Роман Г.Д. Гребенщикова «Чураевы» в социокультурном контексте эпохи

Одна из актуальных задач современного литературоведения — изучение регионального уровня литературного процесса. Историко-литературное сибиреведение в настоящее время находится в переходной стадии: расставаясь с марксистскими схемами, оно ищет новые концепции. Первостепенной важности проблема: состав сибирской литературной классики. Актуальная тема, кроме того, — наследие сибирских писателей эмигрантов, среди которых первое место признано за Георгием Дмитриевичем Гребенщиковым.

Диссертационное исследование посвящено контекстуальным связям многотомного романа «Чураевы» сибирского писателя Георгия Гребенщикова. Этот роман наиболее полно воплотил представления старших областников о многогеройном романе-хронике, в котором сибиряки осознают самих себя. Поскольку основная проблематика истории литературы — это, прежде всего, социокультурные явления, данный аспект мы находим наиболее продуктивным для понимания крупнейшего произведения сибирской прозы первой половины XX века.

Первая часть романа «Чураевы», написанная в 1913 — 1917 годы, вышла в свет сначала в парижском журнале «Современные записки» в 1921 году, а через год здесь же — отдельной книгой в издательстве «Русская печать». Работа над последующими частями продолжалась уже в США до конца 50-х годов. Книги Г. Д. Гребенщикова, написанные в эмиграции, не издавались в России до самого последнего времени.

С 1990;х годов материалы из архива Г. Д. Гребенщикова стали поступать в Государственный музей истории литературы, искусства и культуры Алтая (г. Барнаул). К 2000 году личный фонд писателя Г. Д.

Гребенщикова составил 2259 единиц хранения, среди которых рукописи, печатные материалы, документы, переписка и фотодокументы [1]. Возвращение архива писателя из США создало основу для научного исследования его творчества.

Объектом исследования являются семь изданных томов романа «Чураевы». Тексты этих томов и отрывки незавершенных 8 и 9 томов, следовательно, являются материалом исследования. В числе основных произведений следующие тома романа «Чураевы»: «Братья» (1 том), «Спуск в долину» (2 том), «Веления земли» (3 том), «Трубный глас» (4 том), «Сто племен с единым» (5 том), «Океан багряный» (6 том), «Лобзание Змия» (7 том), а также повести, рассказы и очерки Г. Д. Гребенщикова, написанные в разные годы. Опираясь на представления о «ближайшем» и «отдаленном» контексте, мы излагаем творческую историю романа, запечатленную в черновиках, предварительных вариантах и письмах, биографию автора и его окружение (семейно-родственная, дружеская, профессиональная «микросреда»), отраженные в письмах. Второго рода контексты — это явления социокультурной жизни современности автора, а также феномен «большого исторического времени» (М.М. Бахтин). Здесь и литературные традиции как предмет наследования или, напротив, отталкивания, и внехудожественный опыт прошлых поколений, по отношению к которому писатель занимает определенную позицию, и соотнесенность его миропонимания с воззрениями конфессиональными, национальным, сословными, корпоротивно-групповыми. В этом же ряду «удаленных» контекстовнадысторичские начала бытия: восхождение к архаике мифо-поэтических универсалий, именуемые архетипами (В.Е. Хализев). При изучении жанрового контекста мы считаем необходимым обращение к «областным эпопеям» П. И. Мельникова — Печерского, В. Я. Шишкова, К. Ф. Седых, Ф. И. Панферова, Е. Н. Пермитина, а также М. А. Шолохова.

Актуальность исследования определяется недостаточной изученностью творчества Г. Гребенщикова как в дореволюционный, так и в эмигрантский периоды и, прежде всего, самого крупного произведения писателя — романа «Чураевы». Недооценка столь значительного произведения сибирской прозы искажает представление об общих историко-литературных закономерностях русской литературы, нарушая системный характер представлений о национальной литературе. Научная новизна исследования:

1. Впервые семь томов романа «Чураевы» исследуются как целостное, художественно завершенное произведение.

2. Поставлен вопрос о генезисе романа и его жанровой доминанте.

3. Рассмотрены жанровые и проблемно-контекстуальные связи романа.

4. В связи с темой религиозно-философских исканий главного героя дана характеристика мировоззрения Гребенщикова, эволюция его взглядов и влияние ее на сюжетостроение романа.

Хронологические рамки работы. Для понимания литературных перекличек романа Г. Д. Гребенщикова с произведениями XIX века и его влияния на современную литературу представляется невозможным ограничиться только периодом работы над романом. Поэтому в первой и второй главе обращено внимание на региональные традиции литературы XIX века и осмысление в этот период проблемы старообрядчества, во второй и третьей главе будут выявлены жанрово-стилевые связи романа «Чураевы» с региональной литературой советского периода.

