Дискурс политических архетипов в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии

Сама тема настоящего исследования закономерно вызывает вопрос: является ли оно действительно актуальным? Ответ положителен. Во-первых, дискурсный подход является одним из признанных современной политологией методологических инструментов анализа политических процессов. Специалисты указывают, что «если применить этот подход к анализу социальных и политических явлений, то дискурс будет определять не межперсональный диалог как «речевое событие», а «социальный диалог, происходящий посредством и через общественные институты между индивидами, группами и также между самими социальными институтами, задействованными в этом диалоге». 1 Естественно, что его компонентом являются и проблемы международных отношений, в том числе, в постсоветских государств Центральной Азии. Оценки указанным отношениям даются разные, причем, по мнению большинства, за 18 лет суверенного существования государств Центральной Азии их взаимоотношения не только не улучшились, но во многом даже осложнились. А какими они будут в дальнейшем? Во-вторых, актуальность исследования подтверждается авторитетными политологами, отмечающими, что «проблема закономерностей международных отношений остается одной из наименее разработанных в рамках соответствующих разделов политической науки и социологии». 2.

История учит, что характер международных отношений любого государства в тот или иной исторический период зависит не только от сложившейся в нем парадигмы, но и от своеобразия ее «катарсиса». Это обстоятельство определяет алгоритм этих отношений, представляющий собой квинтэссенцию, сублимированную веками на основе соответствующего опыта международных связей. Такой алгоритм является сложным, многоструктурным.

1 Мелешкина Е. Ю., Толпыгина О. А. Методологические подходы к анализу политических процессов. // Политический процесс: основные аспекты и способы анализа. М., 2001, с. 39.

2 Политология. Учебник для вузов. М., 2008, с. 498 понятием, включающим в себя все то, что принято называть национальным характером, но можно назвать и менталитетом. А, значит, этот алгоритм должен включать в себя многое, не относящееся напрямую к дипломатии, но влияющее на нее, а именно: специфику этнического сознания, стереотипы поведения, религиозные установки, моральные ценности и т. д. Все это называется в данной работе «архетипами», о дефиниции которых будет сказано ниже. Но К. Маркс дал блестящее определение смыслу, под которым понимаются архетипы вообще и политические, в частности: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют как кошмар над умами живых». 3 (Курс.наш-А.К.) Это как нельзя лучше характеризует сущность архетипов и их роль в жизни народов. Сложившись в течение веков и даже тысячелетий, они остаются в исторической памяти людей как «родимое пятно» этнического сознания, его «скелет», избавиться от которых в невозможно. Даже среди очень развитых народов политические архетипы сохраняют сильное влияние. На-' пример, в Японии они являются базовыми критериями национального поведения. То же можно сказать о Китае или Индии, удивляющих сегодня мир бурными темпами всестороннего прогресса, но сохраняющими в незыблемости кажущиеся иностранцам «отжившими» архетипы жизни и деятельности. К. С. Гаджиев пишет, что, несмотря на «вестернизацию», Китай и Япония прекрасно сохранили свои традиции и есть основания более говорить об «азиатизации», а не «вестернизации» мира.4 Думается, что в архетипическом смысле есть основания говорить о менталитете государства и его влиянии на дискурс международных отношений. Это определение может показаться странным, но при ближайшем рассмотрении с ним многие согласятся, ибо у каждого государства есть свой менталитет. Например, у Польшион явно «католический». У Испании и Португалиитоже. Но у Италии, где проживает сам римский первосвященник и подавляющее большинство населениякато.

3 К.Маркс. Восемнадцатое брюмера Лун Бонапарта // К. Маркс н Ф.Энгельс. Соч., изд.2-е, т.8, М., 1957, с. 119.

4 Гаджиев К. С. Вестернизация или особый путь модернизации? // Полис (Политические исследования). 2008, № 4, с. 161−162 лики, нет «католического» менталитета. Но главное усматривается в том, что менталитет государства проявляется в основном в его международных отношениях, точно так же, как характер человека — в его общении с людьми.

Понятие архетипов было известно и древним философам, но его ввел в активный научный оборот К. Г. Юнг, у которого они предстают как образы-символы, носители коллективного бессознательного, выступающего в качестве импульса возникновения культуры. Он писал: «Тот, кто говорит архетипами, глаголет как бы тысячей голосов. он поднимает изображаемое им из мира единократного и преходящего в сферу вечного». 5 Знатоки поясняют, что архетип есть «прообраз, первичная форма, образец. это структурные элементы, т.н. коллективного бесссознательного, находящиеся в зародыше возможности всех психических процессов и переживаний"6. Этнополитолог Ю. А. Вьюнов полагает, что «архетипы восходят к универсально-постоянным п началам в человеческой природе». К. Г. Юнг считал, что архетипы могут на—следоваться. С. С. Аверинцев сомневался в этом и писал, что «архетипыэто не сами образы, а схемы образов, их психологические предпосылки, их возможность». 8 Я. В. Чеснова указывает, что «применение такого понятия, как архетип, необходимо потому, что только оно передает самые общие, транслируемые бессознательные, формальные (но не содержательные) характеристики универсально-постоянных начал в человеческой природе». 9.

Таким образом, понятие архетипа сложилось вне границ категориальных аппаратов общественных наук, но они давно усвоили инструментарий естественных и точных наук, придав ему свои интерпретации. Так поступила и политология. В ее понятийном арсенале термин «архетип» применяется для обозначения общих, фундаментальных и общечеловеческих мотивов, изначальных схем представлений, лежащих в основе разных явлений, деятельности людей, но уже без обязательной связи с «юнгианством». Вместе с тем,.

5 Цит. по: Мифы народов мира. Энциклопедия. T.l. М., 2000, с. 110.

6 Философский энциклопедический словарь. М., 2005, с. 29.

7 Вьюнов Ю. А. Русский культурный архетип. Страноведение России. М., 2005, с. 444.

8 Там же.

9 Чеснов Я. В. Лекции по исторической этнологии. М., 1998, с. 263 знакомство с политологической литературой показывает, что термин «архетип» применяется в ней нечасто.

Постичь сущность архетипа не так сложно, как кажется. В жизни люди употребляют много ирреальных понятий, лишенных объективноматериального выражения, например: совесть, вера, доброта, честь, талант и т. п. Но вряд ли кто усомнится в их влиянии на поведение людей, их нравственное состояние, внутрисоциумные отношения, моральнопсихологический климат и т. д. И это влияние приобретает реальные результаты, которые могут быть как незначительными, так и судьбоносными. Эти виртуальные абстракции являются архетипами, которые можно сравнить с радиациейона существует незримо, но ее перманентное воздействие на окружающих неоспоримо, ибо реально ощутимо.

Все архетипы относятся к глубоким пластам человеческого сознания, но они формируются только в процессе социализации личности, что придает им черты, отражающие конкретику общественного бытия. Я.Я.М. де Грот писал, что у всех народов мира «их настоящее практически во всех отноше-* ниях есть их прошлое, а их прошлое есть юс настоящее». 10 (Курс, нашА.К.) В этом заключена сущность архетипов и именно в этом плане они становятся s структурными элементами общественного сознания. Архетипов много: хозяйственно-культурные (экономического поведения), родовые, религиозные, тендерные, нравственные, пищевые и проч. Но тогда какие из них можно считать именно политическими? Думается, что политическими архетипами являются те, которые в той или мере причастны к общественным, особенно, властным отношениям, функционирующим по принципу: «господство-подчинение». Поэтому политические архетипы не должны увязываться только с государственной властью Теоретики государства и права свидетельствуют: «Власть — это соответствующее характеру и уровню общественной жизни средство функционирования всякой социальной общности, заключающееся в отношении подчинения воли отдельных лиц и их объединений ру.

10 Де Грот Я.ЯМ. Демонология древнего Китая. СПб., 2000, с. 20 ководящей в данном сообществе воле. Такое определение, думается, характеризуют любую общественную властьклассовую и неклассовую, государственную и негосударственную". 11 (Курс.авт.- А.К.) Но они признают политической только государственную власть, тогда как это вряд ли правомерно. Коренные народы Центральной Азии вплоть до 1991 г. не имели своей суверенной государственности, но значило ли это, что в потестарный период они не знали вообще политической жизни? Авторитетные политологи считают, что «понятие «политическая власть» шире понятия «государственная власть». 12 И, по мнению М. Вебера, «фактически существование «племенного.

