Правовая форма гражданско-правового договора и его предмета

Наука гражданского права основывается на том представлении, что совокупность правовых норм, установленных законодателем в интересах общества в целом или в интересах отдельных лиц — есть право в объективном смысле (объективное право). С объективным правом тесно связано право в субъективном смысле — субъективное право. Причем юридические нормы, составляющие суть объективного права и субъективные права — есть «две стороны права: объективная и субъективная».

Наличие двух аспектов — субъективного и объективного — единой правовой ипостаси служит основой формирования представления о предмете права как совокупности правовых норм, регулирующих однородную группу отношений, что с неизбежностью порождает дискуссию о содержании названных составляющих предмета права.

1. Договор как юридическая конструкция

Понятие «норма права» — полисемантическое. С одной стороны, норму права следует отличать от нормы закона, а с другой — понимать, что всякая норма это не только правило поведения, но и логическое суждение импликативного типа. Причем, собственно о нормах права как предмете права в объективном смысле речь идет лишь в первом случае, во втором — нормы права служат предметом научного изучения.

Отличие права и закона — традиция, уходящая корнями в глубокое прошлое и покоящаяся на том фундаменте, который во всякую эпоху позволяет отличить право от неправа. Норма права есть объективная закономерность социальной действительности. В том случае, когда такая закономерность находит отражение в законе, можно утверждать, что норма права и норма закона — совпадающие по содержанию, но разные по форме понятия. Если же в нормах закона норма права не находит отражения, то есть основание такой закон считать неправовым.

Отличие права от закона прослеживается не только качественно, но и количественно. Объем содержания права (ius) всегда шире закона (lex). Закон (приказ) лишь санкционирует право, придавая тем самым ему общеобязательную юридическую силу, но право законами не ограничивается. Определяя содержание права, М. Т. Цицерон писал: «право состоит из следующих частей: из природы, закона, судебного решения, из справедливого и доброго, и из соглашения». Причем право, по мысли римского юриста, не ограничивается внешней по отношению к лицу волей: «Из соглашения право происходит, если кто-либо о чем-либо согласится между собой; если что-либо между кем-либо будет заключено». Таким образом, еще одним отличием нормы права от нормы закона является круг лиц, на который, соответственно, нормы распространяют свое действие. В случае, когда норма права отлична от закона, ее действие ограничивается кругом лиц, «подчиненных носителям конкретного права».

«Суверенная сила договора» находит свое закрепление в ранних буржуазных кодификациях: соглашения, заключенные надлежащим образом, имеют силу закона для тех, кто их заключил (ст. 1134 ФГК). Находит она отражение, правда, менее уверенное, и в новейших гражданско-правовых кодификациях, преимущественно в принципах свободы договора и его надлежащего исполнения.

Отсюда следует, что предмет гражданского права, понимаемый как совокупность норм объективного права, собственно данными нормами не исчерпывается, в него включаются и такие правовые конструкции, содержанием которых являются субъективные права и обязанности сторон.

Представление о предмете права как совокупности норм восходит к юридическому позитивизму. Первичным элементом и логическим основанием для юридического позитивизма служит догма права, которая по мысли В. О. Лобовикова является «не только особым участком явлений социальной действительности, но и ее особым миром. Важнейшая черта этого особого мира заключается в том, что право представляет собой логическую систему. На уровне догмы права своеобразие права как логической системы характеризуется ее глубоким единством с формальной логикой или шире — математической (символической) логикой».

Недаром О. Шпенглер заметил, что «правовое мышление ближайшим образом родственно математическому» мышлению. В конечном итоге признание родства права с формализированными математическими системами дает возможность обнаружить логическую порочность позитивистского логоцентризма, во всей своей полноте проявившаяся в юридическом позитивизме. Доказанные К. Геделем теоремы неполноты и непротиворечивости «свидетельствуют о том, что право не может быть замкнутой формальной непротиворечивой системой», единственным содержанием которой являются нормы.

