Рядом с Павловым

В конце 1922 г. А. Д. Сперанский испросил разрешение на длительную научную командировку и покинул Иркутск, как ему казалось, на время и как оказалось — навсегда Что ждало его в Петрограде? Незнакомые люди, неизвестный уклад павловских лабораторий, острая тревога за первую встречу с великим физиологом. Мы ничего не знаем об этой встрече, не знаем, при каких обстоятельствах она произошла, рискнул ли А. Д. Сперанский сразу же «излить душу» Павлову, чем она закончилась. Выяснилось лишь одно—на штатное место в лабораториях И. П. Павлова в Военно-медицинской академии и в Институте экспериментальной медицины рассчитывать не приходилось, Но время шло, а надо было жить и содержать семью. Другого выхода, как возвращаться к педагогической работе в области анатомии, у А. Д. Сперанского не было. Так он и поступил, устроившись на должность старшего прозектора кафедры топографической анатомии и оперативной хирургии в I Петроградском медицинском институте. В августе 1923 г., вероятно, не без помощи своего университетского учителя профессора В. Н. Тонкова, он переходит на такую же должность на кафедру нормальной анатомии Военно-медицинской академии Красной Армии.

Вскоре, однако, то, к чему так нетерпеливо стремился А. Д. Сперанский, ради чего он так круто повернул свою жизнь, наконец, осуществилось. Он получил согласие И. П. Павлова на приватную, как тогда говорили (в свободное от службы время и без денежного вознаграждения), работу в его лаборатории. Пусть на первых порах это была работа помощника, исполнителя, пусть задачи порученного ему исследования в общей системе павловских идей были совсем небольшими, — перед Сперанским открылась возможность окунуться в производственную обстановку, «лабораторную кухню» самой передовой физиологической школы, пощупать собственными руками материал, с которым она имела дело Что же искал он у Павлова? Каким образом учение об условных рефлексах (а в эти годы И. П. Павлова, казалось, ничто другое не интересовало) могло облегчить ему путь к уяснению того, что из самых общих положений медицины подлежит замене и чем должно быть заменено? Здесь нужно сказать, что хотя А. Д. Сперанский и пришел к Павлову, не имея обширных знаний в области физиологии и навыков Экспериментатора, он, несомненно, лучше многих понимал значение его исследований для общей теории медицины, для врачебного дела в целом. В отличие от многих усматривавших во внезапных переменах конкретных объектов павловских исследований смену интересов ученого, он ясно улавливал внутреннюю связь отдельных этапов гигантской, продолжавшейся к тому времени почти 50 лет, работы Павлова. Прослеживая шаг за шагом движение павловской мысли, А. Д. Сперанский мог установить, что предмет и цели исследований Павлова оставались неизменными на всем протяжении его научной деятельности — от изучения работы запирательной мышцы моллюска до анализа физиологической сущности психических актов Свою задачу И. П. Павлов — первый физиолог мира — видел в познании нервнорефлекторных механизмов, с помощью которых осуществляется работа органов и систем сложного организма и происходит его приспособление к постоянно меняющимся условиям жизни. Он полагал при этом, что нервные влияния способны в широких пределах изменять течение любого — без всяких исключений — физиологического процесса. Нервная система, — говорил И. П. Павлов, — это «распорядитель и распределитель» всех функций организма.

Будучи горячим поборником идеи нервизма, И. П. Павлов всячески стремился к тому, чтобы она использовалась для изучения возможно более широкого круга биологических явлений, и область патологии также, по его мнению, в этом отношении не должна была составлять исключения. В 1922 г., незадолго до приезда в Петроград А. Д. Сперанского, в одном из научных изданий был опубликован доклад И. П. Павлова «О трофической иннервации», в котором обрисовывались возможности и перспективы анализа механизмов различных болезненных процессов с позиций представлений о нервной трофике. Под этим термином И. П. Павлов понимал особую функцию нервной системы, заключающуюся в поддержании нормального соответствующего текущим потребностям, обмена веществ в тканях, их «питания». При нарушении этой стороны деятельности нервной системы в тканях развиваются различные расстройства, болезненные изменения. Необходимо, указывал в своем докладе Павлов, глубже изучать трофическую функцию нервной системы в связи с вопросом происхождения различных заболеваний. Быть может, именно в этом ключ к установлению природы многих болезней, механизма действия ряда широко применяемых лечебных вмешательств. Совершенно естественно, что и общая система павловских взглядов, и законченный монистический характер его научного мировоззрения (нервизм), и, быть может, в еще большей степени мысли Павлова, касающиеся специально патологии, были понятны и близки А. Д. Сперанскому и не могли не волновать его. Более того, он, несомненно, очень хорошо представлял, какие громадные изменения могут произойти в медицине, если теория ее будет перестроена на основе павловских идей, на основе нервизма. Но для этого надо было прежде всего получить возможность работать вместе с Павловым, постоянно общаться с ним, глубже заинтересовать его проблемами практической медицины, получить от него «благословение» на самостоятельные исследования.

