Предметы быта крестьянского дома 19 века

На вальках и прялках 30−50-х годов, из того же Сумского посада, встречаются рисунки рыб, птичек, охотников, летящих гусей, которые позже начинают оттеснять геометрический узор, теряющий правильность и пластичность. Изображения становятся крупнее, грубее. В конце века их иногда выпиливают, а не вырезают, но все же в них сохраняется далекое воспоминание о прототипе: лубочных картинках XVIII века, знаках зодиака, символах и эмблемах, об архангельских вальках-лубках, цельные аллегорические композиции которых как бы рассыпались на отдельные мотивы, уже лишенные былого смысла. Трактовка их уже вполне жанровая, бытовая.

Прялки Севера, подобно сумским валькам, часто имеют где-нибудь сбоку небольшие контурные изображения деревьев, рыбок, птиц, выполненные неумело, но старательно, с большим правдоподобием. В лучших образцах контурные рисунки уже включаются в ритм узора, приобретая более обобщенный характер. Излюбленный мотив в XIX веке — симметричные условные изображения рыбок, которые своей формой хорошо отвечают разделкам узорных розеток.

Рисунок рыбы часто встречается в мебели, посуде, на вальках, рубелях, трепалах, ткацком стане. Иногда рыбка распластывается, как камбала, и у нее показаны оба глаза. Целый косяк рыбок украшает валек 1821 года.

На прялках района Кокшеньги встречаются замысловатые сценки во всю ширину лопаски: среди фантастических страусов, крокодилов, единорогов, оскаливших узорные пасти, шагает охотник в сапогах, картузе и короткой куртке. Все вырезано глубокими бороздами и штрихами, заполнено трехгранными выемками.

В другом экземпляре, 1842 года, сошлись в поединке два конных богатыря с длинными пиками. Повыше, словно на заднем плане, помещены двое «зрителей» со вскинутыми над головой руками. Еще выше — символический пейзаж: три симметрично размещенных круга, разделенных крестами, увенчаны словно шатрами, треугольными елками с геральдически-условными птицами. Средняя, для равновесия композиции, сделана двуглавой. Есть прялки, где большая птица, похожая на голубя, запряжена в сани. Пасутся под деревом олени и кони. На блюде лежат ножи и вилки. Причудливая смесь древней символики с «трактирными» мотивами и занятным лубком.

В конце столетия, с 70−80-х годов, резные картинки на местных прялках исчезают. Остается геомтризм и роспись цветами.

Еще больше старой книжной символики в контурной и выемчатой резьбе Поволжья. Часто встречаются изображения солнечного диска или луны в виде человеческого лица. На донце из Ярославского музея помещен круг, вроде часового циферблата, с двенадцатью фантастическими животными, похожими на единорогов, размещенными внутри по окружности. Сбоку пририсована мельница-ветрянка.

Северные подставочки-швейки, вырезавшиеся обычно из корня ели, вероятно, пережиточная форма в XIX веке, но и она заметно эволюционирует. В основе скульптурного облика лежит здесь, видимо, образ дерева с птицами на ветвях, покоящегося на солнечном круге с головой коня. Конь иногда устанавливается на двух или четырех кругах, как на колесах. Дерево превращается нередко во вьющийся стебель или в длинную шею лебедя с решетчатым гребнем вдоль нее.

Уже в XVIII веке, а может быть и ранее, взамен дерева вводится ажурная башенка, в основании которой и наверху, на площадке, размещаются солдаты и всадники.

В XIX столетии все эти мотивы смешались и породили немало причудливых форм. Швейка 1814 года Архангельской губернии наиболее близка к «городской» резьбе предыдущего времени.

Четыре симметричные разные фигуры солдат, за стывшие у основания стержня, плохо вяжутся с тонкорельефным, многофигурным повествованием о царице и львице. В швейке Музея этнографии те же четыре фигуры стали похожи на истуканов у жертвенного столба, появилась яркая окраска. В Ярославском «городском» образце вместо башни — стройная кариатида в костюме «empire» несет на голове подушечку. Близкая форма из Тотьмы отличается тем, что кариатида стала снова по-крестьянски балясообразной, а взамен подушечки наверху изображен гарцующий всадник.

Скульптурные лощилки, набелухи, притужалыгаки, батаны долго сохраняют органичное единство вещи и изображения. В конце XIX века резчик уже стремится извлечь и обосновать изображение, разработав его более детально.

Предметная основа, утратив заключенную в ней скульптурность, становится вялым, скучным бруском, к которому только добавлен, чаще всего довольно механически, резной раскрашенный конек.