В этих условиях и возникает идея о необходимости определения предмета права правоотношениями, которые регулируются нормами права. «Общепринятое» определение правоотношения как общественного отношения, урегулированного нормами права, предполагает наличие в нем некоего содержания, отличного от юридического. Тем не менее, очевидно, что «общественное» не есть обязательно «фактическое», право есть также явление социальное. Признав данную очевидность, в определении правоотношения появляется непреодолимая логическая порочность.

2. Теоретические подходы к форме договора

Правоотношение — это такое общественное отношение, содержанием которого являются права и обязанности. Отсюда следует, что любые попытки каким-либо непротиворечивым образом увязать фактическое отношение с юридическим, — значимым, достойным защиты с точки зрения правопорядка, — безрезультатны. Фактические и юридические отношения представляют собой разнородные категории, объединение элементов их составляющих в единое, да еще логически непротиворечивое целое просто-напросто не возможно.

Признание предметом гражданского права гражданских правоотношений (вещных, исключительных, обязательственных, корпоративных) предполагает отыскание ответа на вопрос об объекте правоотношения. Основная ошибка в понимании природы правоотношения, на наш взгляд, закрадывается тогда, когда правоотношение начинают отождествлять с формой, в которую облекается некое фактическое общественное отношение. В действительности правоотношение и есть форма, содержанием которого выступают права и обязанности участников — субъектов данного общественного отношения. Этим содержанием правоотношение и исчерпывается! Форма включать объект не может хотя бы потому, что названные категории не образуют диалектической оппозиции.

Дальнейший ход рассуждений в значительной степени определяется тем, какое по своей природе благо можно признать в качестве объекта субъективного права. Если мы, следуя Б. Виндшейду, воспримем в качестве единственно верной формулу, согласно которой все права существуют между лицами, а не между лицом и вещью, то объектом субъективного права следует признать лишь право требования. Если же мы последуем за Г. Дернбургом и увидим в субъективном праве участие в благах жизни, то должны будем согласиться, что «это участие выражается, прежде всего, в правах на вещи».

Приняв позицию Б. Виндшейда, мы должны будем согласиться и с доводами О. С. Иоффе о том, что «объектом правового воздействия является поведение участников правоотношений, а вещи лишь предопределяют известную форму поведения, которая при прочих условиях объективно может и должна получить законодательное закрепление». В таком случае объектом субъективного права следует признать то, в отношении чего возникает это субъективное право, а вещью — материальным предметом — следует считать то, по поводу чего (в связи с чем) возникает правоотношение. При данном подходе к решению проблемы объекта права материальный предмет, по поводу которого возникает то или иное правоотношение, находится за пределами правоотношения. Однако «вынесение» материального объекта за пределы правоотношения не снимает вопроса о месте такого объекта среди других явлений правовой действительности. Кроме того, возникает закономерный вопрос о том, не приводит ли это к отрицанию существования вещных прав.

Суть данной теории заключается в том, что объектом первого рода, «юридическим объектом», признается вид поведения (действие), объектом второго рода — «объект юридического объекта» (материальный объект) — является вещь.

Возможным выходом из создавшегося положения является признание теории, согласно которой существуют два рода объектов прав (Е.Р. Бирлинг, Ф. В. Тарановский, поздний О.С. Иоффе). Теория двух родов объектов может быть признана приемлемой, если признать отсутствие у правоотношения какого-либо самостоятельного объекта. В противном случае следовало бы признать, что объект первого рода — «юридический объект» — совпадает с содержанием правоотношения. В действительности именно так и происходит, но логически утверждение об отождествлении «объекта и содержания правоотношения» будет неверным, поскольку эти понятия относятся к разному классу явлений.

Возможным решением проблемы объекта права, на наш взгляд, является признание того, что правоотношение как таковое лишено объекта, его содержанием являются субъективные права и обязанности сторон, объектом которых является действие или воздержание от действия. В таком случае материальный объект следует признать не объектом правоотношения, а объектом правовой конструкции более высокого порядка чем правоотношение.