13 сознания" обычно означает нечто специфически политическое". (Курс, нашА.К.).

Народы Центральной Азии издавна имели развитые международные отношения как с глобальным миром, так и между собой. Об этом писал выдающийся востоковед Б. Г. Гафуров.14 С. М. Абрамзон свидетельствовал, что «этническая история киргизов складывалась в многообразных связях с этническими процессами, протекавшими в Центральной Азии, Южной Сибири, Средней Азии, на степных просторах современного Казахстанаона не может рассматриваться без учета этих связей». 15 Но разве эти отношения не носили политического характера? Отнюдь, они были именно политическими. Может возникнуть вопрос: не являются ли политические архетипы некой ком-пликацией, иллюзорно-сигникативным виртуальным «муляжом»? Можно ли считать, что международные отношения (даже в глобализующемся мире) строятся исключительно на принципах объективности, рациональной атараксии, политической стерильности, прагматизма и т. д. Видимо, нет. Разве не препятствует установлению взаимовыгодных, прагматичных, деидеологизи.

11 Теория государства и права. Курс лекций. М., 2001, с. 43.

12 Политология. Учебник для вузов. М., 2008, c. l 11.

13 М.Вебер. Отношения этнической общности // Журнал социологии и социальной антропологии. 2004, том У11,№ 2 (26), с. 17).

14 Гафуров Б. Г. Исторические связи Средней Азии со странами Арабского ВостокаО связях Средней Азии и Ирана в Ахеменидский период (У 1−1У вв. до н.э.) // Гафуров Б. Г. Избранные труды. М., 1985, с.446−452, 453−467.

15 Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Л., 1971, с. 17 рованных и т. п. отношений России с США и Западной Европой инерция политических архетипов: «холодной войны», «антикоммунизма», «антисоветизма» и проч. Л. Н. Гумилев писал: «Каждого русского человека, знакомого с историей международных отношений за последние триста лет, неизменно приводило в изумление то отношение к России, которое в странах Западной Европы считалось вполне естественным и даже единственно возможным,-недоброжелательное и несколько пренебрежительное». 16.

Актуальность темы

исследования подчеркивается тем, что проблема международных отношений постсоветских государств Центральной Азии, бесспорно, вызывает значительный и растущий интерес. Например, журнал «Восток» провел несколько «форумов», посвященных этому региону, один из которых был специально посвящен проблемам геостратегического значения.

17 региона в международных отношениях начала XXI в. На форуме выступили известные ученые, которые всесторонне обсудили международные связи постсоветских стран Центральной Азии. Однако никто из них не указал на весьма специфический характер международных отношений в странах современной Центральной Азии. А стоило бы. Во-первых, им менее двух десятилетий. Во-вторых, они еще не оформились так, как это понимает политоло—гия.18 Тем не менее, все страны постсоветской Центральной Азии имеют уже свои концепции внешней политики.19 Иной вопрос, как реализуются, в какой мере реально торжествуют провозглашенные ими принципы. На него попытается ответить данное диссертационное исследование.

Академик НАН Кыргызстана, проф. К. Г. Каракеев отмечал, что «сама история привела к тому, что географически и геополитически находясь на.

16 Гумилев Л. Н. Тысячелетие вокруг Каспия. М., 2004, с. 340.

17 См.: Форум: геостратегическое значение Средней (Центральной Азии) в международных отношениях начала XXI века // Восток. 2003, № 3, с.64−125- см. также: Форум: геостратегическое значение Средней (Центральной Азии) в международных отношениях начала XXI века. Максименко В. И. Геополитическое измерение истории и среднеазиатский вопрос (ответ оппонентам) // Восток. 2003, № 5,с.73−84.

18 См. напр.: Воробьев К. А. Политология. Учебник для вузов. М., 2003, с.365−366- Гаджиев К. С. Политология. Основной курс. Учебник для вузов. М., 2007, с.180−183- Демидов А. И., Долгов В. М., Малько А. В. Политология. Учебник для вузов. М., 2004, с. 384- Кретов Б. И. Политология. Учебник для вузов. М., 2005, с.406- Мухаев Р. Т. Политология. Учебник для вузов. М., 2005, с. 340. и др.

19 См. напр.: Концепция внешней политики Кыргызской Республики // Вестник Администрации Президента Кыргызской Республики. Бишкек, 2007, № 1 (101) пересечении торговых путей между Европой и Азией, Кыргызстан издавна был вовлечен в орбиту международного сотрудничества. И сегодня он мог бы стать своеобразным проводником глобальных мирохозяйственных связей. Следовательно, всесторонний научный анализ пройденного пути, эффективное использование накопленного исторического опыта на современном эта.

20 пе приобретают особую актуальность". (Курс, нашА.К.) Этот вывод лишний раз подчеркивает своевременность и злободневность данного исследования.

Степень научной разработанности темы исследования ассиметрич-на ее актуальности, а научная рефлексия весьма дисперсна. Поэтому изучение избранной темы имело известный «мозаичный» характер. Это можно считать естественным. А. А. Дегтярев отмечает, что любой «объект научного анализа изучается не только собственно политологией, но и, по крайней мере, еще восемью типами дисциплин обществоведческого знания: философией, социологией, психологией, антропологией, юриспруденцией, историей, культурологией и, наконец, политической экономией». 21 Но в данном случае: это имело особое значение, ибо все «бывшие советские республикиКазахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан прежде никогда не существовали как самостоятельные государства». 22 Безусловно, официальная историография в постсоветских странах Центральной Азии пытается «изобрести» нечто дивергентное по этому поводу, утверждая, что некогда в истории каждого «титульного» этноса региона существовал свой «великий» государственный «прототип». 23 Казахстанский «историк» А. Байбатша уве.

20 Каракеев К. Г. Истоки международных связей Кыргызстана и современность // Диалог цивилизаций. Информационный бюллетень научного направления «Великий Шелковый путь и взаимодействие культур, народов и государств». Вып.2. Развитие государственности в условиях взаимодействия кочевых обществ и оседлых оазисов в зоне Великого Шелкового пути (по материалам Международной конференции). Бишкек, 2003, с. 207.

21 Дегтярев А. А. Основы политической теории. М., 1998, с. 7.

Брауэр Биргит. Пять государств, одна стратегия. Европейский Союз в поисках нового пути в Центральную Азию // Internationale politik. 2007, № 2 (март-апрель), с.ЗЗ.

23 См. напр.: Абдакимов А. История Казахстана. Алматы, 1994; Артыкбаев Ж. О. История Казахстана. Астана, 1999; Кузембайуулы Аманжол, Эбил Эркин. История Республики Казахстан. Учебник для вузов. Астана, 1999; История народов Узбекистана. В 2-х томах. Ташкент, 1993; Ражимов Ж. История Узбекистана. Ташкент, 2001. рен в появлении своей государственности 2500 лет назад.24 При таком «научном» подходе он с успехом мог бы писать и о 25 000 лет. Импонирует мнение кыргызстанских историков о том, что «кочевники подозрительно относились к попыткам создания единого государства и потому, что связывали его с неизбежным усилением какого-то одного рода или племени, представители которого возглавят единое государство и установят свой диктат в ущерб другим родам и племенам этноса». 25.

Неудивительно, что официозные исследования часто носят закрытый характер. Зарубежный политолог М. Ларюэль пишет, что в Институте истории Академии Наук Узбекистана изучается лишь его прошлое, причем «только узбеки могут изучать узбеков. Это кажется настолько очевидным, что тоже никогда открыто не обсуждается». 26 Такой подход доминирует и в Таджикистане. Ю. Якубов пишет, что «так называемые тюркские государства Караханидов, Сельджукидов и Газневидов были больше таджикскими государствами, чем тюркскими». (Курс.нашА.К.) Это заявление не выдерживает никакой критики. Вообще, официозная историография постсоветских государств Центральной Азии исполнена идеологизированных и мифологизированных фальсификаций прошлого народов региона. Исключением является Кыргызстан, где профессионализм (а, значит, объективность) гуманитарного знания поддерживается такими видными учеными, как: В. А. Воропаева, А. Б. Элебаева, А. А. Брудный, В. М. Плоских,.