Историография проблемы. Начало XX века — плодотворный период развития сибирской литературы, подготовленный исследователями Сибири-областниками и писателями-народниками. В конце XIX — начале XX века региональная литература Сибири являлась не только достаточно сложившимся явлением, но началось ее интенсивное изучение. В работах Н. Пиксанова: «Областные культурные гнезда» и «Областные литературы и литературное областничество» рассматриваются проблемы региональной литературы в культурном контексте русской провинциальной жизни [2].

В советском литературоведении было принято подчеркивать негативную роль Г. Потанина и только позитивную роль М. Горького. В 1907 г. вышла завершающая работа Г. Н. Потанина «Областническая тенденция в Сибири», в которой были пересмотрены цели и задачи движения с учетом особенностей социально-экономического развития Сибири к началу XX века. В послесоветское время появились глубокие исследования областничества М. Шиловского, Н. Аблажей (см. библиографию).

В развитии региональной литературы России М. Горький сыграл неоднозначную роль. При его поддержке печатались в столичных издательствах писатели из сибирской провинции: Г. Д. Гребенщиков, А. Е Новоселов, В. Я Шишков и др. По настоянию Горького в журнале «Современник» был открыт специальный «областной отдел», в программу которого был внесен вопрос о «культурно-национальном самоопределении племен и народностей, образующих Россию в полноте своего состава» [3]. На Первом Всесоюзном съезде советских писателей в заключительном слове М. Горький сказал: «Нам необходимо обратить внимание на литературу областей, особенно Восточной и Западной Сибири, вовлечь ее в круг нашего внимания, печатать в журналах центра, учитывать ее значение как организатора культуры» [4]. Однако, в разрез со своим программным выступлением, М. Горький неоднократно способствовал травле, а порой и репрессиям региональных писателей [5]. Благодаря ему будто бы с 1933 года «изучение литературной жизни различных регионов страны приобрело общегосударственный размах». Однако хорошо известно, что Горький резко негативно оценил роман В. Шишкова «Угрюм-река» именно за «областной национализм».

М. Горький в письме к Гребенщикову оценил первый том романа «Чураевы» уклончиво-положительно, но не одобрил его публикацию, все время откладывая ее на неопределенный срок. В одном из писем к Н. Яновскому Татьяна Денисовна Гребенщикова поясняла, что они выехали в.

1920 году за рубеж, поскольку появилась возможность опубликовать «Чураевых» во Франции [6, 7].

Горький не мог не заметить, что краеведческие издания в 30-е годы почти прекратились, еще выходили краеведческие работы, посвященные описанию литературных мест регионов, но в этих работах преобладал «очерково-портретный принцип» [8]. Таким образом, региональная литература становилась объектом краеведения, а не историко-литературного исследования.

Попытка системного изложения советского подхода к регионализму была сделана в Сибирской советской энциклопедии, первый том которой вышел в 1929 году. По идеологическим соображениям печатание ССЭ было прекращено на третьем томе. Тем не менее, заслуживает внимания опубликованная в энциклопедии статья М. К. Азадовского «Литература Сибирская» и его же монография «Очерки литературы и культуры Сибири» [9], в которых он рассматривает формирование и функционирование сибирской литературы в контексте национальной культуры. В статье «Из литературы об областном искусстве» [10] он выделил признаки региональной литературы: язык, местный колорит, местное самосознание.

В 50-е годы вышел сборник «Писатели-сибиряки» в двух выпусках [11]. В этом издании представлено творчество советских писателей, по идеологическим соображениям писатели русского зарубежья не рассматриваются. Значительным явлением в сибиреведении был выход пятитомной «Истории Сибири» [12]. В ней проанализированы различные явления культуры Сибири: печать, образование, театр, изобразительное искусство, музыка и литература.

Теоретическому осмыслению литературы сибирского региона способствовало появление ряда монографий обобщающего характера, посвященных различным периодам развития местной литературы, выход в свет сборников «Вопросы русской и советской литературы Сибири», «Проблемы литературы Сибири XVII—XX вв.», обобщающий труд советской литературной сибирики: «Очерки русской литературы Сибири» [13]. В этих изданиях преобладает тематическая установка: рассматривать литературу Сибири как часть общерусской и не отделять местного литературного движения от сибирской темы в русской литературе. Однако оценка большинства художественных произведений сибирской литературы в этих работах дается с устаревших идеологических позиций.

В 80−90-х годах возрастает интерес к изучению регионализма в литературе, что связано с демократическими веяниями. Появляются интересные монографии и учебные пособия: Милонов Н. А. «Литературное краеведение», Чмыхало Б. А. «Молодая Сибирь и регионализм в истории русской литературы», Соловьева J1.A. «Литературное краеведение» [14] и др. В них рассматриваются методологические основы и историко-литературные закономерности как литературно-краеведческого, так и регионально-исторического масштаба.

В 80−90 годы термин «регионализм» используется наряду с «литературным краеведением», «локальной литературой», «региональной литературой», «местными школами». Н. А. Милонов считает оптимальным употребление понятия «литературное краеведение» как отражающего объект изучения. Однако он с сожалением подчеркивает, что в последнее время преобладает региональный принцип изучения литературы, основанный на территориальных признаках [15].