Однако данный подход, приемлемый для прав обязательственных, создает определенные сложности при попытке определить объект вещного права. Действительно, либо нам придется признать, что вещные права есть категория надуманная, поскольку отсутствует основной признак таких прав — отношение лица к вещи, либо признать, что всякое вещное право может существовать не в системе абсолютных, как это принято считать, а лишь относительных правоотношений.

Утверждение о том, что вещные права — категория несуществующая, имеет своим логическим пределом право собственности, объектом которой выступает материальный предмет (res corporalis). Отказывая в признании вещных прав, мы в конечном итоге должны признать отсутствие права собственности как самостоятельного субъективного права или признать его личным правом, «meum esse».

Крайняя противоположная точка зрения по данному вопросу выражена Г. В. Ф. Гегелем, утверждавшим, что «собственность, чья сторона наличного бытия или внешности не есть только вещь, а содержит в себе момент некоей (и, следовательно, другой) воли, осуществляется посредством договора как процесса». В таком случае собственность может рассматриваться как «опосредованная форма договора», предметом же договора «является единичная внешняя вещь…».

Однако, как это обычно и случается, крайние точки зрения остались «в области „чистой“ теории». Компромиссная же позиция нашла отражения в германской пандектистике, согласно которой изложение правового материала делится на структурные части, важнейшими из которых являются вещные и обязательственные права.

Причем, если систематизация вещных прав в пандектной системе осуществляется по принципу объема правомочий лица (от максимально полного права собственности до ограниченных вещных прав), то систематизация обязательственных прав — по основанию их возникновения (договор, деликт, неосновательное обогащение и ведения чужих дел без поручения). Основанием же выделения обязательственных и вещных прав в пандектной системе выступает объект: объектом вещного права изначально признается материальный предмет (§ 90 ГГУ), лишь как исключение допускается, что определенные права требования могут воплощаться в ценных бумагах.

Отмеченная многими исследователями противоречивость построения правового материала в пандектной системе компенсируется удобством его изложения в ней. Несмотря на очевидные недостатки германской пандектистики, данная система послужила основой для построения гражданско-правовых законов многих государств мира, в том числе и стран СНГ.

3. Предмет гражданского права и форма договора

Определение предмета гражданского права как группы однородных правоотношений ставит перед исследователями еще один требующий своего разрешения закономерный вопрос, а именно вопрос о функции, которую призвано выполнять правоотношение. В специальной литературе распространенной является точка зрения, что правоотношение есть метод (средство) правового регулирования или шире — средство регулирования социального взаимодействия.

Такой подход к определению правоотношения представляется неверными хотя бы потому, что если права и обязанности и регулируются нормами объективного права, то происходит это непосредственно, необходимости в каком-либо «посреднике» между законом и поведением субъекта нет. Другая точка зрения на функцию правоотношения заключается в том, что правоотношение рассматривается в качестве средства конкретизации норм объективного права.

В этой связи Л. С. Явич отмечает, что смысл правоотношения заключается «в конкретизации и индивидуализации в нем норм объективного права в виде субъективных прав и юридических обязанностей». С данным утверждением можно согласиться при условии, что речь идет о нормах права, а не о нормах закона. Таким образом, складывается представление, что правоотношение есть научная абстракция, удобная для постижения права — форма, в которой существуют вполне определенные категории — субъективное право и юридическая обязанность. Как верно замечает В. А. Белов и А. Б. Бабаев: «…правоотношения не существуют — они только мыслятся».

Такое представление о правоотношении позволяет сделать ряд выводов. В частности, правоотношение как категория системностью обладать не может. Правоотношение как «юридический научный прием» 6 в силу хотя бы своей природы, не может быть членимо ни на какие составляющие его элементы! Будучи абстракцией, правоотношение, тем не менее, не утрачивает свойства объективизации, способность к которой обусловлена реальностью правовых явлений, составляющих содержание правоотношения.

Реальность же содержания правоотношения задается тем, что субъективное право и юридическая обязанность — суть такие явления правовой действительности, которые способны быть определенными (урегулированными) нормами объективного права. Следовательно, всякое правоотношение может найти объективацию лишь в рамках определенной юридической конструкции.