Дж.Джунушалиев, А. Д. Джуманалиев, А. Ч. Какеев, А. А. Князев, З. К. Курманов,.

Н.М.Омаров, и др. Для более широкого и углубленного, а, главное, объек.

24 Байбатша А. Антропогеновая история Казахстана. Апматы, 2003.

25 У истоков Кыргызской государственности. Бишкек, 1996, с. 5.

26 Ларюэль М. «Этнический атлас Узбекистана» в контексте современного институционального положения постсоветской узбекской этнологии // Этнографическое обозрение. 2005, № 1, с. 58.

27 Якубов Ю. Начальный этап согдийскотюркского этнокультурного синтеза // Диалог цивилизаций (изд. АН КыргызстанаПЛ.), 2004, № 1 (4), с. 54.

28 См. напр.: Воропаева В., Джунушалиев Д., Плоских В. История Отечества. Краткий курс лекций по истории Кыргызстана. Изд.3-е, дополненное. Бишкек, 2006; Элебаева А. Б. и др. Ошский межнациональный конфликт: социологический анализ. Бишкек, 1991; Джунушалиев Джениш. Время созидания и трагедий. 2030; е годы XX в. Бишкек, Илим, 2003; Джуманалиев А. Политическая история Кыргызстана, (становление политической системы кыргызского общества в 1920;1930;е годы). Бишкек, 2005; Какеев А. Ч. Философская мысль в Кыргызстане: поиски и проблемы. Бишкек, 1995; Князев Александр. Государственный переворот 24 марта 2005 г. в Киргизии. Алматы, Бишкек, 2005; Курманов 3.K. Национальная интеллигенция 20- 30 годов: вклад в возрождение государственности кыргызского народа и борьбу с тоталитарноавторитарным прошлым. Бишкек, 2005; Омаров Н. М. Государства Центральной Азии в эпоху глобализации: поиски стратегии развития. Бишкек, 2008 и др. тивного анализа темы диссертации использовалась соответствующая литература дореволюционного периода, 29 а такжесоветского.30 Это позволило лучше узнать жизнь коренных (и иных) народов Центральной Азии, их традиции, нравы, обычаи хозяйственной, культурной и др. деятельности, на основе которой сложились и функционировали политические архетипы, рассматриваемые в этом исследовании. Естественно, что диссертанта в значительной мере интересовал и аспект межэтнических связей, которые носили и международный (межгосударственный) — с Китаем, Афганистаном, Ираном (до прихода России в Центральную Азию), и внутрирегиональный характер. Немалое значение имело знакомство с литературой на иностранных языках.31 Большую роль сыграло также знакомство с разнообразными профильными сочинениями специалистов из постсоветских государств Центральной Азии,.

29 См. напр.: Абаза К. К. К завоеванию Туркестана. Рассказы из военной жизни, историиочерки природы, быта и нравов туземцев в общепринятом изложении. СПб., 1902; Арендаренко Г. А. Досуги в Туркестане. 1874−1889. СПб., 1889- Бартольд В. В. История культурной жизни Туркестана // Сочинения в 9 тт., т.2, ч.1. M., 1963; Валиханов Ч. Ч. Очерки Джунгарии // Собр.соч. в 5 тт. т. 1. Алма-Ата, 1985; Васильев Н. Кочевники Туркестана (опыт экономического обзора). Самарканд, 1890- Венюков М. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. СПб. 1876- Костенко Л. Средняя Азия и водворение в ней русской гражданственности. СПб., 1871- Куропаткин А. Н. Туркмения и туркмены // Военный сборник. 1879, М" 9Д0- Михайлов Ф. Туземцы Закаспийской области и их жизнь. Этнографический очерк. Асхабад, 1900; Наливкин В. П. Туземцы раньше и теперь. Ташкент, 1913; Остроумов Н. П. Сарты (этнографический очерк). Ташкент, 1885- Поярков Ф. Из истории киргизских верований // Этнографическое обозрение, 1881, № 4- Радлов В. В. Образцы народной литературы северных тюркских племен. 4.5. СПб., 1885 и др.

30 См. напр.: Айтмамбетов Д. Культура киргизского народа во второй половине Х1Х-начале XX в. Фрунзе, 1967; Взаимосвязи киргизского народа с народами России, Средней Азии и Казахстана (конец ХУ111- XIX в.). Фрунзе, 1985; Давлетов Дж. Туркменский аул в конце XlX-начале XX в. Ашхабад, 1977; Иванов И. П. Очерки по истории Средней Азии (ХУ1-сер.Х1Х в.). М., 1958; Кастельская З. Д. Из истории Туркестанского края (1865−1917). М., 1980; Литвинов П. П. Внешнеполитические аспекты истории киргизов Памиро-Алая конца XIXначала XX в. Фрунзе, 1989; Плоских В. М. Киргизы и Кокандское ханство. Фрунзе, 1977; Поляков С. П. Историческая этнография Средней Азии и Казахстана. М., 1980; Сулейменов Б. С., Басин В. Я. Казахстан в составе России в ХУ111- начале XX века. АлмаАта, «Наука», 1981;

31 See: Becker S. Russian Protectorates in Central Asia. Bukhara and Khiva. 1865−1924. Harward Univ. Press, 1968; Curzon G.N. Russia in Central Asia in 1889 and Anglo-Russian question. London, 1889- Curzon G.N. Russia in Central Asia in 1889 and Anglo-Russian question. London, 1889- Davidson Basil. Turkestan alive. New travels in Chinese Central Asia. London, 1957; D' Encausse H.K. Islam and the Russian Empire. Reform and Revolution in Central Asia. London, 1988; Dor R., Naumann C.M. Die Kirghizen des afghanischen Pamir. Graz, 1978; Haldsworth M. Turkestan in the Nineteenth Centure. A brief of History of the Khanates of Bukhara, Kokand and Khiva. London, 1959; Krauder L. Peoples of Central Asia. Indiana Univ. Press, 1963; Lansdell H.D.D. Russian Central Asia, including Kulja, Bokhara, Khiva and Merv. In 2 vols. London, 1885- Lattimore O. Pivot of Asia. Sinkiang and the Inner Asia frontiers of China and Russia. Boston, 1950; Meakin A. In Russian Turkestan. A garden of Asia and its people. London, 1903, p.231- Schuyler Eugene. Turkistan. Notes of a journey in Russian Turkistan, Khokand, Bukhara and Kuldja. In 2 vols. London, 1876- Shahrani N.M. The Kirghiz and Wakhi of Afghanistan: Adaptation to the closed frontiers. Seattle, London, Univ. of Washington Press, 1979; Shahrani N.M. The Kirghiz and Wakhi of Afghanistan: Adaptation to the closed frontiers. Seattle, London, Univ. of Washington Press, 1979 & others. преимущественно, в дискурсе интерпретаций. Если кыргызстанские ученые придерживаются объективистских таковых, то их коллеги из соседних стран склоняются ко всякого рода диффамациям. Например, казахстанские авторы пишут: «Проснувшись от векового сна, переборов все тяготы истории, казахский народ вновь идет в ногу со временем. Нет государства, нет независимости, самостоятельности. Нет нации без колыбелиродины, родного языка. Нет народа без истории. К сожалению, в свое время мы не вспомнили об этом. Или не учли. Не знали. Или делали вид, что не знали. Молчали, терпели. Говорили, но не о том. Кривили душой. Ну, а тех, осмелился — сослали в лагеря, расстреляли. До сих пор не написана история нашего народа и его государственности так, чтобы она могла ответить на все животрепещущие вопросы. Не говоря уже о важности проблемы для исторической и государственно-правовой науки, какой вред получат от этой безызвестности, наши потомки». (Курсив нашА.К.) Судя по этим словам, в Казахстане не было даже Д. А. Кунаева, положившего немало сил на алтарь его процветания. А. А. Празаускас писал о подобных идеологических «аллюрах», что «теперь, после распада Союза, в независимых государствах формируются новые варианты истории с неизбежным для них смещением акцентов, переоценкой ценностей и мифотворчеством». 34 Фальсификаторы особенно «сокрушают» царский и советский «колониализм», обвиняя его в нынешней отсталости своих стран. Но немало и трезвомыслящих ученых. М. Кабылбеков отмечает: «если.