По мнению Б. А. Чмыхало, регионализм определяется принципом содержательного деления литературного пространства [16]. Таким образом, если первоначальное понимание регионализма наполнялось главным образом территориально-географическим содержанием, то с течением времени оно все больше включает иные факторы: культурно-исторические и морально-ценностные, определяющие местное самосознание.

Проблемы регионализма являются актуальными и для американской науки, где сложилась теория фронтира (frontier в переводе с английского граница). По мнению автора этой концепции, американского историка Ф. Дж. Тёрнера, фронтир — точка «встречи дикости и цивилизации» [17].

Н.Ю. Замятина предлагает русский эквивалент этой дефинициипорубежье. В современных исследованиях фронтир не ограничивается только линеарным понятием, он включает, прежде всего, культурное освоение новых территорий. Несмотря на огромные сложности, с которыми сталкивались осваиватели новых территорий, здесь складывался характерный дух фронтира. И в Сибири, и в США в этой среде возникали мифы о «заветных странах»: народная утопия о Беловодье в среде старообрядцев Алтая и идея «американского сада».

Сравнивая американскую и сибирскую культуру порубежья, исследователи отмечают, что это явления во многом неравнозначные и даже противоположные. Американский фронтир с его стремлением к свободе, индивидуализму и равенству стал национальным символом колонизации как устранения культуры аборигенов. Те же самые понятия — свобода, индивидуализм, равенство — в монархической России признавались традиционно опасными. Поэтому образ-мотив фронтира в русской культуре является скорее трагическим, чем героическим [18].

Англо-американские исследователи зарождение регионального направления в американской литературе напрямую связывают с фронтиром. По мнению К. Спэнкерен, С. Брэдли, Р. Битти, Е. Н. Лонга, первым представителем американского регионализма является Марк Твен. Артур X. Белл, Доналд В. Хейни и Ленфил Доунс считают, что истоки литературного регионализма восходят к пасторалям Гесиода и Вергилия и утверждают, что уже со времен античности это направление в литературе отражает «ностальгию городского жителя по деревне» [19].

Английский профессор Кэтрин ван Спэнкерен источником этого направления считает юмор новых земель (Frontir Humor) [20]. Анализируя творчество писателей этого периода, предшествующего Гражданской войне в США, таких, как Джонсон Купер, Джорж Вашингтон Харрис, Огастес.

Лонгстрит, Томас Бэнгз Торп, Джозеф Болдуин, она подчеркивает общую характерную черту — «безграничную энергию новых земель». Региональная традиция в американской литературе ушла в тень после второй мировой войны и возродилась в 80−90 годы XX века как «желание обрести чувство времени и места» [21]. Рассматривая это новое проявление регионализма в творчестве многих писателей (Уильямса Кеннеди, Джойс Кэрол Оутс, Энн Тайлер, Уорда Джаста, Тома Клэнси и др.), К. ван Спэнкерен подчеркивает, что для второй волны американского регионализма присущи мощь, разнообразие и проникновение в другие виды искусства: кино, театр, музыку, хореографию. В глоссарии она приводит определение региональной литературы: «Региональная литература — литература, изучающая обычаи и природу того или иного региона США» [22].

В литературоведческих словарях, изданных в России до 2001 года, определение регионализма не дается [23]. Одним из первых можно считать определение этого понятия как «подход к рассмотрению и решению экономических, социальных, политических и других проблем под углом зрения интересов и потребностей того или иного региона» в Современном словаре иностранных слов [24].

В Литературной энциклопедии терминов и понятий региональная литература определяется как «условный термин, определяющий произведения писателей, концентрирующих свое внимание на изображении определенной местности (обычно сельской) и людей ее населяющих. Эквивалентом региональной литературы для русского литературоведения авторы энциклопедии считают термин «областническая литература», для американского — «литература местного колорита», для немецкого -«литература родной стороны» [25].

Регионализм рассматривается во многих учебниках американской литературы как литературное направление. В 1892 году, подводя итоги развития регионального направления, исследователи литературы США отмечали, что американский региональный роман еще не написан, однако, по мнению Эгельстона, в творчестве М. Твена и У. Хоуэлса заложены основы для его создания [26]. То есть уже в конце XIX века перед американской литературой уже стояла проблема создания регионального романа.