Разработка и последующее закрепление в нормах права моделей поведения достигается посредством свойства субъективного права к абстрагированию. Под абстрактным субъективным правом понимается элемент объективного права, выраженный в институтах права. В противоположность же субъективному праву правоотношение как определенная наличная связь между субъектами права «всегда конкретно». Следовательно, нельзя согласиться с мнением С. С. Алексеева о том, что гражданское правоотношение «должно быть определено как юридическая конструкция, когда все ее элементы образуют устойчивое строение…».

Правоотношение как мыслимая наличная связь между субъектами всегда предельно конкретно и способно к объективизации в рамках той или иной юридической конструкции исключительно за счет отличительных свойств, которыми последняя обладает. Такими свойствами юридической конструкции как системность, модельность, нормативная типологизированность правоотношение в силу самой его природы не обладает. Действительно, можно утверждать, что в праве существует система договорных типов, но нельзя — что существует система правоотношений!

Представляется, что юридическая конструкция и есть то явление права, в фокусе которого объективное право преломляется в право субъективное. Юридическая конструкция есть та «форма-идея», в которой находит свое единение норма объективного права с субъективным правом и корреспондируемой ему обязанностью. Вне определенной юридической конструкции правоотношение вообще существует лишь как идеальное явление, позволяющее воспринять наличную правовую связь между субъектами правового общения.

Исходя из анализа предмета гражданского права видно, что основной юридической конструкцией, опосредующей правовое бытие гражданско-правовых отношений, является договор. Принято считать, что понятие «договор» является полисемантическим. Чаще всего договор отождествляют с двух или многосторонней сделкой, рассматривая его как юридический факт, причем сделка и договор рассматриваются как родовидовые категории: «всякий договор есть сделка, но не всякая сделка — договор» (п. 1 ст. 154 ГК РФ; п. 1 ст. 155 ГК Республики Беларусь; п. 2 ст. 202 ГК Украины).

Однако этим действующие кодификации гражданского права не ограничиваются. К договору как соглашению двух или нескольких лиц, направленному на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей (ч. (1) ст. 666 ГК РМ5; п. 1 ст. 420 ГК РФ; п. 1 ст. 626 ГК Украины) предусматривается соответствующее применение правил о сделках. Другими словами, по смыслу закона к сделке применяются соответствующие правила о сделках. Утверждение о том, что сделка и договор суть понятия буквально тождественные, вызывает определенные возражения. Сделка, в том числе и двусторонняя — есть правомерный волевой поведенческий акт, направленный на определенный правовой результат. Сделкой признается выражение лицом своей воли, направленной на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 195 ГК РМ).

Заключение

договора предполагает соглашение в форме волеизъявления каждой из сторон. В актах волеизъявления проявляется общее намерение сторон заключить договор. Как отмечает Я. Шапп, «ядром понятия „сделки“ как волеизъявления является направленная на наступление правового результата воля, признаваемая со стороны правопорядка в качестве основания для такого результата». Таким образом, сделка, объективизированная в форме соглашения, есть юридический факт, опосредующий возникновение соглашения. Заметим, что далеко не каждое соглашение порождает договор.

Действительно, если договор есть соглашение, имеющее предметом установление правоотношения, то, что следует понимать под соглашением, направленным на прекращение правоотношения? Не может же соглашение, направленное на прекращение правоотношения, устанавливать новое правоотношение!

договор право абстрагирование форма

4. Договор как юридический факт

Суть соглашения сводится к «определению позиций сторон относительно существенных элементов договора». Однако одной только воли, направленной на наступление правового результата, явно недостаточно для того, чтобы вызвать такой правовой результат. Воля должна реализовываться в одном из признанных правопорядком типовых актах правовой сделки, состоящим из совокупного состава сделки lato sensu. Из сказанного следует, что собственно договор в германской пандектистике не отождествляется со сделкой, а рассматривается как типовой акт сделки, правовое средство, позволяющее проявить волю вовне в известной типологизированной форме.