32 См. напр.:.: Абдакимов А. История Казахстана. Алматы, 1994; Артыкбаев Ж. О. История Казахстана. Астана, 1999; Кузембайуулы Аманжол, Эбил Эркин. История Республики Казахстан. Учебник для вузов. Астана, 1999; Абенов E.M., Арынов Е. М., Тасмагамбетов И. Н. Казахстан: эволюция государства и общества. Алматы, 1996; Амрекулов Н., Масанов H. Казахстан между прошлым и будущим. Алматы, 1994; Жураев Али. Процесс стратификации общества и образования среднего класса в Узбекистане // Центральная Азия и Кавказ. Журнал социально-политических исследований. 2002, № 2(20) — Жусупов Сабит. Ислам в Казахстане: прошлое, настоящее и будущее во взаимоотношениях государства и религии // Ислам на постсоветском пространстве: взгляд изнутри. Сб.статей. М., 2001; Исмагамбетов Т. Пограничные вопросы в Центральной Азии. Алматы, 2002; История народов Узбекистана. В 2-х томах. Ташкент, 1993; Масов Р. История топорного разделения. Душанбе, Ирфон, 1991; Рахимов Ж. История Узбекистана. Ташкент, 2001;Сайфулин Рафик. Республика Узбекистан: политическая динамика // Центральная Азия: собственный взгляд. Сб.статей. Бишкек, 2006; Тезисы Международной научной конференции «Амир Темур» и его место в мировой истории. Ташкент, 1996 и др.

33 Абенов Е. М., Арынов Е. М., Тасмагамбетов И. Н. Казахстан: эволюция государства и общества. Алматы, 1996, с.З.

34 Празаускас А. А. От Российской империи к Союзу ССР // Вестник Евразии. 1996, № 1 (2), с. 112 бы не Ленин, кыргызы вообще могли бы исчезнуть как этносих было всего 800 тысяч". 35.

Для анализа дискурса политических архетипов в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии была использована обширная политологическая литература. Ее значение для исследования можно считать непреходящим — она вооружила автора определенным аналитическим и методологическим инструментарием. Российские политологи, рассматривая проблему диссертации, естественно, соблюдают «отечественный» крен анализа.37 Не все из них настроены однозначно относительно.

35 Орлова Татьяна. Открыть другие горизонты (интервью с Мусуром Кабылбековым) // МСН. 2006, № 21, 28 февраля.

3 См. напр.: Андреев А. Ю., Бородкин Л. И., Левандовский М. И. История и хаос: новые подходы в синергетике // Сравнительное изучение цивилизаций мира. М., 2000; Волков И. В. Основные направления и перспективы интеграции Центральной Азии в глобальныее мировые процессы: этноконфессиональный аспект. По материалам Кыргызской Республики. Бишкек, 2008; Гаджиев К. С. Политическая культура: содержание и сущностные характеристики. Религиозный аспект политической культуры // Политическая культу-, ра: теория и национальные модели. М., 1994; Дегтярев А. А. Основы политической теории. М., 1998; Ко- ' вальченко И. Д. Место количественных методов в исторических исследованиях // Историческая наука. Вопросы методологии. М., 1986; Ланда Р. Г. Политический ислам: предварительные итоги. М., 2005; Личность в XX столетии. Анализ буржуазных теории. М., 1979; Мелешкина Е. Ю., Толпыгина О. А. Методологические подходы к анализу политических процессов // Политический процесс: основные аспекты и способы авали-1, -за. Учебное пособие. М., 2001; Митина О. В., Петренко В. П. Синергетическая модель динамики политического сознания // Синергетика и психология. Тексты. Вып.1. Методологические вопросы. М., 1999; Павлов Е. В. Политическая система переходного общества в условиях глобализации: центральноазиатская специфика. Москва-Бишкек, 2008; Политический процесс: основные аспекты и способы анализа. Сб. материалов. М., 2001; Руденко B.H. Симулятивная демократия (референдум как инструмент продления срока полномочий главы государства) // Дискурс — Пи. Научно-практический альманах. Вып.4. Россия лицом к Востоку. Екатеринбург, 2004; Степин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000; Стратегическая матрица Кыргызстана: ретроспектива, современность и сценарии будущего развития. Сб. статей. МоскваАлматы, 2007; Топольский Е. Дискуссии о применении теории хаоса в истории // Исторические записки. 1999, № 2 (120) — Халипов В. Ф. Кратологиянаука о власти. Концепция. M., 2002; Ценностная интерпретация опыта // Современная буржуазная философия. М., 1978; Шестопал Е. Б. Мировая политология в российском контексте // Политическая наука: новые направления. Пер. с англ. Сб. статей. М., 1999 и др.

37 См. напр.: Абашин С. Вопреки «здравому смыслу»? (К вопросу о «рациональности» и иррациональности ритуальных расходов в Средней Азии // Вестник Евразии, 1990, № 1−2 (6−7) — Арапов Д. Ю. Этноконфессиональный фактор в Центральной Азии в оценке русских военных исследователей X1X-XX вв. II Восток. 2003, № 3- Бирюков C.B. Политика России в отношении новых независимых государств: проблема выбора стратегии (на примере Узбекистана) // Восток. 2001, № 1- Бушков В. И., Микульский В. Д. Таджикская революция и гражданская война. M., 1995; Воробьева Л. М. Немцы Казахстана как этнополитический фактор развития германоказахстанских отношений // Казахстан: реалии и перспективы независимого развития. Сб.статей. М., 1995; Гусаров В. И. Ислам и современные международные отношения (Отчет о международной конференции) // Восток, 2001, № 2- Звягельская И. Д., Наумкин В. В. (рецензия) Олкотт Марта. Новые государства Центральной Азии: независимость, внешняя политика и региональная безопасность. Вашингтон, 1996, 202 с. // Вестник Евразии, 1998, № 1−2 (4−5) — Кыргызский переворот. Март-апрель 2005. Сост.: Г. О. Павловский. М., 2005; Максименко В. И. Геополитическое измерение истории и среднеазиатский вопрос (ответ оппонентам). Форум: геостратегическое значение Средней (Центральной Азии) в международных отношениях начала XXI века. // Восток. 2003, № 5- Пономарев В. А. Ислам в Узбекистане. 1989;1995. // Политические исследования, 1996, № 2- Тренин Дмитрий. Россия и конец Евразии // Pro et contra, т.9.2005, № 1 (28) — Фурман Д. Е. Политическая эволюция постсоветских Казахстана и России (сходства и различия) // Дискуссия: политические процессы в Казахстане и российско-казахстанские отношения // Восток. 2004, № 4, июль-августШвецова Д. С. Политические риски в государствах Центральной Азии // Полис (Политические исследования). 2008, № 2 и др. дискурса международных отношений постсоветских стран Центральной Азии, но все сходятся в одномвнешняя политика России в регионе должна быть более активной.

Учитывая, что проблема политических архетипов более приближена к обществоведческим наукам, к исследованию был привлечен соответствующий объемный материал, который не только углубил познания в природе этих архетипов, но и придал им адекватный ресурс анализа.38 Стоит особо отметить, что, не принимая в целом концепции Л. Н. Гумилева, автор использовал его работы как богато насыщенные ценными научными данными, касающимися исследуемой темы.39 Разумеется, в диссертации нельзя было обойтись без работ зарубежных политологов и др. Они представляют интерес как «взгляд со стороны», который, к сожалению, нередко имеет туманный и идеологизированный характер.40 Кроме того, зарубежная политология де.