Перед областной сибирской прозой эта задача оказалась актуальной в этот же период, на рубеже XX века. Первые книги Гребенщикова «Отголоски сибирских окраин» (1906, Семипалатинск), двухтомник «В просторах Сибири» (1913, 1914, СПб), «Змей Горыныч» (1915, СПб), «Степь да небо» (1917, СПб) декларировали явную принадлежность автора к региональной прозе. Отклики критики на появление двухтомника были в целом положительными. Гребенщиков стал перед революцией одним из самых известных сибирских прозаиков. О его раннем творчестве писали критики-сибиряки В. Анучин, В. Шишков, Г. Вяткин, И. Савченко, П. Казанский, Е. Ватман и др. Г. Вяткин в рецензии первую часть двухтомника «В просторах Сибири» назвал Гребенщикова первым после Н. Наумова сибирским беллетристом («Речь». 1913.№ 281). Евлалия Ватман в рецензии на ранние рассказы Гребенщикова в «Сибирских вопросах» (1912, № 26) отмечала, что молодой писатель от «распыленности жизненных явлений все более переходит к творческому синтезу, охватывающему все большие и более глубокие сферы» сибирской жизни. В. Анучин в «Сибирской жизни» (1913, № 45) называл выход книги «В просторах Сибири» большим событием, «праздником» сибирской литературы. По мнению критика, Гребенщиков верно почувствовал «переходное состояние Сибири, где разрушается старый уклад и начинает строиться новая жизнь». Столичные критики М. Королицкий, В. Бруснянин, М. Левидов, М. Литваков (М. Лиров), Л. Клейнборт отмечали некоторые «технические недочеты» и яркую сибирскую экзотику прозы Гребенщикова. В наиболее глубокой рецензии «Современного мира» (1916, № 1) Л. Клейнборта отмечено, что творчество Гребенщикова признали «толстые» журналы. Критик пишет, что автор двухтомника «В просторах Сибири» слышит «не только быт, но и душу Сибири».

Первую часть романа «Чураевы» прочитал в рукописи М. Горький, о чем написал Гребенщикову в письме от 19 февраля 1916: «Первая часть повести Вашей, Георгий Дмитриевич, вызвала у меня очень хорошее впечатление. Все написано крепко, уверенно, надолго и с большим знанием.

Есть некоторые колебания в языке, — вообще хорошем и в меру сохранившем местный колорит. Но — местами вы впадаете в нарочитый тон Андрея Печерского, который вам — не учитель. Растянуто описание женитьбы Чураева. Очень хороша первая глава. Все это — мелочи, но вы пишете большую вещь, и мелочи, хотя бы чуть-чуть затеняющие ее красоту, — необходимо устранить.

Обязательно продолжайте писать, мне кажется, эта повесть — ваше лучшее, т. е. лучшее из всего, что вами уже сделано" [27]. Первую часть романа «Чураевы» одобрительно встретили И. Бунин, В. Шишков, С. Скиталец, настоятельно советуя издать книгу.

В целом, если с 1910;го по 1915 г. в России было около 130 публикаций Г. Д. Гребенщикова — от отдельных произведений до указанных выше сборников, то с 1920;го года художественные произведения Г. Д. Гребенщикова на родине практически не издавались. Заграничные же издания писателя, как и сам автор-эмигрант, были занесены в «черный список».

Сдержанно, но в целом положительно, отозвалась на собрание сочинений Гребенщикова 20-х годов эмигрантская критика: Г. Адамович, М. Слоним, Г. Струве и др.

Советский критик Д. Горбов в книге «У нас и за рубежом» (1928) назвал манеру автора «Чураевых» «суздальским романтизмом» и «пряничным национализмом».

Отзывы на творчество Гребенщикова и роман Чураевы в Советском Союзе после его эмиграции были единичными и, как правило, негативными.

Так В. Правдухин в журнале «Сибирские огни» сравнивал первый том романа «Братья» Г. Д. Гребенщикова и повесть «Беловодье» А. Е. Новоселова, заявляя, что тема старообрядчества в литературе достаточно исчерпана в творчестве писателей П. Мельникова-Печерского, И. Сургучева, И. Рукавишникова, и ярко высвечена в «Беловодье» А. Новоселова [28]. Н. Яновский оспорил мнение об исчерпанности темы старообрядчества в русской литературе и отметил особенность «исторического оптимизма» А. Е. Новоселова, указывающего, что будущее старообрядчества принадлежит не идеальным героям, таким как Панфил, а взбунтовавшимся Хрисанфу и Ванюше. Анализируя «прохристианскую позицию» Г. Д. Гребенщикова и отъезд Василия Чураева на поиски «настоящего Бога», он считал такую концовку романа философски и исторически несостоятельной. По его мнению, «время, насыщенное социальными катаклизмами, требовало от писателя способности заглядывать дальше и глубже. Эта особенность мировоззрения писателя. снижает значение романа, но не обесценивает его окончательно и для нашего времени». [29]. Таким образом, Н. Яновский, сделавший многое для возвращения имени Г. Д. Гребенщикова, написавший ряд работ о сибирском периоде его творчества, оценивал роман «Чураевы» с неверных позиций, принимая во внимание не весь замысел этого произведения, а только хорошо изученный первый том.