Другими словами, договор может рассматриваться как одно из основных юридико-технических средств, с помощью которого волеизъявление находит свое выражение в определенной типологизированной юридической форме.

Отметим также, что в рамках одного договора могут осуществляться несколько сделок, ибо волевые действия не ограничиваются направленностью на установление правоотношения, но наряду с юридическими поступками они, для определенных договорных типов, служат способом исполнения договорного обязательства. Так, для договоров по оказанию услуг (фактических действий) способом исполнения служит юридический поступок, а для договоров опосредующих ситуации правопреемства, в частности, предполагающих в виде modus solvendi передачу вещи в собственность, переход прав требований, совершение индоссамента — способом исполнения обязательства является волеизъявление стороны (сторон) договора.

Итак, исключение буквального отождествления сделки и договора, по сути, снимает проблему признания договора в качестве юридического факта.

Договор как самостоятельная правовая категория не может в принципе отождествляться с юридическими фактами. Всякий договор, являясь «законом для лиц, его заключивших», обладает нормативным характером. Фактические и нормативные явления, хотя и не исключают совпадения, но все же отнюдь не тождественны.

Как правило, факт, породив право, прекращает свое существование, договор же своего бытия не прекращает в течение всего периода существования права им установленного. Нормативность договора задается известным единством воли лиц, вступивших в него, направленной на типовой результат, признаваемый правопорядком (нормой права). Представление же о договоре как о юридическом факте приводит к отождествлению его с «юридическими» предпосылками, обуславливающими возникновение и движение правоотношения, такими как норма объективного права и правосубъектность лица.

При попытке определить соотношение понятий «договор» и «правоотношение» возникает еще один вопрос: если договор (соглашение) есть лишь юридический факт, то почему нормы, связанные с ним, располагаются в гражданских кодексах в соответствующих разделах, являющихся составными частями книг, посвященных общим положениям об обязательствах (правоотношениях)? Одним из объяснений данного парадокса является то, что обязательство вообще для своего проявления вовне ищет и неизбежно находит определенную юридическую конструкцию. Такой конструкцией в праве является, прежде всего, договор.

Действительно, такие элементы договора как форма, срок относятся к тем юридически значимым признакам договора, которые характеризуют его как сделку. Однако регулирование этих элементов, наряду с общими нормами о сделках, осуществляется специальными нормами, содержащимися в соответствующих разделах, посвященных отдельным типам договорных обязательств.

В свою очередь, элементами договорного обязательства, как впрочем, всякого иного правоотношения, являются субъекты с присущими им правами и обязанностями — содержанием правоотношения. Объект правоотношения (имущественное предоставление) собственно в правоотношение не включается. Находясь за пределами правоотношения, объект — есть то, по поводу чего вступают в правоотношения субъекты права. Тем не менее, именно природа материального объекта определяет тип договора, в который вступают участники отношения в качестве сторон договора.

Таким образом, в понятие договор следует включить результат согласования воли двух сторон (essentialia negotii), те элементы договора, которые определяют его действительность с точки зрения правопорядка, материальный объект по поводу которого возникает правоотношение, а также субъективные права и обязанности его участников, направленные на единый правовой результат. В таком понимании договор собственно и должен рассматриваться как юридическая конструкция sui generis, к которой соответствующим образом применимы правила о сделках и обязательствах.

Однако представление о договоре как юридической конструкции, содержание которой образует системное единство элементов, ее составляющих, может встретить известное возражение. Суть таких возражений сводится к отмеченному выше и неверному, на наш взгляд, отождествлению разных по своей природе правовых явлений: сделки, договора и юридического факта, рассматриваемых некоторыми исследователями как единая причина возникновения правоотношения — следствия данной причины.

Представление о том, что сделка (юридический факт) и правоотношение ею устанавливаемое — есть явления, которые во всех случаях следует неукоснительно различать, восходит к германской пандектистике. Известно, что необходимость разграничения понятий сделки, с одной стороны, и правоотношения, с другой, в германском праве обусловлена жестким и последовательным разграничением вещных и обязательственных отношений.