38 См.: Абрамзон C.M. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Л., 1971; Бром-лей Ю. В. Этнос и этнография. М., 1973; Губогло М. Н. Идентификация идентичности. Этносоциальные очерки. M., Наука, 2003; Домусульманские верования и обряды в Средней Азии. М., 1975; Дробижева Л. М. Со-, циальные проблемы межнациональных отношений в постсоветском пространстве. М., 2003; Зарипов И. Ю. Социум-этнос-этничность-нация-национализм // Этнографическое обозрение. 2002, № 1- Ильхамов А. Археология узбекской идентичности // Этнографическое обозрение. 2005, № 1- Лурье С. В. Историческая этнология. Учебное пособие для вузов. М., 1997; Массон B.M. Древний Кыргызстан: процессы культурогенеза и культурное наследие. Историкокультурологические очерки. Бишкек, 2003; Мельникова Е. В. Культура итрадиции народов мира (этнопсихологический аспект). М., 2006; Народы Средней Азии и Казахстана (Этно-, графические очерки). Т. 1−2. М., 1963; Поляков С. П. Центральная Азия // Этнология. Учебник для вузов. М., 1994; Рисанаягам Й. Этничность, государственная идеология и понятие «община» в Узбекистане// Ферганская долина. Этничность. Этнические конфликты. М., Наука, 2004; Садохин А. П., Грушевицкая Т. Г. Этнология. Учебник для вузов.М., 2000; Тишков В. А. О феномене этничности // Этнографическое обозрение. 1997, № 3- Чеснов Я. В. Лекции по исторической этнологии. М., 1998 и др.

39 Гумилев Лев Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1994; его же: Древние тюрки. М., 2003; его же: Древняя Русь и Великая степь. M., 2006; его же: Поиски вымышленного царства. Легенда о «государстве Пресвитера Иоанна». М., 2006 и др. См. также: Шнирельман В. А. Лев Гумилев: от «пассионарного напряжения» до «несовместимости культур» // Этнографическое обозрение. 2006, № 3.

40 См.: См.: Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996; Бзежинский 3. Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство. М., 2007; Блондель Ж. Политическое лидерство. М., 1992; Брауэр Биргит. Пять государств, одна стратегия. Европейский Союз в поисках нового пути в Центральную Азию // Internationale politik. 2007, № 2 (март-апрель) — Виельмини Фабрицио. Большая англо-американская игра в Центральной Азии: путь преодоления // Вестник Евразии, 2005, № 2 (28) — Гейсс Пауль Георг. Правовая культура и политические реформы в странах Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. Общественно-политический журнал. 2001, № 6(18) — Горак Славомир. Портрет Туркменбаши как мифологическая основа его режима // Вестник Евразии. 2007, № 2(36) — Гуллет Дэвид. Трайбализм в Кыргызстане: точка зрения // Центральная Азия и Кавказ. Журнал социально-политических исследований. 2002, № 2(20) — Крумм Рейнхард. Центральная Азия: стабильность любой ценой // Центральная Азия: собственный взгляд = Zentralasien: eine innenan-sicht. Пер. А.Трубицин. Бишкек, 2006, — Олкотт Марта Брил. Центральная Азия: перспективы смены власти // Pro et Contra. 2005, № 1 (28);

Пейруз Себастьян. Христианство в современной Центральной Азии // Вестник Евразии, 2003, № 2 (21) — Политическая наука: новые направления. Пер. с англ. Сб. статей. М., 1999; Хантингтон С. Столкновение цивилизаций // Политические исследования (ПОЛИС), 1994, № 1- его же: Столкновение цивилизаций и что оно может означать для России // Общественные науки и современность. 1995; Ширин Акинер. Акция насилия в Андижане 13 мая 2005 года // Вестник Евразии, 2005, № 4 (30) — Штраус Лео.

Введение

в политическую философию. М., 2000 и др. монстрирует поверхностное знание сути проблемы, сокрытой в прошлом. Г. В. Плеханов писал, что «будущее способен предвидеть тот, кто понял настоящее». 41 Но для того, чтобы правильно понять настоящее, надо разобраться в прошлом. Зарубежный специалист М. Родинсон пишет, что «проблемы настоящего и будущего народов Средней Азии нельзя понять без глубокого знания их истории и истоков традиционной культуры». 42 Однако зарубежная политология, весьма интересующаяся проблемами государств Центральной Азии, в том числе, разумеется, и их международными отношениями, игнорирует этот совет. А. Мещеряков писал, что отсутствие у зарубежной политологии интереса к истории объясняется тем, что сытое и довольное западное общество «прошло эпоху, когда знание о прошлом было актуально, теперь они делают явный акцент на «сейчас». 43 Именно акцентами на «сейчас» объясняется то, что многие западные политологи так оценивают состояние нынешних международных отношений государств Центральной Азии и прогнозируют их перспективы, что это трудно назвать реалистичным. Упор на «сейчас» уже подводит западных политологов, социологов, этнологов и проч., поскольку оно (как настоящее) — это верхушка айсберга любой проблемы, то есть лишь 1/7 ее часть. Без глубокого знания прошлого трудно понять — настоящее и заглянуть в будущее.

В диссертации есть необходимость дать источниковедческий обзор. Прежде всего, большой интерес для исследования представили важные государственные акты постсоветских стран Центральной Азии, в которых есть немало относящегося к их международным отношениям.44 Большое значе.

41 Плеханов Г. В. Избранные философские произведения. T.l. М., 1956, с. 537.

42 D’Ancausse Н.К. Islam and the Russian Empire. Reform and Revolution in Central Asia. London, 1988, p.IX.

43 Мещеряков Александр. Рец. на книгу: Ревальность этнических мифов. Сб.статей. М., 2000 // Вестник Евразии. 2001, № 1 (12), с. 156.

44 См.: Конституция Кыргызской Республики. Бишкек, 2008; Концепция внешней политики Кыргызской Республики. Бишкек, 2007; Концепция национальной безопасности Кыргызской Республики. Бишкек, 2008; Курс на обновление страны // МСН. Общественнополитическая газета. 2009, № 25 (714), 3 апреляНациональная идеология Республики Казахстан. Астана, 2008; Новые конституции стран СНГ и Балтии. М., 1997; Развитие через единство. Общенациональная идея Кыргызстана. Бишкек, 2007 и др. ние имело знакомство с трудами руководителей постсоветских государств Центральной Азии, в которых есть немало инсталляций о международных отношениях. 45 Следует отметить позитивную роль сборников документов.46 Необходимо указать на использование и кумулятивных политологических «институций», в которых нашли отражение наиболее знаковые фрагменты работ зарубежных политологов: М. Вебера, Ги Эрме, П. и Б. Бергеров, У. Робертсона Смита и др.47 В целом вышеизложенное свидетельствует, что тема диссертации никогда не была предметом спег^иалъного исследования, что обусловило отсутствие над ней какой-либо позитивной научной рефлексии. Это обстоятельство не могло помочь исследованию, но зато оно открыло широкие возможности для самостоятельного творческого изыска.

Стоит затронуть еще один немаловажный вопрос. Немецкий политолог Р. Крумм, специализирующийся по Центральной Азии, задается вопросом: «можно ли компетентно писать о чужой стране?» и заявляет, что «однозначдо ного ответа» на этот вопрос нет. Это представляется наивным. В России, например, всегда существовала плеяда блестящих ученых, знавших историю Германии не хуже не только Р. Крумма, но и выдающихся германских клио-филов. То же можно сказать и о других регионах мира, в частности, Центральной Азии, историю которой хорошо (не хуже многих региональных уче.

45 Бакиев К. С. Впереди у нас ясный путь. Бишкек, Илим, 2007; Каримов И. А. Туркистаннаш общий дом. (сборник речей и выступлений).Ташкент, 1995; его же: Родина священна для каждого. Ташкент, 1995; Назарбаев Нурсултан. Пять лет независимости. Из докладов, выступлений и статей президента Республики Казахстан. Алматы, 1996; его же: Исповедь Государя. М., 1998; его же: В потоке истории. Алматы, 2001; Ниязов Сапармурат Туркменбаши. По пути возрождения. Ашгабат, 1994; Сапармурат Туркменбаши. Рухна-ма. Ашгабат, 2002 и др.

46 См.: Иностранная военная интервенция и гражданская война в Средней Азии и Казахстане. Документы и материалы, т. 1−3. Алма-Ата, 1964, Источниковедение Кыргызстана (с древности до конца XIX в.). Бишкек, 2004; Кыргызстан-Россия. История взаимоотношений (ХУ111-Х1Х вв.). Сборник документов и материалов. Бишкек, 1998; Кыргызстан-Россия. Сборник документов и материалов. История взаимоотношений в составе империи и СССР (вторая половина XIX- 1991 г.). Части 1−2. Бишкек, 2007; Материалы по истории кыргызов и Кыргызстана. T.1−2. Бишкек, 2003; Сборник договоров России с другими государствами. 1856−1917. M., 1952; Серебрянников А. Г. Туркестанский край. Сборник материалов для его завоевания. Т. 19, ч.1. СПб., 1914 и др.