Н. Яновский был одним из первых советских исследователей, кто начал писать о Гребенщикове еще при его жизни, он переписывался с младшим братом писателя, разыскал в начале 60-х годов адрес семьи Гребенщиковых в США, наладил переписку с вдовой писателя и получил ряд ценных сведений о его жизни и творчестве. При поддержке казахстанского литературоведа А. Т. Изотова он издал книгу Г. Д. Гребенщикова, включив в нее первый том романа «Чураевы». Еще ранее, в 60-е годы, подобное издание планировал осуществить А. Т. Изотов, подготовив сборник, который пролежал в одном из казахстанских издательств восемь лет. В 60−80-е годы А. Т. Изотов опубликовал ряд повестей и рассказов Г. Д. Гребенщикова, поместил две статьи о творчестве писателя в журнале «Простор». Особая ценность исследовательских работ А. Т. Изотова в том, что, оценивая роман «Чураевы», он написал и о томах, вышедших в эмиграции, утверждая, что со второго тома роман посвящен первой мировой войне. Правда, и он не удержался от узкосоциологического подхода в оценке проблематики романа, считая, что со второго тома «все более проявляется толстовское непротивление злу и призыв к возврату в первобытное состояние» [30].

Нельзя оставить без внимания и тот факт, что новосибирские критики последних лет (М. Щукин, А. Горшенин, К. Смирнов [31]) не продвинулись вперед в анализе романа Г. Д. Гребенщикова. Говоря о романе «Чураевы» на страницах новосибирских журналов и газет, они, как правило, повторяют оценку этого произведения в «Очерках русской литературы Сибири», содержащую некоторые ошибки, возможно, простительные в начале 80-х годов, но достаточно нелепые сейчас. Назовем основные:

1) в «Очерках.» и ряде публикаций говорится о шеститомном романе;

2) утверждается, что его действие развивается на Алтае;

3) говорится, что последние тома посвящены дальнейшей судьбе Василия и Нади;

4) критикуются последние тома романаприговором для них звучит «проповедь пассивности и смирения», усиливающиеся от тома к тому «мотивы фатализма, <.> идея возврата к природе»;

5) голословно и неверно оценивается стиль завершающих томов, в которых «сочная живопись, мастерское развертывание действия, отличающие первую книгу, уступают место тягучим и расплывчатым описаниям быта, сюжетной аморфности повествования» [32].

С такой оценкой «Чураевых» согласиться невозможно. Трагическое звучание романа усиливается от тома к тому, углубляются нравственно-философские установки автора, совершенствуется стиль.

Понимание того, что благодаря эмиграции Г. Д. Гребенщикову удалось не только сохранить верность высоким традициям русской литературы и творческим исканиям областничества, но и существенно углубить их, есть в статьях Л. П. Якимовой [33], но в отношении «Чураевых» они не подкреплены анализом частей, написанных в эмиграции.

Несомненные успехи в изучении различных аспектов творчества Г. Гребенщикова сделаны современными исследователями: А. А. Макаровым, В. А. Росовым, Б. Б. Мамраевым, Ш. Р. Елеукеновым, Т. Г. Черняевой, М. Г. Никитиной, О. Г. Левашовой [34]. Особенный интерес представляют статьи Т. Г. Черняевой, А. П. Казаркина и К. В. Анисимова о романе «Чураевы» как целом[35]. На эти исследования мы и будем опираться в нашей работе, так как в этих работах учитывается содержание всех опубликованных томов романа «Чураевы».

Последние тома Г. Д. Гребенщиков писал в эмиграции, в Соединенных Штатах, и так и не дождался от критики русского зарубежья подробного анализа своего произведения. Несомненный интерес представляют прижизненные публикации русского литературного зарубежья, посвященные творчеству Г. Д. Гребенщикова, таких критиков, как И. Савченко, П. Балакшин, В. Маевский, А. Жернакова-Николаева, П. Ковалевский, М. Слоним, О. Дюбокляр, Н. Логунова, В. Булин, Ф. Кубанский, В. Коварская и ДР.

П. Балакшин верно писал в своих статьях о всемирной сущности «Чураевых», понимая, что автор прав, призывая «идти к правде львами». Но, по его мнению, эпопея Гребенщикова «коренным образом разошлась с планом» и не имеет будущего, так как сказать, что «Русская всемирность достигнута путем мирового рассеяния миллионов русских эмигрантов, значит издеваться над своей судьбой». Гребенщиков был не согласен с таким пониманием основной идеи его романа, в письме к Балакшину он советовал прочитать его книгу «Гонец. Письма с Помперага», которая поможет более правильно понять замысел «Чураевых» и «не втискивать» его в рамки зарубежного сознания. Более глубоко понял замысел «Чураевых» И. Савченко. Рассматривая творческую эволюцию Гребенщикова от ранних рассказов и повестей до романов, И. Г. Савченко делает очень точный вывод о «творческом восхождении» писателя: «От живописи внешнего, к живописи внутреннего, от быта к бытию, от реалистического изображения к симфоническому отображению <.>Если своим реализмом Гребенщиков связывается с прошлым русской литературы, то своим бытийным симфонизмом он, возможно, восходит к ее будущему» [36]. В 1956 году русская колония США торжественно отметила 50-тилетие литературной деятельности Г. Д. Гребенщикова. В многочисленных публикациях по этому случаю отмечено большое значение романа «Чураевы». По мнению Ольги Дюбокляр, он «послужит будущим поколениям ученых и историков ценным материалом при изучении нашей эпохи и русского народа», так как главное, что хотел донести Г. Гребенщиков до своих читателей, что «ничто не вечно, пал Карфаген, пал Вавилон, вечен сеятель.» [37]. О. Дюбокляр развивает мысль о том, что раньше, до Гребенщикова, народ показывали как невежественных мужиков, пьяниц. В книгах Г. Гребенщикова простой человек изображен как разносторонняя личность, его народ способен быть мудрым и богобоязненным, наивным и ласковым, тонким и изобретательным, а иногда грубым и лукавым. По мнению Ф. Кубанского, именно интерес к простому народу и реализм были причинами того, что Г. Гребенщикова не достаточно высоко оценили за рубежом, где «в первую очередь ценилась только литература о „знатных людях“, а не о людях всей России» [38].