Такое разграничение приводит к ситуации, когда в рамках одной сделки (lato sensu) заключается несколько договоров, один из которых (обязательственный) направлен на установление обязательства о передаче вещи, а другие (распорядительные) связанные с передачей вещей и, соответственно, денег в собственность. Разграничение же обязательственного и вещного начала вызвано необходимостью защиты добросовестного приобретателя в случае признания основной («обязательственной») сделки недействительной.

Заметим, что институциональная система в принципе не знает проблемы соотношения договора и правоотношения, поскольку договор и договорное обязательство здесь рассматривается как нечто единое; титул III ФГК так и называется «О договорах или договорных обязательствах в общем». Кроме того, институциональная система не знает проблем с вещно-правовыми эффектами договоров, устанавливая так называемую «консенсуальную» модель перехода права собственности.

Принципиальное разграничение вещных и обязательственных прав, заметим, в полной мере свойственно лишь германскому праву и доводится в нем до своего логического предела: «обязательственный» договор порождает право требования (притязание), «вещный» — создает вещное право, traditio обеспечивает фактическую передачу владения вещью, что и определяет момент приобретения права собственности. Принцип абстрактности означает, что обязательственный договор и распорядительная сделка (вещный договор) отделены друг от друга так, что их действительность проверяется с разных позиций: соответственно, действительность распорядительной сделки напрямую не связывается с действительностью обязательственного договора.

Очевидно, что «весьма искусственная конструкция вещного договора» является не самым удачным правовым средством, обуславливающим переход вещных прав от одного лица к другому. Во-первых, система traditio в правопорядках стран СНГ закреплена на диспозитивных началах, предполагающих возможность изменить момент перехода права собственности соглашением сторон (ч. (1) ст. 322 ГК РМ; п. 1 ст. 238 ГК РК3; п. 1 ст. 334 ГК Украины; п. 1 ст. 223 ГК РФ); во-вторых, «вещный» договор опосредует переход прав на движимую вещь, тогда как переход прав на недвижимые вещи определен моментом их государственной регистрации.

В этой связи согласимся с мнением Е. А. Суханова, что попытки использовать конструкцию вещного договора основываются «на достаточно искусственном разрыве «обязательственно-правового эффекта (исполнения договорного обязательства по отчуждению вещи) и «вещно-правового эффекта (перехода вещного права собственности)».

Тем не менее, ограничивать договор конструкцией, связанной исключительно с обязательственными отношениями будет, неверно. В договоре могут непосредственно воплощаются вещные отношения в случаях конститутивного правопреемства. Речь идет о правах на чужую вещь (iura in re aliena), точнее об ограниченных вещных правах. Несмотря на различное свое происхождение, основанием возникновения большинства ограниченных вещных прав чаще всего является договор.

Объектом договора об установлении ограниченных вещных прав являются недвижимые вещи либо права требования, связанные с ними. Особенность таких договоров заключаются в характере отношений, складывающихся между собственником и правообладателем; в них essentialia negotii «определяется непосредственно законом, а не договором». Если обязательственные отношения возникают, как правило, на основе свободы договора, то для вещных прав действует принцип «принудительности выбора типа договора.

Тем не менее, можно выделить признак, сближающий их: договор, устанавливающий ограниченные вещные права, равно как и договор, в котором воплощаются обязательственные начала, порождают относительные правоотношения, в первом случае — вещные, во втором — обязательственные. Лишь в отношениях с третьими лицами установленные в пользу правообладателя вещные права могут быть признаны абсолютными.

5. Договор с различными типами правоотношений

В ряде случаев договор — юридическая конструкция — может включать как обязательственные, так и вещные отношения. Такая ситуация характерна, например, для договора имущественного найма, а также для тех договоров, которые основываются на модели имущественного найма, прежде всего для лизинга. Обязательственная составляющая конструкции таких договоров устанавливается волей сторон в пределах норм объективного права.