Однако до всего этого пока еще было далеко. Углубленный в свои мысли, бесконечно занятый, до предела сосредоточенный на вопросе, который его в это время занимал (условные рефлексы), Павлов обращал мало внимания на своего нового внештатного сотрудника. Помог, как это часто бывает, случай. Павлову никак не удавалась одна сложная операция на головном мозге собак, состоящая в перерезке особого образования (так называемого мозолистого тела), соединяющего полушария головного мозга. Подопытные животные не переносили этой операции и гибли от мозгового кровотечения. А. Д. Сперанский, тренируясь на трупах собак, тщательно изучил весь ход этой операции, ее технику и однажды, воспользовавшись отъездом Павлова за границу, самостоятельно, на свой страх и риск, прооперировал несколько животных. Они выжили. Велики были удивление и радость Павлова, когда он, вернувшись из командировки, увидел этих собак. Он сразу же оценил мастерство А. Д. Сперанского как хирурга и с этого времени стал пользоваться его помощью при проведении сложных операций.

А. Д. Сперанский работал в лаборатории Павлова не покладая рук. Вместе с К. М. Быковым он провел физиологические наблюдения над собакой с перерезанным мозолистым телом и впервые описал условно-рефлекторную деятельность мозга, полушария которого были разобщены.

Впервые он же попытался дать физиологическое объяснение такой существенной особенности поведения некоторых экспериментальных животных, как трусость, установив, что в основе ее лежит быстрое распространение торможения в коре головного мозга этих животных. Наконец, он принял самое деятельное участие в создании основ нового направления павловских исследований, которое уже непосредственно соприкасалось с насущными проблемами медицины и которое позднее получило наименование учения об экспериментальных неврозах.

Постепенно А. Д. Сперанский становился все более видной фигурой в лаборатории И. П. Павлова и как-то естественно, незаметно для окружающих, сделался одним из его ведущих сотрудников.

Путь, на который другие тратили многие годы, порой десятилетия, он прошел за необычайно короткий срок. Слагаемыми его успеха были, помимо жизненного и врачебного опыта, неукротимая энергия, громадная работоспособность и открывшийся блестящий талант экспериментатора. Трудно представить объем нагрузки, которую нес в эти годы А. Д. Сперанский. Свою стремительную физиологическую карьеру он делал в свободное от основной работы время. За стенами павловской лаборатории его ждали занятия со студентами, научная работа на кафедре, страницы докторской диссертации (которую он защитил в 1924 г. по материалам исследования крестца человека), статьи, которые надо написать, книги, которые необходимо прочесть, и неотступные мысли о большой теории медицины, Но вот новое задание Павлова. Нужно выяснить, почему у собак после операций удаления отдельных, даже небольших, областей коры головного мозга так часто развиваются эпилептические припадки, от которых многие из них погибают. Действительно ли причиной этого являются послеоперационные рубцовые изменения, чисто механическое воздействие, оказываемое рубцом на соседние нежные ткани мозга, или здесь действуют другие механизмы?

Задача оказалась не из легких, и над решением ее Д. Д. Сперанскому пришлось немало потрудиться. Разработанная им форма эксперимента была простой и остроумной. Он предложил «удалять» различные участки мозговой коры у животных, не удаляя их. Этого можно было достигнуть, применяя метод локального замораживания тканей. Таким путем представлялось возможным, не разрезая твердой мозговой оболочки, вызывать практически мгновенное холодовое выключение необходимых пунктов коры.

Результаты опытов оказались, однако, неожиданными. Подобное вмешательство приводило к таким же и даже более тяжелым последствиям, что и хирургическое удаление мозговой ткани, — у большинства животных развивались эпилептические припадки. Наиболее интересное заключалось в том, что эпилептический приступ нередко возникал в самое ближайшее время после замораживания, когда еще не вступали в действие процессы, связанные с замещением соединительной тканью омертвевших (под влиянием замораживания) участков коры.

Но что же в таком случае является источником патологического раздражения районов мозга, непосредственно ответственных за возникновение судорожного приступа и расположенных в стороне от замораживаемых участков коры?

Отвечая на этот вопрос, Сперанский приходит к выводу, который навсегда и коренным образом изменяет его отношение к общепринятым формам оценки последствий различных экспериментальных вмешательств, производимых в физиологических и патофизиологических опытах: выключение и является раздражением.