47 См. напр.: Политология. Хрестоматия. СПб., 2006; Религия и общество. Хрестоматия по социологии религии. M., 1996; Современная сравнительная политология. Хрестоматия. М., 1997.

48 Крумм Р. Предисловие // Центральная Азия: собственный взгляд — Zentralasien: eine innenansicht. Пер. А.Трубицина. Бишкек, 2006, с. 13 ных) знают такие российские специалисты, как Р. Г. Ланда, В. М. Массон, С. Г. Кляшторный, В. В. Наумкин, И. Д. Звягельская, С. П. Поляков, П. П. Литвинов, Д. Ю. Арапов, С. А. Панарин, С. Н. Абашин, В. И. Бушков и др. Думается, что главным является не вопрос о том, можно ли компетентно писать о чужой стране, а о том, как это делать — с действительным научным знанием или по-дилетантскис идеологическим пристрастием или честнос гуманистическими целями или враждебными и т. п. Поэтому здесь поставлена задача: решить все проблемы, если не на уровне высокопрофессионального и высококвалифицированного научного знания, то, во всяком случае, беспристрастно, честно и ответственно.

Каждое исследование имеет свои объект и предмет. По мнению политологов, «объект научного познания —это та объективная реальность, на которую направлена деятельность исследователя. Объектом политологии является политическая сфера жизни общества, происходящие в ней процессы, явления, события». 49 Таким образом, с точки зрения темы исследования, его объектом являются международные отношения постсоветских государств Центральной Азии (т.е. периода 1991;2009 гг.). Предметом исследования выступают закономерности возникновения, развития и влияния политических архетипов на функционирование международных отношений стран постсоветской Центральной Азии. Представления об органической, диалектической взаимосвязи и взаимодействии объекта и предмета исследования позволили сформулировать его цель и задачи.

Целью данного исследования является определение роли и места политических архетипов в дискурсе международных отношений постсоветских государств Центральной Азии. В соответствии с ней, в диссертации ставятся такие задачи:

— исследовать природу политических архетипов как неформальных институтов в дискурсе международных отношений в Центральной Азии;

49 Воробьев К. А. Политология. Учебник для вузов. М., 2003, с. 12.

— выстроить теоретические модели политических архетипов, но преимущественно тех, которые непосредственно связаны с функционированием дипломатической практики в постсоветских государствах указанного региона;

— охарактеризовать методологический инструментарий проблемы как основу перехода от количественного анализа к качественному;

— показать характер межэтнических отношений и внешней политики в Центральной Азии в ракурсе притязаний ведущих акторов региона в период, предшествующий распаду СССР и обретению государствами региона полного статуса независимых и суверенных государств;

— раскрыть содержание трансформации политических архетипов в системе международных отношений в Центральной Азии в постсоветский период.

Важно затронуть вопрос о методологической основе данного исследования, тем более, что оно выполнено в значительной степени в теоретико-методологическом аспекте, что видно из названия глав и разделов работы. Можно согласиться с мнением проф. А. В. Скиперских, что «политологическая наука не могла состояться как научная дисциплина без определенного методологического комплекса, представляющего собой архитектуру исследовательского замысла, способствующего раскрытию содержания предмета исследования». 50 Но авторитетные политологи скептически оценивают нынешнюю методологию. Е. Б. Шестопал считает, что «говоря о методологии, понимаемой как общая теория, следует признать, что такой единой методологии нет ни на Западе, ни у нас. Но если западные исследователи, особенно позитивистски ориентированные, осознанно используют идеи из разных теорий, то эклектизм отечественной методологической базы можно назвать, скорее, бессознательным. После того, как марксизм перестал быть доминирующей теорией, выявить реальные методологические основания того или иного исследования бывает чрезвычайно непросто. Рефлексия в отношении методологии встречается редко, а те или иные взгляды проводятся с некой.

50 Скиперских А. В. Методы политологической науки в комментариях и схемах. Учебнометодическое пособие. Елец, изд. ЕГУ им. И. А. Бунина, 2005, с. З стыдливостью". 51 (Курс, нашА.К.) Сходного мнения придерживается известный западный политолог Г. А. Алмонд, считающий, что современная «методология политических исследований характеризуется плюрализмом, который в основе своей эклектичен». 52 Еще в начале исследования автор знал о таком «плюрализме» как множестве методологических походов и концепций, нашедших свою рефлексию в первой главе диссертации. Он старался применять методы политологической науки и в плане целевой характеристики исследования (общие и прикладные), исодержательнойколичественные и качественные, ипо степени участия исследователя (преимущественно, теоретические). Среди последних методов стоит выделить использование таких, как: социологический, антропологический, психологический, институциональный, системный, бихевиористский, сравнительный (компаративный), исторический и др. Среди «качественных» методов политологии можно отметить методы когнитивного картирования, символического иитеракционизма, политической феноменологии и проч. Среди «количественных" — метод факторного анализа, наблюдения, контент-анализа и проч. Хотелось обратить 4 внимание и на использование общенаучных методов. По сей день продолжается дискуссия между сторонниками двух главных методологических подхо- * дов- „формационного“ и <�щивилизацгюнного». Многие отрекаются от «фор-мационного» подхода по идеологическим соображениям (связывая его с марксизмом) и предпочитают использовать «цивилизационный» метод, что характерно для политологов, социологов, этнологов и др. и в постсоветских государствах Центральной Азии, о чем свидетельствует А. А. Казанцев, отмечающий, что «элементы цивилизационного или культурноантропологического подхода часто встречаются в их трудах занятых поиском и конструированием национальной идентичности». 53 У диссертанта есть свои претензии к «формационной» методологии, но он не считает и «цивилизационный» ме.

51 Шестопал Е. Б. Мировая политология в российском контексте // Политическая наука: новые направления. Сб. статей. Пер. с англ. М., 1999, с. 15.

52 Алмонд Г. А. Политическая наука: история дисциплины // Там же, с. 106.

53 Казанцев А. А. Центральная Азия: институциональная структура международных взаимодействий в становящемся регионе // Полис (Политические исследования). 2005, № 2, с. 81 тод абсолютом. Т. Панфилова писала, что «использование „цивилизагщонного“ подхода применительно к странам Востока (значит, и Центральной Азии-А.К.) настраивает историка на то, чтобы рассматривать интересующий его регион как совершенно самостоятельный на протяжении всей истории. В результате легко упустить из виду, что внешнее воздействие может превратиться во внутренний и существенный фактор развития общества». 54 (Курс.нашА.К.) Думается, что и «формационный» и «цивилизационный» методы одинаково причастны к научным изыскам, но лишь «в паре», поскольку с позиций только одного из них трудно ответить на все вопросы, возникающие в процессе исследования. Все, что касается проблем социально-экономической жизни, надо рассматривать с позиций «формационного» метода, а духовной — «цивилизационного», но обязательно оперируя ими одновременно. Например, в исследуемой проблеме дискурса политических архетипов в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии «формационным» характеристикам соответствует хозяйственно-культурные архетипы региона, тогда как политический архетип религии в большей мере соответствует «цивилизационному» методу анализа.

Диссертант отдает предпочтение диалектическому методу как универсальному инструменту гносеологии, истоки которого восходят еще к философии античности. В. И. Ленин, указывал, что «самое надежное в вопросе общественной науки. этоне забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь». 55 (Курс.нащ-А.К.).

Теоретическая и практическая значимость данного исследования заключается в том, что, по сути, оно — первый опыт изучения проблемы политических архетипов, вообще. В этом плане работа приобретает общетеорети.

54 Панфилова Т. Формационный и «цивилизационный» подходы: возможности и ограниченность // Общественные науки и современность. 1993, № б, с. 92.