В то же время данные договоры устанавливают для нанимателя (лизингополучателя) права, характерные именно для вещных отношений: право следования, абсолютный характер защиты владения и пользования. Едва ли в данном случае есть основания утверждать, что названные договоры воплощают «смешанные вещно-обязательственные отношения», скорее, следует признать, что в рамках одной юридической конструкции могут возникать как вещные, так и обязательственные отношения, к которым, разумеется, будут применимы соответствующие природе этих прав способы защиты.

Существуют договоры, которые направлены на регулирование отношений собственности иным, чем это свойственно для собственности как абсолютного права, образом. Так, основу договора простого товарищества составляют отношения совместной собственности, причем такие отношения можно признать вещными относительными правоотношениями; их особенностью является общность имущественных прав, возникающих у товарищей. Схожая ситуация, при которой между сторонами договора устанавливаются вещные относительные правоотношения, характерна и для соглашений между сособственниками о порядке осуществления принадлежащих им правомочий.

Наконец, существует договор, который непосредственно устанавливает отношения собственности, как правило, не предусматривая при этом каких-либо обязательственных прав. Речь идет о дарении, строящемся по модели договора-обещания (promise). Так, согласно ч. (2) ст. 827 ГК РМ предоставление по договору дарения может состояться без согласия другой стороны. В таком случае лицо, осуществившее предоставление, может назначить разумный срок для заявления о принятии дара. По истечении этого срока дарение считается принятым. Данное правило распространяется на реальный договор дарения, объектом которого являются движимые вещи. В таком договоре право собственности у одаряемого возникает, минуя обязательственное отношение; установление обязательственного отношения между дарителем и одаряемым представляется излишним для целей этого договора.

Заключение

Из вышеизложенного следует, что договор как юридическая конструкция в предмете гражданского права занимает особое место. Являясь средством воплощения субъективных прав и обязанностей, договор не позволяет исчерпать предмет гражданского права совокупностью норм объективного права. Сущность договора заключается в том, что он является особого рода юридической конструкцией, содержание которой образует системное единство элементов ее образующих.

1. Кофанов Л. Л. Lex и ius: возникновение и развитие римского права в VIII—III вв. до н.э. М., 2006.

2. Кофанов Л. Л. Lex и ius: возникновение и развитие римского права в VIII—III вв. до н.э. М., 2006.

3. Жюллио де ла Морандьер Л. Гражданское право Франции. М., 2009.

4. ФГК — Французский гражданский кодекс. Цит. по: Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона)/Пер. с франц. В. Захватаева / Отв. ред. А. Довгерт. К., 2006.

5. Лобовиков В. О. Математическое правоведение. Ч. 1. Естественное право. Екатеринбург, 2010.

6. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 2. / Пер. с нем. И. И. Маханькова. М., 2004.

7. Честнов И. Л. Методология и методика юридического исследования: Учебное пособие. СПб., 2004.

8. Белов В. А. Объект субъективного гражданского права, объект гражданского правоотношения и объект гражданского оборота: содержание и соотношение понятий. // Объекты гражданского оборота: Сборник статей/ Отв. ред. М. А. Рожкова. М., 2007.

9. Гамбаров Ю. С. Гражданское право. Общая часть. С.-Петербург, 2007.

10. Мейер Д. И. Русское гражданское право. М., 2009. С. 259.

11. Гегель Г. В. Ф. Философия права. Пер. с нем.: Ред. и сост. Д. А. Керимова и В. С. Нерсесянц; Авт. вступ. ст. и примеч. В. С. Нерсесянц. М., 2006.

12. Строгович М. С. Избранные труды: В 3 т. Т. 1 Проблемы общей теории права. М., 2008.

13. Чеговадзе Л. А. Структура и состояние гражданского правоотношения. М., 2004.

14. Пушкин А. А. Спорные вопросы учения о гражданском правоотношении // Вопросы государства и права: Сборник статей Харьковского юридического института. Вып. 2. М., 2009.