Среди юбилейных статей одной из самых интересных представляется «Баян Сибири» А. Жернаковой-Николаевой, которая пишет о седьмом томе романа «Лобзание змия», отмечая «блистательную одаренность автора» и неподдельный русский дух, которым «пронизано и овеяно все произведение» [39].

А. Жернакова-Николаева делает ряд интересных наблюдений о седьмом томе. По ее мнению, он построен на контрастах: в патриархальный быт семьи Полуектовых резким диссонансом вторгаются налетчики. В образе Еремы она видит «пример преобразования чувств»: от сильных страстей до чувств возвышенных. И делает общий вывод, что эта книга Гребенщиковаценный вклад в сокровищницу русской духовной жизни.

В этих разноречивых оценках русского зарубежья принимали участие по большей части журналисты и критики, полного литературоведческого анализа многотомного романа «Чураевы» до сих пор не было сделано как в российской, так и в зарубежной науке.

Цель исследования. В настоящее время, когда поставлена проблема изучения региональной литературы, назрела необходимость описать роман «Чураевы» в разнообразии его социально-культурных связей с эпохой, а также с предшествующей и современной литературой. Продуктивным видится исследование его жанрового своеобразия и художественного мира в контексте идей областничества, русского космизма и евразийства.

Задачи исследования: изучить историю создания романа (от замысла к воплощению) с учетом эволюции взглядов писателяопределить, в общих чертах, место романа в истории русской провинциальной литературы, его роль в формировании прозы Сибирирассмотреть связи этого романа с литературными традициями.

XIX века и новациями XX века (русского зарубежья и ложногероическими эпопеями соцреализма) — описать сюжет и ведущие мотивы романа «Чураевы" — ввести в научный оборот неопубликованные архивные материалы и на этой основе рассмотреть этапы работы над романом «Чураевы».

Методология исследования. В соответствии с основной проблематикой работы основными методами мы считаем историко-генетический и историко-функциональный (рецептивный).

Для раскрытия жанровой природы и стилистических особенностей романа Г. Д. Гребенщикова «Чураевы», выявления особенностей его структуры и взаимоотношений между частями мы используем методику анализа текста, объединяющую целый ряд подходов, используемых в различных гуманитарных науках: текстологический, семиотический, герменевтический. В качестве структурообразующего в методологии исследования выбран диахронно-синхронный принцип, благодаря которому можно организовать объемный историко-литературный и социально-культурный материал, который необходимо использовать при решении задач диссертационного исследования.

Методологической основой при рассмотрении особенностей природы жанра анализируемых произведений являются научные концепции таких ученых как М. М. Бахтин, Ю. М. Лотман, Д. С. Лихачев.

Теоретическую базу диссертационного сочинения составляют работы исследователей сибирской литературы: М. К. Азадовского, Ю. С. Постнова, Б. А. Чмыхало.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В анализе многотомного романа «Чураевы» как художественного целого мы исходили из оценки его как наиболее значительного произведения сибирской прозы первой половины XX века, неразрывно связанного с социокультурными тенденциями эпохи и отражающего эволюцию мировоззрения писателя от неонароднических настроений и областничества до космизма и евразийской историософии.

Отношение Г. Гребенщикова к литературной программе Потанина-Ядринцева не было однозначным, но именно ему удалось воплотить в жизнь замысел областников о панорамном сибирском романе, и после революции он остался самым верным учеником Потанина из всех писателей-сибиряков. Роман «Чураевы» разносторонне выразил основные установки областничества, его можно считать узловым произведением не только областничества или провинциальной линии в русском литературном зарубежьи, но и в становлении сибирской прозы XX века [205]. Вместе с тем, автор в нескольких аспектах нарушил ограничения, важные для начального периода областничества: он изображает разные города и области Россииглавный герой романа — не только носитель сибирского самосознания, но и богоискатель.

Как и большинство писателей послереволюционной русской эмиграции, зрелый Гребенщиков считал себя продолжателем русской национальной культуры и видел свой долг в сохранении гуманистических традиций писателей XIX века: А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого и др. Русская идея соборности, религиозные искания писателей XIX века нашли продолжение в главном романе Гребенщикова, но он затронут и * веяниями религиозного модернизма, характерными для Серебряного века русской литературы. Известно, что чем крупнее художник, тем ярче и основательнее в его творчестве отражаются существенные стороны современной ему жизни.