55 Ленин В. И. Полн. Собр. сочинений. Изд. 5-е. т.39, с. 67 ческий характер и может использоваться для анализа такого рода явлений в любом регионе мира. В этом ракурсе теоретическая значимость исследования больше соответствует диалектической категории «общего», применимого для анализа политических архетипов как общенациональных стандартов поведения, которые могут иметь рефлексию во всех сферах личного и общественного бытия. То, что дискурс политических архетипов рассматривается именно в системе международных отношений, относится к диалектической категории «единичного». При этом для теории мало значит конкретное место их функционирования. Но, поскольку рассматриваются международные отношения именно постсоветских государств Центральной Азии, то это соответствует уже диалектической категории «особенного». А диалектика требует синхронного действия указанных категорий. Поэтому теоретическая значимость исследования и заключается в том, чтобы будущие исследователи политических архетипов могли выдерживать такую синхронность и, соответственно, оперировать указанными категориями в их «триединстве».

Что касается практического применения результатов данного исследования, то область их использования весьма обширна. Думается, что ими не мешало бы воспользоваться работникам внешнеполитических ведомств стран региона. Диссертация может заинтересовать работников миграционных и таможенных служб. Результаты исследования могут пригодиться в практической профессиональной деятельности ученых, публицистов, журналистов и др. Они могут оказаться полезными для любознательных читателей, многим из которых развитие международных отношений постсоветских государств Центральной Азии представляет действительно практический, то есть жизненный смысл, связанный с их контактами с родственниками, ставшими зарубежными гражданами и вынужденными решать незнакомые им ранее вопросымиграционные, пограничные, таможенные, водные, валютные и иные.

Из теоретической и практической значимости исследования вытекает его научная новизна. Исходя из всего вышеизложенного, она не нуждается в особенных доказательствах. Совершенно очевидно, что в политологической науке до сих пор нет никаких специальных исследований политических архетипов. Поэтому никаких иных доказательств научной новизны исследования просто не требуется.

Апробация работы.

Структура диссертации состоит из введения, трех глав (разделенных на параграфы), заключения и списка использованной литературы, содержащего 381 наименований, причем исключительно тех, которые обозначены в постраничных сносках данной диссертационной работы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Международные отношения любого государства с момента его возникновения неизбежно должны пройти период становления, а затем вступить в фазу перманентного развития и совершенствования. Такой путь прошли все государства с глубоким историческим прошлым. Поэтому их международные отношения напоминают собой узел туго переплетенных нитей, каждая из которых является рефлексией определенной дипломатической эмпирики. И каждая из этих «нитей» имеет непосредственное отношение к политическим архетипам, которые являются совокупностью признаков этнического сознания, определяющих «костяк» мышления, базовые ценности, стереотипы поведения, традиции, черты характера, темперамент и т. п., что формирует мен-. талитет государства.

Это определение может показаться странным, но факт тот, что менталитет (архетипичность) есть у каждого государства. Например, Польша имеет выраженный католический менталитет. В Центральной Азии менталитет «-«кочевых» государств (Кыргызстана, Казахстана и Туркмении) заметно отличается от идентичного в «оседлых" — Узбекистане и Таджикистане. Менталитет государства всегда архетипичен, но он не тождественен государственной идеологии. Поэтому пока ни у одного государства региона нет интегрального инварианта постсоветской официальной идеологии. Очевидно, что менталитет государства оказывает определяющее воздействие на международные отношения, несмотря на присутствие в них курсорного или фабианского рационализма. Все это доказывает правомерность обращения в диссертации к теме дискурса политических архетипов в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии.

Международные отношения постсоветских государств Центральной Азии как независимых и суверенных насчитывают менее двух десятилетий и потому они находятся в стадии становления и выбора внешнеполитических ориентаций. Поэтому воздействие на них политических архетипов оказывается очевиднее, чем в государствах с многовековым суверенитетом. Зто объективно, ибо герминативному характеру международных отношений присущи и соответствующие признаки в контексте апперцепции. Для выявления «мутации» дискурса указанных отношений в постсоветских государствах Центральной Азии в диссертации были выстроены теоретические модели политических архетипов. Вместе с тем, были сконструированы лишь те модели политических архетипов, которые играют доминирующую роль в дискурсе. Их изъяснение преподано в плане компедиума из-за ограниченности рамок исследования, отчего в дальнейшем их можно корригировать. Диссертант пришел к выводу, что определяющую роль в дискурсе политических архетипов в международных отношениях народов Центральной Азии играли хозяйственно-культурные. Они были доминантными в мотивации внешней —. -политики и указанных отношений как ее рефлексии. Но в их конкретной реализации доминантным был политический архетип власти. И международные j отношения постсоветских государств Центральной Азии служат лучшим доказательством тому, что выстроенные теоретические модели политических архетипов как виртуальные и условные имеют в их нынешнем дискурсе указанных отношений вполне «визуальную» рефлексию. Из вышеизложенного следует один выводполитические архетипы всегда были действенны и они до сих пор сохранили эту способность, несмотря на то, что сами по себе являются больше абстракциями, чем реалиями. Но, как отмечалось в работе, абстрактные понятия влияют на реальную жизнь часто сильнее, чем любая конкретная материальная генерация.

Данное обстоятельство учитывалось при рассмотрении методологического инструментария проблемы, а именно: перехода от количественного анализа к качественному. Были изложены различные подходы к решению этой проблемы, ни один из которых не признан всеобъемлющим и наиболее верным. Думается, что, при разнице подходов, политологических и иных социологических, этнологических, антропологических и проч.), «школ», методологических приемов, установок, принципов и т. д. проблема требует для своего разрешения более эффективного использования диалектического метода, учитывающего все универсальные законы и категории диалектики. Основной недостаток эволюции количественного анализа в качественный заключается в обилии сугубо мировоззренческих, умозрительных «конструкций», когда политический анализ основывается более на игре понятий (терминов), субъективно сформулированных и искусственно установленных, вследствие чего результаты анализа трудно верифицировать. Если их сводить при анализе друг с другом как некие «субъективности», то ничего, кроме терминологических игр не получится. Политический процесс (в том числе и архетипы), конечно, можно рассматривать как некую абстрактную и нематериальную субстанцию, но при этом нельзя забывать, что она проявляется реально во многих случаях, не исключая и «архетипических». И их надо понять сущностно, а не на основе сведения концов с концами сугубо умозрительных представлений. Действительное понимание сути политических архетипов >• может основываться лишь на изучении их конкретной корневой основы и того, как они проявлялись в тех или иных ситуативных рефлексиях. Иного просто не дано.

Именно в таком ракурсе во второй главе диссертации были рассмотрены проблемы действия политических архетипов в дискурсе международных отношений в пространственновременном континууме. Коротко, но ясно обоснована принадлежность политических архетипов к неформальным институтам. Подробно проанализирован характер межэтнических отношений, внешней политики и экскурса притязаний, которые имели место, преимущественно, после прихода в Центральную Азию России в 1860-х гг. и в последующем вплоть до распада СССР в 1991 г. Сделан вывод о том, что, несмотря на все социальные катаклизмы в царской России, революцию 1917 г., гражданскую войну и иностранную военную интервенцию, народы Центральной.

Азии не поспешили «разбежаться», хотя возможности для этого у них были. Почему? Во-первых, до этого они успели врасти в рыночные отношения быстро «капитализировавшейся» России, чему способствовали протекционистские меры правительства, новые и удобные коммуникации (железные дороги, телеграф и т. п.). Вовторых, коренному населению были предоставлены права местного самоуправления и традиционного судопроизводства. В-третьих, после революции 1917 г., гражданской войны и иностранной интервенции (1918;1920 гг.) большевики смогли установить советскую власть в мусульманском Туркестане, откровенно заигрывая с исламом и обвиняя русское население региона в адорации царизма и притеснении мусульманского населения. Значительная часть мусульманского духовенства поддержала похожие на заповеди Пророка большевистские лозунги равенства, свободы совести, сохранения традиционных судов, вакуфов, земельноводной реформы и т. д. Важнейшим делом советской власти в 1920;х гг. стало национальногосударственное размежевание в Центральной Азии, ныне остро критикуемое в государствах региона. В диссертации сделан вывод о том, что оно не могло быть иным в силу сложно «переплетенного» этнического состава в разных районах этого региона.