Если в XVIII — первой половине XIX века конькя на рубелях и вальках всегда оправданы функционально, то позже, например в печерских каталках конца XIX века, схематизированные коньки разбегаются по всей поверхности, располагаясь вдоль и поперек. Вводится изображение кареты, конюшни — и вещь начинает походить на разноцветную игрушку «конный двор».

В скульптурно-резной посуде прослеживаются сходные явления.

Северодвинские ковши-скопкари конца XVIII — начала XIX века относятся к числу лучших образцов русской народной посуды из дерева. В них осуществляется подлинно органический синтез архитектурно-предметного и функционального начала в сочетании с поэтичностью образа.

Весь ковш с его четкой системой построения объемов, глубоко логичной конструкцией является скульптурным произведением и претворен в декоративное изображение плывущей птицы.

На протяжении XIX века большие ковши-скопкари в связи с отмиранием старинных обычаев празднования «канунов» постепенно исчезают из быта. Преобладающим видом становятся малые ковши, да и те утрачивают значение дорогой, праздничной, подарочной посуды. Сосуды из дерева чаще выполняют роль хозяйственной кухонной утвари. В их общей форме и отделке исчезает строгая тщательность исполнения. Это заметно и в ковшах Пермогорья.

Техника становится более небрежной и упрощенной. Графическая роспись сменяется мазковой окраской. Наряду с этим появляется стремление резчиков к более правдоподобной трактовке изобразительного мотива.

Поздние образцы северодвинских скопкарей утрачивают пластическую гармоничность облика. Таков, например, грубый, притуплённый по форме ковш Шенкурского уезда. Вместо сверкающей радужной росписи ковш окрашен в глухой бурый цвет с примитивными циркульными узорами на поверхности.

В эволюции ковшей XIX века заметна одна интересная особенность. Изделия крупных кустарных центров, таких, как Кириллов, район Шексны-Мологи, Кадниковский уезд, постепенно все более упрощаются, схематизируются по форме, теряя скульптурность, изобразительность. Напротив, в самодельной посуде нарастают черты правдоподобия, интерес к сочной детали.

В солонках XIX века проявились тенденции к упрощению и снижению образа. Вместо стройного лебедя иногда появляется смешная уточка, с короткой низкой шейкой, курносым большим клювом на толстой подпорке и с корпусом, утратившим благородство очертаний. Изображение птицы утрачивает скульптурную выразительность, форма сплывается, теряются острота и четкость границ между частями.

Изделие приобретает облик широкой плоской фляги, очень компактной, округлой, замкнутой, сохраняющей лишь отдаленное сходство с изображением птицы. Лишь в отдельных экземплярах XIX века еще доживают черты строгого стиля XVIII века.

Подобно конькам-налевкам XIX века, словно выскакивающим из ковшей благодаря своей «натуральности», многие солонки-уточки этого времени отличаются конкретностью изображения деталей.

За счет этого теряются отточенная меткость пропорций и линий. Градация объемов, их игра заменяются несколько вялой одинаковостью: так шея, голова и клюв вместе с подпоркой становятся иногда почти одной толщины, напоминая изогнутый крендель.

Спинка нахлобучивается на шею, хвост упрощается. Техника резьбы становится грубее и экономнее. Исчезают резные орнаменты. Обильней, ярче и самостоятельней становится роспись.

Часто на крышке и боках солониц расцветают целые букеты растительных форм, лишь отдаленно связанных с представлением о перьях птицы. Как и в коньках-налевках, здесь больше стереотипности, чем в изделиях XVIII века. Образ птицы приобрел черты шаржа.

Если в изделиях XVIII века, как правило, наиболее постоянной и неизменной являлась главная часть, а детали бесконечно варьировались, то в XIX веке происходит обратное. Мастер чаще меняет форму и размеры тулова солонки, чем характер рисунка утиной головки. Солонки XIX века проще по композиции. У них обычно отсутствуют поддон, профиль хвоста, мотив двойной головы и т. д.

Различия в характере скульптурного решения и отделки изделий начала и конца XIX века отчетливо видны при сравнении олонецкой солонки 1815 года из Русского музея с позднейшей солонкой из Исторического музея. Солоница-уточка из Русского музея — один из лучших образцов народной резьбы Севера — довольно редкий экземпляр скульптурного предмета, почти сплошь покрытого орнаментальной резьбой.

К числу традиционных резных изделий, для которых XIX век был временем измельчания и вырождения, относятся также пряничные доски. С появлением на рынке разнообразных кондитерских изделий печатный пряник теряет былую славу. «Пекарни пряников уничтожались», — свидетельствует Голышев,.Уже нет внимания к рисункам". Правда, в Городце, Костроме, Вязьме, Туле еще резали из лиственного плотного дерева формы, но гораздо мельче, чем раньше, чаще всего повторяя, нередко просто копируя прежние образцы.