Эволюция мировоззрения, пройденная Гребенщиковым, была характерна для многих писателей и ученых, это можно назвать возвращением блудного сына в христианство. На склоне лет Л. Н. Толстой написал, а «Записках христианина»: «Религиозная истина есть единственная истина, доступная человеку, христианское же учение считаю такой истиной, которая — хотят или нет признавать это люди — лежит в основе всех людских знаний» [206].

Мироустроительные проекты Л. Н. Толстого были интересны Г. Гребенщикову не меньше, чем его художественное наследие. Создавая региональную эпопею, он сознательно следовал творческим принципам великого писателя, но в зрелые годы не принимал толстовскую идею непротивления и опрощения. Толстовский космизм, или художественный универсализм, несомненно, близок темпераменту Гребенщикова-художника, религиозная же проповедь Толстого сначала притягивала писателя-сибиряка, а затем отталкивала. В романах эпопейного размаха у Л. Н. Толстого и Г. Д. Гребенщикова отразилось не только течение жизни человека во времени, показано не только движение самого времени как исторической категории, но поставлен вопрос о вечности. В крупных эпических произведениях дана исторически и нравственно выверенная оценка войны, которая была пережита и осознана героями.

Эмигрантская критика (Г. Струве, Г. Адамович) ставила в упрек Гребенщикову его глубокий традиционализм, порой «наивный этнографизм». Однако традиционализм этот уравновешен религиозным модернизмом. Прожив в эмиграции сорок четыре года, Гребенщиков сделал очень многое для сохранения национального начала русской культуры. Он искал возможности сближения с культурой Америки: писал статьи, стихи и читал лекции на английском языке, выступал на радио, сделал авторский перевод романа «Былина о Микуле Буяновиче». Однако ему чужд пафос наднационального творчества, здесь он расходился с Н. К. Рерихом, который поставил эпиграфом к своей книге «Цветы Мории»: «Поверх всяких Россий». С этого времени тяготение к вненациональной культуре, как следствию синтеза религий, в творчестве художника-теософа стало постоянным, и это постепенно отдалило прозаика от выдающегося живоспица. Через эту тему (интерес Гребенщикова к Рериху и взаимное охлаждение их) открывается основной конфликт романа: самоизоляция староверов от мира и религиозный универсализм (поиски кержаком Василием Чураевым идеальной новой веры). До определенного момента, в срединных частях романа, прозаик пытался соединить несоединимое: религиозный модернизм и художественный традиционализм. Это затруднило завершение романа, привело к временной остановке работы над ним, но было типичным для русской эмиграции явлением.

В развитии русской идеи в эмиграции резко выделились два направления: первое, представленное последователями Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева, прежде всего евразийцами, утверждало самобытность и ценность русской культуры как самостоятельного типа и понимало оздоровление России как путь ее развития, исключающего разрыв традицийвторое, представленное последователями Вл. Соловьева, отстаивало тезис о всечеловечности, универсальности новой русской культуры.

В философско-религиозных и художественных исканиях Гребенщикова возобладали русские национальные традиции, и никогда не ослабевал его интерес к Сибири. Живя в Америке, он прочитал более шестисот лекций о России на следующие темы: 1. Россия неизвестная- 2. Россия в искусстве- 3. Романтические отношения между мужчиной и женщиной в современной России- 4. Сибирь — страна великого будущего- 5. Женщина — вечная невеста- 6. Пушкин: его жизнь и творчество- 7. Бедность не порок [207]. Эти темы показывают, что он уже не был ревностным «знаменосцем» областничества.

Статья «Сибирь и ее прошлое» (в «Вольной Сибири») и лекция «Сибирьстрана великого будущего» легли в основу книги «Моя Сибирь», которую автор готовил к изданию в эмиграции, но по ряду причин не успел издать. Задачей своей книги прозаик ставил: «угадать будущее Сибири», а сверхзадачей — начать ее строить, исправляя ошибки прошлого. Книги.

Гонец" и «Моя Сибирь» надо понимать, опираясь на принцип дополнительности. Работая над своими книгами в эмиграции, Г. Гребенщиков ощущал себя строителем здоровой культуры для новой Сибири и для «ждущих в Космосе грядущих поколений», желая «обеспечить им не страшное наследие послевоенных разрушений, не жажду мщения и межнациональную вражду, а именно мечту всеобщего строительства прекрасной, новой и еще неведомой грядущей жизни, которую они уже сами будут укреплять и совершенствовать» [208]. Таким образом, книга «Моя Сибирь» стала завершением областничества в условиях эмиграции. Основная ее тема — великое будущее Сибири. В определенном смысле, книг «Моя Сибирь» и «Гонец» предстают как автоинтерпретации романа: они итожат прошлое и позволяют судить о замысле последних томов.