Распад СССР, приведший к обретению «титульными» этносами государственной независимости и суверенитета, привел к созданию принципиально новой ситуации в международных отношениях в Центральной Азии. Во-первых, они впервые приобрели межгосударственный характер, Во-вторых, они привели к тому, что политические архетипы снова стали оказывать на них серьезное влияние. Это особенно относилось к традиционному политическому архетипу власти, в результате действия которого во всех постсоветских государствах Центральной Азии бразды правления оказались в руках высших руководителей. Так было всегда и в прошлом коренных этносов региона. Такое повторение парадигмы кажется противоестественным только западным политологам, напоминающим больше средневековых звездочетов", нежели трезвых аналитиков. Трансформация политических архетипов в сфере международных отношений. имела следствием действие указанного выше политического архетипа, в соответствии с которым суть внешней политики и курс международных отношений в постсоветских государствах Центральной Азии определяют только высшие лица. Известное исключение в данном случае составляет, пожалуй, лишь Кыргызская Республика.

Во всех постсоветских государствах Центральной Азии существует законодательная властьпарламенты с разными названиями, но одной сутью-они призваны только утверждать те внешнеполитические решения, которые принимаются президентами. Они послушно ратифицируют договоры, конвенции, соглашения и т. п., что вряд ли согласуется с принципами «истинной демократии». Нынешняя оппозиция правящим режимам в Центральной Азии либо пропитана духом исламского экстремизма, либо политически бесплод-. на, занимаясь огульным критиканством, но не предлагая никаких приемлемых альтернатив. Пример поведения оппозиции в Кыргызстане является тому подтверждением. Поэтому есть все основания прийти к выводу о том, что трансформация политических ахетипов в системе международных отношений постсоветских государств Центральной Азии будет способствовать усилению авторитарной власти в них, причем, это будет бесспорно объективным явлением. Многим кажутся амбициозными претензии высших лиц стран региона на «диктаторские» полномочия, но и они тоже носят объективный характер и вполне архетипический, ибо в большинстве этносоциальных организмов Центральной Азии сильная власть всегда была объектом искренней (или вынужденной) адорации.

В исследовании доказано, что во всех постсоветских государствах Центральной Азии произошла фактическая легитимация трайбализма. Сделан вывод о том, что это не было случайным, поскольку как общественное явление он не исчезал ни в царистском, ни в советском Туркестане. Указано на амбивалентность трайбализмас одной стороны, как политический фактор он, безусловно, наносит вред государственному и общественному развитию постсоветских стран региона и в таком качестве должен преодолеваться, но, с другойявляется важным фрагментом этнического сознания, исторической памяти народа, фактором его консолидации, мобилизации и т. п. Можно полагать, что диалектика политического процесса в автохтонных обществах Центральной Азии изживет политизированный трайбализм, но она оставит его как часть их общекультурного наследия. Из этого следует, что в постсоветских государствах Центральной Азии политический трайбализм, видимо, будет еще долго сохранять свою легитимацию. Важно, чтобы это не вредило коренным интересам государства, общества и человека.

В диссертации сделан вывод о том, что дискурс политических архетипов в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии имеет и конфессиональные аспекты. Иначе не может быть, поскольку, во-первых, все они являются (несмотря на конституционные положения о «светскости») мусульманскими странами, а, во-вторых, состав их населения пока еще остается не только многонациональным, но и полирелигиозным. Естественно, что фактор принадлежности постсоветских государств Центральной Азии к исламскому миру облегчает их международные отношения со странами мусульманской «ойкумены». Важным каналом ее дипломатического и конфессионального единения является причем не только на обывательском уровне, но и элитном, когда во время паломничества в Мекку главы мусульманских государств могут вступать в официальные и фидуциарные контакты. Однако исламский фактор в указанном дискурсе не стоит переоценивать. Международные отношения постсоветских государств Центральной Азии диверсифицированы и их векторы в значительной мере направлены в сторону христианского мираСША, Евросоюза, России, а также нехристианского и немусульманского — Японии, Китая, Индии и др. Конфессиональный аспект в этом случае детерминирован экономической доминантой, ибо у стран мусульманского мира, включая и наиболее развитую Турцию, нет соответствующих возможностей оказывать постсоветским государствам региона должную помощь в их социальноэкономическом прогрессе и эффективной интеграции в процесс глобализации. Кроме того, правящие элиты в странах постсоветской Центральной Азии опасаются нашествия исламизма, поддерживаемого Саудовской Аравией, ОАЭ, Ираном, а равно многими международными центрами экстремизма, терроризма и фундаментализма. События в мусульманском мире оказывают влияние на международные отношения стран рассматриваемого региона, выступающее катализатором их конфессионального аспекта.

Он присутствует в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии и с теми странами, которые являются «исторической родиной» для их «нетитульного» населения. В первую очередь, это имеет отношение к России, так как большинство указанного населения считает такой родиной именно ее. Современная российская дипломатия избегает гиперболизации конфессионального аспекта в своих отношениях с постсоветскими странами Центральной Азии, но она не может его не учитывать. Однако аксиальное значение приобретает не защита прав конфессий, а забота светского государства о правах своих соотечественников за рубежом. Но конфессиональный аспект в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии приобретает несколько иную рефлексию в отношениях с теократическими (Ватикан) и клерикальными государствами (Израилем), где конституционно существует государственная религия. Если оценивать влияние конфессиональных аспектов на международные отношения стран региона, то его следует считать позитивным.

Проанализировав в диссертационном исследовании области и направления влияния политических архетипов на международные отношения в Центральном Азии в их современном состоянии, а равно и на перспективу, автор пришел к выводу о том, что такое влияние не только является значительным, но и имеет тенденцию роста. Асиальное значение в нем имеют политические архетипы экономического поведения, отражающие бинарный характер хозяйственно-культурной жизни в Центральной Азииномадический и оседлоземледельческий. Все самые серьезные проблемы в международных отношениях постсоветских государств региона детерминируются ими, что доказательно продемонстрировано на примере водной и пограничной. Но .-о. ближайшее рассмотрение показывает, что и все иные политические архетипы в международных отношениях стран региона в той или иной мере связаны с ними, что следует считать объективным. Вместе с тем, ошибочно полагать, что все проблемы возникли только в постсоветский период как следствие не- -. правильного национальногосударственного размежевания 1920;х гг. Отнюдь. В этом случае они не имели бы «архетипического» характера. Но они его имеют, так как проблема земли и воды существует в регионе испокон веков. История знает массу примеров конфликтов между номадами из-за земли (пастбищ) и воды (водопоев). Например, туркмены перманентно боролись за приоритеты обладания ими с казахами на Мангышлаке. Кыргызы отражали агрессивные происки казахских лидеров, притязавших на их пастбищные угодья. Среднеазиатские ханства постоянно вели между собой войны из-за земли и воды как основы благосостояния их населения. Поэтому отрицать «архетипичность» природы земельно-водных проблем в международных отношениях постсоветских государств Центральной Азии невозможно. В перспективе, указанные притязания, претензии и т. п. политических акторов в регионе будут продолжаться до тех пор, пока они реально не признают статус-кво сложившихся в нем границиначе регион будет всегда конфликтоген-ным. Это является единственно разумным решением, ибо все прочие идеи о конфедерации, «недекларированном» федерализме, абсорбции одних государств другими и т. п. можно считать несбыточными.

Большое значение в постсоветских государствах Центральной Азии приобретают проблемы общенациональной консолидации, поскольку политика этнократии и этноконфессионального (исламского) партикуляризма объективно ослабляет государства региона. Если гипотетически представить себе, что из Центральной Азии исчезли все немусульмане, то нетрудно предвидеть, какие это может иметь последствия во всех сферах жизни самих ' ~ адептов веры Пророка, особенно в тех государствах региона, где «неверные» составляют значительную долю населения. Поэтому диалектика развития заставит правящие элиты стран Центральной Азии привести свою этническую политику в соответствие с рациональными общемировыми стандартами «по- -лифонии» наций и религий.

Подводя итог диссертационной работы, хотелось бы отметить, что она, думается, достигла искомой цели и решила поставленные перед ней задачи. Можно предположить, что данное исследование будет положительно воспринято и расценено всеми действительными знатоками проблем Центральной Азии.