кредитные операции, связывавшие их с представителями самых разных социальных групп. Олдермены ссужали деньгами купцов из ливрейных компаний и ремесленных мастеров столицы, а также провинциальных купцов, церковников, дворян и королевскую власть. Столь широкие социальные коммуникации не только отражают степень финансового могущества олдерменов, что, безусловно, важно, но и показывают уровень развития хозяйственных связей между городами и регионами Англии, а также характер и масштабы социального взаимодействия разных сословных и внутрисословных общностей. С какой бы целью ни приходилось олдерменам действовать и в Лондоне, и за его пределами, им обязательно надо было устанавливать контакты с купцами, дворянами, служителями церкви, так или иначе связанными с деловым миром.

Признавая приоритетное значение торгово-финансовой деятельности в структуре хозяйственных занятий олдерменов Лондона XIV—XVI вв., необходимо отметить, что многие из них были также владельцами земли и разнообразной недвижимости в городе и различных графствах Англии. На протяжении рассматриваемых столетий капиталы, полученные от торговли, богатейшее лондонское купечество активно вкладывало в приобретение земли и прочей недвижимой собственности. Это было вызвано разными факторами: особым значением именно земельной собственности в условиях XIV—XVI вв., соображениями социального престижа, необходимостью уменьшить экономические риски и обеспечить поступление гарантированных доходов, продуктов питания и сырья.

Есть все основания говорить о том, что применительно к городу речь должна идти, скорее, о преимущественно коммерческом по своему характеру домовладении. В частности, олдермены арендовали не столько участки земли, сколько помещения, приносившие в городе значительный доход, — лавки, гостиницы, жилые дома, мастерские, верфи. Земля же в случае аренды использовалась, чаще всего, под застройку.

Владельческие права олдерменов на недвижимость в городе и графствах были в основном трех видов. Это — феод (фактически приравненный к городскому держанию), аренда (олдермены сдавали в аренду и сами арендовали объекты городской недвижимости у дворян, монастырей и бюргеров: купцов и мастеров) и частная собственность, укреплявшая свои позиции на протяжении XIV—XVI вв. Основными методами приобретения недвижимой собственности олдерменами и в городе, и за его пределами в течение всего рассматриваемого периода были наследование, покупка и заключение браков с богатыми наследницами из дворянских семей.

Сделки в сфере землевладения, заключавшиеся столичными олдерменами, охватывали широкий социальный спектр: представителей различных категорий горожан (купцов, мелких торговцев, ремесленных мастеров), дворянства, церкви и монастырей. При этом олдермены не только укрепляли свое положение в городском хозяйстве, но отчасти создавали для себя довольно опасных конкурентов, особенно в лице церкви и монастырей, и неизбежно вступали в зону конфликта с ними. В полной мере этот конфликт проявился во второй трети XVI в., когда олдермены Лондона активно включились в широкомасштабные мероприятия королевской власти по распродаже секуляризованных церковных и монастырских имуществ.

В XVI столетии в структуре внегородской недвижимости олдерменов появляются качественно новые явления: «пастбища», «огороженные пастбища», «фермы». Очевидно, что представители крупного купечества стремились выгодно использовать земли для получения прибыли от передового в техническом отношении земледелия, тесно связанного с рынком и специализировавшегося либо на поставках шерсти для суконной промышленности, либо на товарном производстве зерна, мяса, сыра, молока и других продуктов и организованного на капиталистических фермерских началах. Стремясь к получению новых прибылей, которые в то время давало, прежде всего, овцеводство, фермеры-купцы, среди которых встречаются и имена отдельных лондонских олдерменов XVI в., включались в огораживания наряду с «новым дворянством». Трудно определить масштабы, сферу распространения новых форм производства, их место и значение в структуре занятий олдерменов, но сам факт их существования не вызывает сомнений.

В XVI столетии, на наш взгляд, отчетливо проявила себя тенденция, наметившаяся еще в XIV—XV вв., — тенденция к буржуазному перерождению части столичного английского олдерменства как элитарной группы лондонского купечества. Олдермены в значительной своей массе оказались теснейшим образом связанными с новыми процессами, происходившими в английском обществе вообще и лондонском в частности, они, как правило, сумели войти в эти новые условия, и использовать их в своих интересах и, безусловно, в интересах динамично и подчас противоречиво развивающихся раннебуржуазных отношений. И в этом, на наш взгляд, заключается одна из важнейших особенностей эволюции лондонской олигархии.

Наряду с этим нельзя не признать наличия отчетливо проявлявшейся тенденции к аноблированию лондонской правящей элиты. Следует принять во внимание и неоднократно упоминавшееся постановление мэрии от 1525 г., не только увеличившее имущественный ценз при выборах олдерменов, но и закрепившее возросшее значение земельной собственности в структуре имущества лондонской олигархии. Это тем более удивительно на фоне активизации олдерменов в сфере крупномасштабной торговли. Видимо, богатейшие купцы стремились застраховать себя на случай неудачного хода дел, вкладывая средства в недвижимость. Не стоит забывать, что именно земля обеспечивала общественное признание и право на власть. Можно предположить также, что, возводя дворцы и приобретая усадьбы, олдермены были склонны подчеркнуть свою возросшую социальную значимость, что отражает определенные ценностные установки представителей правящей элиты.

Помимо приобретения земельной собственности олдермены стремились всячески подчеркнуть благородство своего рода, обзаводились фамильными часовнями, гербами, изображение которого помещали на щитах, одежде, особо ценных кубках, блюдах и чашах. Кроме того, лондонские олдермены и их родственники стремились не отстать от дворян в роскоши одежды, в убранстве жилища, в некоторых элементах поведения (например, пристрастие к охоте).

Тенденция к аноблированию проявилась и в получении олдерменами рыцарского звания, в посвящении в рыцарское достоинство, что способствовало не только повышению социального статуса представителей купечества, но и пополнению «нового дворянства» за счет наиболее богатых и влиятельных горожан.

Многие олдерменские семьи Лондона были связаны брачными узами с представителями английского дворянства. Это способствовало установлению тесных родственных и деловых связей между столичными олдерменами и английским дворянством (прежде всего с джентри), служило реализацией тенденции к аноблированию, существовавшей в олдерменской среде Лондона, по меньшей мере, с середины XIV в. Нельзя игнорировать того, что сыновья и внуки некоторых олдерменов покидали город, основывали дворянские фамилии в графствах и пополняли локальные сообщества джентри. Данный аспект проблемы взаимодействия купечества и джентри еще ждет серьезного исследования.

Представляется, однако, что преувеличивать степень аноблирования лондонской правящей элиты не следует. Далеко не все олдермены и их потомки, получая дворянские титулы и основывая дворянские фамилии, полностью порывали с городской экономикой. В столь динамичном обществе, как лондонское, границы между различными сословиями оказывались размытыми, а одни и те же фамилии имели возможность неоднократно переходить из одного сословия в другое. Тем более что дворянство не составляло в Англии замкнутого наследственного сословия с юридически закрепленными правами и привилегиями, резко отграниченного от других социальных групп. Доступ в него был не только открыт, но и обязателен для свободных людей, обладавших определенным доходом. Факт происхождения из «благородного» сословия играл в Англии гораздо меньшую роль, чем на континенте. Думается, что проблема взаимодействия городской правящей элиты и джентри, как и проблема так называемого «городского джентри», должны стать одним из перспективных научных направлений современных «локальных» и «социальных» исследований.