Роман «Чураевы» также создавался для новых поколений россиян, которые будут верующими, научатся любить, начнут строить храмы и возрождать обители. Обращаясь к читателям романа «Чураевы», Г. Гребенщиков писал, что «все образы любви и скорби создавались здесь с единственной думой — воплотить духовные искания современника, участника великих событий и как можно проще и правдивее преломить их в чутких душах подрастающего поколения. <.> Ибо, если не близкие, то далекие должны познать, что храм радостей жизни чаще всего строится теми, сердца которых перестают биться накануне его завершения, у порога светлой тайны» [209].

Многие темы и идеи, намеченные в его ранних статьях, очерках, пьесах, рассказах, наиболее полно были воплощены в романе «Чураевы». Так, вопрос о судьбе патриархальной культуры кержаков, субэтноса русских, в параллель культуре аборигенов-инородцев поставлен в третьем томе романа — «Веление земли» и пятом томе — «Сто племен с единым», где автор утверждает, что возрождение Сибири после войны и разрухи должно начаться с религиозного ренессанса. Здесь он близок к позиции старообрядцев: чем менее народ прикоснулся к цивилизации, чем наивнее и прочнее его вера, тем больше у него шансов на сохранение в исторических катаклизмах нового времени. Наблюдая развитие современного общества, Гребенщиков пришел к выводу, что путь гигантских мегаполисов XX века ведет не к вере и спасению, а к пустоте безверия. Он ожидал, что возрождение России начнется в сибирской глубинке. Столь разные проблемы и идейные устремления потребовали жанрового синтеза, что уже было отступлением от потанинской платформы, в основе своей народнической, то есть предполагавшей «второе дыхание» натуральной школы. В «Чураевых» проявились различные жанровые тенденции: семейный роман, роман воспитания, философский, социально-исторический, роман-хроника с элементами притчи.

Задача завершения многотомного романа оказалась более сложной, чем вначале предполагал прозаик, так как нужно было свести трудно совместимые темы: проблему самосохранения Сибири, бытописательство и религиозно-философские искания, характерные для XX века. Седьмой том романа — «Лобзание Змия» — показал Россию, вовлеченную в революцию. Февральскую революцию Г. Д. Гребенщиков встретил с восторгом, понимая, что преобразования в стране необходимы. Октябрьский переворот и начавшуюся гражданскую войну воспринял как «смуту», ведущую к распаду государственности, разрыву многовековых культурных традиций, духовно-нравственному кризису нации. В завершающем томе показано, что большевикам противостояли рабочие и крестьяне, уровень жизни которых понизился, помещики и мелкие предприниматели, отстаивавшие национальную государственность, офицеры, оскорбленные сепаратным миром с Германией и попавшие под жернова красного террора, политические партии, выступавшие за идеи правового государства и гражданского общества, то есть основа страны.

Несмотря на незавершенность, невоплощенность исходного замысла, семь опубликованных романов представляют собой не только идейно-тематическое, но и сюжетное единство. Пространственно-временная организация семи томов романа «Чураевы» создавала особый мир, когда над линейным и циклическим временем выстраивается особое художественное время, сакральное по своей сути. Эта художественная постройка потребовала от писателя многих лет подвижнического труда от первых набросков 1913 года до самых последних дней работы над восьмым томом, прерванной неизлечимой болезнью. Глубина романа Гребенщикова вызвала встречную волну интереса, когда писателя заново открыли в конце XX века.

Предметом отдельного рассмотрения могут быть: старообрядчество, картина Сибири, путешествия по Евразии (Восток и Запад), военная тема в творчестве Г. Д. Гребенщикова и их завершение в романе «Чураевы». Подчеркнем: изучение «Чураевых» как художественного целого только начинается, нами подняты лишь основополагающие вопросы. Актуально исследование темы искусства в творчестве Гребенщикова, в котором можно обобщить раздумья писателя о музыке, живописи, театре и кино с опорой на его многочисленные статьи и рецензии, посвященные искусствунеобходимо обратиться к ряду глав романа «Чураевы» о театре, литературе и музыке. К такому исследованию может быть привлечен подробный анализ повести «Купава».

Таким образом, в романе Гребенщикова можно выделить следующие тенденции: областническую (познание «сибирского характера», иначе, -самосознание сибиряков, что следует отнести к школе Г. Н. Потанина), эпопейную (охват России, показ ее сословной многосоставности), философскую. «Чураевы» — единственный бесспорный пример сибирской региональной эпопеи. От первоначального замысла, возникшего подвлиянием Потанина, прозаик отошел довольно далеко. Основной конфликт романа как художественного целого — это противоположность самоизоляции староверов и поиск героем «всемирной пашни», вера и безверие, наивная доброта и зверство, идиллия и смута (революция). Сейчас, когда Россия обрела свободу, но при отсутствии позитивной системы ценностей, может оказаться перед лицом разрушения национальнокультурного наследия, изучение произведений Г. Д. Гребенщикова с их большим духовным потенциалом необходимо обществу.