Сложный организм представляет собой целостную саморегулирующуюся систему, отдельные элементы которой динамически связаны друг с другом. Их интеграция и взаимосвязь достигаются за счет исключительно высокого развития нервной функции. По ходу эволюции все более совершенствуется способность нервной системы воспринимать изменения условий внешней и внутренней среды организма и соответственно с этими изменениями осуществлять перестройку своей деятельности.

Естественно, что воздействия, направленные непосредственно на нервную систему, независимо от пункта их приложения, вызывают наиболее глубокие и обширные изменения в работе и взаимоотношениях слагающих ее частей. При этом не имеет большого значения характер соответствующего воздействия, вызывает ли оно усиление, извращение или ослабление какой-либо функции: во всех случаях произойдут изменения, захватывающие нервную систему в целом.

Вот почему выключение функции есть не только «минус функция», но и «плюс новая функция». Вот почему в организме ничего нельзя изменить «местно».

Таким или приблизительно таким был ход рассуждений А. Д. Сперанского, когда он на основании результатов своих экспериментов, преследовавших поначалу сугубо специальную цель, пришел к формулировке ряда новых, революционных положений, руководствуясь которыми, сумел пересмотреть основополагающие принципы теории медицины Тем временем незаметно — в обстановке непрерывного труда и творческого напряжения — пролетели 4 года.

Как изменился за эти годы Сперанский! Какими плодотворными были они для него! Казалось, работа забирала все силы, а между тем силы прибавлялись. Казалось, став физиологом, он все более отходил от цели, ради которой пришел к Павлову, на деле же эта цель стала совсем близкой. И вот награда: по ходатайству И. П. Павлова А. Д. Сперанского в 1927 г. освобождают от службы в Военно-медицинской академии и переводят на работу в лабораторию И. П. Павлова на должность его старшего ассистента. При этом он получает право на самостоятельное ведение исследования. В том же году А. Д. Сперанский организовал и возглавил небольшую лабораторию при сывороточно-вакцинном отделе Института экспериментальной медицины, а годом позднее стал руководителем отдела патофизиологии этого института. С этого времени и начинается самый яркий период жизни А. Д. Сперанского. Все предшествующее было только подготовкой к нему. Чувство безмерного удивления возможностям человеческого ума охватывает нас, когда мы пытаемся представить себе, как можно было за какие-нибудь 6—7 лет усилиями одного человека проделать такую огромную созидательную и реформаторскую работу.

Отдавая должное необычайной природной одаренности А. Д. Сперанского, необходимо одновременно установить объективные причины, способствовавшие успеху дела, к которому он так долго и тщательно готовился. Главными были, по-видимому, следующие три обстоятельства.

Первое из них как раз и заключается в долгой и тщательной подготовке. Начиная, наконец, дело, определившее всю его творческую жизнь, А. Д. Сперанский имел за плечами колоссальный и разносторонний опыт. Он был анатомом, антропологом, хирургом, наконец, патологом-экспериментатором и в каждой из этих специальностей не только многое знал, но и многое умел.

Будучи по призванию теоретиком, он предъявлял к теории требования, которые диктовал ему опыт предшествующей практической работы. Отсюда — реалистичность его замыслов, постоянный самоконтроль, стремление на всех этапах экспериментально-теоретического исследования быть непосредственно полезным врачебной практике Вторая причина — осознание А. Д. Сперанским тех огромных возможностей, которые открывает в условиях нашей страны принцип комплексности, коллективной работы в научном исследовании.

Он был несомненно пионером в подобной организации исследовательского процесса, а объем созданного им комплекса, по крайней мере в границах медицинской науки, до сих пор не имеет себе равных. Под общим идейным руководством А. Д. Сперанского в разное время работали десятки научных коллективов самого различного профессионального направления. Здесь были морфологи, физиологи, патофизиологи, микробиологи, представители едва ли не всех клинических дисциплин Наконец, третий и, пожалуй, решающий фактор. Предпринятая А. Д. Сперанским попытка изменить лицо теории медицины была исторически необходимой и своевременной, предопределенной всем ходом предшествующего развития научной и философской мысли. Она встречала сочувствие и понимание широких кругов общественности. Значение исследований А. Д. Сперанского хорошо представляли и оказывали ему всяческую помощь (особенно на раннем, самом трудном этапе работы) И. П. Павлов (видевший в нем одного из основных своих продолжателей), А. А. Ухтомский, первый нарком здравоохранения СССР Г. Н. Каминский, А. М. Горький, С. М. Киров.